Осмотр второго этажа, естественно, ничего нового не дал. Спален, как было восемь, так и осталось. Можно бы было купить двухярусные кровати, но, поскольку мы были теперь стеснены в средствах, эта идея была отвергнута. Было решено обойтись раскладушками. А для нас с Кристиной поставить в гостиной лежаки из поленьев и фанеры, что совсем было не комильфо. Хорошо, что матрасы нашлись ватные. Все не так жестко. На них мы и спали в эту ночь.

А на следующий день рано утром позвонил Стружкин и сказал, что приедет бригадирша смотреть «нумера». «Когда?», – спросил я.

— К двенадцати, – ответствовал Степан Петрович и отключился.

А чего «до двенадцати», дня или ночи, хотел спросить я, перезвонил, но Стружкин уже был вне зоны доступа.

— Слушай, Крыся! – спросил я у Кристины. – Как думаешь, двенадцать ночи или дня? Стружкин обещал доставить бригадиршу, а уточнить невозможно.

— Давай рассуждать логически, – важно сказала Кристина. – В двенадцать у строителей обед. Так что бригадирша запросто может подъехать. А в двенадцать ночи они обычно спят, потому что встают очень рано. В монастыре работала женская бригада, уж я-то знаю.

Наверное, она была права, раз говорила так безапелляционно. А, может, и нет. После завтрака мы отправились в огород и занялись рутиной: окучиванием кустов картофеля. Плутовка Кристина и тут отличилась: кроме легчайшего сарафанчика, на ней ничего не было, даже трусов, и я оттрахал ее «в борозде», как мормон из какой-то книжки. После траха работать уже не хотелось, мы бросили тяпки и пошли пить чай.

Первой ее увидела Кристина, которая сидела лицом к кухонному окну.

— Смотри-ка! – сказала Кристина. – У нас какая-то рабыня Изаура завелась.

Я повернул голову так быстро, что едва не вывернул себе шею. Какая-то девица в короткой джинсовой юбке окучивала кусты картофеля. Я постучал в стекло согнутым пальцем, и она оглянулась.

Ничего так, круглолицая, миленькая. Я поманил ее рукой, она положила тяпку рядом с грядой, выпрямилась и оправила юбку.

Я ждал не такую. Я ожидал женщину приземистую, широкозадую и горластую.

Когда я учился в первом вузе, техническом, нас часто гоняли на стройку. Институт расширялся, и строил одновременно восьмиэтажный корпус и четырнадцатиэтажное общежитие. После занятий мы помогали строителям: носили кирпичи, раствор в носилках, трубы. Если стройка нового корпуса была под боком, только двор перейти, то до общежития нужно было ехать на автобусе. А там еще ждать начальства, чтобы оно выделило фронт работ. Его ждала и бригада настоящих строительниц – толстых теток в ватных костюмах. Они сидели на радиаторах отопления, щелкали семечки и беззлобно хихикали, глядя на хиловатых студентов-первокурсников. То есть, на нас. Один студент по прозвищу Пиночет, белесый и прыщавый, вышел на середину холла и окрысился на женщин:

— Вот я, весь больной! Пришел работать, а они сидят, жопы греют!

Он еще бы долго орал, но пришел мастер-бригадир и всех расставил по местам: широкозадых строительниц отметил и отпустил, а нас поставил таскать кирпичи на четырнадцатый этаж в носилках.

— И что это за добровольная трудница? – вопросила Кристина.

— Может, это – бригадирша? – неуверенно предположил я.

— Не похоже. Какая-то пионервожатая из колхоза.

Она, и правда, напоминала школьницу. Худая, тоненькая, но с заметными грудками под светлой блузкой. И никаких грязных комбинезонов, заляпанных краской и побелкой.

Я распахнул окно и крикнул:

— Это Вы – бригадирша?

— Я.

Она красиво поправила темные волосы на лбу и длинными шагами подошла к крыльцу.

Я, как и положено, встретил гостью в прихожей, представился:

— Слава.

— Зоя.

— Вот и хорошо, – улыбнулась Зоя. – Вот и познакомились. А девушка?

— Моя компаньонка Кристина.

Я не рискнул назвать Ковальчик женой. Наверное, правильно. А, может, и нет.

— Редкое имя, – сказала Зоя.

— У Вас тоже. Есть хотите?

— Пожалуй, да.

