Вечер пятницы растворился в квартире тишиной особого рода – не пустой, а густой, как тёплый мёд. Дети с ночёвкой у бабушки, и эта внезапная свобода висела в воздухе, смешиваясь с запахом томлёного в духовке мяса и нотками выдохшегося красного вина. Из колонки лился томный, чуть хрипловатый саксофон, заполняя собой каждый уголок.

Они лежали на диване, под одним большим, потертым пледом. Маша – в его футболке, старой, мягкой, пахнущей им и стиральным порошком. Костя – в трениках. Их бокалы, почти пустые, стояли на полу. Её спина прижималась к его груди, его рука лежала на её бедре поверх ткани, лениво, будто невзначай, водила большим пальцем по внутренней стороне.

Он чувствовал, как под его ладонью постепенно уходит напряжение недели, как её тело становится тяжёлым и податливым. Он прильнул губами к её виску, вдохнул запах её шампуня и чего-то неуловимого, сугубо её.

— Маш... — его голос был низким, расслабленным, но в нём проскальзывала струнка натяжения. — Помнишь, мы как-то болтали про фантазии... ещё до свадьбы, кажется.

Она слегка повернула голову, чтобы увидеть его профиль. В её взгляде, изначально мягком, мелькнула тень подозрения.

— Помню. И что?

— Я тут думал... — он сделал паузу, чтобы поцеловать её в то место, где начинаются волосы. Его губы были тёплыми, чуть шершавыми. — А что, если попробовать втроём? Я говорю совершенно серьёзно.

Её тело замерло под пледом. Совершенно, абсолютно. Даже дыхание, казалось, остановилось. Пальцы, которые только что водили по его предплечью, застыли.

— Костя... — её шёпот был резким, как щелчок. — Ты с ума сошёл?

— Нет, — он ответил спокойно, его рука не прекращала медленное движение по её бедру. — Не сошёл. Просто... я вижу, как ты иногда смотришь на других мужчин. Я не ревную, клянусь. Меня это заводит. Я представляю, каково это – быть на их месте. Смотреть на тебя их глазами. А ещё лучше... чтобы они могли это делать, пока я рядом. Чтобы тебя ласкали с двух сторон. Чтобы ты растворилась в этом полностью. Я бы смотрел, как тебе хорошо, и это было бы... невероятно.

Маша отодвинулась от него, движение было резким, почти бегством. Она села, подтянула колени к груди, обхватив их руками. Футболка сползла с одного плеча.

— Ты сейчас серьёзно? Я... я не такая. Я даже говорить об этом не могу без стыда, а ты... тройничок! Это же... это за гранью. Это разврат.

Костя приподнялся на локте. Его лицо в полумраке было серьёзным, но не осуждающим. Он протянул руку, коснулся её обнажённого плеча.

— Разврат – это когда кому-то причиняют боль. А если всем хорошо? Если я буду рядом, буду держать тебя за руку, целовать, пока кто-то другой будет исследовать твоё тело... Ты же знаешь, я тебя никому не отдам. Это будет наш с тобой опыт. Для нас. И в первую очередь – для тебя.

Маша молчала, долго. Щёки её горели, в ушах стучала кровь. Она уткнулась лбом в колени.

— Я... я даже представить не могу. Я буду выглядеть жалко. Я не умею так. Я после вторых родов... я не в той форме, растяжки, грудь...

— Маш, — он перебил её мягко, но твердо. — Ты с ума сошла? Ты – самое прекрасное, что я видел в жизни. Каждый раз, когда ты раздеваешься, у меня перехватывает дыхание. А если кто-то ещё посмотрит на тебя с таким же восхищением... ты почувствуешь себя богиней. Не женщиной, а именно богиней.

Она прикусила губу.

— А кто это вообще будет? Какой-то случайный тип с левого сайта? С венерическим букетом и небритым лицом?

— Нет, конечно, — Костя сел рядом, обнял её за плечи, чувствуя, как она напряжена, как стучит её сердце. — Я думал про Диму. Моего друга, с универа. Мы с ним сто лет знаем друг друга, он адекватный, чистоплотный, уважительный. И он... как-то в шутку обмолвился, что ты ему всегда нравилась. Давно, ещё до нашей свадьбы.

Маша резко повернулась к нему, глаза широко раскрыты.

— Дима?! Тот самый Дима, который на нашей свадьбе говорил тост и смотрел на меня весь вечер, пока я не покраснела?

— Тот самый, — Костя позволил себе лёгкую улыбку. — Я тогда даже немного ревновал, помнишь? А потом подумал – чертовски приятно, что моя жена вызывает такой восторг.

