Моя семья — это я, Максим и моя мама, Светлана, 43 года. Мы жили вдвоём в маленькой двухкомнатной квартире на окраине города, где запах сырости смешивался с ароматом маминых домашних котлет. Отец ушёл, когда мне было около 5 лет, не выдержав бытовухи и оставил нас без своей поддержки. Он обвинял маму в том, что она перестала ухаживать за собой, называл её «расплывшейся» и «неинтересной», жалуясь, что она уделяет ему мало внимания, вечно занятая мной и домашними делами. Он говорил, что ему нужна женщина, которая будет «готова на все ради него» и его желания будут в приоритете, а не ребёнка, отнимающего всё её время. В итоге он ушёл к молодой коллеге, которая была свободна от семейных забот и соответствовала его представлениям о красоте. Мама осталась с маленьким ребенком, без образования и с кучей долгов. Я видел, как она плакала по ночам, думая, что я сплю, но ради меня она собралась, решив, что я вырасту в достатке и любви, несмотря ни на что.

Мама была женщиной, излучающей тепло и силу. Свои длинные, слегка вьющиеся русые волосы, доходившие до плеч, она собирала в высокий пучок или заплетала в косу во время работы, чтобы не мешали, но дома распускала, и они струились, мягко обрамляя лицо. Её серо-зелёные глаза искрились добротой и теплом, но в них часто проскальзывала усталость от бесконечных рабочих дней и забот обо мне. Пухлые губы, чуть тронутые розовой помадой, делали её улыбку мягкой и притягательной, а лёгкие морщинки в уголках глаз добавляли ей шарма, говоря о годах борьбы и любви. Её фигура была тем, что приковывало взгляды: огромная грудь слегка колыхалась при каждом движении, казалась почти нереальной — тяжёлая, слегка обвисшая, с большими ореолами, проступавшими под тонкими футболками, особенно когда она потела. Талия, хоть и не была осиной, оставалась выраженной, с мягким животиком, который слегка дрожал при наклонах. Её попа была настоящим произведением искусства: два больших, округлых полушария, которые двигались ритмично при ходьбе, особенно в обтягивающих чёрных лосинах, которые она носила на работу. Иногда из-под лосин выглядывала полоска кружевных трусиков — белых или чёрных, с тонкой вышивкой, что добавляло её образу невольной соблазнительности. Несмотря на небольшую полноту, мама двигалась с природной грацией, и её женственность была очень естественной.

Я, подросток с вихрастыми тёмными волосами и худощавой фигурой, был обычным школьником, любившим книги и видеоигры. Мама была для меня всем: она готовила мои любимые сырники, помогала с уроками, даже когда сама валилась с ног от усталости, и всегда находила время выслушать, если я хотел поделиться чем-то. Я видел, как она жертвовала собой ради меня, и это вызывало во мне смесь благодарности и вины. Её сила и забота делали её моим героем, но в последние годы я начал замечать в ней не только маму, но и женщину — её пышные формы, мягкую улыбку, движения, которые были полны жизни. Эти мысли смущали меня, и я старался гнать их прочь, но они возвращались, особенно когда я видел, как другие мужчины смотрят на неё, что вызывало во мне ревность.

Без образования и с маленьким ребёнком на руках мама не могла претендовать на офисную работу или что-то престижное. После ухода отца она перепробовала несколько подработок: продавала косметику, работала няней, но этого не хватало. В итоге она устроилась в небольшую клининговую компанию, обслуживавшую частных клиентов и офисы. Это был её единственный шанс обеспечить нам стабильный доход. Работа началась сразу: она прошла короткое обучение, где её научили обращаться с профессиональной химией, пылесосами, пароочистителями и швабрами с отжимом. Ей выдали униформу — чёрные лосины и футболку с логотипом компании, но они были тесноваты, подчёркивая её формы, что вызывало у неё лёгкое смущение. Её день начинался в 6 утра: она вставала, готовила мне завтрак — обычно яичницу или овсянку, собирала большую сумку с моющими средствами, тряпками, губками, перчатками, щётками и маленьким портативным пылесосом, а затем ехала к клиентам на автобусе, потому что машины у нас не было. Иногда я помогал ей нести сумку до остановки, чувствуя, как она тяжёлая, и удивляясь, как мама справляется с этим каждый день.

