Меня встретил Алексей Викторович со словами: "Мария Сергеевна, зайдите ко мне в палатку, нужно кое-что обсудить ". Я пошла за ним. Его палатка была гораздо больше, чем у других. Он объяснял это тем, что ему нужно хранить наше оборудование.

"Садитесь", — сказал он, указывая на спальник. Я села, он присел напротив, его глаза, обычно строгие, теперь горели странным блеском: "Знаете, этот поход получился... интересным. Столько неожиданностей. А вы, Мария Сергеевна, выглядите... изменившейся. Как будто что-то в вас проснулось".

"Что вы имеете ввиду", — смущенно спросила я.

Он ответил: "Имею ввиду, что это я всё подстроил — дневник подбросил, алкоголь ученикам дал, палатку вашу сломал, Аню и Диму подговорил. Да и директору школы это я подкинул идею организации исторического похода".

Его слова ударили, как молния, и мой разум закружился, вытаскивая из памяти моменты, которым я не придавала значения, но теперь они складывались в зловещий пазл. Месяц назад в учительской Алексей Викторович, сидя напротив с кружкой кофе, говорил про поход на природу, его глаза задержались на мне, когда он сказал: "Лес раскрывает людей" — я тогда лишь кивнула, не заметив его многозначительного тона. Три недели назад в спортзале, где Дима и Саша отжимались под его присмотром, он крикнул: "Покажите Марии Сергеевне, какие вы сильные!". За две недели до похода я предложила взять свою палатку, но Алексей Викторович настоял, чтобы мы использовали школьные палатки и уверил, что он надёжные. Неделю назад Аня на перемене упомянула, что Дима готовит "сюрприз" — я приняла это просто за детский энтузиазм. А за день до выезда, когда он принёс фляжки, я не вникла, занятая списками, и не заметила, как он раскладывал некоторые из них отдельно. Теперь всё стало ясно: каждый его шаг, каждое слово были частью плана, чтобы заманить меня в эту ловушку, и я, слепая, попалась.

Шок парализовал меня, как удар током: "Алексей Викторович! Что... Как... Зачем... Зачем вы это сделали?"

Он сделал шаг вперёд, и в его глазах вспыхнуло нечто тёмное и холодное, почти научная одержимость.

«Зачем? — он произнёс это слово тихо, растягивая его, как будто вкушая. — Затем, что я ненавижу фальшь. Ненавижу эти аккуратные, выстроенные жизни, за которыми прячется та же грязь, что и у всех. Вы... идеальный экземпляр такой фальши – ходячий памятник самообману.

Я видел, как вы смотрите на старшеклассников — не как учительница, а как самка, оценивающая молодых самцов. Видел этот крошечный, молниеносный огонёк в ваших глазах. Вы тут же гасили его, конечно, возвращая на лицо маску порядочности. Но я-то видел.

Ваш муж? — Алексей Викторович усмехнулся, и в его усмешке была бездна презрения. — Он не «не понял» вас. Он не стал бы вас понимать. Он купил красивую картинку — умную и красивую жену. И доволен этим. Он не догадывается, что каждую ночь его «порядочная» Машенька смотрит порно, где женщин трахают несколько мужчин одновременно. Что она кончает, представляя себя на их месте.

Я не «сломал» вас, Мария Сергеевна. Я всего лишь... убрал клетку. Дал вашей истинной сущности вырваться на волю. Этот поход — не мой триумф. Он ваш. Вы наконец-то стали той, кем всегда были — не хранительницей морали, а её нарушителем.

Он подошёл вплотную, его дыхание коснулось моего лица.

«Так что не благодарите меня. Благодарите себя. Всё, что произошло, всегда было внутри вас. Я был лишь... катализатором. Садовником, который полил сорняк, который вы так старательно выдёргивали. И посмотрите, как буйно он расцвёл».

Я слушала его, словно окаменев. Это не мог говорить наш физрук, грубоватый и простоватый Алексей Викторович. Как же я его недооценивала. Его слова были слишком поэтичными, слишком красивыми — они звучали как стихи, написанные о моей тёмной, постыдной сущности. Каждая фраза была отточенным лезвием, которое не ранило, а... освобождало. В его ужасной, извращённой логике была своя правда, своя страшная гармония. Он говорил о моей душе как о знакомом ландшафте, который он изучил до мельчайших трещин. И самое ужасное — часть меня узнавала себя в этом портрете и соглашалась с ним.

Но я встряхнула головой, пытаясь сбросить этот гипнотический туман.

"Алексей Викторович, как вы могли? Это... это... это...". Я не знала, что сказать.

"Это что? Неправильно? Нечестно? Что?" – ухмылялся он в довольной улыбке, словно читал мои мысли.

