Дикая история – 13

Воскресное мартовское утро в квартире Прохоровых выдалось суетливым.

Артем накануне улетел с командой в Питер на турнир по баскетболу. Иван очень гордился сыном. Артем подавал очень большие надежды, как спортсмен, и учился при этом вполне прилично.

Кате, пользуясь отсутствие Артема, не терпелось сегодня провести, наконец, генеральную уборку. Но заняться ею мешала Тася, которая всё еще спала. А будить дочь пылесосом Катя не хотела.

Поедая бутерброд, Иван левой рукой несколько раз потыкал пальцем по клавиатуре ноутбука и, найдя, наконец, нужный сайт, повернул экран к жене.

— Вот! Я тут посмотрел. Это то, что нам нужно! – Иван доел бутерброд и встал, чтобы налить себе чай. На подоконнике он заметил потертый томик «Декамерона» Бокаччо с закладкой посередине.

— Спасибо! – буркнула Катя недовольно.

— Это ты читаешь? – Иван удивленно показал взглядом на подоконник.

Катя мельком взглянула на книгу и продолжила завтрак, не удостоив его ответом.

Иван снова уселся за стол. Он, конечно, знал, почему жена сейчас не в настроении. Катя почти каждый день напоминала ему, чтобы он поговорил с Марком: ей очень не хотелось, чтобы между Иваном и ее любовником было какое-то напряжение. Но Иван всё откладывал этот знаковый для него шаг.

Пару раз он порывался позвонить бывшему жениху свой жены, который наверняка этого только и ждал, но и сам первым звонить не спешил.

Покопавшись пару дней в интернете и изучив все возможные варианты двухнедельного отдыха в июне, Иван остановил свой выбор на греческом острове Санторини. Там было предостаточно вилл, на которых можно было уединиться втроем.

Особенно Ивану понравилась одна небольшая вилла с двумя спальнями, бассейном и собственным пляжем. И до ближайших соседей почти километр.

Две спальни. «Одна нам, одна ему», решил Иван.

— Тебе что, не интересно? – обиделся Иван.

Катя мельком глянула на экран. Меньше всего ее сейчас интересовало, куда конкретно они поедут этим летом.

Иван догадывался, о чем, вернее, о ком она сейчас думает.

— Чем он хоть занимается? – предвосхитил он очередную утреннюю попытку Кати как-то разрешить эту дурацкую ситуацию с Марком.

— Он фотограф. Снимает для разных изданий, - Катя чувствовала, что вопрос мужа – это всего лишь очередная попытка слететь с темы, но не стала его опять в чем-то убеждать, справедливо полагая, что ей, как всегда, придется всё брать в свои руки. Тем более, что уже действительно пора бронировать эту чертову виллу. Она хотела праздника в момент зачатия. А сейчас вырисовывалась какая-то маловразумительная тягомотина.

— Тебя он тоже снимал? – отвлек ее Иван от этих мыслей.

Он подвинул к себе чашку и выжал в нее аж поллимона.

Вопрос был явно неуместным. А откуда тогда, простите, у нее столько интимных фотографий?

Отвечать на глупые вопросы, не входило в Катины, поэтому она просто продолжила завтрак.

Неожиданно в кухню ворвалась Тася в пижаме.

— Доброе утро! – буркнула она, явно что-то ища глазами.

Увидев на подоконнике «Декамерон», Тася быстро схватила книгу и выбежала в прихожую.

Хлопнула дверь туалетной комнаты.

— Ты в курсе, что она наблюдает за нами, пока мы. ..? – Катя не договорила, но ее взгляд был красноречивее любых слов.

Иван несколько опешил. До него не сразу дошло, о чем это она.

— Она тоже? Ты уверена? – его лицо выражало растерянность.

— Я более чем уверена, - ее лицо, напротив, не выражало ни ужаса, ни смущения. Лишь усталую констатацию факта. – Нам нужно будет с ней поговорить!

— Ладно! Вечером поговорим! Может быть! – Иван отодвинул пустую чашку и встал. - Буду в десять, не раньше.

Он остановился в дверях. Обернулся.

— Ты... пойдешь туда сегодня?

Катя кивнула.

— Сколько их будет?

— Двое.

Иван немного помолчал.

— Хорошо. Тогда до вечера! – он чмокнул жену в подставленную щеку и вышел.