Работа была физически изматывающей. Мама возвращалась домой с красными, потрескавшимися руками, несмотря на перчатки, и жаловалась на боль в пояснице от постоянных наклонов и подъёмов тяжестей. Она рассказывала, как ей приходилось отчищать застарелый жир с кухонных плит, драить унитазы, которые не мылись годами, или вычищать плесень из углов ванных комнат. Химия оставляла едкий запах на её коже, и она часто принимала душ сразу по приходу домой, чтобы избавиться от него. В выходные, когда заказов было больше, она могла убирать по три-четыре квартиры за день, возвращаясь к 8–9 вечера совершенно измотанной. Иногда я видел, как она потирает плечи или разминает спину, сидя на диване, но она всегда находила силы улыбнуться и спросить, сделал ли я уроки или что нового в школе. Её выносливость поражала меня, но я знал, что она делает это ради меня, и это заставляло меня чувствовать себя виноватым за то, что не могу ей помочь.

Зачастую мама была вынуждена брать меня с собой на работу, так как оставить меня было не с кем. Она работала с разными клиентами: одинокими женщинами, семьями с детьми, холостяками, пожилыми парами. Некоторые мужчины пытались к ней подкатывать, видя в ней не только уборщицу, но и привлекательную женщину с выдающимися формами. Один клиент, 40-летний бизнесмен с дорогой машиной и золотыми часами, постоянно предлагал ей кофе и пытался задержать разговорами о своей «сложной жизни». Он подмигивал, называл её «красоткой» и однажды даже предложил подвезти домой. Мама узнала, что он женат, и резко оборвала его попытки:

— Мне не нужны женатые мужчины, — сказала она ему холодно при очередной его попытки уговорить маму на кофе. — Давайте я просто буду делать свою работу, а свои ухаживания оставьте для вашей жены.

Другой клиент, молодой парень лет 30, звал её на свидание, хвастаясь своей квартирой в новостройке. Но его дом был завален мусором: пустые бутылки, окурки, грязная одежда на полу. Уборка занимала шесть часов, и мама, вымотанная, отказалась:

— Если у человека дома свинарник, о каком уважении речь? — сказала она мне позже. — Пусть сначала порядок наведёт, а потом о свиданиях думает.

Мама говорила, что не хочет связываться с мужчинами, которые либо не уважают её работу, либо не могут предложить ничего серьёзного.

Два года назад, когда я перешел в 5 класс, коллега мамы по клинингу - женщина лет 65, с которой мама была в очень хороших отношениях, решила уволиться и отдала маме одного из своих постоянных клиентов со словами:

— Свет, это хороший мужчина, убираться у него не сложно и платит стабильно, уборку он заказывает раз в неделю по субботам, я ему тебя порекомендовала, постарайся не подвести меня.

В то субботнее утро, когда нужно было ехать к этому клиенту, мама была взволнована, проверяла сумку с моющими средствами, поправляла волосы, собранные в пучок. Она надела чёрные лосины и серую футболку с логотипом компании, которые подчёркивали её пышные формы. Я видел, как она нервно теребит ремешок сумки, пока мы ехали в автобусе к его дому в центре города.

Дверь нам открыл дверь мужчина лет 50-ти в белой облегающей футболке и тёмно-синих джинсах. Высокий, около 185 см, с подтянутым телом. Его короткие тёмные волосы с лёгкой сединой на висках добавляли мужественности, а лёгкая щетина на лице и обаятельная улыбка сразу произвели впечатление. Его взгляд скользнул по маме, задержавшись на её фигуре, но он быстро взял себя в руки и протянул руку:

— Здравствуйте, Светлана? — спросил он, его голос был низким и тёплым. — Я Виктор, очень рад познакомиться.