Маша закрыла лицо ладонями, её плечи затряслись.

— Боже, я просто умру от стыда. Я никогда не смогу смотреть ему в глаза после этого.

— Не после, а во время, — Костя нежно отвёл её руки от лица, удерживая их в своих. Его пальцы прошлись по линиям её ладоней, а затем он поднёс их к губам, поцеловал каждую. — Маш, представь: наша спальня, приглушённый свет, ты в том самом чёрном белье, которое я тебе купил и которое ты стесняешься носить. Я целую тебя здесь, в шею, а он... медленно-медленно спускает с твоего плеча бретельку. Ты дрожишь, но не от страха, а от дикого, неконтролируемого желания. И я вижу этот огонь в твоих глазах. И я счастлив, потому что даю тебе это.

Маша молчала. Дышала тяжело, неровно, будто только что пробежала кросс. Её взгляд был прикован к их соединённым рукам.

— Я... я не знаю, Костя. Я боюсь, что потом буду себя ненавидеть. Что ты разочаруешься во мне. Станешь воспринимать меня как... как шлюху...

Он не дал ей договорить, притянул к себе и поцеловал. Нежно, но глубоко, с той убеждённостью, которая не оставляла места для сомнений.

— Я буду воспринимать тебя как самую смелую, самую сексуальную и самую доверяющую мне женщину на свете. И буду любить тебя ещё сильнее, если это вообще возможно.

Он взял её руку и прижал ладонью к себе между ног, поверх ткани треников. Он был твёрдым, напряжённым.

— Видишь, что со мной делает одна только мысль об этом? О том, как ты раскрываешься.

Маша не отдёрнула руку. Её пальцы слегка сжались, ощущая форму и жар через ткань. Она не двигалась, застыв в этом моменте. Глаза её были опущены.

— А если... если мне станет страшно? Если я скажу «хватит»?

— Тогда всё прекратится. Мгновенно. Мы заранее договоримся о стоп-слове. Например, «красный». Скажешь «красный» – и всё. Я всё обговорю с Димой. Никакого давления. Только твоё желание.

Маша выдохнула. Длинно, с дрожью. Этот выдох словно унёс с собой часть её сопротивления.

— Я... мне нужно подумать. Давления не надо, ладно? Просто дай время.

Костя поцеловал её снова. Долго, нежно, с благодарностью.

— Конечно, любимая. Столько, сколько нужно. Но знай: я уже вижу, как ты стонешь, зажатая между нами, и для меня это самая прекрасная картина в мире.

Маша прильнула к нему, спрятав лицо в изгибе его шеи. Её сердце колотилось, как пойманная птица. Она молчала, но её рука, всё ещё лежавшая на нём, медленно, почти неощутимо, начала двигаться, ладонью вперед и назад, утверждая новую, пугающую и манящую реальность.

Они лежали так ещё долго. Тишина была наполненной, звенящей невысказанными мыслями. Он знал, что она не спит.

— Костя... — её голос прозвучал шёпотом, таким тихим, что он почувствовал его вибрацией кожи больше, чем услышал. — Ты спишь?

— Нет. Думаю о тебе, — ответил он, касаясь губами её макушки.

Она перевернулась к нему лицом. В скупом свете её глаза блестели, как мокрый асфальт под фонарём.

— У меня в голове... каша. И куча вопросов.

— Задавай. Любые.

Маша закусила нижнюю губу, потом выдохнула, и её дыхание, тёплое и винное, коснулось его лица.

— Зачем тебе это? По-настоящему. Не «я хочу, чтобы тебе было хорошо». А тебе. Тебе правда будет... приятно? Смотреть, как другой мужчина касается твоей жены? Или ты... сам хочешь чего-то другого? Может, тебе интересен он?

Костя помолчал пару секунд, давая вопросу проникнуть вглубь. Потом провёл большим пальцем по её щеке, по скуле.

— Правда? Да, мне будет приятно смотреть. Потому что я знаю, как ты выглядишь, когда теряешь контроль. Когда глаза стекленеют, губы приоткрываются, и ты начинаешь стонать вот так, глубоко, в грудной клетке. — Он прикоснулся пальцем к её нижней губе. — И мысль, что кто-то ещё может довести тебя до этого, а я буду видеть, быть частью этого... это как усилить твой оргазм в десятки раз. И получить от этого свой кайф. Эгоистичный, да.

Маша отвела взгляд к потолку, её лицо было серьёзным.

— А вдруг... мне слишком понравится? Вдруг я привыкну к этому... к ощущению, что нас двое? И потом мне будет мало тебя одного?