"Я то ладно, на зачем вы детей в это втянули?" – попыталась я хоть в чем-то его обвинить.

Он смотрел на меня с холодной усмешкой:

«Вы всё ещё думаете, что ваша Анечка — невинная жертва?» — сказал он и показал на телефоне фотографии, которые ночью третьего дня отправляла мне Аня. Лёд пробежал по моей спине.

«Так эти фото делал не Дима? Это были вы?!» – сокрушилась я и сложила для себя очередной кусочек пазла. Мои тогдашние ощущения оказались правдивы – мне казалось, что Даша на тех фото снималась будто специально для меня, будто смотрела в кадр специально на меня. Всё так и оказалось. И это было частью плана Алексея Викторовича.

«Сегодняшние фото тоже вы сделали?» – спросила я робко.

«Нет, их сделал Дима. Тут Аня вам не соврала» – улыбнулся он.

«Но как?.. Как вы её заставили? Тоже что-то спланировали, сделали компромат?» — выпалила я, чувствуя, как почва уходит из-под ног.

«С ней всё было намного проще, — ответил он гордо. — На занятиях физкультуры я заметил в ней... особый голод. Не просто интерес, а ненасытность. Она смотрела на меня не как ученица на учителя. В её глазах читалась готовность на всё ради одобрения взрослым мужчиной».

Я слушала, не в силах пошевелиться, пока он спокойно разрушал образ той Ани, которую я знала.

«Как-то раз я оставил её после уроков, завёл в свой кабинет и трахнул. Она не просто не сопротивлялась, Мария Сергеевна. Она сама спустилась на колени, отсосала, а потом встала в позу. После этого я её трахал регулярно. Такие девочки... — он прищурился — они породистые шлюхи. Им нравится подчиняться, быть использованными. Она послушная девочка. Поэтому, когда я попросил её соблазнить вас... она с радостью согласилась. Для неё это была новая, увлекательная игра».

«Не могу поверить» — прошептала я, отступая, пока спина не упёрлась в стену палатки.

«Придётся» — его голос стал твёрдым. — «Вы обе — птицы одного полёта. Она просто поняла это раньше».

Его слова были как удары хлыста. Унизительные. Оскорбительные. Но... в них была та самая, запретная правда, от которой моё тело снова начало предательски теплеть. Он видел меня. Видел насквозь. И в этом всевидении была странная, извращённая интимность.

«Я... я не такая... — попыталась я возразить, но мой голос дрожал. — Я не соглашусь...»

«Вы уже согласились», — он перебил меня, подходя близко, — «Вчера ночью, сегодня утром. Вы соглашаетесь каждой клеткой своего тела, которое прямо сейчас горит не от гнева, а от осознания того, насколько я прав».

Он поднял руку и медленно, почти с нежностью, провёл тыльной стороной пальцев по моей щеке.

«Прекратите бороться с собой. Разрешите себе быть той, кем вы являетесь на самом деле» — его голос был ядовито-сладким.

Последний барьер внутри меня рухнул. Не от страха. Не от шантажа. От понимания, что он прав. Что эта тьма — и есть моё истинное лицо. И в этом осознании была невыносимая, освобождающая лёгкость.

Я закрыла глаза, и по моим щекам потекли слёзы. Но это были не слёзы стыда. Это были слёзы капитуляции.

"Хорошо, я сделаю что скажете, только обещайте, что никто об этом не узнает" – выдохнула я. На что он ответил: "Даю слово офицера".

"Вам я верю, но как вы заставите молчать учеников?" – спросила я с неуверенностью в голосе. "Так же как заставил их соблазнить вас, так же и заставлю молчать. Слово офицера" – уверил меня.

Я стояла, не в силах пошевелиться, глядя в тёмный угол палатки. Его «слово офицера» повисло в воздухе тяжёлым, металлическим обещанием, в которое хотелось верить, потому что альтернатива была немыслима. Внутри всё было пусто и холодно, как в склепе. Мыслей не было — лишь белое, оглушающее молчание, в котором тонули последние обрывки сопротивления.

Тишину разрезал его голос, низкий и властный.

«Ты будешь послушной?»

Вопрос прозвучал не как просьба, а как констатация факта. Он требовал лишь формального подтверждения. Слово «ты» обожгло сильнее любого прикосновения, окончательно стирая дистанцию.

«Буду», — выдохнула я, и мой голос прозвучал чужим, плоским, безжизненным.

Он сделал шаг вперёд, и его тень накрыла меня целиком. Я почувствовала исходящее от него тепло и запах — смесь пота, дыма и чего-то безжалостно-мужского.

«Сделаешь всё, что я скажу?»