— Да, Светлана, — ответила мама, слегка покраснев, пожимая его руку. — А это мой сын, Паша. Надеюсь, он не помешает, мне не с кем его оставить.

Виктор посмотрел на меня, его глаза слегка прищурились, как будто он оценивал ситуацию, и улыбнулся:

— Никак не помешает. Паша, располагайся в гостиной, там телевизор, включай, что хочешь. Чувствуй себя как дома.

Я кивнул и прошёл в гостиную, устроившись на кожаном диване с книгой. Его двухкомнатная квартира была стильной и ухоженной: просторная гостиная с большим кожаным диваном тёмно-коричневого цвета, стеклянным журнальным столиком и 65-дюймовым телевизором на стене, кухня с мраморной столешницей и барной стойкой, спальня с широкой кроватью, застеленной тёмно-синим покрывалом, и шкафом с зеркальными дверцами, ванная с белой плиткой, чёрными вставками, просторной душевой кабиной и большим зеркалом над раковиной. В отличие от других клиентов, у Виктора было чисто, но он настаивал на уборке.

Виктор провёл маму по квартире, объясняя, что нужно сделать:

— Ничего сложного, Света, — сказал он, его голос был дружелюбным, но с лёгкой игривостью. — Протереть пыль, помыть полы, почистить кухню и ванную. Если что-то понадобится, я дома, не стесняйтесь.

— Спасибо, я быстро справлюсь, — ответила мама, но я заметил, что она смущена его вниманием.

— Не торопитесь, — сказал Виктор, улыбаясь шире. — У меня весь день свободен. Хотите кофе перед началом? У меня отличная кофеварка.

— Ой, нет, спасибо, я лучше сразу начну, — отказалась мама, её щеки порозовели. — Я привыкла сразу в дело.

— Понимаю, — кивнул Виктор, но его взгляд задержался на вырезе её футболки. — Ну, если передумаете, кофеварка на кухне.

Мама начала с кухни, протирая мраморную столешницу до блеска, её грудь колыхалась, когда она тянулась к дальним углам. Она помыла несколько тарелок в раковине, хотя их было немного, и вычистила плиту, хотя та выглядела почти нетронутой. Виктор сидел в гостиной, якобы работая за ноутбуком, но я видел, как он украдкой наблюдал за ней, его глаза следили за каждым её движением. Когда мама перешла в гостиную, она пылесосила ковер, наклоняясь под диваном, её фигура двигалась ритмично, а пот проступал на футболке. Виктор подошёл, якобы чтобы помочь:

— Света, вам не тяжело? Может, я диван отодвину? — спросил он, его голос был заботливым.

— Нет, спасибо, я справлюсь, — ответила мама, вытирая пот со лба. — Не привыкла, чтобы за меня мебель двигали.

— Ну, вы прямо танк, — засмеялся Виктор, его взгляд скользнул по её огромной груди, которая от пота начала немного просвечивать сквозь футболку. — В хорошем смысле, конечно. Такая энергия!

Мама улыбнулась, поправляя волосы:

— Танк — это сильно сказано. Просто привыкла всё сама.

— А выглядите при этом очень хорошо, — добавил Виктор, наклоняясь чуть ближе. — Серьезно, Света, не каждая так может.

— Ой, перестаньте, — отмахнулась мама, но её щеки порозовели. — Я вся потная и в грязи, а вы говорите хорошо выгляжу.

Уборка заняла около трёх часов. Мама старалась: вымыла полы до блеска, протерла все поверхности, даже почистила духовку, хотя Виктор сказал, что это необязательно. Когда она закончила, Виктор вручил ей деньги, добавив щедрые чаевые:

— Света, вы просто находка, — сказал он, задержав её руку, когда отдавал деньги, чуть дольше, чем нужно. — Давайте договоримся, чтобы вы приходили каждую субботу? Мне нужна такая... ответственная женщина.

