Ночь после этого была беспокойной и прерывистой. Тело ныло глубокой, приятной болью, а сознание цеплялось за обрывки стыда и восторга. Мне приснилось, как в мою палатку вползли Аня и Даша. «Мария Сергеевна, — говорила Аня, — тут остался один участник, который ещё не воспользовался своей учительницей. Нужно это исправить». После чего она скомандовала Даше: «Садись на неё». Даша села на мое лицо, Аня прижала мои запястья к спальнику и приказала: «Лижи её. Покажи, какая ты послушная сучка». Я подчинилась, мой язык скользнул по клитору Даши. «Кончаю!» — выкрикнула она, и её тело затряслось у меня на лице.

Я проснулась от собственного стона, всё ещё ощущая на губах призрачный вкус Даши и жёсткие пальцы Ани, впивающиеся в мои запястья. Сон был настолько ярким, что тело отзывалось на него влажным жаром между ног. Но стоило мне перевести дух, как вдруг я осознала, что проснулась не от эха собственного сна. Из предрассветной мглы доносились другие звуки — настоящие, громкие, раздирающие тишину. Это были стоны. Стоны Даши.

" О-о-ох... а-а-аййй!!" — донеслось, прерывистое, полное какой-то мучительной, животной агонии.

Я не выдержала, встала на колени, прислушиваясь. Мои ноги подкашивались, но любопытство, смешанное с похотью, толкнуло меня вперёд. "Что я делаю?" — мелькнуло в голове, но тело, уже разгорячённое сном, двигалось само. Я тихо выскользнула из палатки.

Рассвет едва пробивался сквозь густую листву, а влажный воздух пах землёй и росой. Стоны разрывали утреннюю тишину, тянули меня, как магнит, к их источнику. Я шагала босиком по мокрой траве, её холодные лезвия кололи ступни, но жар, разгоравшийся внизу живота, заглушал всё. По мере приближения стоны становились громче:

"Не-е-т... Не-е-е-е-е-ет.... аааййй.... ааааахххх...!"

В этом «нет» не было силы. В нём была та же самая сдавленная, бессильная страсть, что звучала и в моих собственных стонах всего несколько часов назад.

Я замерла, прячась за деревьями, и моё сердце заколотилось, когда я увидела их. Даша. Моя тихая, скромная ученица. Она стояла, слегка прогнувшись вперёд, её ладони беспомощно упирались в кору дерева. Её хрупкое, обнаженные тело тряслось под яростными толчками Алексея Викторовича. Его руки сжимали её бёдра, а его тело с глухим, ритмичным шлепком билось о её беспомощно подрагивающую плоть.

Одним движением Алексей Викторович нагнул Дашу вниз. Она упала на четвереньки, как подкошенная, её спина прогнулась неестественно, а тонкие руки затряслись, едва удерживая вес.

Алексей Викторович опустился за ней на колени. Он не медлил. Его большие, грубые руки легли на её ягодицы. Затем, без предупреждения, он грубо раздвинул их в стороны, плюнул и, не дав ей сжаться от холода или страха, одним мощным, жестоким толчком вошёл в неё. Сзади. В попку.

Раздался звук — не хлюпающий, а скорее глухой, плотный, сопровождаемый сдавленным, надорванным воплем Даши, который больше походил на стон удушья. Её спина выгнулась дугой, голова запрокинулась, но он уже не позволил ей отступить. Его руки впились в её бёдра, и он начал двигаться — вбивать себя в эту тугую, молодую плоть.

Его толстый член врубался в неё с каждым толчком, с жестокой, неумолимой силой, которую её хрупкое тело не могло ни принять, ни отторгнуть. От этих ударов всё её существо содрогалось — маленькие, ещё не оформившиеся груди отчаянно подпрыгивали в такт, как два спелых, бледных плода. С каждым движением казалось, что вот-вот он прорвёт её насквозь.

Воздух разрывало его тяжёлое, хриплое дыхание — звук работающего механизма, лишённого всякой человечности. Оно смешивалось с её криками, которые уже не были отдельными возгласами, а превратились в сплошной, прерывистый, захлёбывающийся вой.

