Впрочем, Катя либо тоже не совсем понимала смысла своих слов, либо просто не придавала им значения. Она просто выдала мне подслушанную информацию и переключилась на другие, более важные темы. Рассказала, что в соседней комнате появился мальчик Костик, но он плохой, потому, что постоянно дерётся.

Дальше мы переместились на лавочку, прибитую к растущей неподалёку берёзе и продолжили обсуждение накопившихся новостей. Пару раз выглядывала тётя Тамара, но увидев, что мы спокойно сидим в зоне действия её радара, снова исчезала внутри. Спать нас пока не гнали, хоть мне и казалось, что темнота уже ночная, а не вечерняя.

Именно в это время на дорожке, ведущей к бараку появилась процессия. На плече высокого Ираклия висела и вяло переступала ногами Светлана. Рядом с ними шел и слегка придерживал за талию ещё один мужик. Тоже смуглый, наверное, из той же народности, правда пониже ростом и слегка толстый. Лицо в темноте разглядеть было сложно, хоть борода и угадывалась. В тот момент я подумал, что Светлана подвернула ногу, и поэтому добрый дядя Ираклий несёт её на себе. Это когда я стал старше, стал понимать, что так выглядят сильно нетрезвые люди. Впрочем, по порядку:

Увидев «раненую» родственницу, я сорвался с лавочки и рванул к себе, бросив Кате:

— Ладно, пока! Я домой!

Уже подходя к нашей каморке замедлился и решил пока не входить внутрь, поскольку бородатый незнакомец стоял у двери и ждал Ираклия. Вместо этого я наоборот встал позади постоянно распахнутой двери в барак и затаился. Ираклий задержался в нашей комнате совсем недолго. Он вышел наружу, и они вместе с другом прошли мимо меня:

— Биляд, зря вино с водкой бадяжили. Надо было просто вином поить, - сказал Ираклий.

— Да нормально было! – возразил ему бородатый.

— Какой нормально? Чего интересного труп эбат? Надо будет в другой раз просто договориться. Мне кажется она и так бы согласилась.

Силуэты стали удаляться и продолжения разговора я уже не слышал. Вошел в нашу комнатушку и нашел Светлану, лежащую на кровати. Она услышала звук хлопнувшей двери и открыла на меня мутные глаза:

— О! Владик! Ты это? Мама дома?

— Нет!

— Воды принеси, а?

Я задумался. Кран с водой был в туалете, а тут, совсем рядом, в маминой сумке было несколько бутылок с лимонадом Дюшес. Его я и предложил. Светлана подумала и вместо ответа смачно отрыгнула. И так спёртый воздух наполнился резким алкогольным запахом:

— Бэээ.... Нет! Воды принеси, будь другом!

Я схватил железную кружку с тумбочки у её кровати и рванул к туалету. Рядом с кружкой на тумбочке небрежно валялись две красные бумажки с крупным портретом Ленина по 25 рублей. Удивило, что деньги валялись без присмотра, ведь мужики, заходившие к нам, могли и прикарманить их. Сейчас же я думаю, что именно Ираклий и оставил эти деньги Светлане.

Я наполнил кружку водой и вернулся, подойдя к тёте вплотную. То, что с её внешностью не всё в порядке я видел и до этого, но сейчас смог убедиться в этом окончательно.

Помимо мутного расфокусированного взгляда сразу бросалась в глаза её причёска. Светлана всегда была аккуратно причёсана, благо короткие волосы не требовали большого количества времени. Сейчас же её волосы торчали в разные стороны, как будто их долго трепали. К тому же в лицо бросалась прилипшая ко лбу прядь с полоской засохшего на коже то ли клея, то ли чего-то похожего. Недавно накрашенные яркой помадой губы были припухшими и тоже покрытыми той же высохшей субстанцией. Пуговицы её рубашки в этот раз были расстёгнуты, а обычно завязанный на животе узел похоже недостаточно затянули и теперь из-под рубашки виднелась белая полоска незагоревшей части груди с розовым навершием соска. Из кармана джинсов торчала красная тряпочка кружевных трусов. Сама Светлана выпила из кружки всю воду и обессилено откинулась на кровать, как будто на это действие потратила последние силы.

Снаружи раздались шаги. Почему-то мне казалось постыдным, что я разглядывал голую сиську тёти, вывалившуюся из-под рубашки. Поэтому, я решил юркнуть в кровать и притвориться спящим.