Мама засмеялась, уловив его игривый тон:

— Хорошо, Виктор, я согласна. Спасибо за доверие.

— Это вам спасибо, — ответил он, улыбаясь. — Буду ждать вас на следующей неделе.

По дороге домой после уборки у Виктора мама была в приподнятом настроении, напевала что-то под нос. Я решил спросить:

— Мам, тебе понравилось у Виктора убираться?

Она посмотрела на меня, улыбнулась:

— Ага, Паш, понравилось. Квартира у него чистая, не то что у некоторых, где горы мусора. И он вежливый, не придирается, как другие клиенты.

— Он как-то странно на тебя смотрел, — сказал я, пытаясь понять, заметила ли она его интерес.

Мама слегка покраснела, но сделала вид, что не поняла:

— Да ладно тебе, странно. Просто человек общительный. Ты бы лучше уроки делал пока я убираюсь, а не за взрослыми следил.

— Я не слежу, — возразил я, чувствуя неловкость. — Просто... ну, он всё время рядом с тобой крутился.

— Паш, он дома был, куда ему деваться? — ответила мама, но её голос был чуть мягче, чем обычно. — Главное, платит хорошо, а это нам сейчас важно.

В тот вечер дома, пока мама готовила ужин — картошку с курицей, я снова завёл разговор:

— Мам, а тебе не тяжело каждый день так убираться? Может, другую работу поискать?

Она обернулась, вытирая руки о фартук, и посмотрела на меня с тёплой улыбкой:

— Тяжело, сынок, конечно. Руки болят, спина ноет, но что делать? Нам с тобой надо жить, учиться тебе надо. А другая работа... Куда я без образования? В клининге хоть деньги платят сразу.

— Но ты же так устаёшь, — сказал я, чувствуя вину за то, что она работает ради меня.

— Устаю, но я справлюсь, — ответила она, подходя и обнимая меня. Её огромная грудь прижалась ко мне, и я почувствовал, как моё лицо покраснело. — Главное, чтобы ты рос нормальным человеком, Паш. А я всё потерплю.

— Ты самая лучшая, — пробормотал я, уткнувшись в её плечо.

— И ты у меня лучший, — сказала она, целуя меня в лоб. — А теперь иди уроки делай, а то я за себя не ручаюсь.

После того как Виктор стал постоянным клиентом и мы съездили к нему пару раз, я начал замечать, что Виктор начинает потихоньку флиртовать с мамой.

Флирт Виктора начался с невинных комплиментов, которые с каждой неделей становились смелее. Через пару недель после первой уборки он сказал:

— Света, ты сегодня прямо сияешь, — заметил он, когда мама вошла с ведром и шваброй. — Как ты умудряешься так выглядеть после целого дня работы?

Мама покраснела, поправляя пучок:

— Виктор, хватит заливать. Я вся в пыли, а ты про сияние.

— Я серьезно, — ответил он, придвигаясь ближе, его глаза искрились. — Ты будто светишься. Не устаёшь никогда?

— Устаю, ещё как, — засмеялась мама, вытирая пот со лба. — Но что делать, жизнь такая.

— Ну, с такой энергией не удивительно, что моя квартира блестит после твоей уборки, повезет же тому кто сможет завоевать твое сердце — сказал Виктор, его взгляд скользнул по её фигуре.

Мама фыркнула, но её щёки порозовели:

— Ох, скажешь тоже, — сказала она, улыбнувшись. — Кому я нужна, старая, толстая уборщица.

— Света, какая вы старая, я бы не дал вам и 30-ти, а фигура у вас вообще просто глаз не оторвать, — сказал он, его голос стал ниже.

Мама засмеялась, поправляя футболку, которая была мокрая от пота, слегка натягивая её, при этом мамина огромная грудь стала почти просвечивать сквозь футболку:

— Хватит шутить, Виктор.

