Что значит ты не хочешь мыть пол в одном фартуке? Ты что о себе возомнил?! Да как ты смеешь мне перечить?!"

Голос Марины Сергеевны резанул воздух, как лезвие. Она стояла передо мной, застывшая в своей привычной позе — рука на бедре, подбородок приподнят, глаза сверкали холодным презрением. В руке она держала тот самый фартук — тонкий, шелковый, больше похожий на женскую сорочку, чем на рабочую одежду.

Я сжал кулаки. Нет.Хватит.

— Я не буду это носить, — мой голос дрогнул, но не от страха, а от злости. — Вы с Леной можете играть в свои игры, но я не…

Щелчок.

Я даже не успел понять, откуда он раздался, но в следующее мгновение ладонь Марины Сергеевны уже рассекла воздух и звонко шлепнулась по моей щеке.

— Игры? — она прошипела, наклоняясь так близко, что я почувствовал запах её духов — тяжёлых, удушающих. — Ты думаешь, это игра?

Я отпрянул, но она схватила меня за подбородок, впиваясь ногтями в кожу.

— Ты моешь пол в этом фартуке, потому, что я так сказала. Потому что ты здесь никто. Потому что если я захочу, ты будешь ползать на коленях и вылизывать его чище, чем твоя мама когда-то вылизывала полы в общежитии.

Кровь ударила в голову.

—Сука!

Я рванулся вперёд, не думая, толкнул её в плечо. Марина Сергеевна отлетела к стене, но не упала — её глаза лишь расширились от шока.

Тишина.

Потом дверь распахнулась, и в комнату ворвалась Лена.

— Что происходит?!

Марина медленно выпрямилась, поправила волосы.

— Твой муженёк, — её голос был страшно спокоен, — только что поднял на меня руку.

Лена замерла, её взгляд метнулся от меня к матери.

— Андрей…

— Она сама начала! — я задыхался, сердце колотилось где-то в горле. — Я не буду больше это терпеть!

Лена смотрела на меня странно — не злость, не обида… Разочарование?

— И что теперь? — спросила она тихо.

Я не знал, что ответить.

Марина Сергеевна вздохнула, подняла с пола фартук, отряхнула его.

— Развязка, милые мои, будет такой…

Она бросила ткань к моим ногам.

— Ты наденешь его. Вымоешь пол. И после этого… мы поговорим.

— Нет.

— Наденешь.

Лена вдруг шагнула вперёд, подняла фартук и протянула мне.

— Андрей… — её голос дрогнул. — Пожалуйста.

Я посмотрел на неё, на её дрожащие пальцы, на глаза, в которых плескалось что-то неуловимое — страх? Мольба?

И понял: это не просто фартук.

Это проверка.

Я медленно разделся и взял этот долбаный кусок прозрачной ткани.

Марина Сергеевна улыбнулась.

— Умный мальчик.

Лена потупила взгляд.

А я стоял, сжимая в руках шелковую тряпку, и думал только одно:

"Я уже проиграл?" не нравилось, что она просит меня не злиться.

Ну что, малыш, ты заслужил награду...

Я стоял посреди безупречно вымытого пола, ладони еще влажные от воды, а в груди — странное смешение стыда и возбуждения. Лена не сводила с меня глаз все это время, и под её пристальным взглядом мое тело предательски реагировало, вопреки всему — вопреки злости, унижению, здравому смыслу.

Марина Сергеевна вошла, лукаво ухмыляясь, будто и не рычала здесь час назад, как разъяренная пантера. Её пальцы скользнули по моей щеке, оставляя за собой мурашки.

— Молодец, — прошептала она, и в её голосе снова появились те самые, опасные нотки — сладкие, как яд. — Ты так старался... Разве можно оставить такое без вознаграждения?

Лена тихо закусила губу, но не сказала ни слова. Только её взгляд, тёмный и непроницаемый, скользнул вниз, к моему напряжённому члену, выдававшему всё мое позорное возбуждение.

Марина рассмеялась — звонко, почти по-девичьи.

— Ох, Андрюша... Если бы ты только знал, что это будет за награда!

