Рано утром Полина постучалась в дверь любовников.

– Катюша, вставай, сестрёнка. И Дмитрия Николаевича буди. Кофеёк заварила.

Вскоре парочка явилась на кухню, с заспанными лицами и села за стол, вдыхая кофейный аромат.

– Димочка, – целуя любовника в щёку, обратилась Катя к Стыковскому:

– Печенку хочешь? – поманила она печеньем и тут же пряча его за спину, озорно улыбаясь, продолжила, – а мою Полиночку хочешь?

– Шалунья моя, – рассмеялся квартирант, целуя Катю в губы. Вас обеих хочу, но мне пора на службу, хорошего понемногу, дамочки.

Когда они ушли, Полина Лаврентьевна, прибираясь в комнате Дмитрия Николаевича, услыхала резкие удары кулаком в наружную дверь. Выглянув в створку окна, на крыльце она узнала Катькиного постоянного обожателя, наярившиго кулачищами в дверь.

– Чего ломишься, нехристь? – приоткрывая дверь, вспылила Полина Лаврентьевна, глядя в злые не мигающие глаза полюбовника Катерины.

– Куды Катерину упрятала? Всю ночь под окнами её прождал, так и не объявилась, шлёндра.

– А здесь чего потерял, у меня её нет. Заночевала с вечера, с час назад, как ушла.

– Куда ей идти если я только от неё? – возмущённо прорычал Тихон.

– А мне-то откуда знать? В бордель «madam Жозефины» небось пошла, к хозяйке за бельём, даже чай не пила. И не ищи её, у ней стирки нынче с головой, а завтра глажки целые горы стиранного.

– Жилец твой дома?

– Тебе-то он на что? На службу ушёл.

– Вот и дело, коли ушёл, мешать некому.

И толкнув тяжёлую наружную дверь, решительно шагнул через порог, отодвинув хозяйку в глубину коридора.

–Ты чего, паразит, удумал, говорю нет здесь Катьки.

– Зато сестра на месте, – зло кривя рот, пробурчал Тихон, перехватывая дверной косяк из рук Полины.

– В участок заявлю, сволочь! Мой постоялец в суде работает, он тебя в тюрягу враз засадит, скотину.

– Куда ты заявишь, дура? От такой славы все твои жильцы за версту будут обходить твою лачугу. А не будешь артачиться, больше тревожить не стану. Накинь крючок на дверь и веди к себе гостя дорогого. Шкалик нальёшь и будет с меня.

Полина раздосадовано сплюнула под ноги и пошла на кухню за выпивкой. Навязался на мою голову, нехристь окаянный, со злобой кляла она незваного гостя. А с полицией лучше не связываться, рассудила она, нацеживая в рюмку недопитую с вечера с Катериной водку.

– Вот, ми́лушка, другое дело, – забирая из рук Полины Лаврентьевны наполненную рюмку, пробасил Тихон, не спеша, смакуя её во рту. И вдруг грубо притянув к себе опешившую Полину, он жадно впился в её рот, удерживая голову женщины и сжимая рукой пышную ягодицу хозяйки дома.

– Ты ж выпить хотел,.. . на остальное уговора с тобой не было, Тихон, – задыхаясь, возмущённо протестовала Поля, вырываясь из рук злосчастного гостя.

– А теперь тебя хочу, Полина Лаврентьевна, за место закуски. Не рукав же мне занюхивать после такой забористой выпивки. Веди к себе и не фордыбачь, сучка. За Катюху мне сегодня отработаешь. Не дашь по-хорошему, сам возьму, просить не умею, наперёд говорю, – выпуская из жёстких объятий женщину, пригрозил Тихон.

Полина Лаврентьевна сникла под грубым натиском Тихона, не спеша плеснула остатки водки в рюмку и залпом опрокинула её в рот, закусив сухим печеньем. Женщина обречённо уронила руки и, скорбно глядя перед собой, пошла в свою комнату, на ходу расстёгивая пуговицы на манжетах рукавов кофты. Стоя у кровати, скинула с плеч цветастую кофтёнку, равнодушно швырнув её на спинку стула, спустила с полных бёдер к ногам широкую юбку, отбросив её вслед за кофтой. Оглянувшись брезгливо на Катькиного любовника, стоящего за её спиной, презрительно обронила:

– Чего ждёшь или не обучен баб раздевать? Расстегни лиф и панталоны стяни с меня. Должна ж я помокреть внутрях, в пизде суше, чем во рту.