Через пару минут Зоя сидела за кухонным столом и за обе щеки уплетала все, что предложила ей Кристина. А та подливала ей китайского вина, нам на донышке, для компании, а ей порядочно, пока бутылка не иссякла. Неудивительно, что Зоя захотела... в душ. Кристина увязалась с ней. Чтобы все показать. А я включил ноутбук на запись с внешних камер.

У них получилась хорошая пара. Гладко выбритая Кристина и волосатая Зоя с рыжеватым плотным мехом под животом и между худых ляжек. Когда Зоя разделась, Кристина сказала: «Давай я тебя помою». И та согласилась. И еще сказала Кристина:

— Ты лесбиянка?

— Нет, – ответила Зоя, чуть смутившись. – А ты?

— Всего понемногу.

И пустила воду.

Если бы у нас была полноценная ванная комната, то получилось бы куда живописнее. А так очень часто аппетитный задок Кристины торчал наружу, когда она намыливала и ополаскивала худое тело Зои, уделяя особое внимание ее соскам и волосам между ног. А потом Кристина усадила Зою на откидную скамеечку и приникла губами к ее промежности.

Мне показалось, что Зою не интересовали эти лесбийские упражнения. И раздвинула она свои ноги только из вежливости. Но тут, хочешь, не хочешь, а организм все равно отреагирует. Клитор – как кнопка звонка, и если на нее аккуратно давить, тело все равно «зазвонит». Так и Зоя во время ласк Кристины она примерно через пару минут начала подергиваться, постанывать, а потом завопила. Вот такое вышло мытье.

А потом в душ спустился я. Прошел мимо женщин, шепнул Кристине: «Посади ее возле ноутбука. Пусть на меня посмотрит». Нужно отдать ей должное, Кристина не стала спрашивать, зачем. Просто кивнула.

А я решил устроить для бригадирши секс-спектакль, зашел в прихожую и выдернул из туристических ботинок длинные черные шнурки. Потом раскрыл дверку душа, стянул майку с рукавами и шорты. А поскольку трусов я не надевал, то все мои томорта оказались визуально доступными. Потом неторопливо, скупыми движениями я перевязал мошонку снизу и член, прихватив оный сверху. Он уже начал надуваться, но я перехватил вторым шнурком еще и каждое яйцо в отдельности. Зачем? Не знаю. Чистой воды импровизация, по наитию. А потом, не пуская воду, сел на откидную скамеечку и приступил к дрочке.

Одеревяненному члену нужно больше времени, чтобы передать нервные импульсы к соответствующим областям спинного и головного мозга. И тереть головку становится труднее, она обычно закрыта крайней плотью, и ее, головку, то есть, нужно открывать и закрывать, натирая уздечку. Я в юности как-то перестарался, и натер на уздечке пузырь, похожий на мозоль. Головка не закрывалась совсем, и я полдня ходил, словно обрезанный. А потом пузырь сдулся, и я снова стал, как все.

Ощущение того, что на меня смотрят четыре женских глаза (уж Кристина своего не упустит!), добавило перчика, и я выстрелил сильно, словно из духового ружья, едва, как мне показалось, не пробив стеклянную стенку. Затем, переведя дух, поднялся и пустил воду...

Все-таки перевязывание яиц – это неправильно, и они немного ныли, отдавая тупой болью в низ живота. Но я все позабыл, едва войдя в гостиную, где на нашем рабочем диванчике у раскрытого ноутбука занимались настоящей лесбийской любовью Кристина и Зоя: страстно целовались, лизали друг другу соски, а Кристина толкала коленом в пах Зою. Я стоял и смотрел, а мой усталый дружок безжизненно висел перед ноющими яйцами. Перестарался...

Потом мы повели Зою смотреть дом. Все уже было в высшей степени пристойно: Кристина в светлом платье, Зоя в прежней блузке и короткой юбке. Втроем мы решили поставить в угловых спальнях, где места было больше, и таким образом решили проблему «десять в восьми». А потом Зоя озадачилась горячей водой: откуда, мол. И я повел ее в подвал показывать наш газовый котел и насос. И она задала резонный вопрос:

— А если газ кончится, что тогда?

— Звоню Стружкину.

Зоя мило засмеялась.

— Я и забыла!

Да, воистину волос долог, а ум короток!

— А как Вы в бригадиры выбились?

— Окончила техникум, стала искать работу по профилю. Нашла у Стружкина. А он и предложил, у других и этого нет.