Костя тихо, беззвучно рассмеялся и притянул её ближе.

— Маш, если тебе станет мало меня одного, значит, я где-то облажался. Это будет моя личная проблема, которую я буду решать. Но я в себя верю.

— Я серьёзно.

— И я серьёзно. Если тебе понравится и ты захочешь повторить – будем думать вместе. Это будет наш общий выбор. Я не боюсь, что ты «испортишься». Я боюсь, что ты когда-нибудь вздохнёшь и пожалеешь, что не попробовала чего-то, что тихо хотела.

Она помолчала, вглядываясь в тени на потолке.

— А ты... — её голос стал ещё тише, — ты бы хотел... с мужчиной? Если бы мы поменялись ролями. Если бы я смотрела, как ты... ну, с тем же Димой.

Костя хмыкнул, но не отстранился.

— С Димой – нет, он не в моём вкусе. Вообще... ты знаешь, я не гомофоб. Если бы тебе было дико интересно это увидеть... я бы, наверное, попробовал. Ради твоего интереса. Но мне это не нужно. Мне нужна ты. Твои глаза, твои стоны, твоё тело, откликающееся на прикосновения. Всё остальное – просто фон.

Маша придвинулась к нему вплотную. Он почувствовал, как дрожит её голос, смесь стыда и зарождающегося возбуждения делала его хриплым.

— А ты... хотел бы смотреть, как я... беру в рот у другого? Прямо вот так, смотреть?

Костя глубоко выдохнул, и его рука сама, будто помимо воли, скользнула с её живота ниже, под край майки и трусиков. Она была влажной, горячей.

— Да. Очень. Я представляю, как ты на коленях, смотришь на меня, а во рту у тебя член. Не мой. И в твоих глазах читается: «прости, я не могу остановиться». Это, наверное, самый красивый вид на тебя, который я могу вообразить.

Маша тихо, сдавленно простонала и прижалась бёдрами к его руке, ища давления.

— Я... я даже не знаю, смогла бы я... при тебе... быть такой... открытой.

— Смогла бы. Потому что я буду держать тебя за волосы и шептать, какая ты у меня смелая и хорошая девочка. И ты поверишь.

Она спрятала лицо у него в шее, её горячее дыхание обжигало кожу.

— Костя... я боюсь, что если скажу «да», во мне откроется какая-то дверь. И за ней окажется что-то... что-то такое, чего я сама в себе не знаю.

— Пусть открывается. Я приму всё. Всё, что в тебе есть. Даже то, что ты прячешь от самой себя.

Молчание затянулось, долгое и тяжёлое. Потом она медленно подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза. В её взгляде не было больше паники. Была решимость, натянутая, как струна.

— Если... если я соглашусь... ты обещаешь, что потом не станешь смотреть на меня как на... шлюху?

Костя поцеловал её. Медленно, глубоко, вкладывая в этот поцелуй всё, что чувствовал – любовь, желание, безумную гордость и абсолютное принятие.

— Я буду смотреть на тебя как на женщину, которая доверила мне самое сокровенное. И за это я буду любить тебя только сильнее.

Маша закрыла глаза. Когда она заговорила, её слова были едва слышны, но чёткими, как приговор.

— Я подумаю ещё. Но это уже... почти не «нет».

***

Они ехали в торговый центр, закупаясь к визиту к родне. Кондиционер гудел, за стеклом плыл унылый городской пейзаж. Маша молчала почти всю дорогу, глядя в окно, но Костя чувствовал – её мысли гудят, как провода под напряжением.

Наконец, она повернулась к нему. На ней было лёгкое летнее платье в горошек, открывающее плечи. Волосы были собраны в небрежный хвост.

— Слушай... я всё обдумываю, — сказала она, её голос был ровным, деловым.

— Я заметил, — он позволил себе лёгкую улыбку, не отрывая взгляда от дороги.

— Я хочу понять детали. Чтобы если я решусь, не было неожиданностей. Чтобы я могла всё контролировать.

— Спрашивай.

Маша принялась теребить подол платья, её пальцы нервно перебирали ткань.

— Вот... когда он будет... внутри меня... ты где будешь? Просто сидеть и смотреть? Или... ты тоже будешь участвовать?

Костя на секунду перевёл на неё взгляд, потом снова сосредоточился на дороге.

— Как ты захочешь. Могу сидеть рядом, держать тебя за руку. Могу целовать тебя, пока он движется. Могу быть сзади, гладить твою спину. Главное – твой комфорт.

— А если я буду сверху? На нём?

