Сегодняшняя программа была посвящена составлению индивидуальных отчётов участниками. Для этого каждому нужно было собрать свои заметки за все предыдущие дни, систематизировать наблюдения и подготовить фотоархив. Ребята разбрелись по лагерю и окрестностям: кто-то переписывал свои записи, вычеркивая лишнее и дописывая выводы, кто-то отправился в лес за недостающими кадрами пейзажей, а кто-то, как Миша, пытался восстановить утерянные записи, бегая от одного товарища к другому с мольбой одолжить их заметки. Я же осталась в лагере, чтобы помогать консультациями тем, кто будет подходить с вопросами. День обещал быть насыщенным, работы было много.

Спустя пару часов, когда я разбирала свои записи за чашкой остывшего чая, получила сообщение от Ани. Я открыла чат, чувствуя, как внутри шевельнулось что-то тёплое и тревожное.

– "Привет красавица! 😘"

– "Вообще-то не красавица, а Мария Сергеевна! 😌" – ответила я, отшучиваясь.

– "Вообще-то буду называть вас, как захочу! 🤭" – написала Аня.

– "Чем занимаешься? Надеюсь, серьёзно подходишь к подготовке своего отчёта?"

– "Серьёзнее, чем кто-либо 😏"

– "Над чем сейчас работаешь?"

– "Только закончила делать фотографии пейзажей. Хотите увидеть?"

– "Конечно" – ответила я.

Через секунду экран заполнился фотографиями. Аня позировала на фоне местной природы — сначала она стоит лицом к кадру, в тонкой майке, через которую просачиваются ее маленькие соски, брюки и трусики спущены, затем позирует спиной к кадру, затем кадр, где она выгибается и поднимает майку, обнажая груди, а на последнем снимке она стоит совершенно голая.

Следом пришло сообщение:

– "Ну, Мария Сергеевна, как вам мои работы по запечатлению замечательных пейзажей Новгорода? 😘

– "Аня! Это что такое?!

– "Ой, не притворяйтесь, вам же нравится 😉"

– "Хорошо, что рядом никого не было, когда я открывала фотографии. Предупреждать надо о таких вещах!"

– "Лучше уж пусть увидят, чем портить такой сюрприз😏"

– "Бесстыжая девочка!"

– "Как и вы 😊!"

– "Кто фотографировал?"

– "Дима 😉 ".

– "А он не поинтересовался, зачем тебе такие фотографии?".

– "Я сказала, что буду отправлять ему эти фото, если он по мне соскучится 😊 ".

– "Что ж, нужно отдать должное, хороший фотограф, твой Дима"

– "Я и отдала должное... и как следует его отблагодарила 😏».

– "Как? — спросила я, хотя прекрасно знала, как она могла отблагодарить.

– "Рассказать? Давайте лучше покажу" – написала Аня и следом отправила фото: Аня на коленях, её губы блестят, а Дима, стоя над ней, кончает на её язык и лицо. Я замерла, глядя на экран, чувствуя, как возбуждение смешивается с ревностью. Она дразнила меня, зная, как это действует, и я не могла отвести взгляд.

Аня играла со мной, как кошка с мышью, и я, несмотря на всё, поддавалась. Её сообщения, её фотографии, её дерзкий тон — всё это было ловушкой, в которую я попадала снова и снова. Каждый снимок, где её тело изгибалось на фоне дикой природы, будил во мне желание, которое я так старалась задушить. Я чувствовала, как моё лицо горит, как пальцы дрожат, сжимая телефон, а внизу живота разливается тепло. Это было неправильно — я её учительница, взрослая женщина, жена, но её провокации размывали границы, которые я так долго выстраивала.

Стыд обжигал, как холодный ветер, напоминая о моём долге, об Игоре, о том, кем я должна быть. Но чем сильнее я пыталась сопротивляться, тем глубже погружалась в эту пучину. Её голос, звучащий в моей голове через её слова, был сладким ядом — он манил, заставлял воображать, как её кожа пахнет солнцем и хвоей, как её губы могли бы касаться моих. Я ненавидела себя за эти мысли, но не могла отвести взгляд от экрана, от её улыбки, от её тела, которое она так бесстыдно выставляла напоказ. Аня знала, что делает, и я, как мотылек, летела на её свет, даже зная, что обожгусь.