Ее голос звучал как мед, густой и сладкий, но где-то в глубине — ядовито. Лена вдруг взяла меня за руку, ее пальцы сжали мое запястье с неожиданной силой.

— Пойдем, — прошептала она, и в ее глазах было что-то новое — не робость, не сомнение, а **предвкушение**.

Я позволил вести себя, хотя где-то в груди уже клокотало тревожное предчувствие.

Комната. Кровать. Простыни, натянутые так ровно, будто готовились к казни.

— Ложись, — сказала Марина Сергеевна, и в ее руках уже был шелковый шарф — тот самый, что она носила на шее сегодня утром.

Я засмеялся нервно:

— Вы серьезно?

— Абсолютно, — она улыбнулась, и в этой улыбке не было ни капли тепла.

Лена толкнула меня в грудь — легонько, но достаточно, чтобы я потерял равновесие и рухнул на спину.

Потом все произошло слишком быстро.

Шарф обвил левое запястье, потянул к спинке кровати. Я дернулся, но Лена уже прижимала мою вторую руку, ее колено впивалось в мое бедро.

— Стойте, вы что, серьезно—

Шелк затянулся туже.

Ноги. Еще один шарф — на этот раз ее, Ленин.

Я напрягся, попытался вырваться, но узлы уже затягивались, а они обе стояли надо мной, смотря вниз, как на лабораторного кролика.

— Вы с ума сошли! — мой голос сорвался на хрип.

Марина Сергеевна наклонилась, ее губы почти коснулись моего уха:

— Ты же хотел награду, малыш?

За спиной щелкнул замок.

Я резко повернул голову — и замер.

Страпон.

Черный, блестящий, с ремнями, которые Марина уже неторопливо застегивала на своих бедрах.

— Нет, — я дернул руки, но шелк лишь впился глубже в кожу. — Нет-нет-нет, вы не можете—

— Можем, — поправила Лена. Она села мне на грудь, ее пальцы вцепились в мои волосы. — И будем.

Марина подошла ближе, страпон блеснул при свете лампы.

— Расслабься, — прошептала она. — Первый раз всегда... болезненный.

Её голос прозвучал как скользкое обещание, от которого по спине пробежали мурашки. В тот же миг Лена, вся дрожащая от возбуждения, буквально взгромоздилась мне на лицо. Её горячие бёдра прижались к моим щекам, а знакомый сладковатый запах ударил в ноздри. Я замер на секунду — всё происходящее казалось каким-то сюрреалистичным кошмаром, от которого кровь стучит в висках, а тело предательски горит.

Но привычка оказалась сильнее. Мои губы сами нашли её влажную щель, язык скользнул вдоль неё медленно, почти рефлекторно. Лена тихо застонала, её пальцы вцепились в изголовье кровати. Я чувствовал, как она течёт, как её соки смешиваются с моей слюной, как её тело слегка подрагивает при каждом движении моего языка.

А в это время...

Марина Сергеевна не теряла времени. Её пальцы, смазанные холодным гелем, скользнули между моих ягодиц, заставив всё тело дёрнуться от неожиданности.

— Тише, тише... — её шёпот звучал насмешливо-ласково, — Мы же не хотим, чтобы тебе было **слишком** больно, правда?

Я хотел что-то ответить, но рот был занят — Лена прижалась к моему лицу сильнее, её движения становились всё более нетерпеливыми.

Первый палец вошёл легко — я даже не успел напрячься. Лёгкое давление, странное ощущение вторжения... но не боль. Не сразу.

— Видишь? Ничего страшного, — Марина говорила тихо, почти убаюкивающе, но в её голосе сквозило торжество.

Потом появился второй палец. Вот здесь я уже застонал — не от боли, а от непривычного чувства растяжения, заполненности.

— О-о-о... — Лена сладко потянула гласную, чувствуя, как я напрягся под ней.

Марина двигала пальцами медленно, но уверенно — то разводя их, то слегка проворачивая. И самое мерзкое? Мой член стоял как дурак, твёрдый и предательски подрагивающий при каждом её движении.

— Вот видишь, — Марина наклонилась, её губы почти коснулись моего уха, — как тебе нравится...

