Я проснулась посреди ночи. Всё тело горело. Под кожей будто остались отпечатки: влажный язык Ани на моём клиторе, тяжёлые ладони Димы на бёдрах, растягивающая боль от его члена. Даже сейчас внизу живота стоял тот же сладкий, ноющий комок — будто он только что выскользнул из меня, оставив после себя пустоту и липкую влагу между ног.

Рука сама потянулась вниз. Пальцы нашли клитор — набухший, твёрдый. Я начала водить по нему медленно, кругами, чувствуя, как по телу разливается знакомый жар.

Я завела два пальца внутрь, пытаясь заглушить этот зуд. Но этого было мало. Пальцы были жалкой пародией на то, что я жаждала. Они были частью меня, а мне было нужно чужое.

"Чёрт, почему не кончаю? — думала я, вбивая пальцы глубже, растягивая стенки, но оргазм ускользал, дразня, как мираж в пустыне. — Мне нужно больше... нужно настоящее, толстое, твёрдое..."

В порыве отчаяния и похоти я судорожно зашарила рукой вокруг себя, не открывая глаз, пальцы натыкались на вещи в палатке: рюкзак, бутылку с водой, фонарик... Фонарик! В моём воспалённом сознании он стал фаллосом самого леса – холодным, бездушным, лишённым жалости орудием моего наказания.

Я схватила его, не думая ни о чём — ни о гигиене, ни о грязи, которая могла налипнуть на него за дни похода, ни о том, что это просто металлический предмет из моего походного набора. Он был цилиндрический, толстый в рукоятке, с ребристой поверхностью для хвата, и в моём разгорячённом уме он мгновенно превратился в то, чего я жаждала.

"Да, это подойдёт... это как член... как Димин член... так же большой", — пронеслось в голове. Я стянула трусики ниже, раздвинула ноги шире, и, не медля, приставила холодный конец фонарика к входу в киску. Металл был прохладным, контрастируя с моим жаром, и это только усилило возбуждение — мурашки пробежали по коже, как от первого прикосновения чужих рук.

С лёгким стоном я начала вдавливать его внутрь, медленно, чувствуя, как стенки растягиваются вокруг ребристой поверхности. "Ооох... дааа... Дима, милый, трахай меня... сделай это снова...", — шептала я, представляя, как эго его член входит в меня. Фонарик скользнул глубже, его толщина заполняла меня полностью, давя на чувствительные точки, которые пальцы не могли достать. Я толкала его внутрь и наружу, ритмично, сначала осторожно, но потом всё быстрее, грубее, шлёпая по влажной киске.

Грязь? Какая грязь? В этот момент меня не волновало ничто — только это ощущение полноты и растяжения. Я втирала землю с пола палатки в свои колени, мне хотелось быть грязной не только внутри, но и снаружи.

Ребристый, холодный металл входил в мою горячую плоть. Этот контраст температур заставлял меня вздрагивать от каждого движения, будто он каждый раз входил в меня впервые.

Мои бёдра дрожали, свободная рука вернулась к клитору, теребя его яростно, в такт движениям фонарика. "Ааах... глубже... Димочка... растягивай меня...", — хрипела я, воображая его над собой, его руки на моих бёдрах. Оргазм накатывал волнами, тело выгибалось дугой, соки текли по фонарику, делая его скользким и липким. Наконец, он разорвал меня — я кончила с криком, который пришлось задушить, прижав кулак ко рту, чтобы не разбудить лагерь.

Волны удовольствия прокатывались по телу, киска судорожно сжималась вокруг холодного металла, выжимая из себя последние спазмы имитации оргазма. И на миг — короткий, обманчивый миг — в голове воцарилась пустота, а тело почувствовало себя обмануто и опустошено.

«Кончила?» — пронеслось в сознании сквозь туман. Но это не было чувством завершенности. Это была яростная, одинокая разрядка, которая не погасила огонь, а лишь раздула его. Фантазия, подпитанная памятью тела, оказалась сильнее реальности. Пальцы и холодный металл могли дать физическую разрядку, но они не могли заменить тяжесть чужого тела на себе, запах чужого пота, власть чужого взгляда.

И вот она, расплата: пустота между ног стала невыносимой, зудящей, живой. Похоть, которую я пыталась утолить, вернулась утроенной. Она была уже не просто желанием, а наваждением, требованием. Тело горело, и единственным лекарством казался тот, кто его отравил — его руки, его губы, его член.