— Тогда я буду прямо перед тобой. Чтобы ты видела моё лицо. Чтобы могла в любой момент поцеловать меня, если захочешь. Или чтобы я мог ласкать твою грудь.

Маша кивнула, будто составляя мысленный план.

— А если... если я разрешу ему войти сзади? Ты не... не будешь против?

Костя сглотнул, почувствовав внезапный прилив жара. Он перестроился в другой ряд, чтобы занять себя действием.

— Если это будет твоим искренним желанием в тот момент – нет, не буду против. Я знаю, ты давно хотела попробовать, но стеснялась просить. Это твоя ночь. Твоё тело, твои правила.

— То есть... ты позволишь ему кончить в меня? Там?

Её прямота ударила, как ток. Он кивнул, сжав руль.

— Если ты попросишь об этом – да. Я даже помогу подготовиться, если захочешь. Со смазкой, со всем.

Маша покраснела, но не отвела глаз. Казалось, ей важно было проговорить самые табуированные сценарии.

— А если я захочу... чтобы вы оба были во мне одновременно? Один спереди, другой сзади?

Костя почувствовал, как у него перехватывает дыхание.

— Тогда я буду тем, кто сзади. Чтобы ты в этот момент чувствовала в первую очередь меня.

Она снова кивнула, делая мысленную пометку.

— А если... я захочу, чтобы он кончил мне в рот? И я... проглотила бы. Прямо при тебе.

— Маш, — его голос сорвался. — Я кончу просто от того, что буду это видеть.

Она отвернулась к окну, и следующий вопрос прозвучал уже тише, но оттого не менее весомо.

— А если... это будет не Дима?

Костя моргнул, его мозг на секунду затормозил.

— То есть?

— На работе есть парень... Артём. Из соседнего отдела. Он... высокий, в хорошей форме, всегда шутит со мной. И я... ловила себя на мысли о нём. Пару раз.

В салоне повисла тишина. Слышен был только гул мотора и далёкие сигналы.

— Артём? — наконец переспросил Костя. — Тот, который после корпоратива помогал тебе надеть пальто, и ты потом неделю краснела, когда я подшучивал над тобой?

Маша едва заметно кивнула, смотря на свои руки.

— И ты... хочешь, чтобы это был он?

— Не знаю. Просто подумала. Дима — твой друг. Будет неловко потом. А Артём... он как будто из другой жизни. После всего, что может случиться, я с ним иногда буду пересекаться в коридоре, буду здороваться... и всё.

Костя молчал, переваривая. Потом тихий, хриплый смешок вырвался у него.

— Чёрт, Маш. Ты меня сейчас так завела, что я едва могу сосредоточиться на дороге.

— То есть... тебе не принципиально, кто?

— Нет. Главное – чтобы ты хотела именно его. Чтобы доверяла. Чтобы он был адекватный, с анализами. Чей он друг – неважно. Если с Артёмом тебе будет психологически проще... пусть будет Артём.

Маша смотрела на него широко раскрытыми глазами, в которых читалось изумление.

— Ты серьёзно?

— Абсолютно. Я же сказал: это твой подарок. Ты выбираешь, в какой упаковке его получить.

Она медленно, будто в замедленной съёмке, положила ладонь ему на бедро. Пальцы были прохладными. Потом её рука поползла выше.

— Тогда... я, наверное, выбираю Артёма.

— Хорошо, — Костя накрыл её руку своей, прижимая ладонь к своему теплу. — Напишешь ему?

— Нет, — её голос приобрёл новую, властную ноту. — Сначала я хочу, чтобы ты меня трахнул. Прямо сейчас. Останови машину.

Он свернул на ближайшую парковку гипермаркета, в самый дальний угол, где почти не было машин. Не успел он заглушить мотор, как Маша уже перекинула ногу через центральный тоннель и уселась к нему на колени, лицом к лицу. Платье взметнулось, обнажив бедра.

— Ты правда не ревнуешь? — она жадно целовала его, её слова тонули в поцелуях. — Правда хочешь, чтобы он делал со мной то же, что и ты?

Он рычал в ответ, его руки впились в её бёдра под платьем, нащупывая влажную ткань трусиков.

— Хочу. Представляю, как ты сидишь на нём вот так же, а я смотрю и дрочу. И ты смотришь на меня, пока он внутри тебя.

— А если я буду стонать его имя громче, чем твоё? — она расстёгивала его ширинку дрожащими, но целенаправленными пальцами. — Если скажу ему «давай же», а тебе никогда не говорила?

— Тогда я буду гордиться тем, что моя жена наконец-то не сдерживается.