Я отложила телефон, пытаясь взять себя в руки. Нужно было вернуться к работе, к отчётам, к нормальности. Встряхнула головой, пытаясь прогнать образы Ани, и вышла к ребятам, которые уже вовсю работали над отчётами. Ваня подошёл с фотоаппаратом: "Мария Сергеевна, посмотрите, я снял эти камни у монастыря — подойдут для отчёта?" Я кивнула, обсуждая композицию и исторический контекст, но мой разум блуждал: его ленивая улыбка напоминала Диму, а фото — те, что прислала Аня. Внутри жгло, вина смешивалась с возбуждением, но я заставила себя сосредоточиться — это был мой долг, моя мост в реальности, пока день не скатился в новый хаос.

За обедом Дима снова налил мне своего «чая»: "Мария Сергеевна, на посошок, для воспоминаний". Как только я выпила, он сказал: " Сашка сказал, что утром вы ему кое с чем помогли. Мне тоже поможете?"

"Вот же дети! Не можете держать язык за зубами!" — возмутилась я, стараясь звучать строго. Он продолжил: "Ну, Мария Сергеевна, вы же знаете, как это бывает у парней. А после вчерашнего... не могу успокоиться." Его глаза скользнули по моей блузке, задержавшись на груди.

"Мне тоже рассказали, что тебе кое с чем уже помогли, так что не надо тут драматизировать!" — привела я свой аргумент. "Аня что ли? Ну, с ней уже было. Хочется с вами" – ухмыльнулся он.

"Дима, иди в кусты и подрочи! " — сказала я строго. "Ты мой ученик, а я учительница. Это неправильно." Он не отступал: "Неправильно? А той ночью было правильно? Когда вы пришли ко мне... Давайте, один раз, быстро". Я покачала головой: "Ты с ума сошел? Сейчас никто не спит! Все ходят вокруг!" — пробормотала я, но он всё продолжал настаивать: "Пожалуйста, Мария Сергеевна. Вы же видите, как мне хуёво. Один раз, и всё" – сказал он, показав на бугор в штанах.

Наш спор затянулся, его голос становился всё более умоляющим, но глаза выдавали хищный блеск. Наконец, я сдалась. "Ладно, " — выдохнула я. — "Но только быстро. И не здесь". Его лицо осветилось триумфальной улыбкой. "Конечно. Пойдёмте за дровами, чтобы никто не заподозрил."

Мы подошли к группе. "Ребята, мы с Димой идём за дровами для костра, " — сказала я, стараясь звучать естественно. Аня, сидя у палатки, подняла голову, её глаза встретились с моими. В них была лукавая искра, будто она знала, за какими "дровами" мы идём. Мы с Димой углубились в лес, где сосны смыкались над головой, а земля была мягкой от мха. Туман делал всё призрачным, и я чувствовала, как взгляды Димы прожигают мою спину. Он остановился. "Здесь, " — сказал он, и не успел мой протест сорваться с губ, как он в порыве страсти схватил меня и расстегнул блузку.

"Здесь нас могут увидеть, " — прошептала я, но голос дрожал от возбуждения. Мысль, что кто-то — Даша, мальчики, или, хуже, Алексей Викторович, — может выйти из тумана и застать меня такой, в объятиях моего ученика, была пугающей и пьянящей. Он не ответил, только толкнул меня вниз, и я опустилась на колени. Его джинсы уже были расстёгнуты, член вырвался наружу. Я была уверена, что стоит мне взять его в рот, и он кончит в ту же секунду. Я обхватила его губами, заглатывая глубоко, чувствуя, как он заполняет мой рот. Мой язык скользил по венам, я сжимала губами головку, стараясь довести его до оргазма быстро.

Я ускорила темп, заглатывая глубоко до глотки, но Дима только стонал, его член оставался твёрдым. Я работала языком, облизывая его яйца, потом снова заглатывая, но он держался.

Я вспомнила, как прошлой ночью он заводился от грязных слов, и решила использовать это.

"Ты же хочешь кончить в свою училку?" — пробормотала я, глядя ему в глаза. Я начала говорить грязно, унижая себя, чтобы завести его и быстрее довести до оргазма:

"Давай, милый, кончи мне в ротик, " — выдохнула я, отстраняясь на секунду, прежде чем снова взять его в рот. Я сосала жадно, но он только ухмылялся, его руки запутались в моих волосах.

"Сделай меня своей сучкой" — вырвалось у меня, и я снова заглотила его, чувствуя, как горло сжимается.