«Нельзя. Ты учительница. Он ученик. Одумайся». Голос здравого смысла прозвучал где-то очень далеко, как сквозь толстое стекло. Он не имел никакой власти над моим телом, которое уже приняло решение. Я быстро оделась. Ноги, влажные от собственных соков, сами понесли меня в сторону палатки Димы.

Когда я подошла вплотную, меня накрыла новая волна стыда: «Я же сама попросила его забыть. Сама установила эту черту, за которую теперь добровольно переступаю. Я — лицемерка». Мысли вихрились, пытаясь построить хоть какую-то логику, но её не было. Была только память тела: вкус его пота на языке, отпечаток его ладоней на бёдрах, та пугающая, желанная полнота, которую не смог повторить холодный суррогат.

Пока голова терзалась, тело уже приняло решение. Руки, будто лишённые связи с мозгом, сами приподняли полог палатки. Я вползла внутрь на четвереньках, как животное. Запах палатки — спёртый, мужской, с примесью дыма и его кожи — ударил в ноздри, и от этого знакомого, чужого аромата по всему телу пробежала судорога предвкушения.

Дима спал на спине. Мое сердце стучало так громко, что мне казалось, он проснётся от этого звука. Я замерла на коленях, просто глядя на него.

Моя рука дрожала, когда я потянулась к нему. Пальцы скользнули под резинку его боксеров. Затаив дыхание, я стянула их. Его член лежал передо мной — мягкий, но тёплый.

Я наклонилась, и мои волосы опали ему на бёдра. Сначала просто прикоснулась губами к его коже. Затем мой язык, кончиком, провёл лёгкую линию от основания к головке. Потом обхватила его губами, ещё мягкого, и начала нежно ласкать. Я водила кончиком языка по самой чувствительной части – тому месту, где головка встречается со стволом, затем кружила им вокруг, ощущая, как под моим прикосновением он начинает меняться.

Сначала лёгкая пульсация. Потом он начал набухать, постепенно наполняя мой рот. Из мягкого и податливого его член превращался в твёрдый и упругий.

Это было завораживающее зрелище — чувствовать, как мое желание пробуждает его плоть. Он становился больше, твёрже, и с каждым миллиметром его роста во мне самой разливался знакомый жар. Моё дыхание стало прерывистым, а между ног заныла та самая сладкая, пульсирующая пустота.

Не в силах больше сдерживаться, я потянулась к своей майке и стянула её. Соски, и без того твёрдые от возбуждения, болезненно заныли от прикосновения холодного воздуха. Очки тоже сняла и бросила в сторону.

Жар нарастал, требуя большего. Я быстро избавилась от джинсов и трусиков. Теперь я была полностью гола. Холодный воздух ласкал мою горячую кожу, но внутри всё пылало.

Я вернулась к его члену, который теперь стоял колом, твёрдый и требовательный. И снова обхватила его губами, но теперь уже без робости — с жадностью, чувствуя, как моя нагота и его пробудившаяся сила делают нас соучастниками одного преступления. Я лизала залупу, кружила языком, и он набухал у меня во рту ещё сильнее, отвечая на каждый мой вздох.

Чувство власти опьяняло сильнее любого алкоголя. Он был твёрдым и беспомощным в моих руках. Жгучее желание подчинить его себе, стать верховной жрицей этого греховного ритуала, переполняло меня. Мне захотелось не просто принять его, а взять — оседлать и трахнуть своего ученика. Сама!

«Мария Сергеевна...» — сонно пробормотал он, его голос был густым и размытым от сна. Веки его дрогнули, но не открылись. Он утонул в сладкой дремотной неге, и я была намерена ею воспользоваться.

Не давая ему опомниться, я приподнялась над ним на коленях, одной рукой направляя его напряжённый, влажный от моей слюны член. Другая ладонь легла ему на грудь. И я начала опускаться.

Медленно, с мучительной, почти непереносимой нежностью. Кончик его головки коснулся моего растерзанного, жаждущего входа. Затем — давление. Его член входил в меня, не спеша, сантиметр за сантиметром, с той самой неумолимой силой, которую я так жаждала. Стенки, уже растянутые фонариком, снова вынуждены были поддаваться, но на этот раз это была живая, пульсирующая плоть. Я чувствовала каждую прожилку, каждое биение его крови внутри себя. Он заполнял меня до самого предела, и, когда наши лобки наконец встретились, из моей груди вырвался сдавленный, победный стон: «Ааааххххххх».

И тогда я начала двигаться.