Она освободила его член, обхватила ладонью, сжимая.

— А если я кончу от него быстрее, чем когда-либо кончала с тобой?

— Значит, я потом буду доводить тебя снова и снова, пока ты не забудешь, что было до этого.

Маша приподнялась и опустилась на него одним уверенным движением, приняв его полностью. Машина качнулась на подвеске.

— Ох, бля... Костя...

— Да, вот так, ругайся, мне нравится, — он впился пальцами в её бёдра, помогая ей двигаться.

Она двигалась быстро, почти отчаянно, её ладони упирались в потолок, голова была запрокинута.

— А если я... попрошу его кончить мне на лицо? И ты будешь смотреть?

— Я сам лягу под тебя, если захочешь, лишь бы ты кончила ещё раз, — его голос был хриплым от наслаждения.

Маша задыхалась, по её щекам текли слёзы от физического напряжения и эмоционального накала.

— Я боюсь... что мне это понравится слишком сильно... что я буду просить об этом снова и снова...

— Проси. Я буду искать тебе новых. Столько, сколько захочешь. Лишь бы ты была вот такой... живой, настоящей.

Она закричала, резко и громко, сжимаясь вокруг него в мощном оргазме. Он кончил следом через несколько секунд, вжавшись в неё, впившись зубами в ткань её платья на плече.

В тишине салона было слышно только их тяжёлое, прерывистое дыхание.

Маша обмякла, положив голову ему на плечо. Её голос был сиплым, пропитанным удовлетворением и усталостью.

— Поехали домой... Я хочу, чтобы ты взял меня ещё раз... прежде чем я напишу Артёму.

Костя поцеловал её в мокрый от пота висок.

— Напишешь прямо сейчас. А я по дороге буду держать тебя за руку. И когда он ответит «да», я трахну тебя на кухонном столе. Чтобы ты знала: кто бы с тобой ни был, домой – значит всегда ко мне.

***

Ключи грохнули о зеркало в прихожей, пакет с покупками так и остался валяться на полу. В них обоих ещё пылала энергия парковки – дикая, влажная, пахнущая сексом и бензином. Маша скинула платье через голову одним движением, и оно мягко шлёпнулось на паркет. Она осталась в лифчике и трусиках, тонких, почти невесомых.

Костя прижал её к стене рядом с вешалкой, его тело пригвождало её к прохладным обоям. Он целовал её так, будто хотел выпить душу, его руки грубо залезли под чашечки лифчика, сжимая, заставляя её выгибаться. Она отвечала той же яростью, кусая ему губу, впиваясь ногтями в спину.

— Телефон, — выдохнул он ей в губы, не прекращая целовать её шею, ключицы. — Покажи.

Маша, едва переводя дух, потянулась к брошенной на тумбу сумке. Пальцы дрожали, но она нашла аппарат, разблокировала его. Яркий экран осветил её разгорячённое лицо. Она открыла чат с Артёмом. Последнее сообщение от него было нейтральным, рабочим: «Маш, скинь, пожалуйста, отчёт по вчерашнему совещанию, когда будет время».

Костя стоял сзади, прижимаясь к ней всем телом. Он был снова возбуждён, и это возбуждение было острее, болезненнее от близости решения.

— Пиши, — приказал он, и его голос звучал низко и властно.

— Что писать? — её собственный голос сорвался на полутоне.

— То, что чувствуешь. Чтобы он понял, что это не шутка.

Маша прикусила губу до крови и начала печатать, медленно, с ошибками, стирая и набирая заново:

«Артём, привет. Это странно и очень неловко, но я не могу перестать об этом думать. Ты когда-нибудь думал обо мне... не как о коллеге?»

Она остановилась, посмотрела на Костю поверх плеча. Он кивнул, его глаза в полумраке прихожей горели.

— Жёстче. Правду.

Она выдохнула и допечатала:

«Потому что я думаю о тебе. Очень конкретно. Мой муж знает. И он не против. Наоборот.»

Она замерла, палец завис над кнопкой отправки. Сердце колотилось так, что звенело в ушах. Костя положил свою ладонь поверх её руки и нажал. Сообщение улетело.

Тишина. Затем три точки, сигнализирующие, что Артём печатет, появились почти мгновенно.

Костя выхватил телефон из её дрожащих пальцев. Он прочитал ответ вслух, его голос был ровным, но в нём дрожала скрытая сталь:

«Маша. Я в офисе, и у меня просто отвисла челюсть. Да. Думал. С того самого корпоратива. Если это правда, и вы оба... я даже не знаю, что сказать. Я в шоке, но если вы серьёзны – я готов.»