Но он не кончал, и я подумала: будь на его месте мой муж, он бы кончил за минуту от такого минета. А Дима был как железный, его выносливость сводила меня с ума, и это только разжигало моё возбуждение. Еще утром он давал в рот Ане, а сейчас уже трахает мой рот. Есть, всё-таки, свои преимущества у молодых любовников – подумала я и представила Аню. Она знает, что я с Димой, и эта мысль раздирает её. Я представляла, как она ревнует, как она дрожит, представляя член своего парня у меня во рту. Как её рука скользит между бёдер, пока она воображает мои стоны под своим парнем. Представляла, как она ненавидит себя, но пальцы трут клитор, думая о том, как я отдаюсь Диме. В порыве злости и похоти она хватает ближайшего парня — может, Сашу, — и, не говоря ни слова, расстёгивает его джинсы, заглатывая его член, представляя, что это я, её учительница, сосу её парню.

Внезапно картина в голове перевернулась. Аня не ревнует. Она довольна. Она стоит, прислонившись к сосне в пятидесяти метрах отсюда, там, где мы с Димой только что прошли. Её рука медленно и влажно ходит под юбкой. Она не просто наблюдает — она ставит спектакль по собственному сценарию. Это она, своей фотографией с Диминой спермой на лице, вывела меня сюда. Это она сказала Саше, где мы, зная его ненасытность. Она — режиссёр, а мы все — разгорячённые актёры в её извращённой пьесе. И самое порочное, самое возбуждающее было в том, что я играла свою роль гениально. Я — её лучшая актриса. Эта мысль ударила в самый низ живота белой горячкой. "Даааа..." — мой стон теперь был адресован не только мальчикам. Он был для неё. Пусть слышит. Пусть видит, как хорошо я слушаюсь.

Внезапно мои фантазии прервали звуки шагов. Хруст веток. Сердце замерло, я попыталась отстраниться, но Дима удержал мою голову. Из-за деревьев вынырнул Саша. Его глаза вспыхнули похотью. "Утром мы не закончили, " — сказал он, расстёгивая свои брюки. Я хотела возмутиться, но Дима толкнул член глубже, заглушая протест, а Саша подошёл, его член уже торчал, готовый. Я начала сосать им поочередно и поняла, что это закончится не скоро.

Саша схватил меня за бёдра. Я не успела ничего сказать — властный рывок вверх, и я уже на четвереньках. Моя спина выгнулась сама собой, подчиняясь его силе, а холод влажной земли резко впился в ладони и колени. Передо мной Дима не стал ждать —его член, блестящий от моей слюны, снова упёрся в губы.

Руки Димы вцепились в мои волосы и резко дёрнули голову вперёд. Я успела вдохнуть запах его кожи, смешанный с хвоей и мужским потом, прежде чем он вошёл глубоко, сразу до самого горла. Я закашлялась, слёзы брызнули из глаз, но он не отпускал, а начал методично, с глухим урчанием удовольствия, трахать мой рот. Каждый толчок отдавался в висках, каждый уход вглубь заставлял мой желудок сжиматься. Я слышала только собственное хриплое, захлёбывающееся дыхание и его тяжёлые вздохи.

Сзади Саша не терял времени. Его ладони скользнули по моим ягодицам, грубо сжимая и разминая, а затем я почувствовала, как кончик его члена упирается в мой вход — уже мокрый, податливый, но всё ещё тугой. Он не стал играть. Один резкий, раздирающий толчок — и он вошёл целиком, заполнив меня до предела. Звук, который я издала, был заглушён членом Димы в горле — хриплый, животный стон, в котором было больше шока, чем боли. Но боль тут же отступила, сменившись обжигающим, непереносимым ощущением полноты. Меня насаживали с двух сторон.

Их ритмы сначала не совпадали. Дима тянул мою голову на себя, когда Саша вгонял в меня себя сзади. Моё тело раскачивалось, как марионетка, и я чувствовала, как внутри всё переворачивается, смешивается, плавится. Потом они, будто по негласному сговору, нашли общий такт. Толчок сзади — толчок в рот. Одно движение, один пронизывающий удар, эхом отдающийся по всему моему телу. Шлепки кожи о кожу, влажные, громкие звуки, разносящиеся в тишине леса, смешивались с их тяжёлым дыханием и моими приглушёнными хрипами.