В прихожей он едва не столкнулся с Тасей, вынырнувшей из-за двери туалета всё с той же книгой в руках. Она посмотрела на отца внимательно, испытующе, будто собирала материал для некой тайной диссертации о взрослой жизни.

— Я поздно, если что. Мама тоже. Разберешься? — его голос звучал сейчас фальшиво.

— Конечно, пап. — Ее глаза, чистые и ясные, смотрели на него без тени смущения. Было в них что-то от жены. Какая-то внутренняя сила.

Иван машинально потянулся поцеловать дочь в лоб, и вдруг с болезненной остротой заметил, как пижама на ней с уже явно коротковатыми штанами обрисовывает вполне себе возбуждающий изгиб ее подросшего тела с явно торчащими вперед сосками оформляющейся груди.

Смутившись, Иван отвернулся и взял свой кожаный портфель.

Он уже почти выскользнул за дверь, когда ее голос остановил его, прозвучав как выстрел в спину:

— Пап, а мама сегодня встречается со своими любовниками?

Мир мгновенно сузился до щели в дверном проеме.

Иван обернулся, медленно, преодолевая сопротивление воздуха.

Тася смотрела на него с абсолютно невинным, почти ангельским выражением лица.

— У меня сегодня очень тяжелый день, — прохрипел он, не узнавая своего голоса. — Мы потом поговорим.

— Хорошо, — просто сказала она и повернулась, унося с собой и Бокаччо, и свой страшный, бездонный вопрос.

Иван вышел, притворил дверь и на мгновение прислонился к ней лбом, пытаясь осмыслить новую, чудовищную конфигурацию своей реальности. Тишина в квартире за дверью была теперь иного свойства — густой, зрелой и полной тайных смыслов.

...

Всю дорогу до клиники Иван не мог успокоиться, думал только о словах дочери.

...

Этот операционный день в клинике, как и все другие дни, начался с обхода.

А ровно в десять пошли плановые операции.

Анестезиолог Галя любовалась тем, как работает ее бывший любовник. Иван напоминал ей высокоточный, выверенный во всем механизм. Он ломал, резал, зашивал, ставил спицы и аппараты Илизарова с какой-то ювелирной точностью и без единой ошибки. Одно слово мастер.

В обед Ивана неожиданно вызвал к себе Александр Вениаминович, их директор и, по совместительству новоиспеченный муж Галины. Шеф, прикрыв дверь, принялся туманно намекать, что было бы неплохо, если бы Иван возобновил работу над докторской диссертацией. Иван сразу догадался, что про диссертацию директору наверняка нашептала заботливая Галина, которая после того, как вышла за шефа замуж, перестал приставать к Ивану от слова совсем, но всячески способствовала его профессиональному росту.

— Если я о тебе не позабочусь, никто о тебе не позаботится, шепнула она ему уже в ординаторской и потрогала за член. – Не думай, не скучаю, - быстро купировала она возможные вопросы с его стороны. – Просто хочу помочь гению. Да, кстати! В институте освободилось место доцента. Если есть желание преподавать, могу порекомендовать тебя туда.

— У тебя остались там связи?

— Они и не прерывались. Я иногда встречаюсь с заведующим кафедрой. У него жена редкая стерва. Не дает ему. И третирует постоянно.

Иван улыбнулся. Галя была по-прежнему сама собой.

Смена медленно подходила к концу.

Четыре плановых операции и четыре внеплановых. Закончив последнюю операцию уже глубоко под вечер, Иван принял, наконец, душ и засобирался домой.

...

Тихий щелчок замка нарушил тишину их квартиры. Иван, словно вор в собственном доме, крался по коридору, боясь разбудить дочь. «Только бы она спала. Только бы спала», стучало у него в голове.

Воздух был густым и спертым, пахло жутким одиночеством.

Он замер на пороге спальни. Осторожно приоткрыл дверь. Никого. Его взгляд упал на их большую кровать без покрывала, но с помятым одеялом. Вероятно, дочь ждала его, но сейчас ее тут не было.

Ему хотелось забыться.

Быстро раздевшись, Иван забрался в постель, которая еще хранила тепло молодого девичьего тела. Измученный ревностью и странным, томительным возбуждением, он никак не мог расслабиться. Он ворочался, пытаясь найти положение, в котором на него не давила тяжесть предстоящего объяснения с Тасей, которого он так боялся.