Маша тихо ахнула, зажмурилась, будто от удара.

Костя положил телефон на тумбочку и повернул её к себе. Его руки легли на её бёдра, большие пальцы упёрлись в гребни подвздошных костей.

— А теперь иди в спальню. Встань на колени у кровати. И жди.

Это не было предложением. Это был приказ, отлитый в той самой роли, которую она позволила ему занять. Маша посмотрела на него. В её глазах не было страха. Было подчинение, тяжёлое и сладкое, как наркотик. Она кивнула, развернулась и пошла по коридору, её босые ноги бесшумно ступали по полу. В спальне она не включила свет. Опустилась на колени на мягкий ковёр у края их большой кровати, положила руки на бёдра, выпрямила спину. Ждала, глядя в полумрак.

Костя вошёл через минуту. Он медленно расстёгивал рубашку, не сводя с неё глаз. Телефон в его руке снова завибрировал.

Он прочитал новое сообщение, не отрывая взгляда от её силуэта:

«Просто скажите, что мне делать. Когда и где. Я... честно, я до сих пор не верю.»

Костя подошёл к ней, встал так близко, что она чувствовала тепло его тела. Он положил руку ей под подбородок, заставил поднять голову.

— Отвечай.

Она взяла телефон. Её пальцы теперь не дрожали. Она печатала медленно, вдумчиво:

«Не сейчас. В следующую пятницу. Вечером. У нас дома. Ты придёшь?»

Она показала экран Косте. Он кивнул. Она отправила.

Ответ пришёл почти мгновенно:

«Приду. Сделаю всё, как скажете. Анализы есть, если нужно – скину. Я... спасибо. За доверие.»

Слово «доверие» зависло в воздухе, тяжёлое и многозначное.

Костя положил телефон на прикроватную тумбочку. Щёлкнул выключателем на бра – загорелся мягкий, приглушённый свет, озарив Машу, стоящую на коленях. Она была прекрасна в своей покорности и решимости.

— А теперь открой рот, — сказал он тихо. — И смотри на меня. Вспоминай, как ты это делала в машине. И представляй, что через неделю будешь делать это с ним. А я буду стоять рядом и смотреть. И говорить тебе, какая ты у меня смелая девочка.

Маша медленно открыла губы. Её взгляд был прикован к его лицу. Она расстёгнула его пояс, молнию, освободила его. Он был твёрдым, напряжённым, пульсирующим от всего, что происходило. Она наклонилась, поцеловала головку, потом обхватила губами, взяла глубже. Её глаза не отрывались от его глаз. В них читалось не унижение, а невероятная концентрация и дарение. Она отдавала ему этот акт, первую практику перед большим спектаклем.

Он положил руку ей на затылок, не давя, просто касаясь.

— Глубже, Машенька. Учись принимать. Через неделю ты будешь делать это перед нами обоими.

Она застонала с его членом во рту, и звук этот, приглушённый, вибрирующий, заставил его сжать зубы. Слёзы выступили у неё на глазах, но она не останавливалась. Она училась. Для него. Для себя. Для их обшей, безумной фантазии.

Он кончил ей в рот минут через пять, держа её за волосы, наблюдая, как её горло работает, как она принимает всё, не проронив ни капли. Потом мягко высвободился и поднял её с колен. Её губы были влажными, глаза блестели.

— А теперь я, — прошептал он, укладывая её на кровать. — Пока ты не забыла, чья ты на самом деле. Навсегда.

Он раздвинул её ноги, вошёл одним долгим, неумолимым движением, заполнив её собой до предела. Она вскрикнула, обвила его ногами, впилась ногтями в его плечи. Он двигался не спеша, глубоко, выверяя каждый толчок, запечатывая в её теле память о себе поверх всех будущих воспоминаний.

— Скажи, чья? — требовал он, останавливаясь, заставляя её чувствовать каждую прожилку, каждую пульсацию.

— Твоя... — выдыхала она.

— Громче!

— Твоя! Но в пятницу... в пятницу я буду... вашей общей... на одну ночь...

Он зарычал и продолжил, уже не сдерживаясь, доводя её до второго, третьего оргазма, пока она не начала молить о пощаде, захлёбываясь смесью наслаждения и переизбытка чувств.

Потом они лежали, слипшиеся, потные, в тишине, нарушаемой только их тяжёлым дыханием.

Маша прижалась к нему, её голос был хриплым шёпотом прямо у его уха:

— Я написала ему «придёшь?»... а он ответил «приду». Это уже необратимо.