– А ты, Полина, забористей своей Катьки, как я раньше тебя не разглядел, – расстёгивая крючки на лямках лифа, признал Тихон правоту своей оценки новой любовницы.

Полина, забрав в руки чашки снятого лифчика, напомнила, кивнув на тонкий пояс белых панталон:

– Их тоже...

– Не торопи, дай наглядеться на твою красоту, Полина Лаврентьевна.

Подцепив заскорузлыми пальцами тугую резинку свободных панталон на широких бёдрах женщины, Тихон медленно потянул их к коленям любовницы. Полина пригнулась и, перехватив резинку белья, спустила её до коврика, на котором стояла. Зябко поёживаясь, обхватив руками тугую грудь, Полина вздрогнула от охвативших её жёстких лап мужика.

– Чего за кунку прежде времени хватаешь без приглашения. Других мест на мне что ли нет? Свои порты снимать не собираешься, как следует? Представь к осмотру, чем мою сестру радуешь. Показывай, горе-любовник, своё богатство, коль другого нет. Ух ты, такой елдой кобылу в пору ублажать, покуда Катерина прихварывает. Немудрено, коли целыми днями своим задом вихляет перед глазами. Потому и таскаешься к сестре. Рассказывай, чухонец, чем бабёнка тебя развлекает?

– А что её не спросишь? Говорит, что ты её всему научила. Сосёт исправно, спору нет, согласился непрошенный любовник, оглаживая широкими ладонями крепкий зад Полины.

– А ты у ней?

– Не мужское это дело в манде у бабы языком наяривать, – с пренебрежением заключил Тихон, – полезай на кровать и помалкивай до времени. Мою науку постигать будешь.

– Делай своё дело и уходи по добру-поздорову, – зло огрызнулась Полина, укладываясь на спину. Того и гляди квартирант нагрянет. Мне этот позор с тобой ни к чему. Только ради сестры согласилась. Мне ещё потом прибрать себя надобно.

– Успеешь красоту навести, – усмехнулся Тихон. Ноги сама раздвинешь или мне это за тебя сделать? Я могу, только синяки останутся.

Полина молча развела колени, отвернув лицо от склонившегося к ней мужика, жарко дышащего тошнотворным перегаром изо рта.

– Хоть бы рожу вымыл, когда к женщине идёшь, – выговорила ему Полина, брезгливо отворачивая лицо.

– Много чести будет, Катька меня и таким принимает.

– Оно и видно, как бегает от тебя, красавца немытого.

– Поговори мне, дура, чего развалилась, делом займись. Видишь не стоит на тебя, барыньку. И Катьку подучиваешь от меня нос воротить. Узнаю, что она завела себе другого хахаля, ноги повыдергаю обоим.

– Ты меня за делом раздел или будешь глупости свои рассказывать.

– Соси и помалкивай, – грубо оборвал Тихон женщину, резко вставляя в раскрывшуюся вагину сразу три пальца.

– А-ах! – вскрикнула на вздохе Полина, дёрнувшись всем корпусом.

– Тпру, стой зараза, – ухватив за тугой пучок волос на голове, одёрнул Тихон свою любовницу. Сейчас пообвыкнешь и сама просить будешь добавить пальцы в манду.

– Искалечишь бабу, идиот! – взвыла от боли Полина, отталкивая руку насильника, – будет тебе измываться надо мной.

– Не ерепенься, паскуда. Привыкнешь со временем. Катька привыкла и ты претерпешься. Я вас ещё обеих за раз буду пользовать, – посулил насильник, наяривая пальцами во влагалище женщины.

– Ну, шмара, будет с тебя. Вот уж и потекла, знать по душе тебе со мной блудодействовать. А что раньше не звала к себе. Я бы и тебя уважил со всем уважением. Катька расстаралась бы для родной сестры. Теперь уж не передерётесь за мужика. На обеих хватит. Дай мне лечь, а ты попрыгай на моём красавце, твоей Катьке дюже нравится эта кадриль. Милости просим, барынька, усаживайтесь поудобнее и поехали благословясь. Чего смотришь, забыла, как должно мужика ублажать верхом?