И подвал наш ей понравился.

— Тут, если руки приложить, можно еще оборудовать какую-нибудь мастерскую, и сдавать ее в аренду, – предложила Зоя. – Или гараж подземный.

Вот именно, руки приложить, подумал я, с руками у нас пока туго.

— Может, возьметесь на досуге? – предложил я в свою очередь.

— Не знаю, – задумалась Зоя. – До зимы надо отремонтировать платформы на перегоне «Серпухов – Ясногорск». Будем вкалывать по двенадцать часов.

— Тогда ладно. Там видно будет.

— А это что за яма с водой?

— Это для того, чтобы в подвале не стояла вода, – пояснил я. – Талые и дождевые воды собираются в этой яме, мы их откачиваем, а подвал сухой.

— Правильно! – похвалила Зоя. – А в том углу, что за доски?

— Там у прежней хозяйки хранились овощи: капуста, свекла, картошка.

— Так это старый дом?

— Не совсем. От старого дома остался только фундамент, а все остальное новое. Еще вопросы?

— Пожалуй, нет, – сказала Зоя, зябко поводя плечами. – Пошли в дом, прохладно здесь.

Я, взяв Зою за тонкую руку, повел ее назад в обход газогенератора к лестнице. Там было темновато, и я включил маленький фонарик.

— А что под лестницей? – вдруг спросила Зоя. – Там какая-то дверка...

— Не знаю. Может, строители инструмент складывали, а, может, старая хозяйка – домашние консервы.

— Ну-ка, посветите!

Остроглазая девушка заметила под лестницей, ведущей из подвала на первый этаж, небольшую дощатую дверь, я посветил, и тоже ее увидел.

— Она не заперта! – доложила Зоя. – Посмотрим?

И, не дожидаясь моего ответа, встала на четыре точки и быстро, словно таракан, поползла к дверке. Честно говоря, я светил не под лестницу, а в Зоину задницу, но ничего, кроме светлых трусов под юбкой, там не увидел. Тогда я тоже встал на четвереньки и пополз под лестницу. Зоя уже протянула руку и дергала дверку за ручку.

— Давайте светите Вы, – сказал я Зое, когда наши головы почти соприкоснулись. – А я дерну! Дверца, наверно, забухла.

Я отдал ей фонарик, и Зоя сместилась вправо, а я занял ее место.

Дверь действительно забухла от подвальной сырости, и мне пришлось сильно постараться, прежде чем, дергая за дверную скобу, удалось оторвать ее от косяка.

— Ну, что там? – нетерпеливо спросила бригадирша.

— Прелью пахнет, – сказал я. – Светите прямо! И не в правый глаз, а в нору.

Я прополз еще немного и сунул руку в дыру. Ничего особенного я там поначалу не обнаружил, какие-то сломанные грабли, черенок от лопаты, ржавую даже ощупь цепь и...

Ага, что-то гладкое, прохладное и влажное, как бедро женщины из душа. И ведь не зацепишь, пальцы соскальзывают. С большим трудом, засунув руку по самое плечо, я зацепил это самое «бедро» и не то покатил, не то потащил на себя из дыры.

— Зоя, это какой-то горшок! – сказал я, едва подтащив к дверце тяжелую и непонятную емкость. – Кажется, глиняный.

— Хорошо бы, чтобы он был волшебным, – мечтательно сказала Зоя. – Горшочек, вари!

— Не варит, – чуть помедлив, ответил я. – Но тяжелый!

Кряхтя, я выволок горшок в подвал и поставил на нижнюю ступеньку. Горловина горшка была туго завязана просмоленной мешковиной и лыковой веревочкой.

— Давайте развяжем, а? – почему-то шепотом предложила Зоя. – Вдруг там что-то интересное?...

Я вцепился ногтями в узелок, но нет, узел был затянут на совесть.

— Надо резать, – выдохнул я. – Зоя, сходите за ножом.

— Какой брать? – осведомилась бригадирша. – Большой, маленький?

— Любой. Лишь бы резал. И фонарик оставьте.

Зоя встала с колен, оправила юбку, а когда она поднималась по лестнице из подвала, я не удержался и посветил ей на ноги и выше. Трусы на ней были.

Пока Зоя искала нож, я все-таки развязал веревочку. Под куском мешковины обнаружилась промасленная бумага, а под ней...