— Я серьезно, — сказал Виктор, подходя ближе и уставившись на мамины сиськи. — Ты выглядишь... ошеломляюще. Все мужики за тобой, наверное, оборачиваются.

— Ой, никто не оборачивается, — ответила мама, заметив взгляд Виктора, она скрестила руки на груди, прикрывая их, однако её тон был игривым. — Я всё время либо с Пашей, либо на работе.

— Ну, я точно оборачиваюсь, — сказал Виктор, его голос стал почти шёпотом. — Не могу отвести глаз.

Мама смутилась, но ответила с улыбкой:

— Ну, смотри, пока глаза не вывалились.

C тех пор убираясь у Виктора, мама стала вести себя у него иначе, чем у других. Её движения стали более... нарочитыми, как будто она знала, что он наблюдает, и подыгрывала его вниманию. Она часто наклонялась, чтобы протереть пятна под шкафами, выставляя попу так, чтобы Виктор, сидящий в гостиной, мог её видеть. Её лосины обтягивали округлые полушария, и я видел, как она иногда бросала взгляд через плечо, проверяя, смотрит ли он. Если он был в комнате, она могла нарочно встать на четвереньки, якобы вычищая труднодоступное место, и двигаться медленно, чтобы её попа покачивалась находясь в его поле зрения.

Когда Виктор был рядом, она старалась выбрать угол так, чтобы её задница была направлена в его сторону, и мыла пол энергичными движениями, отчего её попа ритмично двигалась. Я заметил, как однажды она протирала пыль с высоких полок, встав на цыпочки, и вместо обычной тряпки использовала длинную швабру, чтобы её фигура вытягивалась, а футболка облепила её тело, подчёркивая пышную грудь. Её движения были почти театральными: она протирала полки так энергично, что её огромная грудь тряслась, чуть не выскакивая из тесной футболки, а ореолы со стоячими крупными сосками проступали через ткань. Она бросала на Виктора короткие взгляды, как будто проверяя его реакцию, и её губы слегка улыбалась, когда она видела его заинтересованный взгляд.

В спальне, меняя постельное бельё, она расправляла простыни с такой силой, что её грудь подпрыгивала, а когда она наклонялась, чтобы заправить углы, её попа снова оказывалась на виду. Если Виктор заходил в комнату, она могла нарочно задержаться в этой позе, поправляя подушки или протирая изголовье кровати, её движения были медленными и плавными. В ванной она драила плитку, стоя на коленях, но теперь её движения были более акцентированными: она выгибалась, чтобы её попа высоко поднималась, а когда протирала зеркало, она делала это с такой энергией, что её грудь раскачивалась, почти касаясь стекла.

Мама старалась скрывать свои заигрывания с Виктором от меня, но я их все равно замечал. Она как будто наслаждалась вниманием Виктора, и её движения были рассчитаны на то, чтобы поддразнить его. Она знала, что он подглядывает за ней, и это, казалось, придавало ей уверенности. Виктор, в свою очередь, не скрывал интереса: он часто вставал, чтобы «проверить», как идёт уборка. Я видел, как его глаза следят за ней, особенно когда она наклонялась или энергично протирала пыль, и его улыбка становилась шире.

Через пару месяцев флирта Виктор начал касаться мамы: поправлял волосы, касался талии, помогая нести пылесос. Однажды, когда она стояла за кухонным столом, протирая столешницу с такой силой, что её грудь едва не выпрыгивала из футболки, он подошёл сзади:

— Света, ты когда-нибудь отдыхаешь? — сказал он, его рука слегка коснулась её плеча. — Может, я тебя на ужин приглашу? У меня есть отличный итальянский ресторан на примете.

— Виктор, ты же знаешь, я всё время с Пашей, — ответила мама, обернувшись и улыбнувшись. Её грудь слегка прижалась к нему, когда она повернулась. — Куда мне на ужины?