– Такое тебе со своей кобылой сподручней вытворять, паразит, – болезненно чертыхнулась Полина, умащиваясь с подогнутыми ногами на члене любовника.

– Уселась, сердешная? Поехали, помолясь. Глубже садись, не сломаешь моего приятеля.

* * *

Прошло более часа, прежде чем Тихон оставил в покое несчастную Полину, тупо глядя на обессиленное и бесчувственное тело любовницы. Раскинутые по сторонам ноги бедной женщины, с вытекающей из промежности кончи на простынь, его не озаботили. Не спеша, отерев наброшенной на ноги накидкой расслабленный член, он оделся и, не прощаясь, вышел за дверь. Пройдя через дворик к калитке, Тихон отвязал лошадь, запряжённую в бричку с поднятым верхом и взгромоздясь на козлы, поехал к центру города, в поисках пассажиров.

Громкий хлопок наружной двери, привёл в чувство Полину Лаврентьевну. Прибывая в тяжёлом забытьи, лёжа поперёк кровати с раздвинутыми ногами, Полина не сразу осознала происходящее. Разлепив глаза, она напряжённо всматривалась в мерно тикающие ходики на противоположной стене, с трудом вспоминая постыдные события надругательства над собой у себя в комнате. Низ напряжённого живота разрывало от тяжести содеянного этим мерзавцем. Растёртая кожа в промежности горела огнём и воспалённый анус обволакивался липкой струйкой, вытекающей спермы между ягодиц, несчастной женщины. В голове, сквозь рассеивающийся туман, постепенно пробивались отрывки гнусных подробностей. Сухое горло, молящее хоть глоток воды. Треть стакана прозрачной жидкости, влитый в её распахнутый рот. Огненный спазм, в пересохшей гортани от проглоченной водки, враз перехвативший дыхание, обессилившей женщины. Жёсткие пальцы, ухватившие скулы лица и зловонный смрад из мерзкого рта. Вслед за этим яркая вспышка угасающего сознания и липкая темнота... Что происходило с ней дальше, Полина не могла вспомнить. Только хлопок дверью пробудил в ней скользящее сознание. Как будет дальше в её одинокой, безрадостной жизни? Что будет с её несчастной сестрой. Теперь этот негодяй не оставит их в покое, будет таскаться то к ней, то к Катюхе, пока окончательно не превратит их в падших потаскух.

Полина Лаврентиевна с трудом приподняла голову с промокшей наволочки на подушке и села на кровати, ощутив под собой пятно прохладной липкой слизи с кровяным, расплывшимся пятном. Обращаться в больничку нельзя. Отправят в полицию с признаками жестокого изнасилования. Нет, теперь только сама, своими сподручными средствами. Сначала всё промыть и воспользоваться специальной заживляющей мазью, Всё это в достаточной мере запасено на случай разрывов у её домашних пациенток при абортах. Вот и пришлось самой испробовать на себе эти чудодейственные снадобья. Пошатываясь, она дошла до кухни, сняв со стены глубокий таз для мытья ног. Наполнила его ещё не остывшей водой из самовара. Вспомнив о незакрытой двери в коридоре, вернулась и замкнула её на ключ.

Вот и ладно, решила она про себя, теперь можно заняться собой. Полина Лаврентиевна провела обычную процедуру с применением обеззараживающих средств. Мысленно прикинув в голове варианты мщения этому негодяю, она остановилась на наиболее действенном варианте, но об этом позже. Тут замешана её честь и судьба дорогой ей сестрёнки. Необходимо всё взвесить и основательно продумать, а наказать мерзавца непременно следует. Не приходилось ещё Полине до сих пор бывать во властных и жестоких руках мужчины. Неужели Катюхе такое может нравиться. Такого даже в бордели не узнаешь.

* * *

Когда Степанида закончила вечерний туалет своей барыни, она подула на лобок и нежно его поцеловала, довольно осматривая свою работу.