И вот, когда сознание уже начало уплывать, на тумбочке вдруг вздрогнул телефон. Ослепительный свет экрана разрезал тьму. Это было сообщение от Кати. Видео.

Сердце Ивана заколотилось в предвкушении кары и наслаждения. Он нажал «play».

Кадр был залит теплым, красновато-интимным светом. Катя... Его Катя стояла лицом к камере на четвереньках. Ее спина с торчащей кверху попой выгибалась в немом призыве. Она, не отрываясь, смотрела в объектив, прямо на мужа, пока ее губы скользили по огромному возбужденному члену с громадной ярко-розовой головкой.

Катя обсасывала этот чужой инструмент влажно, медленно, с наслаждением, от которого у Ивана вдруг перехватило дыхание. Сзади, в такт ее движениям, ее трахал второй участник, и от этих толчков ее грудь плясала, а упругие, знакомые до боли соски терлись о бедра лежащего под ней мужчины.

Катя отпустила член, блестящий от ее слюны, и приблизила к камере свое запыхавшееся, разгоряченное лицо. Глаза её были полны обещаний и нежности.

— Надеюсь, ты меня ждёшь, любимый?

От её хриплого низкого голоса по спине Ивана побежали мурашки.

Катя также медленно возвратилась к своему занятию. Но теперь это уже был не просто минет, а какая-то сладостная пытка. Она работала губами и языком, смакуя каждый сантиметр чужого члена, заглядывая через камеру мужу прямо в душу, пока тот мужчина под ней не начинает кончать.

Иван завороженно смотрел, как член любовника пульсирует во рту его жены. Как она, не моргнув, глотает всю его сперму, не отводя глаз в сторону. Сколько раз Иван видел эту картину и всё никак не мог к этому привыкнуть, испытывая каждый раз невероятную эйфорию. Кровь ударила ему в пах с новой силой, рискуя взорваться в его члене. То, что другого могло бы просто уничтожить, делало его невероятно счастливым. Но это была только половина видео. Что там дальше?

Внезапный шорох в коридоре вырвал его из транса. Он судорожно погасил экран, сердце бешено колотилось где-то в горле.

Босые шаги... Тася.

«Черт, только не сейчас...» — промелькнуло в голове, но было поздно. Шаги замерли у двери, скрипнула ручка.

— Пап? — в щель просунулось сонное личико дочери. — А мама когда придёт?

— Скоро, — его собственный голос прозвучал хрипло и странно. Он вспомнил, о чем они говорили с Тасей утром. — Ты почему не спишь?

— Мне холодно. Можно я полежу с тобой?

Он только собрался что-то ответить, но Тася не стала ждать. Она юркнула в комнату и скользнула к нему под одеяло. Ее тонкая пижама, прохладная от ночного воздуха прихожей, мгновенно согрелась от его голого тела.

Тася повернулась к нему спиной, и ее мягкая, упругая попа невольно прижалась к его животу. А он... он был все еще возбужден до боли, до помутнения рассудка от увиденного только что. Его твердый, непокорный член уперся в шелковистую ткань ее пижамы где-то в районе нежной ложбинки между ягодиц. Он попытался как-то отодвинуться, но Тася задержала его движение, создав еще более откровенное, стыдное трение. Он замер, боясь дышать.

Они пролежали так несколько минут, привыкая к новым для обоих ощущениям.

— А мама у любовника? — ее вопрос прозвучал так же естественно, как если бы она спросила про прогноз погоды.

Привычный мир рухнул. И от этого падения у Ивана закружилась голова. Что скрывать, если дочь уже знает? Знает и, кажется, принимает эти правила их извращенной игры.

— Да...! — это было не просто признание. Это был выдох, стон, полный стыда и странного облегчения.

Тася вдруг повернулась к нему и прижалась всем телом. Теперь его член касался ее упругого живота.

— Ты любишь маму? — ее шепот был так близко, что губами она почти касалась его лица.

Сколько раз он обнимал дочь, целовал ее в губы. Но сейчас он чувствовал совсем другое.

— Люблю... — прошептал он, и в этом признании была вся его боль и вся его порочность. Он чувствовал, как рушится последняя стена, как тает запрет. Дышать стало нечем. Но было так сладко.

— И тебе нравится, когда она с другими? — на этот раз в ее голосе прозвучал не детский интерес, а что-то иное, знающее и дразнящее.