«О-о-о... — вырывалось у него сквозь стиснутые зубы. — Ка-а-а-йф... Вот так... Хоро-о-шая девочка...»

Я видела в порно, как огромные мужики насаживали на член маленьких девушек, но в реале видела такое впервые. Реальность оказалась в тысячу раз острее, грязнее, присутственнее.

Зрелище завораживало. Не эстетически. Оно завораживало как авария — от него невозможно было оторвать взгляд, даже когда всё внутри сжималось от ужаса и... чего-то ещё. Тело Даши извивалось не в страстном танце, а в мучительных, беспомощных конвульсиях. Её пальцы, тонкие и бледные, впились в мокрую от росы траву, вырывая целые пучки, ища хоть какую-то опору. А её стоны... они трансформировались. Из прерывистого «ай» они слились в один протяжный, надрывный, почти детский визг, вырывающийся с каждым толчком:

«Ай-ай-ай-ай-ай-ай... аааййй.... А-А-АЙЙЙЙЙ!..»

Даша, хрупкая, почти фарфоровая, сейчас казалась не просто маленькой. Она казалась кукольной. Её тонкое тело сотрясалось под каждым ударом. А над ней, нависая, громоздилась массивная, фигура Алексея Викторовича. Гора плоти и мышц, методично, с тупой, яростной силой, вгоняющая свой толстый, несоразмерный член в её крошечное, сжавшееся тело.

И я смотрела. Смотрела, как его огромные ладони, казалось, почти полностью обхватывают её узкие, девичьи бёдра. Как он сжимает их, полностью контролируя её. Этот контраст — его исполинская мощь и её хрупкая миниатюрность — ударил не в мозг. Он ударил ниже. Прямо в таз. Моя собственная киска, помнящая всего несколько часов назад подобную грубую силу, сжалась. Это был ужасный, чудовищный восторг от наблюдения за чистым, неразбавленным доминированием. И я не могла отвести глаз.

Рука, будто отравленная этим зрелищем, сама поползла вниз. Пальцы скользнули под резинку моих трусиков, уже влажных от сна и теперь — от этого. Они нашли клитор, набухший и невероятно чувствительный, и начали тереть его — не ласково, а резко, настойчиво, в такт тем жестоким толчкам, что видели глаза.

И тогда, сквозь волну похоти, прорвалось что-то острое, колючее, тёмное.

Ревность.

Она ударила, как пощёчина, заставив сжаться всё внутри. Почему её? Почему прямо сейчас Алексей Викторович, этот архитектор моего падения, вкладывает всю свою звериную силу в эту девчонку? Почему не в меня? Почему эта тщедушная, юная плоть с её упругими, необременёнными годами ягодицами оказалась достойнее моих пышных, зрелых форм, которые он сам же и растоптал?

Мысль стала образом. Ярким, яростным. Я представила, как выхожу из-за дерева. Не крадусь, а иду прямо, властно. Как моя рука ложится на мокрую от пота спину Даши, и я одним движением сталкиваю её в сторону, в мокрую траву. Она падает, жалкая и ненужная. Алексей Викторович на мгновение замирает, его взгляд встречается с моим — и в нём я вижу не гнев, а одобрение. Затем его мощные руки хватают уже меня. Он прижимает меня спиной к той же шершавой коре, её запах смешивается с моим. И вместо её тоненького писка раздаётся мой низкий, хриплый стон, когда его огромный, знакомый мне член одним толчком входит в мою жаждущую, опытную киску, заполняя её до предела, заставляя кору дерева скрипеть от силы нашего соития.

А затем, не выпуская, он валит меня на землю. Его руки ставят на четвереньки — в ту же самую, унизительную и от этого невыносимо возбуждающую позу «раком». Моя спина выгибается, а попа, более пышная и зрелая, чем у Даши, задирается вверх — не как приглашение, а как вызов: «Вот, смотри, что ты выбрал вместо этого. Вот оно, настоящее.»