— О! Мои все спят! – услышал я голос мамы, - Молодцы!

Интонации были странными, как будто она с трудом ворочает языком. К тому же она совсем не обратила внимания ни на запах алкоголя, ни на внешний вид сестры. Думаю, сама она была не намного трезвее Светланы, благо хоть дошла на своих двоих.

— Ну, вот! Я же говорил, что всё нормально у тебя дома. Чего ты переживала, Валюшка! Может пойдём обратно? Потанцуем ещё?

— Нет! Знаю я твои танцы, - мама глупо хихикнула, - Хватит на сегодня!

— Ну, пойдём просто погуляем по бережку, а Валюш? Там красота такая! Звёзды..., - интонации Георгия приобрели просительные нотки.

— Погуляем... погуляем..., - покрутила мама слово на языке, как будто прислушиваясь к его звучанию, - Только немножко, ладно, Гош?

— Да, конечно! Как скажешь! Слушай, Валь! А давай полотенце возьмём? Вдруг искупаться захочется.

— Искупаться? Ну, не знаю. Хотя... я такая потная с твоими танцами. Было бы классно окунуться.

— Ну вот! И покрывало, чтобы ноги от песка не отряхивать. Давай я возьму, чего ты тащить будешь? – голос Георгия сочился торжеством, которое вызывало у меня непонятное беспокойство.

А вот мама похоже этого не замечала. Она наоборот была сегодня на удивление покладиста, хотя обычно придумывала возражения почти на все предложения. Да и язык её явно заплетался.

Какое-то время я лежал под тонкой простынёй, липкий от жары, притворяясь спящим. Моя машинка без одного колеса валялась на полу рядом с панамкой, сползшей с гвоздя на стене. В комнате пахло сыростью, маминым кремом «Ландыш» и резким алкогольным запахом от Светланы, который всё ещё витал, смешиваясь с запахом тёплого лимонада «Дюшес» из бутылки на столе. Светлана спала, раскинувшись на своей кровати, её рубашка смялась, а из кармана джинсов торчал краешек кружевной ткани. Она похрапывала, и я старался не смотреть на неё. Растрёпанный вид и странный запах, смесь пота, сигарет и чего-то ещё, вызывали смутное чувство неловкости. Тогда я не понимал, что это, но теперь знаю: этот запах был результатом её вечера с Ираклием и его другом. Запах алкоголя и той свободы, которой у мамы никогда раньше не было.

Когда мама с Георгием ушли, я услышал скрип двери и шорох гравия под их ногами. Мамин голос, чуть заплетающийся от вина, звучал непривычно легко, как будто она смеялась над чем-то, чего я не мог понять. Георгий говорил громче, его кавказский акцент пробивался сквозь ночную тишину, и я расслышал слово «звёзды». Это слово, простое и красивое, заставило меня вскочить. Я не знал, зачем они идут к морю, зачем берут покрывало и полотенце, но что-то внутри - страх, что мама становится другой, не как дома, толкнул меня следовать за ними.

Я выскользнул из кровати, стараясь не наступить на скрипучую половицу. Мои сандалии - старые, с потёртым ремешком - лежали у двери, и я надел их, не застёгивая. Светлана пробормотала что-то во сне, но не проснулась. Я тихо открыл дверь, и ночной воздух ударил в лицо: тёплый, солёный, с запахом сосновой смолы и далёкого шашлыка, который жарили у соседнего барака. Фонари на дорожке тускло светили, отбрасывая длинные тени от сосен, и я побежал по гравию, ступая на носки, чтобы не хрустеть. Мама с Георгием были недалеко - их силуэты виднелись на тропинке к пляжу. Мамино синее платье - то, что Светлана заставила её надеть, - колыхалось в темноте, а Георгий шагал рядом, неся покрывало и полотенце с вышитой чайкой. В этот раз его рука лежала чувствительно ниже талии мамы, но она как будто не замечала этого.

Я свернул с тропы между соснами, где было темнее, и спрятался за кустами шиповника, которые кололись, цепляясь за шорты. Пляж был пуст, только волны лениво шуршали по песку, а луна отбрасывала серебристую дорожку на воду. Мама и Георгий остановились у кромки воды. Георгий расстелил покрывало - старое, с выцветшими ромашками, - и бросил рядом полотенце. Мама стояла, скрестив руки на груди, будто ей было холодно, хотя ночь была тёплой. Её платье туго обхватывало фигуру, подчёркивая тонкую талию, и я заметил, как она одёрнула подол, когда ветер с моря чуть задрал его выше колен.