Иван закрыл глаза. Он чувствовал каждой клеточкой себя ее молодое тепло, ее запах, смешивающийся с ароматом Катиных духов на подушке, упругость ее тела, прижатого к его члену.

Мир сузился до точки невозврата, до этого сладкого, запретного края.

— Да... — выдохнул он, и это слово, наконец, развязало ему руки. Он не отодвинулся. Он позволил себе ощутить всю полноту этого греховного контакта, и волна жгучего, всепоглощающего облегчения накрыла его с головой. Дороги назад не было. И он уже не хотел ничего искать.

Больше Тася ничего спрашивать не стала. Тягучее молчание, густое и сладкое, как мед, стало их единственным диалогом. Они просто лежали, и Иван, затаив дыхание, ловил каждый шорох, гадая, спит ли она.

Ответ пришел сам собой.

Когда в прихожей щелкнул ключ, Тася сорвалась с кровати и юркнула за дверь, словно ждала этого сигнала. До Ивана донесся приглушенный шепот — обрывистый, на грани слышимости. Слова не складывались в смыслы, но в их шипящей интимности крылось обещание чего-то неотвратимого.

Иван вскочил. Он едва успел накинуть на голое тело халат, как дверь медленно отворилась. Напряжение и предвкушение чего-то невероятного повисло в спальне.

В проеме стояли они. Катя и Тася. Словно две ипостаси одного желания. Жена смотрела на мужа влажным, томным взглядом, полным немого приказа.

«Неужели сейчас будет тот самый разговор?» — пронеслось в голове у Ивана. Вот её способ «обсудить» всё с дочерью?

Всё напоминало затишье перед бурей. Гробовую тишину момента нарушало лишь размеренное тиканье часов, отсчитывающих секунды до неизбежного.

Катя, не отрываясь от Ивана взглядом, молча кивнула дочери в сторону их супружеского ложа.

Тася, послушная и стремительная, взлетела на кровать и уселась, поджав ноги, как в первом ряду в театре, будто сейчас начнется главное представление её жизни.

Дождавшись, пока дочь усядется, Катя переступила порог.

Иван попытался что-то вымолвить, но она лишь приложила палец к своим влажным губам, заставляя его проглотить вопрос. Её молчание было красноречивее любых слов.

Она прошла мимо застывшего в немом ожидании мужа, двигаясь с томной, ленивой грацией кошки, сытой и довольной. Её волосы пахли ветром и чем-то неуловимо чужим. Короткое черное платье сидело на ней с вызывающей небрежностью, будто кто-то спешно одевал её в темноте чужого подъезда.

В нос Ивану ударил пьянящий коктейль запахов: красное вино, незнакомый мужской парфюм и пряный, знакомый до дрожи аромат её возбуждения, смешанный с запахами её и чужого пота. Этот запах был воплощением её измены, и он сводил его с ума.

Она молча швырнула сумочку на стул и, игнорируя его, прошла к окну, оставляя за собой шлейф развратного обещания. Иван, как загипнотизированный, поплелся следом.

Катя спиной к нему задернула шторы, погрузив комнату в полумрак. Лишь одна узкая полоса света падала на Тасю, освещая её завороженное лицо.

С театральной медлительностью Катя провела ладонями по своим бедрам, будто вспоминая, как еще час назад эти бедра ласкали крепкие руки ее любовников. Затем она обернулась. Её взгляд, тяжелый и мутный от желания, пронзил Ивана насквозь.

Он сделал шаг вперед, посмотрел на Тасю, застывшую на краю кровати, и, не в силах совладать с собой, протянул вперед руки к молнии на платье жены.

Ткань расстегнулась, обнажая ее спину — гладкую, без лямок лифчика, со следами свежих засосов. Маленькое черное платье соскользнуло на пол, открыв взгляду её стройные ноги в чулках, подтянутых к самому поясу. Нижнего белья под ним не было.

Катя повернулась к мужу с вызовом, демонстрируя всю карту своих утех: грудь, отмеченную укусами, влажную щель между ног, тёмные ореолы с набухшими, требовательными сосками.

Не проронив ни слова, Иван, не помня себя, рухнул перед женой на колени. Его дрожащие руки обхватили её щиколотки, а губы прильнули к горячей коже, впивая смесь запахов улицы, чужих духов, её сока и чужого семени.

