Их звали «bevitori d'acqua», что означало «пьющие воду». Они были так бедны, что иногда пили только воду из ручья, вытекавшего из-под стены монастыря святой Екатерины. И на дрова у них не хватало денег, они могли собирать только сухой кустарник, который прогорал очень быстро, и тогда матушка и Адамо спали, тесно прижавшись друг к другу. Именно такой холодной ночью, когда в дыры на крыше были видны звезды, Адамо понял, что в жизни есть еще кое-то очень приятное, кроме полного желудка.

Вечером матушка Бенедетта долго мылась в старом ржавом тазу, нагрев достаточно воды на печурке, сложенной из серых камней. Особенно тщательно она мыла себя между ног, отвернувшись от Адамо, а тот постоянно перемещался по хижине, чтобы лучше видеть ее нежные волосы под животом. Она редко мылась зимой, а тут потеплело, запели птицы, и зацвела омела, словно закутавшись в белое облако. Именно тогда, когда мама мылась, Адамо почувствовал, что с ним творится что-то необычное. Его отросток, прежде маленький и мягкий, вдруг вырос и окреп так, что стал виден в прореху старых штанов. Адамо оторвался от лицезрения маминых ягодиц, быстро скинул ветхую одежду, которую нужно было беречь, и нырнул под одеяло, а вскоре к нему присоединилась и маменька, прижавшись к нему теплым телом. Ночи все еще были холодными, и они спали в одной постели.

К утру похолодало еще сильнее, и матушка обогревала сына собой. Она старательно прижималась к нему всем телом, когда почувствовала, что в ее живот упирается что-то твердое. Она откинула одеяло и в свете занимающейся зари увидела член сына, большой и подергивающийся. Она протянула руку и погладила его по синей головке. Адамо застонал, его член задергался и впервые в его короткой жизни изверг семя. Бенедетта собрала его в ладонь и размазала семенную жидкость у себя между ног, там, где вчера мыла так тщательно. Сын проснулся, хотел спросить, что это было, и почему ему было так хорошо, но замер в недоумении, видя, как она. откинувшись на тряпье, одной рукой трет себя между ног, а другой терзает большие тяжелые груди. Вскоре она затряслась, застонала и затихла, а Адамо испугался. Он спросил: «Мама, тебе плохо?». А она ответила:

— Нет. сынок, мне очень хорошо!

Они еще немного полежали, закутавшись в одеяло и тесно прижавшись друг другу, но Адамо больше не испытал сладостного чувства. Он опять проснулся и сразу захотел есть. Но у них была только холодная вода, и Адамо пил ее, пока живот не округлился, и голод не отступил.

Мама накинула на себя самое рваное платье и ушла к дороге просить милостыню, и Адамо делать совсем было нечего. Тогда он ощупал свой отросток, надеясь повторить утреннее удовольствие, и у него почти получилось, правда, пришлось немного потрудиться. Но тут вернулась мама, но не одна, а с каким-то мужчиной, бородатым и хорошо одетым. Одной рукой он ее обнимал за плечи, а другой вел в поводу лошадь в богатой сбруе. Адамо перестал терзать свой отросток, натянул штаны, тем более, что мама просила его погулять, и еще шепнула, что скоро у них будет много денег. И тогда он отправился к монастырю святой Екатерины, к тому месту, где из-под стены вытекал ручей, питавший их небольшое семейство водой.

Когда Адамо добрался до монастыря, там вовсю шло какое-то веселье, звенели чьи-то голоса, и плескалась вода. Адамо стало интересно, и он огляделся. Возле стены стояло высокое дерево, и, если забраться на него, можно было увидеть, что там славно говорит и покрикивает женскими голосами, коих было множество. Адамо так и сделал, только предварительно снял одежду, чтобы ее не разорвать о шершавую кору. Мгновение, и юноша уже полз по толстой ветви, ведущей на ту сторону, прижимаясь к ветви животом.

То, что увидел Адамо, поразило его до глубины души. Возле ямы в земле, вырытой неподалеку от родника, бившего из-под большого камня, стояла толпа девушек, и все они были обнажены! Только белые платки укрывали их головы, но нежные грудки трепыхались в такт движениям и смеху, и треугольнички волос под животами призывно темнели. Одна из девушек, совсем без волосков, лежала в яме, и, кажется, не чувствовала холода, а толстая монахиня в полном облачении считала, пока не сказала «сто», и «хватит!».

— Охладила свой пыл, сестра Бернадетта? – спросила толстуха в черном. – Больше так не делай!

Девушка поднялась из ямы, вытерлась куском полотна, и. стуча зубами и дрожа, как осиновый лист, стала одеваться.

— А теперь всем купаться! – закричала монахиня, и девушки, смеясь и толкаясь, залезли в яму с водой и стали там плескаться, как уточки. Этого Адамо уже не мог выдержать. Он сел, упираясь спиной на ствол спиной, свесил ноги и, повинуясь инстинкту, захватил воспрянувший отросток в кулак. Сделав совсем немного движений рукой, он выплеснул семя в воздух, и потерял сознание от восхищения...