Георгий повернулся к ней, указывая на небо. Его голос был низким, тёплым, нотками уверенности и исключительности.

— Валюш, смотри, какие звёзды, - сказал он, поднимая руку к небу. - У нас в Тбилиси такого не увидишь. А у вас как? Ты любишь на небо смотреть.

Мама кивнула, её каштановые волосы, распущенные и чуть влажные от морского воздуха, качнулись.

— Люблю! То есть раньше любила. А сейчас постоянно времени нет, вот так просто стоять и любоваться.

Она посмотрела вверх, и её лицо, освещённое луной, было таким, будто она забыла про всё - про меня, про папу, про свою учительскую строгость. Георгий шагнул ближе, его рука мягко легла ей на плечо, будто невзначай, и я увидел, как его пальцы, широкие и загорелые, начали медленно скользить вниз, по её руке, к локтю, а потом к талии. Его золотые часы блеснули в лунном свете, и я заметил, как мама вздрогнула, но не отстранилась. Его другая рука легла на её спину, чуть ниже лопаток, и пальцы начали мягко поглаживать ткань платья, обрисовывая её изгибы. Он двигался медленно, как будто проверяя, не оттолкнёт ли она его. Мамины плечи напряглись, но она продолжала смотреть на звёзды, будто не замечала его рук.

— Красиво, правда? - продолжал Георгий, его голос стал тише, почти шёпот. - Ты сама, Валя, как звезда. Я как тебя увидел, подумал: ну всё, пропал. Такая женщина, а в этой глуши сидишь, с уроками да кастрюлями.

Мама хмыкнула, её голос был тихим, с лёгкой хрипотцой от вина.

— Не надо, Георгий, - сказала она, но без той твёрдости, что была дома. - Я обычная. И поздно уже, вдруг Владик проснётся.

Но она не двинулась, и его руки стали смелее. Правая рука, что была на талии, скользнула ниже, к её бёдрам, пальцы слегка сжали ткань платья, приподнимая подол так, что показалась полоска бледной кожи над коленом. Левая рука поднялась к её шее, поглаживая кожу под волосами, и я увидел, как его пальцы запутались в каштановых прядях, будто он хотел притянуть её ближе. Мамины руки ещё недавно были скрещены на груди, но теперь они расслабились, опустились на руки мужчины, но не остановили их, не оттолкнули от себя, а просто мягко сопровождали.

— Искупаемся, Валюш, - сказал Георгий, его голос был мягким, но настойчивым, как будто он знал, что она не откажет. - Ночь тёплая, вода как парное молоко. Когда ещё такое будет? На море, под звёздами.

Мама покачала головой.

— Я купальник не взяла, - сказала она, и в её голосе мелькнула растерянность. - Не подумала в бараке. И потом, поздно же...

Он рассмеялся, тихо, но так, что я услышал из кустов. Его рука, что была на её бёдрах, скользнула к талии, и он повернул её к себе, так что они оказались лицом к лицу. Его пальцы теперь лежали на её боках, слегка сжимая, и я заметил, как ткань платья натянулась, очерчивая крутой изгиб бёдер.

— Купальник? - сказал он, улыбка слышалась в его голосе. - Валя, темно же, кто что увидит? Твоё бельё небось покрасивее любого купальника. Не бойся, я же с тобой.

Мама снова отрицательно покачала головой, но её движения были медленными, как будто она сомневалась. И грузин, похоже, это прекрасно чувствовал. Она сделала шаг назад, но Георгий шагнул следом, не убирая рук. Его пальцы теперь скользили по её талии, поднимаясь к груди, и я заметил, как он слегка потянул за ткань платья, будто проверяя, поддастся ли она. Мама вздрогнула, её руки поднялись, чтобы остановить его, но замерли на полпути.

— Георгий, не надо, - сказала она тихо, но её голос дрожал, как будто она не была уверена. - Я не могу... Владька дома, я замужем...

— Владька спит, - ответил он, наклоняясь ближе, его лицо было совсем рядом с её. - А ты, Валя, на отдыхе. Никто не увидит. Здесь только ты, я, море и звёзды.

Мама что-то хотел сказать в ответ, но Георгий накрыл её губы поцелуем, и она снова не отпрянула. Мужские руки становились всё смелее. Грузин теперь не просто пробегался лёгкими движениями по её телу. Я видел, как он сжал ягодицу, чуть позже сдавил крупной ладонью мамину грудь.