Зоя вернулась с ножом и уставилась на содержимое горшка. Мне уже не хотелось светить ей на ноги, потому что в горшке лежали золотые монеты. «Это золото?», – спросила Зоя, поигрывая ножом.

— Золото, – спокойно ответил я. – Похоже, царской чеканки.

Я взял одну монету и показал Зое.

— Это царь? – снова спросила Зоя.

— Николай Второй.

— И сколько сто́ит?

— Много. Точно не знаю.

— Ребята, что там у вас?

Это Кристина свесилась в люк и светила на нас мощным аккумуляторным фонарем.

— Мы золото нашли, – ответил я.

— Много?

— Килограммов семь. А, может, десять.

В последующие минуты наши роли распределились так: Кристина светила мне под ноги, я выволакивал из подвала горшок, а Зоя старательно толкала меня в зад. Затем Кристина прямо на полу расстелила чистую газету, и я вывалил на нее содержимое горшка.

— О, черт! – воскликнула Кристина. – Тут действительно много!

— Но с этим в магазин не сходишь, – тихо сказала Зоя. – Золото ныне не в ходу.

— Это клад, – уверенно сказал я. – А клад надо сдать в милицию за четверть стоимости.

— С ментами свяжешься, весь измажешься! – уверенно сказала Кристина. – Ничего никуда сдавать не надо. Клад найден на нашей земле? На нашей. Если в нем нет культурной ценности, то мы вправе оставить его себе.

Ага, подумал я, дом и земля куплены на твои деньги, пусть и ворованные у белорусского спекулянта нефтью, значит, он принадлежит тебе, Крыся.

— Я полагаю, надо сначала разделить сокровище, – важно сказал я. – То есть, пересчитать монеты и описа́ть.

— Зачем же делить? – вдруг спросила Зоя. – Сначала надо поменять на деньги, а потом уже делить.

— Тогда надо звонить Стружкину, – сказала Кристина. – Вдруг он захочет инвестировать в золото.

— А у него есть, что инвестировать? – спросил я.

— Есть, – ответила Зоя. – Когда он выдавал нашей бригаде аванс, я заглянула в сейф, а там пачки, пачки!

Стружкин примчался так быстро, словно дежурил со своими нукерами за углом. Оставив охрану на улице, он крупными шагами вошел в дом.

— Так! – сказал Степан Петрович. – Николаевские червонцы!

— Исключительно, – заметил я. – И не потертые, а словно только что с монетного двора.

Стружкин вытянул из нагрудного кармана смартфон и принялся тыкать в экран толстым пальцем.

— Новая монета весит восемь целых шесть десятых грамма при содержании золота в семь целых семьдесят четыре десятых грамма, – через минуту сказал Степан Петрович. – Считайте, сколько штук.

Мы разделили золотую кучу на три кучки поменьше и быстро посчитали. Оказалось, сто двадцать штук.

— Так, – снова сказал Стружкин. – Сто.

— Сто двадцать, Степан Петрович, – мягко поправил я Стружкина.

— Сто, – сказал Стружкин. – Сто. Надо учитывать и мою долю.

— И сколько?

— Мечта идиота! Если грубо, то миллион.

— И что же? – уточнил я. – Вы сейчас заберете клад и через некоторое время привезете нам деньги?

— Могу поменять прямо сейчас, – быстро предложил Стружкин. – Ваши монеты на мои деньги. Я тут ехал взятки раздавать, так что у меня есть немного.

— А как же мздоимцы? – спросила Кристина.

— Подождут денек, другой, – ответил Степан Петрович. – А то обнаглели тоже.

И зычно крикнул:

— Парни! Сейф в студию!

«Парни» сработали быстро. Кряхтя от натуги, «люди в черном» втащили тяжеленный сейф и замерли с двух сторон. Стружкин пошарил в карманах и вытащил связку ключей. Потом загородил массивным телом сейф и отпер дверцу. Затем сноровисто вынул две «кирпича» красненьких и запихнул в сейф наши червонцы, совсем не трепетно завернув их в газету.

— Вот и все! – весело сказал Стружкин. – Обмен произведен. Чао-какао! Домой, парни!

Он уехал, а мы остались с миллионом.

— Так все-таки, – спросила настойчивая Кристина, когда уехал Стружкин. – Как делить будем?

— Я думаю, так, – ответил я. – Поскольку дом и земля оплачены из твоего кармана, то ты должна получить половину.