— Паша уже взрослый парень, — сказал он, придвинувшись ближе, его рука задержалась на её талии. — Не будет же он против, если мама немного расслабится?

— Может, и не будет, — ответила мама, улыбнулась. — Но дай мне сперва с уборкой разобраться.

— А я и не тороплю, — сказал Виктор, его голос стал мягче. — Но подумай, Света. Ты заслуживаешь отдыха... и внимания. Такая женщина, как ты, должна быть королевой.

Мама рассмеялась, её глаза заблестели:

— Ох, Виктор, ты прямо мастер комплиментов. Небось, всем так говоришь?

— Только тебе, — ответил он, глядя ей в глаза. — Ты особенная, Света. С первой встречи глаз не могу отвести.

Мама покраснела, но её улыбка стала теплее:

— Ну, спасибо. Приятно слышать, что хоть кто-то так думает.

Ещё через пару недель, когда мама пылесосила в гостиной, наклоняясь так, чтобы её попа была на виду у Виктора, он сказал:

— Света, ты как ураган, всё блестит после тебя, — сказал он, улыбаясь. — Но знаешь, что блестит больше всего? Ты сама.

— Виктор, ты неисправим, — ответила мама, смеясь, её волосы выбились из пучка. — Лучше скажи, где у тебя тряпки для пыли лежат, а то я свои забыла.

— В спальне, в шкафу, — сказал он, провожая её туда. — Но честно, я бы лучше смотрел на тебя, чем на тряпки.

Мама кокетливо поправила футболку, энергично протирая полку так, что её грудь снова задрожала:

— Ох, и что ты во мне нашёл? Я же обычная уборщица, пыхчу тут с утра.

— Обычная? — Виктор прищурился, его голос стал ниже. — Света, ты как магнит. Всё в тебе: твоя улыбка, твоя энергия... и да, не буду отрицать, твоя фигура.

Мама засмеялась, её щёки порозовели:

— Ну, ты даёшь. Ладно, иди, а мне ещё работать надо.

Виктор улыбнулся, но задержался, наблюдая, как она уходит на кухню, её попа ритмично двигалась.

К концу уборки мама перешла в ванную, чтобы протереть плитку и душевую кабину. Она закрыла дверь наполовину, оставив щель, через которую доносились звуки её работы: шорох тряпки, лёгкое поскрипывание, когда она тёрла плитку, и её тихое дыхание. Я видел, как она стояла на коленях, её фигура двигалась ритмично, попа высоко поднималась, обтянутая лосинами, а грудь тряслась, почти выскакивая из тесной футболки. Пот стекал по её шее, капли собирались в ложбинке между грудями, делая ткань полупрозрачной, так что ореолы проступали отчётливо. Она протирала плитку с такой энергией, что её движения казались почти танцем, как будто она знала, что кто-то может наблюдать. Я заметил, как Виктор встал с дивана, бросил взгляд в мою сторону, убедился, что я уткнулся в телефон, и направился к ванной. Его шаги были уверенными, но тихими, как будто он не хотел, чтобы я заметил. Он вошёл в ванную и закрыл за собой дверь, щёлкнув замком. Это было неожиданно, и моё сердце заколотилось так сильно, что я почувствовал, как кровь пульсирует в висках.

Я отложил телефон, стараясь двигаться бесшумно, и подкрался к двери ванной. Деревянная поверхность была прохладной, когда я прижал к ней ухо, и я затаил дыхание, чтобы уловить каждый звук. Сначала было тихо, только лёгкий плеск воды, как будто мама ополаскивала тряпку, и её дыхание, чуть тяжёлое от работы. Затем я услышал приглушённые голоса, и моё тело напряглось.

— Виктор, что ты делаешь? — прошептала мама, её голос дрожал от тревоги, но в нём была слабая, почти неуловимая нотка ожидания. — Не надо, Паша рядом, он может услышать.