Адамо пришел в себя в полутемном помещении с низким потолком. Он, голый, лежал на столе, его поливали водой и давали нюхать какую-то гадость. Он лежал не один. Его окружали молодые монахини, невыразимо свежие и румяные после купания и, как на подбор, очень молодые. Одна из них поливала его водой, а другая давала нюхать тряпочку. Остальные смотрели и трогали его отросток и шарики под ним.

«Он похож на ангела!», – сказала одна из них, та, которая старательно крутила его шарики.

— У ангелов не бывает таких членов и мошонки! – возразила ей другая, с тряпочкой.

— Но ведь он упал с неба? – спросила первая.

— Нет, всего лишь с дерева, откуда он подсматривал за нашим купанием. – ответила вторая.

Адамо закашлялся и хрипло спросил: «Я – в раю?».

— Всего лишь в монастыре святой Екатерины, – ответила толстая монахиня с сияющим крестом. – Мы подобрали тебя у дерева, с которого ты так неловко спрыгнул. Что ты хотел найти в женском монастыре?

— Всего лишь немного еды, – ответил Адамо. – Я и матушка не ели три дня.

И это было святой правдой. Старая монахиня пытливо вгляделась в его лицо и выкрикнула:

— Сестра Адриана! Пойди в трапезную и принеси немного еды, а ты, сестра Тереза, пойди в мою келью и принеси рясу отца Ромеро, который ее там забыл. А остальные – на молитву! Быстро, быстро!

При этом она делала полными белыми руками движения, словно разгоняла кур. Монахини ушли, шурша одеяниями и несогласно топая башмаками. А толстая монахиня осталась.

— В святой обители тебе ничто не угрожает. - сказала монахиня. – И я, мать Франциска, тебе это гарантирую. Мы тебя накормим, оденем, но тебе придется отработать наше расположение.

— А что надо делать?

— Посадить траву, подстричь кусты, и еще кое-что, что обычно делают мальчики в твоем возрасте.

Она говорила что-то еще и жадно шарила руками по тощему телу Адамо, все больше забираясь вниз, под живот, пока его орган не обрел небольшую упругость и поднялся почти вертикально. Тогда Франциска, кряхтя, полезла на стол, задрала подолы, придерживая их зубами, и принялась запихивать член в себя, в волосатое нутро. Орган не лез, гнулся, но вдруг распрямился и проскочил, как по маслу.

Адамо лежал на спине, положив руки под голову, а матушка Франциска прыгала на юноше и рычала, как собака, грызущая мозговую кость. Наконец он со стонами выстрелил в матушку, словно из аркебузы, и она, улыбаясь во весь рот, слезла с Адамо со словами:

— Надо бы еще, да уж ладно!

Оказалось, что Адриана и Тереза давно стояли рядом и во все глаза смотрели на прыжки матушки Франциски, негромко переговариваясь, одна – с серым мешком, другая – с черным комком под мышкой. Франциска, хлюпая мокрым нутром, села на низенький табурет, широко раздвинув ляжки и что-то ища в волосах, а Адриана осторожно спросила:

— А нам так можно?

— Пока нельзя. Надо, чтобы избежать публичного позора, как-то предохраняться, а вы находитесь в самом сладком для деторождения возрасте. Я – нет, мне можно. Лучше покажите, что вы принесли?

Адриана потрясла мешком, а Тереза развернула черное полотно, из которого выпал черный широкий кушак.

— В этом мешке – краюха хлеба, круг сыра и кровяная колбаса. А кушак нам дала сестра-наставница, у которой отец-исповедник его забыл.

— Сестру-наставницу надо тоже окунуть в источник, – засмеялась Франциска. – Чтобы она не разевала свой беззубый рот на отца Ромеро. А ты, мальчик, вставай и облачайся!

Адамо с трудом слез со стола, а Франциска ему помогла, пока он надевал рясу и застегивал кушак. Когда же он облачился, она сказала:

— Настоящий монах получился! Только тонзуры не хватает! Теперь, мальчик, иди, а вы, сестры, его проводите до ворот. Завтра придешь работать на благо Святой церкви.

Они вышли на свежий воздух, Адамо с мешком и в рясе отца Ромеро размашисто шагал впереди, а молодые монахини еле поспевали за ним. Хромая привратница раскрыла скрипучую маленькую дверь в воротах, и Адамо покинул территорию гостеприимного монастыря.

Мама сидела у печки и что-то мешала в горшке, от которого шел оглушительно приятный аромат, а на столе горкой лежали медные и серебряные монеты. Адамо думал, что она будет его ругать за долгую отлучку, но она лишь рассмеялась:

— Ты, сынок, никак в монахи записался?

— Я нашел работу садовника в монастыре святой Екатерины! – гордо сказал Адамо, выпячивая тощую грудь. – И теперь тебе не надо будет себя продавать.

— Молодец! – похвалила его мать. – А что у тебя в мешке?

Адамо степенно выложил на стол краюху хлеба, круг сыра и изрядный кусок колбасы, а мать добавила к снеди бутылку красного вина.

Они пировали до заката, а когда совсем стемнело, улеглись в одной постели, согревая друг друга. Адамо с вечера больше ничего не хотел, но утром его член все-таки поднялся. Начинался новый день, полный трудов и удовольствий!