Я хотел возмутиться. Хотел крикнуть, что это не так. Но...

Лена внезапно затряслась над моим лицом, её ноги сжали мою голову, а из горла вырвался сдавленный стон.

И в этот момент...

Третий палец.

Я зажмурился.

— Мам... — Лена задыхалась, — он... он так напрягается...

— Я знаю, детка, — Марина проговорила это с какой-то странной нежностью, — он просто ещё не понимает, как сильно ему это нравится...

Её пальцы двигались уже увереннее, глубже, и я...

Чёрт.

Я чувствовал, как моё тело само предательски подстраивается под них, как какая-то часть мозга кричит, что это неправильно, а другая — что ещё чуть-чуть...

— Готовься, малыш... — Марина вынула пальцы, и я услышал, как она натягивает перчатки.

Лена наконец слезла с моего лица, её глаза блестели.

— Смотри на меня, — приказала она, беря мой член в руку.

Я попытался посмотреть.

Но увидел лишь страпон, я не мог отвести от него глаз....

Вот он, приближающийся конец моей девственности.

"— Смотри на меня, — приказала она, беря мой член в руку.

Я попытался.

Но взгляд сам прилип к этому черному, отполированному до зеркального блеска монстру, медленно приближающемуся ко мне. Он казался огромным — нелепо огромным, несоразмерным, невозможным.

— Не отвлекайся, — Лена сжала меня сильнее, но в её голосе не было злости — только странное, почти детское любопытство.

Холодный наконечник коснулся моего входа.

Я задержал дыхание.

Боль.

Острая, жгучая, разрывающая всё внутри. Я закричал — или просто застонал? Губы сами собой скривились в немой гримасе, а тело напряглось, пытаясь вырваться, но веревки лишь впились глубже в кожу.

— Тише, — Марина прижала ладонь к моему животу, чувствуя, как мое тело бьётся в конвульсиях. — Это только сначала...

Она вошла глубже.

Мир сузился до одного — до этого нестерпимого, жгучего, **неприлично-интимного** вторжения. До ощущения, как что-то чужое, холодное, чёртовски **неподходящее** по размеру медленно заполняет меня.

— Смотри! — Лена шлёпнула меня по щеке.

И я посмотрел.

Увидел, как оно— это чёрное, блестящее, её— исчезает во мне сантиметр за сантиметром.

Увидел, как лицо Марины Сергеевны искажает гримаса — не то боли, не то наслаждения.

Увидел, как Лена облизывает губы, наблюдая за этим, её пальцы непроизвольно сжимают мой член в такт движениям матери.

— Ну что, — Марина сделала первый медленный толчок, заставив меня застонать, — кто теперь твоя хозяйка?

Я не ответил.

Не потому что не хотел.

А потому что в этот момент она двинулась снова — уже увереннее, уже безжалостнее — и мир взорвался бело-красными вспышками.

Боль.

Стыд.

И самое чудовищное — предательское, неконтролируемое возбуждение.

Моё тело само начало подстраиваться под её ритм, будто признавая поражение. Будто говоря:

"Ты проиграл. Смирись".

И самое страшное?

Я смирялся.

Мое тело уже не сопротивлялось, когда Лена вновь опустилась на меня, приняв мой член внутрь себя. Ее влажная теплота сжимала меня в такт движениям Марины, чей страпон теперь входил и выходил из меня с пугающей легкостью.

Боль ушла, растворилась, оставив после себя странное, непривычное ощущение. Что-то внутри расслабилось, сдалось, и тогда пришло другое — волны тепла, растекающиеся от самого центра, оттуда, где меня проникали, заполняли, владели мной.

Мурашки побежали по ногам, живот сжался, спина выгнулась. Я не мог думать, не мог сопротивляться — только чувствовал, как нарастает что-то огромное, неостановимое.

А потом — кончил.

Так, как никогда раньше.

Без прикосновений к себе, без собственных рук, без контроля. Просто потому что они решили. Потому что так захотелось им.

И когда волна схлынула, оставив меня дрожащим и пустым, я увидел их взгляды — довольные, торжествующие.

Принадлежность.