– Ну, предъявляй свои труды, чем тут любоваться? Зеркало подай со столика.

Тщательно осмотрев впадины подмышек, Калерия Евлампиевна осталась вполне довольна. Переведя зеркало на лобок с плавной скобкой постриженных волосков, уходящих к началу прорези между полными валиками наружных губ, Калерия удивлённо взглянула на Стешку.

– Это что за птичку ты мне выстригла? С ума сошла, что ли?

– Помилуйте, Калерия Евлампиевна. Это сейчас очень модно и удобно. У мужчин такие убранства в большом спросе.

– А тебе откуда знать, дурёха, про спрос у мужчин.

– От моей тётки. Она мне женские журналы показывала, загранишные. Там много всего. Как одеваться, как ухаживать за собой, какими духами прыскаться, чтобы мужчинам нравиться.

– Она что же, их выписывает?

– Нет, барыня, они очень дорогие. Ей на них никакого жалования не хватит. Она берёт бельё в стирку у мадам Жозефины, а девушки ей журналы презентуют за услуги. Кому что-то зашить на белье или подправить красоту между ног. Она большая мастерица в этих делах. Я эти журналы у неё и смотрю, когда навещаю тётку.

– Очень мило! Тётка в бордели у «madam Жозефины» работает? Ещё заразу какую в дом принесёшь.

– Вот уж это Вы напрасно, Калерия Евлампиевна. Там за этим очень следят. Могут даже закрыть бордель, если что найдут.

– Ты, Стешка, за барчуком присматривай, чтобы не вздумал туда таскаться. Ему тебя должно хватать, не мне же с ним этим заниматься.

– Да он только и мечтает Вас в постель уложить, охальник. – тихо сообщила Стеша.

– Он что же, говорил тебе об этом? – насупилась Калерия, продолжая разглядывать себя в зеркальце.

– Да больше намёками. Мол, хороша у тебя барыня, хотел бы я посмотреть, как у неё всё устроено. Говорю ему, всё как у всех устроено, ничего лишнего бог не придумал женщине. Это говорит для тебя всё как у всех, а для мужчин во всём загадка. Покажи мне её бельё. Ты ей стрижёшь между ног или сама обходится? У тебя вон, как красиво выглядит. Прикажет, говорю, и ей сделаю. Просит меня, баловник. А можешь в ванную дверь не запирать, чтобы видно было? Так барыня и позволит тебе подсматривать за ней.

Калерия прервала рассказ словоохотливой прислуги.

– Ты вот что, разденься, хочу посмотреть, что этому стервецу не хватает у тебя. И так чересчур много позволено, чтобы тётку ему предоставить для сравнения с тобой. Ну-ка повернись к свету, дай разглядеть. Говоришь, ему нравится внизу твоя стрижка?

– Лизать ему удобней у меня внизу, волосы не мешают. Такой искусник, барыня.

– И где он этому выучился, бесстыдник? – подивилась Калерия Евлампиевна, внимательно рассматривая аккуратную стрижку прислуги.

– Говорит, мать дома дозволяла, – припомнила Степанида, откровения барчука.

– А меня сестра всё умоляла подержать его у себя, пока в кадетское не поступит. Вот выходит, чем он её допёк. Поди, мать дома замучил, потому и отправила ко мне паршивца.

– Это правда, Калерия Евлампиевна, он всегда добивался от неё, чего хотел. Сызмала упрямцем рос, а теперь и подавно с ним сладу не будет. Хотя сказать, хозяйство своё отрастил к удовольствию многим женщинам.

– Экий, блудодей, на мою голову свалился, – вздохнула Калерия, сжимая молодые груди Стеши, прикасаясь пальцами к твердеющим соскам.

– Чего задышала, особого приглашения ждёшь? – Степанида с готовностью притянула к себе барыню и прижалась ртом к мягким губам Калерии.

– Возьми меня, дрянь, грубо возьми, как Женька тебя берёт каждый раз, – задыхаясь произнесла Калерия, пытаясь вырваться из рук служанки.

– Матерится он, барыня, Вам от меня не понравится такое. А хотите я его к Вам приведу. С ним хоть удовольствие получите от его грубой дерзости.