— Паша уткнулся в телефон, он ничего не услышит, — ответил Виктор, его голос был низким, хриплым, полным сдерживаемого желания. — Света, ты знаешь, как я на тебя смотрю. С первой встречи я схожу с ума от тебя. Ты же видишь, правда?

— Виктор, это неправильно... — продолжала мама, но её голос был слабым, как будто она боролась не столько с ним, сколько с собой. — Паша в соседней комнате... мы не должны...

— Света, твоя фигура, твои движения, — сказал Виктор, и я услышал шорох, как будто он придвинулся ближе, его голос стал ещё ниже, почти шёпотом. — Ты же нарочно так двигаешься, да? Эти наклоны, виляние попой и твои постоянно подпрыгивающие сиськи... ты дразнишь меня, и я больше не могу сдерживаться.

— Я... я не... — начала мама, но её голос дрогнул, и я услышал лёгкий вздох, как будто его рука коснулась её. — Виктор, пожалуйста, не здесь... не сейчас...

— Почему не сейчас? — ответил он, и я услышал, как его шаги приблизились, почти вплотную. — Ты чувствуешь, что между нами что-то есть. Я вижу, как ты смотришь на меня, как подыгрываешь. Света, ты же хочешь этого, я знаю.

— Виктор... — прошептала мама, её голос был едва слышен, и я услышал лёгкий стук, как будто она отступила и оперлась на раковину, её дыхание стало чаще. — Это слишком... Паша может войти... я не могу так...

— Он не войдёт, — сказал Виктор, его голос был уверенным, почти властным. — Света, ты такая... Боже, твоё тело. Я не могу остановиться, когда ты рядом. Ты знаешь, как ты на меня действуешь?

Я услышал шорох ткани, как будто Виктор коснулся её одежды, и мама ахнула, её голос был тихим, но полным смятения:

— Виктор, что ты... ох, не надо... — сказала она, но её вздох был глубже, как будто её тело реагировало против её воли. — Мы не должны... это неправильно...

— Неправильно? — переспросил он, и я услышал, как его рука скользнула по ткани, возможно, по её лосинам. — Света, ты сводишь меня с ума. Эти обтягивающие лосины, эта футболка не по размеру твоему огромному бюсту... ты как будто создана, чтобы меня дразнить. Расслабься, просто дай мне...

— Виктор, пожалуйста... — шептала мама, но её голос задрожал, и я услышал, как она ахнула снова, громче, как будто он коснулся её кожи. — Ох... что ты делаешь...

— То, о чём мы оба думаем, — ответил он хрипло, и я услышал лёгкий шорох, как будто он начал стягивать её лосины. Ткань зашуршала, сползая по её бёдрам, и мама ахнула, её голос был прерывистым:

— Виктор... не надо... Паша услышит... — сказала она, но её голос был слабым, почти сдавленным, как будто она пыталась убедить себя. — Это... мы не можем...

— Можем, — ответил он, и я услышал звук расстёгиваемой молнии, его джинсы зашуршали, как будто он стягивал их. — Света, ты такая... черт, я не могу остановиться. Ты слишком горячая.

Через секунду раздались ритмичные шлепки, как кожа ударялась о кожу, и я понял, что Виктор трахает её раком. Мама застонала, её голос был хриплым, полным наслаждения, несмотря на попытки сдержаться. Её стоны были такими отчётливыми, что врезались в мою голову, вызывая бурю эмоций. Я стоял, прижавшись к двери, моё сердце колотилось, в штанах становилось тесно, и я стыдился этого, но не мог отойти. Звуки были живыми: я представлял, как её пышное тело дрожит от каждого толчка, как её огромная грудь раскачивается, ударяясь друг о друга, как её попа подпрыгивает в ритме его движений.

— Тише, Света, — шептал Виктор, его голос был напряжённым, с лёгкой хрипотцой, как будто он сдерживал собственные стоны. — Чёрт, какая ты узкая... такая горячая и мокренькая...