— Что ты делаешь? – мамин голос звучал с придыханием.

— Помогаю тебе снять платье. Ты же сама хотела смыть усталость. Расслабься, Валюш!

Руки Георгия легли на мамины плечи, и я увидел, как платье, вместе с грузинскими руками, поползло вниз, раскрываясь и обнажая спину. Похоже мужчина успел расстегнуть крючки платья, находящиеся позади. Высокая грудь, удерживаемая белым бюстгальтером, сразу бросилась в глаза.

— Георгий, хватит, - сказала она тихо, её голос был едва слышен за шумом волн. - Это неправильно...

— Валя, какая ты красивая, - ответил он, его голос был мягким, почти завораживающим, - Ты как море, честно. Я такого не видел. Расслабься, просто поплаваем.

— Просто поплаваем? Правда?

— Конечно, моя хорошая.

Похоже голос грузина действовал на маму гипнотически. Она опустила руки, позволяя платью скользить вниз. Мужчина снова стал жадно целовать маму в губы, и я видел, что она отвечает ему.

Платье упало к ногам. Грузин отступил на шаг и прищёлкнул языком:

— Красавица! Богиня! Хочу тебя на руках носить!

Мама растерянно смотрела, как Георгий быстро срывает с себя одежду, оставшись в одних, оттопыривающихся спереди, семейных трусах.

Он потянул её за руку, мягко, но уверенно, к воде. Мама замешкалась, но пошла за ним, её шаги были неуверенными, как будто вино и его уговоры путали её мысли. Они вошли в воду, и я видел, как волны лизали их ноги, оставляя белые пузыри. В темноте их силуэты стали почти неразличимыми, только лунный свет очерчивал их фигуры. Теперь Георгий стоял позади неё, его руки снова легли на её талию, и я видел, как они двигаются, поглаживая её бока, поднимаясь чуть выше, к груди, и опускаясь к бёдрам. Мама стояла неподвижно. Она была напряжена, но она не отстранялась, как будто ждала действий Георгия.

Он подталкивал её всё глубже, не забывая скользить руками по женскому телу. Его руки продолжали двигаться, медленно, но настойчиво, и я видел, как он притянул её ближе, так что их силуэты почти слились. Мама что-то пробормотала, но слов я не разобрал - только её слабые возражения, которые тонули в его уговорах. В темноте было трудно разглядеть, что происходит, но я видел, как его руки скользят по её груди, а она стоит, будто заворожённая, позволяя ему это. Тогда я не понимал, что чувствует мама, но теперь, оглядываясь назад, я вижу: она была на грани, разрываясь между виной и тем, что вино и море делали с её головой.

— Ох... хватит... давай... просто... поплаваем..., - слышал я, то ли шепот, то ли стоны своей матери.

Видно их почти не было, только слитый воедино шевелящийся силуэт. Но, судя по тому, что снова появились звуки поцелуев, они снова стояли лицом друг к другу.

— Да! Поплаваем... обними меня ногами, радость моя. Хочу тебя покатать.

— Ох... нет.... Гоша... ох... нет... что ты делаешь?

— Ух! Какая грудь! Дай! Поцелую! – грузин приподнял маму на руках и принялся жадно зацеловывать ярко-белые, никогда не видевшие солнца полушария.

Когда он поднял маму над водой, стало видно, что бюстгальтера на маме больше нет. Тогда я всего лишь запомнил то, что видел. Сейчас же понимаю, что параллельно с этим грузин пытался пристроить член между ног моей матери. Об этом говорили движения их тел. Вот только у Георгия не получалось. Может быть, вода смыла женский секрет, а может не получалось разобраться с мамиными трусами. Мама охала, неуверенно отказывалась, но продолжала держаться за мужскую шею, не делая ничего, чтобы остановить грузина.

Помучившись, Георгий двинулся к берегу. Какое-то время мама продолжала сидеть на его руках. Когда они вышли на мелководье, я даже успел увидеть, что её ноги обнимают его талию. Но в какой-то момент она сказала: «Я сама» и мужчина мягко опустил её вниз.

Теперь они шли в мою сторону, держась за руки. Крупная грудь моей мамы колыхалась от её шагов, а её бюстгальтер нёс в руке Георгий. Его одежда тоже слегка изменилась, подтверждая моё недавнее предположение. Широкие семейные трусы были спущены вниз, под мошонку, и на воле раскачивался толстый мужской член.