Я пыталась найти опору, но мои руки скользили по мху. Моё сознание сузилось до точки, где существовали только эти два чувства: жгучее трение глубоко внизу живота и удушающее давление в глотке. Я была просто дыркой для их удовольствия, тёплой, мокрой плотью, которая принимает и принимает. Стыд и негодование растворились, их вытеснил животный, всепоглощающий восторг от этого двойного осквернения.

Я украдкой подняла взгляд. Дима смотрел на меня сверху вниз, его глаза были полузакрыты, на губах блуждала самодовольная ухмылка. Он видел свои пальцы в моих волосах, видел, как его член исчезает между моих разомкнутых губ. И этот взгляд, полный обладания и презрения к моему положению, стал последней каплей.

Член Саши, тем временем, растягивал меня с каждым толчком, пока я не почувствовала, что вот-вот разорвусь пополам. Каждое сочленение моих костей, каждый мускул внутри отдавался глухим, распирающим эхом. Удары его бёдер о мою плоть звучали не просто как шлепки — это были хлопки влажной кожи, чёткие, звонкие, непристойно громкие в лесной тишине. Звук разносился между стволами сосен, отражался от валунов, будто сама природа подыгрывала этому акту.

Я кусала губу, стараясь загнать стоны обратно в горло, сжатое членом другого парня. Но они вырывались — хриплые, сдавленные, похожие на всхлипы.

«Мгх... Мгх... Мгх... Мммгх... Агх...» — и каждый раз после этого Дима глубже загонял свой член мне в рот, словно наказывая за звук. Моё тело уже не просто дрожало — его била мелкая, непрекращающаяся дрожь, судорога абсолютной подчинённости. Это был восторг от полного самоуничтожения. Их руки на моих бёдрах и в волосах были не прикосновениями, а метками собственности. Они брали то, что хотели, и я отдавала, потому что больше во мне не оставалось ничего, что могло бы сопротивляться.

И тогда, сквозь удушье и распирающую полноту, из самой глубины, где ещё тлели остатки моей воли, вырвался первый осознанный стон. Низкий, протяжный, пропитанный такой постыдной, такой сладкой покорностью, что от него у меня самой пошли мурашки по спине.

— «Даааа...» — просочилось сквозь губы, смазанные слюной. — «Даааа... Боже... Ещеее... Вот так...»

В этих звуках не было вопроса. Это была мольба. Мольба о продолжении, о том, чтобы этот грубый, унизительный ритм никогда не прекращался.

Теперь я не просто боялась, что нас увидят. Я хотела этого. Я представляла, как какие-то незнакомцы стоят за деревьями, их глаза горят, наблюдая за тем, как меня ебут два ученика. Я представляла, как другие из лагеря — Даша, мальчики, Алексей Викторович — находят нас, видят меня, растрёпанную, с членами в киске и во рту. И, Боже, я представляла, как Игорь, мой муж, стоит там, его член твёрдый, потому что он хочет меня такой — грязной, использованной.

В порыве возбуждения, подогретого этой извращённой фантазией, я отстранилась от Димы. Его член выскользнул из моего рта с мягким щелчком, блестя от слюны. Я встала, мои ноги дрожали, но я выпрямила спину. Влажный воздух леса коснулся моей кожи, и я почувствовала не просто похотливый трепет, а холодную ярость. Ярость на них, на себя, на эту ситуацию, из которой остался только один выход — возглавить её.

— Хватит, — сказала я, и в моём голосе прозвучал тот самый стальной оттенок, с которым я делаю замечания у доски.

Я не спросила. Я приказала. Словно на уроке. Мои пальцы, дрожавшие секунду назад, теперь действовали чётко и решительно. Одним властным движением толкнула Диму в грудь, он повалился на мягкий мох. Его член стоял, пульсируя.

Я нависла над ним, моя тень накрыла его. Теперь он смотрел снизу вверх. Теперь он был подо мной. Я медленно, с почти театральным презрением, опустилась, направляя его член в себя. Моя киска, уже мокрая и разгорячённая, обхватила его с таким плотным усилием, что он аж застонал. После этого я потянула к себе Сашу и начала ему сосать.

— «Ну что, Дима?» — выдохнула я, начиная медленные, контролируемые движения бёдрами. — «Совсем не усвоил материал. Не умеешь доводить дело до конца».