Костя обнял её крепче, целуя в висок, в щёку, в уголок губ.

— Это необратимо. Это наша следующая пятница. И мы будем в ней вместе.

— Обещай, что будешь держать меня за руку. Каждую секунду.

— Обещаю. И когда он будет в тебе, я буду целовать тебя. И когда ты будешь кончать, я буду смотреть тебе в глаза. Чтобы ты помнила: что бы ни случилось, ты всегда возвращаешься ко мне.

Маша закрыла глаза, её дыхание постепенно выравнивалось.

— Тогда... я готова.

Слово повисло в воздухе. Не как конец, а как начало самого рискованного и откровенного путешествия в их жизни. Путешествия, которое должно было начаться через семь дней.

***

Следующая неделя растянулась в странном, густом, как сироп, времени. Каждый день был похож на предыдущий, но под его обыденной поверхностью всё пульсировало иным смыслом. Они жили в режиме тихого, обоюдного заговора.

Понедельник.

Маша вернулась с работы необычно оживлённой. За ужином, отводя глаза в тарелку, она сказала:

— Мы с Артёмом сегодня пили кофе внизу. Он... спросил, серьёзно ли всё это. Я сказала «да». Он ответил: «Я даже не знаю, что сказать. Это честь».

Костя почувствовал, как знакомый, острый укол чего-то тёплого и колкого прошёлся по животу. Не ревность, а азарт. Это было реально. Другой мужчина называл предстоящую ночь с его женой «честью».

— И что ты?

— Я покраснела и сказала «спасибо». Потом убежала. — Маша подняла на него взгляд, в её глазах был испуг и блеск. — Он ведёт себя... уважительно. Не как к доступной тёлке. Как будто мы действительно делаем что-то... важное.

Вторник.

Подготовка началась с гигиены и анализов. Они обменялись с Артёмом свежими справками – всё чисто. Это действовало отрезвляюще и в то же время делало фантазию ещё более осязаемой. Границы стирались.

Вечером в ванной Маша, стоя под душем, вдруг сказала сквозь шум воды:

— Костя, я хочу без презервативов.

Он замер, вытирая полотенцем зеркало.

— Ты уверена?

— Да. Я хочу всё... по-настоящему. Чтобы не было никакой преграды. Чтобы я чувствовала всё.

Он отодвинул стеклянную дверцу, впуская пар.

— И кончить? Обоим?

Она кивнула, вода стекала по её лицу. Она выглядела очень серьёзной.

— Да. И в меня. Обоим. Я хочу быть... полной. Тобой и им. В один вечер. — Она помолчала. — Это безумие?

Костя сел на край ванны, его захлёстывало. Эта мысль была даже смелее его собственных фантазий.

— Нет. Это твой выбор. Но ты понимаешь...

— Да. Риски. Но анализы есть. И я на ОК. Это просто... тело. Жидкости. Ощущения. Я хочу их принять. Обе. — Она сделала шаг к нему, положила мокрые ладони ему на плечи. — Ты же будешь последним. Ты кончишь в меня последним. Чтобы твоё осталось во мне. Как печать.

Он притянул её к себе, целуя солёную от воды кожу на шее. Согласие было в этом поцелуе.

Среда.

Маша купила новое бельё. Не просто откровенное, а какое-то нежное, воздушное, цвета кофе с молоком. И тот самый чёрный комплект, который раньше лежал без дела. Она примерила его вечером перед зеркалом в спальне, а Костя сидел на кровати и смотрел. Она ловила его взгляд в отражении, её руки дрожали, когда она поправляла бретельки.

— Я сказала ему сегодня, что... что презервативы не понадобятся, — тихо произнесла она, глядя на своё отражение. — Он обалдел, честное слово. Потом он сказал: «Маш, я не знаю, что я сделал, чтобы заслужить такое...».

— Он прав, — хрипло сказал Костя. — Это высшая степень доверия.

— Он спросил, есть ли ещё правила. Я сказала: «Главное правило — мой муж будет держать меня за руку. И он будет последним. Всегда».

Костя встал, подошёл сзади, обнял её за талию, встретился с её взглядом в зеркале. Его руки закрыли её бёдра.

— Ты не передумала насчёт... всего?

Она отрицательно качнула головой, прижавшись затылком к его груди.

— Нет. Я хочу, чтобы он кончил в меня. Где захочет. И где попрошу. А потом... потом я хочу смотреть, как ты меня целуешь, когда в меня входит он. И я хочу, чтобы ты кончил в меня, когда будет совсем поздно и мы уже будем одни. Чтобы я заснула с тобой внутри.