— Это справедливо, – быстро сказала Кристина.

— А нам с Зоей отойдет другая половина, то есть, по двести пятьдесят. Хотя, если бы Зоя не заметила в подвале таинственную дверцу, а я не обнаружил в норе горшок, то нам сейчас нечего было делить.

— Ну, и хорошо! – обрадовалась Зоя. – Я таких денег отродясь в руках не держала.

— А я вообще не жадный, – сказал я. – Хотите, историю из детства?

— Хотим! – сказала Зоя.

— Как-то мы с приятелем нашли рубль. Гуляли, шалопайничали, посмотрели на травку, а он лежит, желтенький такой! Я его хвать, и к матери! Приятель за мной, бежит сзади и сомневается: «Славка, может, не отдавать?». А я ему резонно отвечаю:

— А как делить? Не рвать же!

Мать тут же рубль положила в карман, а нам по полтиннику выдала. Тут настало время сомневаться мне:

— Мам, полтинник хорошо, а как же рубль-то?

— Смешно! – сказала Зоя, улыбаясь уголком рта. – Куда бы спрятать наши денежки?

— Надо завернуть в полиэтилен и спрятать в той же дыре, – посоветовала Кристина.

— Лучше спрятать в подвале, – поддержал я Кристину. – Под руками будут.

— Я свою долю все-таки в банке держать буду, – призналась Зоя. – Сегодня и отвезу.

— Тогда Вам сопровождающий нужен, – сказал я. – Здесь пристукнут, заорать не успеешь. Тем более, за деньги.

Если бы кто видел, каким зверем на меня посмотрела Кристина! Так бы без соли и съела! Я сделал вид, что этого не заметил.

— Мы заедем в банк, сдадим Зоины деньги, а потом заглянем к Агафье Тихоновне на квартиру Стружкиных. Как она там обжилась после деревенского дома на берегу Оки.

— Зонтик захватите! – сердито сказала Кристина. – Дождь собирается!

И правда, на улице потемнело, словно погода рассердилась вместе с Кристиной. И хотя такая погода мне нравилась больше, чем жара, ехать в Серпухов что-то расхотелось.

В Высоких двориках народу жило немного, но перед дождем, все, кто мог, выползли на улицу. Кто-то сидел на скамейке, ожидая дождь, а кто-то истерически, поглядывая на серое низкое небо, поливал грядки. Вроде глупо поливать перед дождем, но, как говорят специалисты, у растений, ожидающих небесную влагу, раскрываются корневые устьица, и полив становится полезным вдвойне. И кто его знает, будет дождь или только поманит и стороной пройдет.

— Какая дикая деревня, – заметила Зоя. – Людей так мало.

— Зимой еще меньше, – сказал я. – И машин мало. Если кто-то проедет, считай – повезло.

— А автобус?

— Чисто теоретически. Я автобус ни разу не видел.

Мы стояли на автобусной остановке, а дождь уже пошел. Крыша была дырявой, и мне пришлось раскрыть зонт. Зоя засмеялась:

— Под крышей и с зонтом!

А дождь все усиливался, поднялся ветер и стал забрасывать капли к нам под крышу и под зонт.

— Надо валить отсюда! – решительно сказал я. – Иначе вымокнем, как собаки!

— А куда? – спросила Зоя, вытираясь платком.

— Куда-нибудь. Попросимся, пустят, надеюсь. Вон дом через дорогу.

— Так там доски.

— Какие доски?

— Поперек двери прибиты доски, – сказала Зоя. – Значит, там никто не живет.

— Бежим!

Дождь вроде притих, я схватил Зою за руку и потащил за собой. Мы перебежали пустынное шоссе и замерли на крыльце перед забитой досками дверью.

— Держите зонт, – сказал я Зое, отдал ей его и взялся за первую доску.

Что тут скажешь? Доски были прибиты на совесть, словно тот, кто уезжал, возвращаться больше не собирался. Две доски я оторвал, а третью сломал пополам. Еще оставался простейший навесной замок, я вынул перочинный нож и шильцем поковырял внутри замка. «Ничего сложного! – сказал я Зое, распахивая дверь. – Заходите!».

— Мы как бомжи, – сказала Зоя.

— А мы и есть бомжи. Я не работаю, а Вы пока без ПМЖ.

— Я работаю, – ответила Зоя, снова вытираясь платком. – Промокла вся.