— Я люблю тебя, — прохрипел он, целуя её икры и поднимаясь всё выше, к источнику этого порочного аромата.

Катя запрокинула голову, вцепилась пальцами в его волосы. Её взгляд скользнул по Тасе, по её широко раскрытым, горящим в полутьме глазам, и она сильнее прижала лицо мужа к своей промежности, прямо к этой распахнутой, влажной плоти.

Его язык жадно обвил её воспаленный от чужих членов клитор.

— Да, вот так, мой хороший... — прошептала она, и в шёпоте слышался стон. — Чувствуешь, как они меня ласкали там? Чувствуешь, как я истекала от их толстых членов?

— Папа... лижет маму... там, где были эти дяди? — тихо, но внятно прошептала Тася, не отрывая от них взгляда.

Иван изо всех сил старался не смотреть на дочь. Он падал в этот омут, боясь своими взглядами спугнуть Тасю.

Катя оттолкнула Ивана, взобралась на кровать и легла на спину, бесстыже раздвинув ноги. Её киска, припухшая от недавних вторжений, сияла влагой, как спелый, готовый к употреблению плод. Мясистые, отечные половые губы разъехались в стороны, обнажая ярко-розовое нутро, пахнущее грехом.

Иван, ведомый животным инстинктом, приник к этому пиршеству. Его язык, жадный и послушный, принялся вылизывать каждую складку, каждый миллиметр её развратной плоти, вгрызаясь в неё, высасывая все крупицы, все следы чужого удовольствия.

Катя застонала в ответ, её пальцы впились в его плечи, а бёдра прижались к лицу, требуя большего, отдаваясь ему целиком — вместе с памятью о чужих членах внутри себя.

— Папа вылизывает из мамы всех тех дядь, — снова прозвучал тихий, лишенный стыда голосок Таси. — Он хочет их попробовать на вкус.

Тася наблюдала с кровати широкими, ясными глазами. В них не было пошлого любопытства — лишь глубокая, доверчивая погружённость в таинство, которое ей открывали. Её рука сама собой опустилась на внутреннюю сторону бедра. Движение было робким, инстинктивным, рожденным созерцанием чужого наслаждения.

Катя протянула руку и ладонью обрисовала выпуклость груди дочери через пижаму. Иван, не отрываясь от жены, тоже ласково коснулся ноги Таси, давая ей понять, что она — часть этого момента, что её присутствие желанно и сейчас уже никого не смущает. Его прикосновение было тёплым и одобряющим.

— Мама, тебе приятно? — тихо спросила Тася, её пальцы замерли на мгновение.

— Очень, детка, — выдохнула Катя, подаваясь бёдрами навстречу губам мужа. — Папа доставляет маме огромную радость. Ты тоже можешь трогать себя, если хочешь. Это приятно. Это правильно. Не бойся.

Словно получив официальное разрешение, Тася запустила пальцы под резинку штанишек. Теперь она уверенно и нежно гладила свой едва пухлый бугорок писи всей ладошкой, чувствуя странное, щекочущее тепло в самом низу живота. Она видела, как Иван сбросил халат. Его член, твёрдый и грозный, был влажен от собственных выделений. Но вид его уже не пугал Тасю. «Красивый», — мелькнуло у неё в голове. Не такой уж и огромный, как у актеров в порно, но сильный, настоящий.

Иван снова погрузился лицом в Катю. Его ласки стали целеустремленнее, настойчивее. Он перевернул жену на живот, раздвинул её ягодицы и приник губами к тёмному, упругому анусу, вылизывая его, заставляя Катю взвыть от неожиданного наслаждения.

— О, Господи! Да! — её стон был длинным и счастливым.

Тася смотрела на всё, завороженная этим зрелищем. Её пальцы в штанишках, неумелые и робкие, сами нашли пока еще крошечный, спрятанный в складках ее молодой писи камешек клитора и осторожно поводили по нему. По телу побежали тёплые, колкие мурашки.

Катя медленно перевернулась, встала на колени перед Иваном и взяла его пульсирующий член в свои губы. Она облизала головку, слизала каплю выступившей смазки и принялась нежно, но жадно сосать член мужа, погружая его в горячую глубину своего рта.

— Мама... сосёт папе... — прошептала Тася, и её пальцы под пижамой задвигались быстрее, в такт маминым движениям.

— Я... скоро... — простонал Иван.