Сначала это были плавные, почти медитативные покачивания бёдрами, чтобы почувствовать, как он скользит внутри, задевая самые сокровенные струны. Потом ритм стал чётче, настойчивее. Я насаживалась на него, отрываясь почти до кончика и снова опускаясь всем весом, наслаждаясь этим густым, раздирающим чувством полноты. Мои бёдра шлёпали о его, моя грудь колыхалась в такт этим животным, первобытным движениям.

«Оооххх Димочка... как хорошоооо», — выдохнула я и ускорялась, чувствуя, как по мне бегут мурашки, как внутри всё сжимается в тугой, сладкий узел. Я кончила, моё тело затрепетало, киска выдавила соки на его яйца, но я не остановилась. Жажда была сильнее усталости. Я продолжала скакать, как одержимая.

Дима проснулся от моих движений: "Мария Сергеевна... бляяядь... вы...". Но вместо удивления он улыбнулся, схватил меня и перевернул, ставя раком:

"Пришла за добавкой, сучка?" – сказал он и вошёл в меня жёстко и стал трахать яростно, как животное, рыча: "Бляяяя! Какая у тебя охуенная пизда".

Я стонала в шептала: "Дааа... Димочка... дааааа". Его толчки ускорялись, и я кончила снова, каждая моя мышца пела от дрожи и наслаждения.

Он перевернул меня на спину, раздвинул мои ноги, его член вошёл в киску легко, скользкий от моих соков. Он трахал медленно, но глубоко. "Боже, он так глубоко... Глубже, чем... Нет, не думай о муже. Не смей думать о нём, пока даёшь другому" – мысли витали в моем сознании.

В слабом свете, пробивавшемся сквозь ткань палатки, я видела Димы — сосредоточенное, властное, лицо мальчика, который знал, что держит у себя под телом свою учительницу. И в его глазах я видела не уважение, а животное, собственническое удовольствие. И это зрелище было прекраснее любой ласки.

"Зачем ты пришла ко мне?" — прошептал Дима, вбиваясь глубже.

"Не знаю..." – ответила я, неуверенным голосом.

"Врёшь, " — он вошёл резче. — "Признавайся."

"Захотела почувствовать тебя снова..." — выдохнула я, ненавидя себя за эту слабость.

"Захотела мой хуй?" — его пальцы впились в бёдра.

"Даа..." — выдохнула я.

"Муж знает, что ты такая давалка?" — он замедлил движения, мучая меня.

"Нет..." — шепнула я..

"А если узнает?" — он сжал бёдра так, что я вскрикнула.

"Молчи!" — выдавила я.

"Шлюшка!" — он грубо сжал мою грудь. — "Значит, трахаешься за спиной мужа? Нравится мой хуй?"

"Дааа..." — стонала я, уже не в силах лгать.

"Будешь моей сукой?" — его губы прижались к уху.

"Буду..." — сдалась я, чувствуя, как всё внутри сжимается от стыда и возбуждения.

"Будешь давать мне везде?" — он ускорился, выбивая из меня последние остатки воли.

"Буду... Где захочешь..." — выдохнула я, и мир поплыл перед глазами.

"Скажи, чья ты шлюха?" — он вошёл глубже, заставляя меня вздрогнуть.

"Твоя..." — захрипела я, чувствуя жгучий стыд.

"Громче?!" — он шлёпнул по бедру, и по коже разлилось унизительное тепло.

"Твоя шлюха!" — застонала я.

"Повтори!" — он схватил за волосы, приближая лицо к своему.

"Я твоя шлюха..." — застонала я, впитывая наслаждение от своего унижения.

Внезапно Дима остановился, вынул член, уложил на спину и схватил меня за лодыжки, поднял мои ноги вверх так, что мои бедра прижались к груди, а киска раскрылась полностью, уязвимая и ждущая. Он встал надо мной, вонзил свой твердый член одним мощным толчком, входя глубоко, до самого упора, и рухнул на меня всем своим весом, прижимая мое тело к спальнику.

Его мускулистая грудь давила на мою, а руки вцепились в мои запястья, фиксируя их над головой, так что я не могла пошевелиться, полностью подчиненная его силе. Каждый его удар был как удар молнии — его ствол растягивал меня изнутри, давил на стенки, достигая таких глубин, что я чувствовала, как он касается матки, посылая волны острого, почти болезненного удовольствия по всему телу. Я задыхалась от ощущения полной подчиненности, жара и давления, которое заставляло мою киску сжиматься вокруг него, текучие соки хлюпали громко, усиливая экстаз, пока оргазм не накрыл меня. Я выгнулась, крича: "Ооооххххх.... Дааа.... Ещееее.... Глубжеееее!". Мои соки стекали вокруг его члена, по моим ягодицам.