— Да, – сказал я. – Обсушиться не мешает.

Большую беленую русскую печь мы нашли сразу. Она стояла, как и положено, между горницей (она же спальня) и кухней.

— Дров нет! – доложила Зоя, осматриваясь в полумраке.

— Как это нет! – удивился я. Табуреты есть? Есть. Разломаем, сожжем.

— А хозяева?

— А хозяева нам не указ. Мы же бомжи! Ищите старые газеты на растопку.

Труба не была забита сажей, и через пять минут печь весело трещала сломанными табуретами.

— Теперь можно и обсушиться, – сказал я. – Раздевайтесь!

— В смысле? – не поняла Зоя.

— Снимайте все, развесим на веревках перед печью, что тут непонятного. Или Вы стесняетесь?

— Нисколько.

— И правильно. Здоровье дороже!

Зоя, и правда, почти не стеснялась. Ее одежда и белье висели на веревке перед печью, а сама она сидела на одном из уцелевших табурете, положив ногу на ногу и прикрыв маленькое груди ладонями. От печи веяло благословенным теплом, и я тоже рискнул раздеться.

— Можно спросить? – вдруг сказала Зоя.

— Конечно.

— Я часто думаю, а как же мужчинами при ходьбе ничего не мешает. Там так много понавешено.

— Не мешает, – ответил я и, кажется, покраснел. – Я один раз на яйцо, извините, сел, вот тогда мешало.

— Больно было? – ангельским голоском спросила Зоя.

— Не то слово!

— И все-таки странно, – продолжила вгонять меня в краску Зоя. – Почему люди такие разные? Мужчины и женщины. Размножались бы почкованием, так нет, придумали любовь.

— Это не они придумали, – сказал я, радуясь, что могу поменять тему. – Это Создатель. Только низшие существа обоеполы.

— Это все – философия! – безапелляционно заявила Зоя. – Любовь какую-то придумали.

— Брак придумали, – поддакнул я. – Женитьбу всякую.

— А вы с Кристиной женаты? – затаив дыхание, спросила Зоя.

— Нет. Собирались по весне, но так и не срослось.

— Наверное, вы слишком разные, – заметила Зоя. – Хорошо, что не поженились, иначе мучились бы всю жизнь. Я вот никогда замуж не выйду. Зачем? Ведь можно и так. Можно?

— Конечно, можно, – ответил я, вставая.

Если женщина намекает, то нужно соответствовать.

— У тебя большой член! – с восторгом сказала Зоя.

— Ну, уж!

— Большой, большой.

— Вырос, я и не заметил. Был когда-то стручок, потом огурчик, потом морковка, потом...

— Что потом, кабачок?

— Не знаю. Тебе видней. Что выросло, то выросло.

Она все смотрела, а он все рос и вставал.

— А вот еще интересная штука, – заметила Зоя. – То маленький, то большой.

— Вот, экспромт! – вскричал я. – Член мой встает, ссать не дает, кровь приливает. Когда это бывает?

— А я знаю! – воскликнула Зоя. – Утром!

— Правильно! – похвалил я. – А вот еще...

Но Зоя больше ничего не дала мне сочинить. Она подошла и закрыла мой поэтический рот ладонью.

— Что это мы стишки сочиняем, как в детском садике на Восьмое Марта, – прошептала Зоя. – Пора взрослеть.

И захватила член рукой...

На ощупь Зоя сильно напоминала девушку Лиду, которую я подобрал возле дома полковника Потапа Валентиновича Овчинникова, которая заболела, продрогнув в летнем пальтишке ранней зимой, и за которой я ухаживал, словно сестра милосердия. Но это только на первый взгляд. Зоя была намного выносливее и мускулистей. Она крепко держалась за шею, а я таскал ее по избе, укладывая спиной то на скамью, то на сырую чужую кровать. Кончил я, когда Зоя опрокинула меня на заплесневевший диван и попрыгала немного сверху. Я держал ее за руки, а она прыгала, пока ее едва не вывернуло наизнанку, так она сильно прогнулась назад. Зоя сказала: «М-м-м-м», а я ответил: «А-а-а-а!», и мы принялись дышать ртами. А когда отдышались, Зоя сказала протяжно: «Что-то есть хочется!». И мы стали искать в брошенном доме, чтобы такое съесть. Мы и не одевались, то и дело, касаясь друг друга горячими телами. И тут загорелся электрический свет.