Глава третья.

Меня снова словно подтолкнули, как это было в моем сне, когда заходил за частокол, к колодцу. Я не видел лица той, что разбрызгалась росой мне в глаза, но чувствовал — это она! И сейчас девушка отводила от меня свой взор.

Нарочито, поправив лямки чехла цифрового фотоаппарата и перекинув ноутбук из правой руки в левую, я спросил:

— Алевтина? Так мне в редакции сказали.

— Да... Можно, просто — Тина.

На секунду, она вкинула на меня глаза. Зелёные, большие, они были похожи на две планеты вечного лета — угадывались дубравы, поля. Они менялись, словно, то утреннее, то вечернее, солнце делало их светлей или темней. Утопая в очах Тины, я снова не разглядел её лица.

— А я Антон. Можно просто... — хотел сказать Антошка, но впервые моя «коронка», при знакомстве с женщинами, застряла в горле и я выдал: — Антон.

Тина улыбнулась, озаряя тем тонкие в разлет брови, аккуратный нос, естественно-алые губы, девичью припухлость зарумянившихся щёк, мягкие очертания подбородка. Мое сердце гулко забилось, и было готово выпрыгнуть от красоты, которой, лишь на миг, она меня одарила.

— Кто там, Алевтинушка? — раздался из комнат старческий голос.

— Из редакции пришли, деда...

— Так что ж ты гостей в прихожей держишь! Приглашай в комнату.

— Проходите...

— Антон... Можно на «ты».

— Проходите, Антон! Давайте верхнюю одежду, я повешу.

— Значит, на «ты» — неможно!

— Да... — просто и откровенно, ответила она

Я скинул туфли, ноутбук — из руки в руку. Снял куртку.

— Куда?

— В зал. Дедушка там. А я сейчас чай вам заварю. Проходите.

Я конечно циник. Расставаться с Тиной, менять общество юной девушки на беседы с девяностолетним стариком мне жутко не хотелось. Но разве всегда мы делаем то, что желаем? Подчиняясь обстоятельствам, я просто разорвал свое сердце. Оставил кусочек с новой знакомой и прошел в указанном мне направлении.

Я словно попал в «ретро». Зал был обставлен в духе пятидесятых годов прошлого столетия, сам дед, что сидел на кресле-качалке с пледом на ногах, словно был экспонатом из того времени. Сухое строгое лицо, седые волосы и руки — красные от старых сильных ожогов, практически и всё, что мне бросилось в глаза, запомнилось.

Я поздоровался, назвав его по имени отчеству, представился, сделал несколько фото и расположился на стуле, за столом с круглой желтой столешницей под плюшевой скатертью. Раскрыл ноутбук, приготовился слушать.

Разговор у нас пошел о войне, фашистах, сбитых ветераном самолетах. Дед говорил много, о комсомольской юности, о патриотизме, о том, что молодежь сегодня утеряла стержень. Что он боится за свою девятнадцатилетнюю правнучку, воспитанную не как все. Как переживает, когда она задерживается допоздна...

Говорил много. Я кивал, поддакивал, усилено соображая, как мне зацепится и продолжить знакомство с Тиной, оказалось вполне совершеннолетней девушкой.

Ноутбук я расположил так, чтобы ветерану не было видно экрана, и стукал по клавиатуре, словно записываю. На самом деле, зафиксировав, за что и когда дед получил ордена, я тут же отослал это Вилке, вместе с фото. Дальше, просто менял вопросительный знак на восклицательный — чередой строк.

Мой скучающий взгляд искал Тину. Когда она принесла чай, в комнате стало светлее.

— Угощайтесь — подала она мне чашку с блюдцем, а на стол поставила огромную вазу с разными неприхотливыми сладостями — печенье, пряники, конфеты...

Чисто из вежливости отхлебнул янтарного взвара. Похмелье, что с утра меня мучило, как рукой сняло. Я почувствовал прилив сил и крови в член. Ему стало неудобно в тесных джинсах. Я попытался принять иную позу, отчего крайняя плоть в трусах съехала с головки, стало еще неудобнее...

— Может, чего покрепче? — спросил меня дед, тоже получая из девичьих рук чашку со странным чаем. — Алевтинушка, поднесешь?