И он врывается в мою попку. С той же самой безжалостной, почти разрушительной силой, с какой он только что драл её. Тот же резкий, рвущий болью толчок, от которого перехватывает дыхание. Тот же хриплый стон у него в груди, но теперь он звучит глубже, удовлетворённее. Его руки сжимают не хрупкие девичьи бёдра, а мои, на которые ложатся его пальцы, как на привычную рукоять. Он вколачивает себя в меня с яростной силой, но теперь эта сила встречает ответ — не сопротивление, а принятие. Моё тело, уже наученное, уже развращённое, само подаётся навстречу, сжимая его, принимая каждый сантиметр, превращая боль в густой, тёмный, позорный кайф.

Я мастурбировала, грубо и жадно, вжимаясь в холодную кору дерева, и представляла, как Даша смотрит на наш с Алексеем Викторовичем секс, как её глаза наполняются завистью – той самой тёмной, едкой зависти, что пожирала сейчас меня.

«Она молодая, — шипела во мне мысль, — но я — опытнее. Я бы трахалась лучше». Мои пальцы вонзились глубже, имитируя те самые яростные, рвущие толчки, сжигая себя этой фантазией изнутри. Ревность жгла, как спирт на ране, но эта боль была странным образом необходима — она подливала масла в огонь, превращая простое подглядывание в нечто личное.

Внезапно Даша закричала громче — пронзительно, надрывно, её тело выгнулось, а маленькие, упругие груди бешено заколыхались в такт последним, особенно жестоким толчкам Алексея. И в этот момент, поверх эха её криков, наложились другие. Женские. Знакомые. Это были стоны Ани.

Они прозвучали не из леса, а со стороны лагеря. И в них не было той же мучительной боли. В них слышалась агония, смешанная с совсем иным, низким, захлёбывающимся наслаждением.

Эти звуки притянули меня, как магнит. Они перечеркнули ревность, заменив её жгучим любопытством. Я, не в силах остановить ни руку между ног, ни поток фантазий, оторвалась от дерева и, всё так же крадучись, пошла на звук.

Приблизившись, я уже не сомневалась: стоны вырывались из его той самой палатки, где несколько часов назад произошло моё групповое использование. Я подумала: «Пока Алексей Викторович жарит Дашу в лесу, в его палатке мальчики пускают по кругу Аню».

Ледяными от росы пальцами я слегка отогнула полог палатки.

И замерла.

Картина была столь же отчётливой, сколь и чудовищной. Аня. Голая. Её тело извивалось не в одиночных конвульсиях, а в сложном, жутком ритме, задаваемом тремя разными источниками. Один парень, стоя на коленях, грубо трахал её в рот, держа за волосы. Второй, пристроившись между её ног, с силой вгонял свой член в её киску. А третий — сзади, методично, с хлюпающими звуками, натягивал её попку. Она была буквально распята на этой троице, её конечности беспомощно дергались. Остальные парни стояли вокруг, дроча свои члены и наблюдая за этим с выражением жадного, хищного терпения, ожидая своей очереди.

Я стояла, не в силах отвести глаз. Смотрела, и моя собственная киска, ещё не успевшая остыть, ответила на зрелище новым, стыдным потоком влаги, пропитавшей мои трусики насквозь.

Аню поставили раком. Один парень, сзади, вгонял в её киску свой член короткими, мощными толчками, от которых всё её тело дёргалось вперёд. А спереди, к своему паху, её лицо притянул другой. Он трахал её в рот так же методично и грубо, его бёдра бились о её губы, и густые нити слюны, смешанной с предэякулятом, стекали по её подбородку, капая на землю. Она хрипела, её стоны превращались в булькающие, захлёбывающиеся звуки.

Они перевернули её, как куклу, и усадили сверху на другого парня, так что его член вошёл ей в попку. В тот же миг третий пристроился спереди, вгоняя себя в её киску. Она оказалась насажена на двоих одновременно, её тело изогнулось, а стоны сорвались в визг, который тут же был подавлен — следующий парень притянул её голову к себе, заставляя брать в рот третий член.