Он молчал, потому что слов не было. Только желание, гудевшее в тишине комнаты.

Четверг.

Напряжение достигло пика. Они почти не говорили о завтрашнем дне, но он витал в каждом их жесте, в каждом взгляде. Маша была собранной и тихой, как перед экзаменом. Она тщательно убрала квартиру, сменила постельное бельё на самое дорогое, шёлковистое. Купила хорошего вина, но немного – «чтобы не закружилась голова».

Перед сном она вдруг спросила:

— Ты боишься, что после этого я... что изменимся?

Костя обнял её, прижал к себе так сильно, как только мог.

— Боюсь. Но не того, что ты изменишься. Боюсь, что не смогу передать тебе, как я... горжусь тобой. Как я тебя люблю за эту смелость. И как дико хочу этого.

— Я тоже боюсь, — прошептала она ему в грудь. — Но больше хочу. Сегодня в лифте Артём стоял ко мне спиной, а я смотрела на его затылок и на его руки, которые держали папку... и у меня всё внутри сжалось. От страха и желания. Он обернулся, увидел мой взгляд и просто... улыбнулся. Так понимающе. И кивнул. Как будто мы уже всё сделали.

Пятница. Утро.

Маша ушла на работу, как обычно. Они поцеловались у двери, но этот поцелуй затянулся, стал глубоким, почти отчаянным.

— До вечера, — сказала она, положив ладонь ему на щёку.

— До вечера, любимая. Всё будет хорошо.

Он остался один в тишине квартиры, которая уже пахла чистотой и ожиданием. Он приготовил всё: свечи, которые можно будет зажечь, если она захочет; большое мягкое полотенце; смазку; бутылку воды у кровати. Выполнял эти ритуальные действия, чувствуя, как сердце бьётся где-то в горле.

Он прислал Артёму сообщение: «Приходи к 9. Дверь будет открыта. Пройди в гостиную. Давай всё без лишних слов сначала».

Ответ пришёл почти мгновенно: «Понял. Жду как мальчишка перед первым свиданием. Спасибо вам обоим».

Пятница. Вечер.

Маша вернулась домой рано. Они вместе готовили ужин – пасту с морепродуктами, что-то лёгкое. Говорили о чём-то постороннем, но тишина между фразах была громче любых слов.

В семь она пошла в душ. Мылась долго, тщательно. Когда вышла, завернувшись в халат, кожа была розовой от горячей воды.

Она не стала делать сложную причёску, просто распустила чуть подсушенные волосы. Макияж – только немного туши и блеск для губ. Она хотела выглядеть собой, а не картинкой из журнала.

Она надела то самое чёрное белье. Оно облегало её, оставляя очень мало для воображения, и в то же время делало её невероятно хрупкой. Поверх – лёгкий шёлковый халатик.

— Готово, — сказала она, выходя в гостиную.

Костя, одетый в простые чёрные шорты и серую футболку, поднял на неё взгляд. И просто потерял дар речи. В ней была не только красота. Была решимость. Была невероятная, трепетная сила.

Он подошёл, взял её лицо в ладони.

— Ты невероятна. Он с ума сойдёт.

— Мне важно, чтобы ты не сошёл, — она улыбнулась дрожащей улыбкой.

Они сели на диван, выпили по бокалу вина. Сидели близко, прижавшись друг к другу, слушая биение сердец. Часы показывали без десяти девять.

В 8:55 раздался тихий, но чёткий звонок в дверь.

Они взглянули друг на друга. Маша сделала глубокий вдох, выдох. Её глаза стали тёмными, почти чёрными от расширившихся зрачков.

— Всё, — прошептала она. — Я готова.

Костя встал, пошёл открывать дверь. Его ладонь на ручке была влажной. Он открыл.

В дверях стоял Артём. В тёмных джинсах и простой белой рубашке, нараспашку, под которой виднелась майка. Он выглядел собранным, немного бледным, но его глаза сразу, минуя Костю, нашли в полумраке гостиной Машу. И в них вспыхнуло то самое «охуение», смешанное с немым восхищением.

— Проходи, — сказал Костя, и его голос прозвучал спокойнее, чем он ожидал.

Третий вошёл в их дом. Дверь закрылась. Щелчок замка прозвучал как начало новой, неизведанной главы.

Продолжение следует...

Продолжение уже есть на бусти: https://boosty.to/bw_story

Подписывайтесь!

***

Поддержать автора можно и нужно на бусти: https://boosty.to/bw_story

Донаты приветствуются! ;) Ваша поддержка очень важна для меня!