Катя не отстранилась. И Тася, видя это, почувствовала, как внутри её тоже загорается и нарастает тёплая, пульсирующая волна. Она прикрыла глаза.

Иван кончал жене в рот. Его член судорожно дергался, изливая потоки спермы. Катя проглотила всё, не проронив ни капли, а потом, поцеловав смягчающийся ствол, нависла над мужем и впилась в его губы долгим, страстным поцелуем, делясь с ним его же вкусом. Оба, наконец, посмотрели на Тасю и улыбнулись.

Удовлетворенная, но ненасытная, Катя отползла и снова легла на спину, раскинув ноги.

— Хочу чувствовать тебя внутри, — её голос был хриплым от желания.

Иван, сам удивляясь своей неиссякаемой силе, мягко вошёл в её размякшую, готовую плоть. Они двигались в унисон, медленно, глубоко.

Тася открыла глаза. Её пальчик не останавливался. Она видела, как сливаются тела родителей. Она видела это и раньше, когда подсматривала за ними. Но сейчас, слыша их шёпот, её всю наполняло тёплым, смутным чувством собственной причастности. И ее жутко тянуло к ним. Туда, в этот омут разврата.

Внезапно Иван вздрогнул — к его спине прижалось горячее, маленькое тело. Тася прильнула к нему сзади, обвила ногами, положила голову на спину и лежала так, пока он трахал её мать. Она хотела быть частью этого.

— Я люблю вас... — прохрипел Иван, и это «вас» относилось уже к ним обеим.

Катя вдруг закричала — тихо, счастливо, безумно. Её тело затряслось в мощнейшем оргазме, волны которого бились об Ивана.

Тася почувствовала, как и у неё внутри всё сжалось в коротком, сладком спазме. Она тихо ахнула, и по её внутренностям разлилось тепло, а пижама между ног стала мокрой. От её влаги на спине у Ивана стало сыро, и он, с стоном обречённого, кончил вслед за дочерью.

Они замерли, сплетенные втроем, в тишине, нарушаемой лишь их тяжёлым дыханием.

Наконец, Тася сползла с отца, стыдливо прикрывая рукой мокрое пятно на пижаме.

Они лежали втроем. Родители смотрели на дочь с бесконечной нежностью и странной гордостью.

Тася сначала поцеловала в щёку маму, потом, неловко, — папу.

— Вы такие красивые, — прошептала она. — Мне так было приятно на вас смотреть. Я вас очень люблю.

Иван накрыл всех одеялом. Он впервые за ночь смог, наконец, осознать масштаб произошедшего. «Вот и поговорили», — промелькнуло у него в голове. Был ли это план Кати или спонтанная вспышка, он не знал и, пожалуй, уже не хотел знать. Он был счастлив.

Вскоре дыхание Таси стало ровным и спокойным. Она уснула под мерный стук их сердец, приходящих в норму. В полной безопасности, в атмосфере безусловной любви, только что открыв новую, сладкую грань своего тела.

Через полчаса спали уже все трое.

...

Тёплые интимные вечера стали для них не просто нормой, а наркотическим ритуалом, сладкой ломкой, которую они испытывали друг по другу. Почти каждый вечер, когда Кате было можно, был посвящен тому, чтобы исследовать друг друга заново, уже не сквозь призму родительских ролей, а как любовники, открывающие новые грани своего желания.

Тася расцветала на глазах. Ее невинная любознательность сменилась жгучим, осознанным голодом. Она больше не просто наблюдала — она жаждала. Ее тело отвечало на откровения матери тихим трепетом и влажным теплом между ног. Она чувствовала себя не только хранительницей их секрета, но и соучастницей, посвященной в самую сокровенную плоть любви своих родителей. Эта связь опьяняла и делала ее невероятно сильной.

Если Иван оставался на ночное дежурство, Тася ждала маму одна, сидя на диване в гостиной. Ее тело было напряжено в сладостном предвкушении, а пальцы бессознательно гладили себя, представляя, как бы это делал папа.

Катя входила, принося с собой запах ночи, дорогого парфюма и чужих мужских ласк. Она быстро смывала с себя следы вечера под струями душа, но не могла смыть то возбужденное сияние, что исходило от ее тела. Она пила чай, приготовленный дочкой, и ее взгляд уже затуманивался возвращением к только что пережитым ощущениям.