Затем, на мгновение, её отпустили. Она осела на колени, задыхаясь, слюна и слёзы стекали по её лицу. Но это не было милосердием. Один за другим, парни подходили к ней, поднося свои налитые члены к её губам. Она, почти без сознания, автоматически брала их в рот, заглатывая, пока руки других лапали её грудь, мяли, щипали соски.

Не успев отдышаться и пару секунд, её снова схватили. Снова поставили в позу, снова насадили на два члена одновременно — один в киску, другой в попку. На этот раз они трахали её с особенной, демонстративной жестокостью, будто вымещая на её теле все свои подростковые комплексы и жажду власти. Её тело, уже покорное и разбитое, лишь безвольно подрагивало в такт этим яростным, разрывающим толчкам.

В этот миг меня накрыла странная мысль: все дни похода я была в эпицентре страсти, а сейчас была единственной, кто находился в одиночестве. Душу раздирали противоречия. С одной стороны, пустота — будто меня использовали и выбросили. С другой — пьянящее, порочное чувство, что я нужна мужчинам лишь для их похоти. Ощущение того, что во мне видят лишь плоть, которую хотят отодрать, было возбуждающим.

Я представила, как врываюсь в палатку, падаю на колени, начинаю лизать киску Ани, пока чей-то чей-то член входит в меня сзади. Желание било так сильно, что я почти шагнула внутрь, но подумала: "Сегодня я возвращаюсь домой, к мужу. Я должна это остановить". Стыд и долг сдавили грудь. Тяжело дыша, я отвернулась и ушла прочь. Чем дальше я отдалялась от палатки, тем громче становились стоны Ани, будто зовя меня обратно, но я не сдалась и дошла до своей палатки.

Там я рухнула на спальник, тело горело, как лес в огне, пальцы дрожали, сжимая ткань, готовые скользнуть между бёдер, но я стиснула зубы. Стоны Ани всё ещё доносились, проникая через ткань, каждый звук — как укол, зовущий вернуться, сорваться, стать частью их оргии. Я представляла её киску, блестящую, растянутую, свои губы на ней, члены мальчиков, входящие в меня, и жар усиливался, киска пульсировала, мокрая, требуя разрядки. "Нет, Мария, ты не такая, " — шептала я. Мысли о муже, которого я сегодня увижу, давили, напоминая, что я жена, а не шлюха, готовая снова упасть на колени перед мальчишками.

На какое-то время я снова уснула и проснулась к часам 9. Мы быстро собрали палатки — ученики молча сворачивали спальники, переглядывались, но никто ничего не говорил, только Даша выглядела немного растерянной. Внутри меня всё кипело — что будет в школе? Узнает ли кто-то? Что же будет, если узнает Игорь?

Я подошла к Алексей Викторовичу, мой голос дрожал, но я старалась звучать твёрдо: "Вы обещали, что никто не узнает. Как вы заставите их молчать?" – спросила я. Он посмотрел на меня, его улыбка была холодной, но уверенной:

"Мария Сергеевна, я держу слово. У ребят есть свои секреты, и я знаю, как их держать в узде. Всё под контролем ". Его рука коснулась моего плеча, сжав чуть сильнее, чем нужно.

"А если кто-то проболтается?" — вырвалось у меня. Он посмотрел мне в глаза: "Никто не проболтается. Слово офицера" — добавил он тихим, уверенным голосом.

Автобус приехал в назначенное время. Мы загрузили рюкзаки, сели по местам — ученики расселись сзади, я впереди с Алексеем Викторовичем, чтобы "присматривать". Дорога тряслась по ухабам, лес мелькал за окном, как кадры из прошлого, но я молчала, уставившись в стекло, чувствуя на себе их взгляды. Мои мысли путались — то я думала о членах своих учеников, сперме на лице, стонах в палатке, то думала о том, что будет дальше, как я дальше буду вести уроки этим ученикам. Думала о том, как буду перед Игорем притворяться примерной женой, но внутри буду гореть, вспоминая, как меня пускали по кругу мои же ученики.

Продолжение следует...