Даже при нынешнем своем «послезнании» должен признать, что елда Георгия выделялась внушительным размером, а в то время член показался мне невероятно огромным. Наверное, поэтому и всё происходящее и запомнилось с такой точностью. Размер, судя по всему, произвёл впечатление и на маму, поскольку она явно косилась на грузинский член одновременно с опаской и любопытством.

Они снова оказались на покрывале. Грузин отбросил мамин лифчик в сторону и почти сразу потянул мамины трусы вниз, открывая вид на холм между её ног, покрытый тёмной порослью.

— Нет! – попыталась удержать их мама.

— Мокрые. Надо выжать, а то заболеешь, - уверенно сказал Георгий и продолжил движение.

Мама не нашлась с ответом и сдалась, отпустив руки. Когда трусы оказались у ног матери, никто и не попытался их выжимать. Зато там, где они были совсем недавно – на пушистом холмике, оказалась рука Георгия. Что-то пощупав там, он оказался вполне довольным, расплывшись в хищной улыбке. Тут же взял в руку свой распухший член и принялся пристраивать его между ног мамы.

— Нет! Не надо! Я не могу! Ты сказал «просто искупаться»! – испуганно затараторила мама, пытаясь сделать шаг назад.

Куда там. Её правую ногу грузин подтянул к себе, приподнимая почти до пояса:

— Да! Конечно! Сейчас только нырну разочек!

Сам слегка присел, продолжая куда-то прицеливаться головкой своего члена. Мама заколотила своими кулачками по груди Георгия, когда он снова стал выпрямлять ноги, вставая:

— Нееетааааооооуууухххх! – из горла мамы раздалась непонятная серия звуков, слившаяся в один непрерывный.

После этого она замерла, открыв рот и распахнув неверяще глаза.

— Всё хорошо?

— Ой, мамочки! – пролепетала мама.

Я же в это время пытался понять, куда исчез толстый дрын грузинского члена. Моё знание физиологии было далеко от того, чтобы поверить, что в женских недрах иногда могут исчезнуть предметы и помассивнее. Я вытянул голову из-за кустов. Сделал шаг вперёд и испуганно сжался. Под ногой предательски хрустнула сухая ветка. И нет бы мне затаиться после того, как глаза взрослых обратились в мою сторону, но я со всех ног рванул в сторону нашего барака. Там я быстро скинул одежду и нырнул под одеяло, пытаясь успокоить дыхание и громко стучащее сердце. Светлана так и спала, никак не отреагировав на моё появление.

Предчувствия не обманули. Почти сразу после этого дверь скрипнула и на пороге появилась мама, критически оглядывая комнату.

— Я же говорил, не он! – позади неё раздался шепот Георгия, - Все спят! Давай не будем им мешать. Пошли!

— Нет! Поздно. Спать пора.

— Я же Владику подарок хотел передать. Забыл. У меня в номере остался. Пойдём на минутку сходим?

— Нет.

— Да не бойся, можешь даже снаружи подождать. Мы же быстро.

Видно было, что мама сомневается, она подошла к моей кровати, поправила одеяло. Наклонилась надо мной и поцеловала в лоб. Я замер, боясь дышать. Мне казалось, что мама тут же догадается, что я следил за ними.

— Ладно, на минутку только! Кто интересно там был? Вдруг кто-то знакомые? Ужас какой!

— Ой, не думай! Темно же... ну купались и купались люди, что такого, - успокаивал её грузин, - Сейчас винца тебе налью, чтобы спалось лучше.

— Нет! Хватит уже вина на сегодня. Сколько мы в ресторане выпили?

— У меня Киндзмараули есть – знаешь? Напиток богов!

Мама как будто забыла, что даже не собиралась заходить в номер к Георгию. Она теперь рассуждала о том, можно ли смешивать разные сорта вин. По её теряющим логику построениям, сейчас я понимаю, что она уже к этому времени была прилично пьяна. Впрочем, об этом же говорило и то, как легко Георгий добивался своего на пляже. В тот же момент меня, шестилетнего пацана, просто пугали странности поведения моей, всегда строгой и скромной, мамы.

Георгий своим размеренным и уверенным голосом, как будто гипнотизировал маму, всё время соглашаясь с нею, но при этом постоянно вкидывая новые предложения. К тому времени, когда они выходили из нашей комнаты, я уже знал, что они не просто идут к домику Георгия, а собираются пить вино и слушать новый альбом Ромины Пауэр на магнитофоне.