Потом они ложились в кровать, и их тела, разделенные лишь тонкой тканью пижам, притягивались друг к другу, как магниты.

Катя начинала рассказывать, а ее рука ложилась на живот дочери, чувствуя, как под ним всё сжимается от волнения.

— Мама сегодня была очень красивой, — тихо шептала Катя. Ее губы почти касались уха Таси. — На мне было красное платье... такое узкое, что оно впивалось в каждую мою складку, облегало мои бёдра так плотно, что я чувствовала, как ткань трется о мою киску при каждом шаге. И все смотрели на меня... И все меня хотели.

Тася замирала. Её собственное дыхание сбивалось, представляя эту картину.

— И я никогда не надеваю трусики на свидание, — продолжала Катя, ее пальцы скользнули ниже, лаская низ живота Таси через ткань.

— Почему? — выдохнула Тася, ее голос был хриплым.

— Потому что их все равно придется снимать. А еще потому, что я знаю: в любой момент чья-то рука может проникнуть ко мне под юбку и обнаружить там... ничего. Только меня. Мокрую и готовую к ним.

Тася сглотнула комок в горле, по ее телу пробежала волна жара. Она мечтала однажды быть такой же смелой, такой же желанной, как мама. И чтобы мужчины трогали ее там внизу и хотели.

— А потом... потом мы поехали в гости к дяде Тимуру, — голос Кати стал низким, бархатным, она вся ушла в воспоминания. — Он был не один. С ним был его друг... молодой пианист со взглядом хищника. И я сразу представила, как они оба будут внутри меня... А у Тимура... ты знаешь, какой он мощный, твердый. Катина рука непроизвольно сжалась на бедре дочери. Она слабо застонала.

— Он поставил меня на колени перед диваном... а этот, молодой, встал сзади. Он вошел в меня так глубоко, что я закричала... а Тимур в это время взял меня за волосы и направил свой член мне в рот. Они двигались в унисон, заполняя меня всю! – Катя сделала паузу. -. .. меня разрывало на части от этого двойного проникновения, я была их развратной безвольной куклой, и мне это безумно нравилось. Я чувствовала каждую их жилку, каждый толчок. Они пропитали меня насквозь своими соками...

Катино собственное дыхание стало частым и прерывистым, ее бедра совершали едва заметные поступательные движения. Тася видела, как на шее матери пульсирует жила, и жадно впитывала каждую деталь, ее рука инстинктивно потянулась к маминой груди.

Катя вздрогнула он ее прикосновения, но не отстранилась. Ей было приятно.

— Они кончали в тебя? — прошептала Тася, копируя папину интонацию. Ее голос дрожал от возбуждения, а внутри всё ныло и пульсировало.

Катя засмеялась. Счастливо. Блаженно-развратно.

— Ну, конечно, лапочка. Мне сегодня можно. Сначала кончил тот, что сзади... пианист... залил мою киску таким горячим потоком, что я подумала, взорвусь... А потом Тимур... он кончил мне в рот. Он заставил меня проглотить всё до капли. А ты знаешь, какой у него вкус?

Тася, не мигая, покачала головой, ее губы были приоткрыты.

— Сладковатый, — выдохнула Катя, и ее глаза дико блестели в полумраке. — И густой, как мед. А потом мы ещё долго лежали, и они гладили моё тело... всё такое размякшее, чувственное, всё еще вздрагивающее... Их руки скользили по моей коже, и я снова хотела их... снова и снова...

Внезапно Тася подалась вперед и поцеловала маму прямо в губы, будто желая почувствовать на вкус этого Тимура. Катя ответила на поцелуй дочери. Тася положила голову маме на грудь, не убирая рук.

— А дальше? - тихо прошептала она.

Они еще долго так шептались, смакуя самые интимные подробности, пока Катя совсем не выдохлась и замолчала.

Тася лежала рядом с мамой, слушая ее ровное дыхание. Ее тело было огнем, влажное белье невыносимо мешало. Она мечтала не просто быть принятой в круг — она мечтала однажды оказаться на месте матери. Почувствовать на себе вес отца, его властные руки, его губы на своей шее. Узнать вкус его страсти. Стать для них не только дочерью, но и женщиной, которая может дарить и принимать невыразимое наслаждение. Эта мысль сводила её с ума, пугала и манила одновременно, и от этого счастье её было острым, почти болезненным.

Продолжение следует.

© AshTray, 2025