Я вдыхала его запах — смесь дешёвого геля для душа, пота и мужской кожи, и этот запах подростка, который должен был вызывать отторжение, сводил меня с ума. Он был запахом моего падения, и я хотела им дышать. Дима, не сбавляя темпа, вонзался в меня глубоко.

"Твой муж знает, что твоя киска может так растягиваться? Знает как ты любишь, когда тебя долбят раком?" – говорил он, рыча.

Я молчала, кусая губу, но тело предательски выгибалось навстречу каждому толчку.

"Хочешь, я ему всё расскажу?" — сказал он с ехидной улыбкой. — "Позвоню и скажу, как его жена любит чужие хуи?".

"Нет!" — вырвалось у меня от волнения.

"Тогда признавайся. О чём ты думаешь, когда он тебя трахает? Представляешь других?" – продолжал он давить на меня. Его слова разрывали меня на части.

"Иногда... ааах... иногда думаю..." – простонала я, чувствуя его толчки.

«О ком? Ты думаешь обо мне, когда он ласкает твою грудь? Представляешь мои руки вместо его?».

«Да... представляю, что это твои пальцы... ааах...»

«Чей член тебе нравится больше – мой или его?!» - спросил Дима.

«Твой... я никогда не чувствовала себя так... ааахххх...ай-ай-ай-ай-ай...» - застонала я в такт его толчков.

"Хочешь, чтобы он смотрел, как я тебя трахаю? Чтобы стоял в углу и видел, как его жена становится моей сукой?" — он вогнал в меня член до самого упора, заставив вскрикнуть.

"Нет..." — прошептала я, но в животе ёкнуло от запретного возбуждения.

"Врёшь, " — зарычал он, высоко поднялся надо мной, высунул член, потом обратно засунул и всем своим весом упал на меня.

"Аааайййй.... Димаааа... Больноооооо" – застонала я.

"Представь, что он здесь." — его движения стали плавными, но неумолимыми. — "Он стоит и смотрит. Что ты ему скажешь?"

Я закрыла глаза, и картина возникла сама собой.

"Игорь... ааах... простиии... " – застонала я, подчиняясь и отвечая на его вопросы.

"А если он захочет присоединиться?" — Дима дышал тяжело. — "Разрешишь ему лизать тебя, пока я трахаю? Или заставишь его смотреть, как я кончаю в его жену?"

Эта картина была слишком грязной, слишком неправильной... и невероятно возбуждающей.

"Пусть смотрит... пусть видит... ааахх!" – ответила я.

"Хочешь, чтобы умолял тебя остановиться?" — Дима впился пальцами в мои бёдра. — "Или чтобы у него тоже встал, пока он смотрит, как другой заливает его жену?"

"Не знаю... пожалуйста, просто кончай..." — я уже не могла думать, мое тело горело.

"Хочешь, чтобы он это узнал?" — его голос стал мягким, почти ласковым. — "Чтобы увидел, как ты шлюха?"

В этот момент что-то во мне сломалось окончательно, и я застонала:

"Дааа... хочу... аааххх.... пусть знает... аах... какая я шлюха..."

Дима зарычал от удовольствия, его движения стали хаотичными, яростными.

"Оооооххх... даааа" – застонала я, – прошептала я, кончая вместе с ним.

Оргазм накрыл меня с такой силой, что мир поплыл. Я кричала, не помня себя, тело билось в конвульсиях, а он, с последним рывком, заполнил меня горячей спермой.

Мир провалился в темноту. Это было похоже на свободное падение: сначала — ужас, а потом... странное умиротворение. Падать было уже некуда. Я достигла дна, и это дно было его тёплым и липким от пота.

Когда Дима кончил, заполняя меня до краёв, я не чувствовала ни стыда, ни вины. Было лишь странное, пугающее ощущение завершённости. Лежа в его спальнике, пахнущем его потом и спермой, я думала о том, что этот семнадцатилетний мальчик знает меня теперь лучше, чем муж за десять лет брака. И в этом была какая-то извращённая свобода.

Немного придя в себя, я ушла в свою палатку. Лежа у себя, все еще чувствовала внутри тепло спермы Димы. Обычно в это время я лежала в объятиях мужа, а сейчас лежу, залитая спермой своего ученика. Я уснула в противоречии эмоций, смеси стыда и наслаждения.

Продолжение следует...