Я снова сорвался с кровати, натянул свои шорты с рубашкой и выскользнул наружу. Перед выходом глаза сами собой отметили сваленные в кучу у входа полотенце с покрывалом, а поверх них лежали помятыми мокрыми тряпками, белые мамины трусы и лифчик. Оббежав барак, я остановился на развилке трёх дорожек и тут же увидел вдалеке знакомые фигуры.

Георгий с мамой шли медленно. Женский силуэт заметно пошатывало. Георгий периодически останавливал маму, указывал рукой в небо, что-то рассказывая, и всякий раз после этого склонялся к её губам и начинал целовать её. Руки его тоже не оставались безучастными, продолжая оглаживать её формы. Благодаря этому я не потерял их из вида, а благополучно добрался до одного из деревянных домиков, в котором скрылась парочка. Внутри включился свет и заиграла музыка. Стены, похоже, несли скорее декоративную функцию, чем защитную, почти не глуша звуков. Осторожно ступая я подобрался вплотную и приложил ухо к дереву:

— Ты один тут живёшь что ли? – спросила мама.

— Сегодня да. Ираклий у друга ночевать остался.

Раздался звук пробки и журчание наливаемого в стакан напитка.

Немного мешала слушать «Феличита» из небольшого портативного магнитофона в кожаном чехле. Его я смог разглядеть, когда начал двигаться вдоль стены, в поисках лучшего места для наблюдения. Оказалось, что занавески грузин не задёрнул и вся комната оказалась, как на ладони, стоило мне добраться до окна. Впрочем, окно выходило на заднюю, нехоженую часть территории, поэтому случайным людям тут взяться было неоткуда. Мне же пришлось забраться на ступеньку фундамента, чтобы хватило роста заглянуть внутрь.

Мама стояла посреди небольшой комнаты и слегка раскачивалась в такт музыке. Вместе с нею покачивались и её крупные груди, сейчас лишенные поддержки в виде лифчика и слегка обнимаемые тонкой тканью летнего платья. Но она, казалось, этого не замечала. Как не замечала и голодного, хищного взгляда мужчины, стоящего рядом:

— До дна, моя хорошая! Хорошее же вино, да? Умница, Валюша!

— Вкусное! Я люблю вино, но у нас такое не продают. Мы с девочками брали грузинское на Восьмое марта – оно почему-то кислое было.

— Конечно, дорогая! Это же настоящее. Мой хороший друг на винном заводе работает – самое лучшее мне выбрал. Специально для тебя, Валюша! Давай ещё налью?

— Капельку только. Голова кружится.

— Конечно, капельку! Дай поцелую, у тебя губы такие вкусные – лучше всякого вина, - Георгий наклонил початую бутылку и снова наполнил гранёный стакан мамы почти до краёв.

— Ты куда столько льёшь, я же говорю чуть-чуть, - рассмеялась мама.

— Ой, извини, не рассчитал. Не страшно, я тебе помогу. Ты вот так пробовала вино пить?

Георгий поставил бутылку на стол, протянул руку за маминым стаканом, отпил немного и снова склонился к её губам. Мама, похоже, не ожидала и струйка красного вина полилась между их губ по подбородку, капая на платье:

— Ой!

— Пей, моя хорошая, - Георгий повторил, снова глотнув из стакана, но теперь мама была готова и вино благополучно исчезло в её горле – Никогда так не пробовала?

— Нет, - глаза мамы были какими-то странными. Не просто пьяными, а сияющими счастьем безумца, - Я вообще мало, что пробовала. Сначала в деревне у нас - мама постоянно учиться заставляла. Потом в институте. У тётки жила – почти то же самое. Потом работа, замужество, ребёнок. Нет, я не жалуюсь, просто..., здесь как будто другая жизнь. Все счастливые, веселятся, пьют, фрукты какие хочешь. Другой мир просто, понимаешь, Гоша?

Хочешь читать раньше других? Обсудить сюжет в процессе создания? Рассказать свою историю или просто поделиться мнением? - подписывайся на телеграмм-канал t.me/xxxstoryhub

t.me/xstoryhub2 (зеркало для тех стран, у кого не отображается основной канал)

Хочешь отблагодарить автора за работу? Пообщаться с ним? Подключайся к Mig Story на Boosty.

boosty.to/mig_stories