В этом вопросе уже сквозила не просто власть, а право собственности. Он спрашивал не о согласии, а о границах дозволенного, которые он теперь сам для себя устанавливал. Где-то в самой глубине, под слоем стыда и страха, шевельнулась та самая, тёмная и податливая часть меня, которую он разглядел, — и она отозвалась на его тон тихим, постыдным трепетом.

«Сделаю», — прошептала я. И в этот раз в моём голосе, сквозь покорность, прозвучала та самая, предательская нота — обречённая готовность. Я сказала это не как пленница, а как соучастница, окончательно подписывающая себе приговор.

"Раздевайся, — приказал он грубо, его голос был низким, полный властной похоти. — Снимай всё, покажи мне ту шлюху, в которую ты превращалась ночью".

Дрожащими руками я сняла свитер, затем футболку, лифчик. Пока я снимала джинсы, он тоже начал раздеваться — стянул рубашку, затем расстегнул штаны, его член вырвался наружу. Моя кожа покрылась мурашками, а он смотрел, пожирая взглядом. Я стояла голой, а мои соски от этого набухали, а не съёживались.

"Подойди и встань на колени! — приказал он — Отсоси мне, как сосала пацанам". Я подошла поближе, опустилась на колени и взяла его член в рот, заглатывая медленно. Это было отвратительно и пьяняще. "Дааа, вот так, соси глубже, глотай мой хуй как глотала Диме", — рычал он.

Он вынул свой член из моего рта с влажным чпоканьем, слюна тянулась нитью от залупы к моим губам. Он шлёпнул ею по моему лицу — тяжёлая, горячая головка ударила по щеке, оставив мокрый след.

"Теперь садись на него!", — приказал он.

"Алексей Викторович... пожалуйста, давайте я вам просто... возьму в рот... давайте..." — я попыталась найти последнее убежище, но он перебил:

"Я сказал сядь на мой хуй!" — его ладонь грубо шлёпнула меня по бедру, и это жгучее прикосновение заставило вздрогнуть всё тело.

Я поднялась и, забыв о стыде, глядя ему прямо в глаза, полные торжествующей власти, медленно опустилась. Его член, толстый, незнакомый и лишённый какой-либо нежности, входил в меня, растягивая, наполняя до самых краёв, вытесняя воздух и мысли одним сплошным ощущением вторжения.

«Ааах... он такой... большой...», — вырвалось у меня хрипло. Это не был стон боли. Это был стон принятия. Стыд вспыхнул, но тут же был затоплен волной густого, низкого тепла, разливающегося по низу живота. Мои внутренние мышцы, предательски знакомые с этим состоянием, сами обхватили его, сжались, и первое робкое движение бёдрами послало по нервам искру постыдного, знакомого удовольствия.

"Давай сучка, насаживайся!", — стонал он, и я начала медленно скакать. Мои бёдра пошли в пляс сами, подчиняясь животному ритму. Его руки схватили меня за бёдра.

«Кончай на моём хуе, Мария!» — его шёпот впивался в сознание острее любого крика. Последние островки стыда отчаянно цеплялись за руины моего «я», но тело уже предало их с потрохами. Оно ходило по его члену, глубже, жадно. И тогда из меня вырвалось:

«Ооооххх... Алексеей...»

В этом стоне не было ни отчества, ни статуса. Был только он — мужчина. И я — женщина, которая больше не может и не хочет сопротивляться нарастающему внутри приливу. Мои бёдра, будто обретя собственную волю, ускорили свой танец.

Его ладони, шершавые и тяжёлые, впились в мою плоть, сминая ягодицы, грубо разводя их в стороны.

«Давай, шлюха, работай! — его голос прорвался сквозь стиснутые зубы. — Покажи, как умеют скакать замужние бляди!»

Его слова были уже не просто грязными — они были разъедающими, как кислота, сжигающая последние следы приличия. И я... я не просто поддалась. Я вожглась в этот разврат с какой-то отчаянной яростью. Бёдра ходили ходуном, наши тела шлёпались друг о друга с мокрыми, неприличными звуками. Грудь отчаянно подпрыгивала, а соски горели под его пальцами — и не просто горели, а требовали этой грубой боли, чтобы смешать её с накатывающим цунами наслаждения.

«Ооохх... да-а-а... вот та-а-а-а-к... глубжееее!» — мой стон вырвался хриплым, надорванным криком, когда очередной толчок врезался прямо в матку, и клитор, притёртый к его лобку, вспыхнул пожаром.

"Вот т-а-а-а-к! Сучка вошла во вкус!" — он рычал, его пальцы с такой силой выкручивали мои соски, что я взвыла, но бёдра, предательницы, сами рванулись вниз, насаживаясь на его ствол ещё глубже, ещё отчаяннее.

«Любишь, когда тебя ебут, как шлюху? — он шлепнул мне по заднице ладонью. — Отвечай, блядь!»