— Деда! Тебе же нельзя! — строго ответила она.

— Да не обо мне речь. Молодой человек, не желаете ли малиновой настойки? Она у Алевтинки добрая получается. И травница она у меня, и затейница — это у неё от жены моей, покойницы. Пейте чай, пейте, этот настой хорошо огонь внутри усмиряет. Сейчас, вам это необходимо.

При слове «огонь», я как-то напрягся. Странно, разговор резко поменялся. Дед, от слов-лозунгов, перешел к речи загадками.

И комната изменилась, за его спиной, на стене, я увидел картину в рамке из красного дерева — Обнаженная красавица с огненно-рыжими волосами бежала по ржаному полю, впереди восходившего солнца.

Я был готов поклясться, что минуту назад никакой картины не было!

Поставил чашку на стол.

— Это Сполоха, — наблюдая за моим взглядом, проговорил дед. — Заря-Заряница Красная девица. Обгоняет солнышко утром и спешит за ним вечером...

Я сглотнул сухой ком.

— Вы чай-то пейте, Антон, — добавил дед.

Ушедшая на кухню Тина вернулась, подлила мне горячего чая в чашку и снова подала.

— Нужно выпить... — мягко проговорила она, зачаровывая меня зеленым взглядом.

Залпом, не в своей воле, я опорожнил чашку с горячущим взваром.

— Пойдемте, — тихо проговорила она.

— Куда?

— Туда, куда вы очень хотите...

После её слов, мне действительно очень захотелось... в туалет. Мой член был готов разорвать джинсы, а мочевой пузырь лопнуть.

— Пойдемте, я покажу вам где он находится...

Тина взяла меня за руку и повела. С мыслью, что пошел бы за ней даже на эшафот, я был подведен к туалету. Она открыла дверь и, щелкнув выключателем, включила свет.

Меня снова словно подтолкнули, хотя, Тина отпустила мою руку — дверь, за спиной, закрылась.

Не знаю, чего мне хотелось больше, расстегивая джинсы — опорожнить мочевой или освободить от пут одежды член. Словно конь, с которого сняли хомут, распрягли, я выпустил его на всю величину. Малиновая головка выскользнула из крайней плоти.

Возбуждение не давало расслабиться и пустить струю. Обеими руками, я попытался направить поднявшийся член в унитаз, но они оказались забинтованы льняной материей с проступившими через неё темными, маслянистыми пятнами.

Вместо расстегнутых джинсов на мне были запоясанные узким ремнем шерстяные галифе, защитного цвета, заправленные в яловые сапоги, подминающие каблуками траву у дерева, в лесу.

Смеркалось.

Я вспотел. «Выпил чаю! С глюками!», — мелькнула мысль.

****

— Ой, дурачок! — услышал я позади насмешливый, то ли девичий, то ли женский голос. — Чего ж в лес убежал?! И как ты с такими руками скидовать штаны будешь?

— Уйди! — ответил я, и в то же время не я, надрывно, простужено. — Как-нибудь сам справлюсь.

— А ну-ка, подними руки! — поступил приказ за спиной. — Справиться он!

Ловкие женские пальцы распустили на галифе ремень, скинули их до сапог.

— Как опорожнишься, скажешь. Одену.

Как ни старался, повернуться и увидеть, кто с меня стянул галифе, я не мог. Опорожниться тоже. Так и стоял минут десять.

— Ну что там, готово? — спросил тот же голос, вернувшись.

— Нет! Уйди! — снова ответил я — не я.

Почувствовал за спиной дыхание. Смешок.

— Не получится. Подожди, я Матрену позову...

— Зачем?!

— Так лопнет мочевой-то!

— Как лопнет?

— Так...

— А что Матрена?

— Руками или ещё чем, быстро вылечит твою болезнь.

— Не надо Матрены!

— А коль не надо, так стой и не дергайся! А то ожоги задену.

Женская рука обхватила мой член и стала быстро гонять крайнюю плоть поступательно-возвратными движениями.

Я стоял и думал, чего сопротивлялся? Никогда не отказывался от такого удовольствия. Как-то даже Вилка мне взрочнула. Валялся с гриппом в своей холостяцкой берлоге, она и навестила больного, принесла продуктов, пива, а у меня от температуры, прямо при ней стояк случился. «Помоги, — говорю, — самому как-то в лом». Вилка — «Ок, только руками»... С тех пор, она меня иногда и зовет: мой ласковый дрочер.