– Чёрт с тобой, Стешка, веди пока не раздумала. Потише там, Михеича не разбудите. Расстегни мне платье на спине и свои сиськи спрячь до времени. В спальню приведёшь, сама за дверью подожди, надо будет, позову.

– Как прикажите барыня. Только, пожалуйста, допускайте при нужде свою Стешку к себе. Женские ласки слаще мужских, – доверительно поведала девушка хозяйке.

– Куда я от тебя денусь, глупая. Поцелуй свою барыню, Стеша, я что-то волнуюсь, как девчонка. Скажи ему, что я в кресле заснула, пусть не будит меня, а делает своё дело и уходит к себе.

Калерия Евлампиевна вышла из ванной в свой будуар и опустилась в просторное кресло с высокой спинкой, стоящее у камина.

* * *

– Ну, ступай, неслух, коли спит, приказано не будить. Только с тобой разве уснёшь, мёртвого растормошишь. Не забудь, что обещал мне четвертную за это. Сосать себе не принуждай без позволения. Знаю я тебя шустрика... – напутствовала Степанида барчука в дверях спальни хозяйки.

В будуаре было сумрачно, только в углу, в глубоком кресле, спала Калерия Евлампиевна, свободно разведя колени, едва прикрытые подолом пеньюара. Обнажённые руки женщины лежали на подлокотниках кресла, призывно маня гостя прикоснуться к столь величественной красоте полураздетого женского тела. Женька нерешительно спустил с ног свои брюки и оглянулся на дверь. Осторожно приподнял с колен Калерии подол пеньюара, оголив бёдра сидящей перед ним тётки. Женщина сонно вздохнула, поведя во сне головой с сомкнутыми глазами, готовыми распахнуться от малейшего прикосновения холодных ладоней племянника к обнажённым ляжкам любовницы. Проведя вставшим членом по прорези в промежности тётушки, Женька придавил головку члена к наружным губам, они нехотя пропустили незнакомца в глубину влагалища. Голова Калерии запрокинулась назад, и весь корпус медленно сполз на правый подлокотник уютного кресла. Свободный ворот пеньюара оголил выпавшую грудь Калерии, предоставив Женьке возможность любоваться тяжёлыми округлостями, залитыми тусклым отблеском тлеющих углей в камине. Плавные движения в глубину промежности, только усиливали острое желание парнишки, обладать безвольным телом спящей жертвы, под ударами лобка прохиндея.

– Так-то ты меня благодаришь за заботу о тебе, стервец. – прошелестел голос Калерии в тишине спальни. – Пою, кормлю, девку ему отдала для непотребных дел, негодяю. Всё мало, знать саму благодетельницу ему подавай на мерзкие утехи, – произнесла с придыханием Калерия Евлампиевна, под размеренные толчки бёдер малолетнего любовника.

– Куда засобирался, сволочь? Даже не вздумай. Очень благородно, изнасиловать спящую, беззащитную женщину и оставить в растерзанном виде, оскорблённую и униженную жертву своей похоти. Михеича звать прикажешь, доделывать, что самому надлежит, коли начал?

Не в силах остановиться или убежать, Женька продолжал с усердием вколачивать своё орудие в широко разведённые ноги барыни.

– Пока я не кончу от твоих фортелей, даже не думай податься в бега. Нам ещё поговорить необходимо потом. А а а ой! Не дави так глубоко, нежнее. Не со Стешкой безобразничаешь. Про грудь не забывай. Смотри, паршивец, не прикуси.

– Не извольте беспокоиться, тётушка. Всё будет в лучшем виде, – успокоил Женька любовницу, – смахивая пот со лба, – сейчас поплывёте как лодочка по волнам. Ишь, как Вас труси́т.

– Рано труси́т. Давай сзади, малыш, ноги затекли тебя принимать. И сам разденься, весь зад пуговицами исцарапал. Начинай сызнова. Дорогу сам найдёшь?

– А чего тут искать? Стешка на загляденье постаралась. Пирожок сам в руки просится, а булочки так жаром горят, словно из печи. Дядюшке показывали такую благодать?