«Да-а-а! — мой голос сорвался в исступлённом визге. — Люблю-ю-ю-ю-ю!».

Он перевернул меня, поставил на четвереньки и зарычал:

«Ты же всегда мечтала, чтобы тебя выебали так грязно?»

«Даааа...» – простонала я, и почувствовала, как его член начинает проникать в мою киску сзади.

«Твой муж знает, какая ты блядь?!» – его руки сомкнулись на моих бёдрах.

«Не-е-е-т!» — вырвалось у меня, но это был не крик отрицания, а стон признания.

«Он ебет тебя так же? — его голос прозвучал прямо у уха, обжигающий и влажный.

«Он... не-ет... он не-ет... не тааак...» — я задыхалась, пытаясь говорить, пока Алексей вдалбливал в меня свой член.

«Не так? — он вогнал в меня член с такой силой, что я вскрикнула. — Значит, он плохой муж? Не удовлетворяет свою жену?»

«Нет! Он... он хороший... — слезы потекли по моим щекам. — Это я... я плохая...»

«Правильно, — его рука опустилась на мою шею, не сдавливая, а просто утверждая власть. — Ты — грязная шлюха, которая мечтает, чтобы муж застал её вот так. С чужим хуем пизде. Да?!»

«Да-а-а...» — прошептала я, ощущая прилив дикого возбуждения.

«А твой муж замечал, как ты заглядываешься на других мужчин?» – в этот момент он вошёл в меня особенно резко, почти вырывая стон вместе с ответом.

«Н-нет...» — выдохнула я, чувствуя, как жар разливается по всему телу.

«Ты представляла чужие руки на своём теле? Чужие члены в своих дырках?» — его пальцы впились в мои бёдра, и он начал трахать меня короткими, мощными толчками, каждый из которых бил прямо в матку.

«Да-а-а-а...» — простонала я, выдав ему свои потаенные желания.

«Что потом делала? Смотрела порно? Дрочила?» — его слова становились всё грязнее, и мне это нравилось.

«Да-а-а-аххх...» — ответила я, продолжая выдавать ему свои порочные секреты.

«Смотрела порно, где одну женщину ебут несколько мужиков?»

«Да-а-а...» — прошептала я, пока он входил в меня бешеной силой.

«Хотела быть на её месте?» — он сменил угол, и его член начал тереться о ту самую точку, от которой темнело в глазах.

«Да-а-а-а-ай-й-й-й-й...» — моё тело само затряслось в ответ, бёдра предательски подались навстречу его яростным толчкам.

«Фантазировала, чтобы тебя выебало несколько мужиков?» — одна его рука продолжала держать моё бедро, а другая опустилась ниже, грубо растирая мой клитор.

«А-а-а-х... Да-а-а!» — стонала я и продолжала свое падение.

«А представляла... — его голос стал ещё тише, ещё интимнее, — что на месте этих мужиков... твои ученики?»

«Да-а-а-а!» — выдохнула а, это было уже не признание, а мольба, вырвавшаяся в такт его жёстким фрикциям.

Он наклонился, и его губы коснулись моего уха, а таз в это время совершал невыносимо глубокие движения: «Хочешь, чтобы твои ученики встали в очередь и вылили всё, что они копили для тебя?».

Всё внутри меня сжалось и тут же распахнулось. Фантазия, которую я годами гнала, теперь звучала из его уст как приговор... и как освобождение.

«Хочу-у-у...» — вырвалось у меня, и в этом слове была вся моя сломленная сущность.

«Проси!», — он почти вынул член, оставив лишь кончик, дразня пульсирующую пустоту.

«Прошу-у-у..» — застонала я и прогнулась назад, желая, чтобы он снова вонзился в меня.

«Что просишь?» — его рука легла на мою шею, напоминая, кто здесь хозяин, и в этот момент он снова вошёл до конца, выбивая из меня воздух.

«Чтоб... чтобы меня трахнули...» – сказала я, тяжело дыша.

«Кто?» — он вогнал в меня член глубже, заставляя выкрикнуть правду.

«Ученики-и-и!» – застонала я, не отдавая себе отчет в том, что говорю.

«Проси получше! Не верю!» — его движения стали резкими, и он сильно шлепнул меня по заднице.

«Пожалуйста! — я закричала, извиваясь на его члене. — Я хочу... я хочу, чтобы мои ученики меня выебали! Сделали со мной всё, что захотят!»

Наступила тишина, нарушаемая только нашими тяжёлыми дыханиями. Он медленно вынул член.

«Хорошо, — прозвучало над моим ухом. — Твоё желание — закон».

Он отодвинулся, и я услышала, как расстёгивается полог палатки.

«Пацаны, заходим. Мария Сергеевна вас заждалась».

Продолжение следует. ..