— «Плохой мальчик», — прошипела я, и в этих словах не было ни капли ласки, только ледяное, учительское порицание. Я ускорила темп, насаживаясь на него резче, с каждым движением отыгрывая свою унизительную роль жертвы.

— "Если не заставишь меня кончить... Всё лето будешь пересдавать... Языком!" — прорычала я, ускоряя темп.

Это была моя игра. Мои правила. Мой класс. И в этом безумном, извращённом уроке, в этой грязной яме посреди леса, я на секунду снова стала Марией Сергеевной — не доступной, а всесильной. Не той, кого трахают в кустах, а той, кто ставит оценки за старание. И это ощущение власти, смешанное с животным трением внутри, было пьянящим и возбуждающим. Настолько возбуждающим, что слова, резкие и грязные, сыпались из моих тёмных уголков, пока я скакала на Диме:

"Дааа.... Давай! Ещее.... Ещее.... Глубже!"

"Бляяяяядь... Да... Да... Да... Да... Имей свою сучку... Давай!"

"Дааа... Долбиии... Аааааххххх"

"Выеби свою училку, сучонок!"

Димины глаза стекленели от похоти, и он не выдержал — его член дёрнулся, горячие струи спермы хлынули в меня, заполняя мою киску.

Я не остановилась, продолжая сосать Сашу, мои губы сжимали его член, язык тёр вены, пока я насаживалась на всё ещё твёрдый член Димы, выжимая последние капли.

"Давай Сашенька, выеби мой рот!" — выкрикнула я, чувствуя, как сперма Димы течёт по моим бедрам. — "Залей свою училку, мой хороший."

Эти слова, грязные и властные, стали последним спусковым крючком. Что-то оборвалось где-то в глубине, в самой матке. Моя киска, всё ещё обхватывающая мягкий член Димы, вдруг сжалась в серии стремительных, болезненно-сладких спазмов. Оргазм накрыл меня не удовольствием, а каким-то первобытным катаклизмом, выворачивающим наизнанку.

— «Аааааххх! Бляяядь! Да-да-да-да!» — я закричала, не в силах и не желая сдерживаться. Мой крик разорвал лесную тишину. Из меня хлынуло, брызги смешались с тёплым семенем Димы на его отвисающем члене, создавая непристойную, липкую смесь.

Я слезла с Димы и начала яростно дрочить и сосать Саше. Вскоре его пальцы вцепились в мой затылок с железной хваткой.

— «Кончаю!» — прохрипел он. Я не успела подготовиться. Горячая сперма хлынула мне в горло, заполнила рот, брызнула на нёбо, язык, губы. Вторая порция, гуще, попала мне на ресницы, щёки, подбородок. Я пыталась отодвинуться, но его рука держала мою голову на месте, заставляя принять всё до последней капли.

Я сказала мальчикам: "Ребята, идите, соберите дров, чтобы никто в лагере не заподозрил, я приведу себя в порядок и приду." Дима и Саша переглянулись, ухмыльнувшись, и ушли в сторону леса. Я же, пошатываясь, побрела к озеру, чувствуя, как ноги дрожат после их грубых толчков. Холодная вода плескалась у ног, и я присела на берегу, глядя на своё отражение в тёмной глади. Завтра мне предстоит вернуться к нормальной жизни — к школе, к урокам, к мужу, который ждёт меня дома, ничего не подозревая. Как я смогу снова быть строгой Марией Сергеевной после всего этого? Я чувствовала себя другой — дикой, освобождённой, но в груди рос комок вины, тяжёлый, как камень.

Мои мысли кружились, как осенние листья, подхваченные ветром. Утро началось с Саши, который нагло вошел и кончил на меня. Потом эти обнаженные фотографии от Ани. А теперь... теперь Дима и Саша просто взяли и трахнули меня. Подумать только – меня поимели мои ученики. Дважды! Эти ученики совсем обнаглели, перешли все границы, но я знала, что сама во всём виновата. Это я поддалась, я позволила, я не остановила. Но хватит! Сегодня последний день, и я должна найти в себе силы поставить точку. Завтра я вернусь домой, к мужу, к своей жизни, и всё это — этот поход, эти ночи, эти грехи — должно остаться позади, как страшный сон.

Я сидела у озера, умываясь водой, смывая следы спермы и пота, пытаясь стереть не только их прикосновения, но и ту часть себя, которая жаждала этого. Наконец, я встала, глубоко вдохнула и вернулась в лагерь, где уже горел костёр.

Продолжение следует...