Преддверие оргазма вернуло мои мысли на опушку неведомого леса и снова вручило меня в ласковые женские руки. Они мне показались знакомыми, длинные пальцы ласкали мою головку, пробегая по ней порханием мотылька.

— Сейчас снова ожог будет, — пробормотал я, закидывая вверх голову.

— Какой ожог? — спросила женщина за спиной. — Немец тебя только сверху пожег — руки до плеч. Сладенько сейчас будет...

Я содрогнулся. Такого оргазма я давно не испытывал, он действительно был сладким, от пульсации по всему телу и в члене ослабли ноги. Вместо спермы, из него выплеснулся огонь, опаляя зеленую траву, словно из огнемета...

****

Из меня, в унитаз струился кипяток, наполняя туалет клубами пара. Стало словно в бане. Застегнув ширинку на джинсах, я стоял и ждал, когда пар рассеется. Вышел. Ополоснул в ванной руки и, ничего не понимая, вернулся в зал.

Дед, сидел в кресле-качалке — листал мелко исписанную общую тетрадь. Тины не было. На кухне шумела вода, чашки с недопитым чаем, сладостями, со стола убраны. Картина на стене отсутствовала...

Я сел к ноутбуку, не зная, что сказать... С ощущением, что мне пора в дурку.

— Антон, — произнес дед.

— Да...

— Я тут немного о войне написал. Сейчас все пишут, ну и я — тоже. Захотелось рассказать о своей молодости, а уметь не умею. Абзацы, предложение, запятые — не поможешь старику.

Выдохнул. К этому я был готов ещё в редакции, когда брал ноутбук, фотоаппарат. Чувствовал, не зря меня заманивают сюда. Статью и Вилка бы написала. Как мне всё это надоело! То декабрьско-мартовские тезисы мэра, то майские мемуары ветеранов...

Отмазки были заготовлены и отнекаться, мне не составило труда.

Правда, дед не настаивал. Воспользовавшись паузой в разговоре, я попрощался и выскользнул в коридор, надел куртку, запрыгнул в туфли. Стоял в ожидании, что Тина меня проводит и мне удастся пригласить её на романтическое свидание.

Она вышла из кухни с маленьким вышитым солярными знаками мешочком, в виде кисета, затянутого на веревочку.

— Возьмите, Антон, — проговорила она, подавая его мне. — Если огнь снова себя проявит, то дома, обязательно, — дома, заварите это стаканом кипятка и выпейте. Что делать дальше, вы знаете.

— Может, я вечером заеду? Покатаемся по городу...

— Вы считаете такое возможным?

— Почему нет? Я холост и ты мне понравилась.

— Обращаться ко мне на «ты», я вам не разрешала.

— Ну, я вам хоть нравлюсь?

— Почему, вы не взяли у дедушки тетрадь?

— Если вы согласитесь на вечернее свидание со мной, я готов вернуться к деду и исправить свою ошибку.

— Уходите!

Тина открыла входные двери и, проявив несвойственную девушке силу, буквально вытолкнула меня на площадку.

— Не согласны?

— Нет!

— Мы больше не увидимся?

Двери квартиры закрылись.

Я сунул мешочек с солярными знаками в карман куртки, поправил на шее лямки чехла цифрового фотоаппарата и вышел на улицу.

Позвонил Вилке по сотовому:

— Получила фотки?

— Какие? — ответила она.

— Что я тебе послал! Ветерана...

— Ничего я не получала! И какого ещё ветерана? Ты где? С такой температурой как у тебя, надо дома в койке лежать, а не шлятся по ветеранам. Если так, Антон, то не буду больше тебя у Гелены отмазывать...

Вилка отключилась.

Я обернулся на дом из которого только что вышел, но его не было, я стоял везде детского садика, проезд Комсомольский — пять. Сунул руку в карман, огладил на мешочке вышивку Тины.

Задрал голову к небу и крикнул:

— Антон и Алевтина — мальчик и девочка, они вообще существуют?

Ответом мне было только недоумение прохожих...