– Чего он там не видел? Не трать время на разговоры, ночь на дворе. Стешка за дверью, поди, десятый сон видит, охраньщица.

– Кто ж её знает? Может ревностью исходит, дура. – отмахнулся Женька, вновь вгоняя во влагалище ослабший член.

– Много чести по тебе засранцу сохнуть девке, – снисходительно усмехнулась тётка.

– Сама, Калюша, по мне скучать будешь, когда кадетом стану, подначил Женька Калерию Евлампиевну, ускоряя темп, придерживая дивные бёдра любовницы.

– М.м.м. Что за тон с тёткой, пошляк! – возмутилась Калерия на бесцеремонность племянника. – Ты и мать свою по имени зовёшь в постели?

– Сама велела, мы с ней это давно порешили. Раз предоставила мне свою лохматку, какая она мне матушка?

* * *

Полина Лаврентьевна заканчивала варить рассольник, как вдруг в кухонном окне показалось улыбчивое личико сестры. Вовремя заявилась, подумала про себя Полина, закрывая крышкой кастрюлю. Развязав за спиной тесёмки фартука, она откинула его на спинку стула, и пошла к дверям, на ходу одёргивая на груди домашнюю кофту.

– На ловца и зверь бежит, Катюша, – недовольно буркнула Полина, пропуская сестру в дом. А ты чего хромаешь, Кать?.

– Ногу вчера подвернула, Поленька, – смущённо пряча глаза, ответила Катя.

– Сама или помог кто?

Катерина молча стянула с ног свои ботиночки, придерживаясь за косяк двери и поправляя рукой причёску, направилась в кухню.

– Рассольник варишь, Поль, а Дмитрий Николаевич ест такое?

– Не захочет, неволить не буду и тебя тоже, сестрёнка. Чего прискакала с утра пораньше. На службе наш любовник, не до нас ему. Или случилось что, говори. С кучером своим, видать, рассорилась?

– Теперь выходит с нашим, Полина Лаврентьевна, – съехидничала Катерина. – Да я не ревную, Поль. Ты для меня Димочку не поскупилась уступить. Неужели я для любимой сестрички своим любовником пожадничаю.

– Не приведи бог иметь такого любовника, Катьк. Ведь он меня в чистую снасильничал без всякого моего желания переспать с ним. У меня второй день кровит там. Если тебе такое в привычку, твоё дело. А я дала ему только, чтобы он тебя не искалечил до смерти. Только вы с постояльцем за дверь, Тихон твой в дверь ломится. Ворвался в дом, тебя требует представить, слушать ничего не желает. Послала я его подальше. Раз нет сестры, сама за неё отработаешь. Да он и не особо просил меня, взял, как своё.. Ты, милая, как хочешь, а я спать с ним не согласна. Говори, блудня, что он с тобой сделал, варвар.

– Выпить ему не позволила, он меня и приложил о комод. На ноге синяк остался с пятиалтынный. Сил моих женских на него больше нет. Заявлять в участок бесполезно. В церкви с ним не венчаны. Сама виновата, коли живу с ним без записи.

– Дело поправимо, Катюш. Ни мне, ни тебе это счастье не сдалось. По-хорошему от него не отвяжешься, угроз он не боится. Все мозги по кабакам пропил. Нашёл одну жалостливую дуру и тешится тобой, а теперь и меня решил держать про запас. Когда он к тебе собирался?

– Нынче вечером, а что?

 -  Будешь водкой угощать, не спорь с ним. Пусть обтрескается, скотиняка, а у него на глазах оставишь склянку на подоконнике и гони из дому, чтобы при тебе не выпил. А там если и выпьет, знать судьба его такая. Никто не видел где взял и кто дал. Эта отрава не сразу действует. Коли к вечеру его скрючит, ему не до тебя будет. Подумает, что сожрал что-то плохое. Не боись, сестрёнка, эту отраву от сивухи не отличишь. Не станут доискиваться виновника. Артельщики сами его терпеть не могут. Пьянь и на руку не чист, стало быть, и жалеть не о ком, Катюха. Пока нашим квартирантом обойдёмся, по-се́стрински. Димочка возражать не станет, думаю, какой мужик в постели от двух баб откажется?...

Продолжение следует