— Ох... Виктор... хорошо... — стонала мама, её голос дрожал, - и я услышал, что шлепки начали раздаваться громче и ритмичнее, как будто мама начала подмахивать, а её стоны становились синхронными с шлепками. — Паша... он... не должен...услышать

— Не услышит, забудь про него, — выдохнул Виктор, его шлепки ускорились, стали еще громче, более резкими, как будто он терял контроль. — Боже, Света... я мечтал об этом с первой встречи... ты идеальная... твоё тело...

Мама ахнула, её голос стал выше, почти срывающийся, как будто она пыталась сдержать крик:

— Виктор... не так быстро... я... — она задохнулась, её дыхание стало прерывистым, как будто она кусала губы, чтобы не закричать. — Ох, Боже... мне...

Я услышал, как раковина скрипнула, будто мама сильнее оперлась на неё, её тело поддавалось его ритму. Её стоны смешались с тяжёлым дыханием Виктора. Я представлял, как её пышная попа дрожит от каждого удара, как её грудь, вырвавшись из футболки, раскачивается, ударяясь о раковину, как её волосы, выбившиеся из пучка, липнут к влажной шее.

— Света... ты... я не могу... — выдохнул Виктор, его голос был хриплым, полным напряжения, как будто он был на грани. — Ты сводишь меня с ума... твоё тело... Боже, как ты двигаешься...

— Виктор... ох... ты... — стонала мама, её голос стал прерывистым, стоны превратились в короткие, высокие всхлипы, как будто она пыталась удержать их. — Я... я... ох... не могу...

Я услышал, как её голос задрожал, как будто она достигла пика, её стоны стали почти криком, но она сдерживалась, её дыхание срывалось в короткие вдохи. Она ахнула громче, её тело, судя по звукам, напряглось, и я понял, что она кончила, её стоны стали тише, но всё ещё дрожали, как будто она пыталась восстановить дыхание. Шлепки замедлились, и Виктор издал низкий, протяжный стон, затем он затих, как будто он тоже достиг оргазма. Звуки стихли, и я услышал только их тяжёлое дыхание, заполнявшее тишину ванной. Мама прошептала, её голос был слабым, дрожащим:

— Виктор... это было... — она замолчала, как будто не могла подобрать слов. — Паша мог услышать....

— Он не слышал, успокойся, рубится небось в телефон до сих пор, — ответил Виктор, его голос был мягким, но довольным, как будто он получил то, чего давно хотел. — Света, ты невероятная. Я не хочу, чтобы это обошлось одним разом.

— Мне... надо подумать, — сказала мама, её голос был едва слышен, как будто она была в смятении. — Дай мне... привести себя в порядок... пожалуйста...

Я услышал шорох одежды, как будто мама натягивала лосины, её движения были неловкими, судя по звукам. Она тихо ахнула, возможно, поправляя футболку, и я представил, как её огромная немного обвисшая грудь, вздрагивает при каждом движении. Виктор сказал, его голос был мягче, почти нежным:

— Света, я серьёзно. Ты не просто уборщица для меня. Ты... особенная. Я хочу видеть тебя не только по субботам. Хочу, чтобы ты была рядом.

— Виктор, я... не знаю, — ответила мама, её голос дрожал, как будто она пыталась осмыслить произошедшее. — Это всё так... неожиданно. Мне нужно время.

— Я дам тебе все что захочешь, — сказал он.

Я услышал лёгкий стук, как будто мама поставила ведро на пол, и её дыхание всё ещё было тяжёлым, с лёгкими всхлипами, как будто она пыталась успокоиться. Виктор открыл кран, и я услышал плеск воды, возможно, он умыл лицо или руки, чтобы скрыть следы. Мама тихо сказала:

— Виктор, я... я не знаю, как теперь смотреть на тебя. Это было... слишком неожиданно.

— Это было неизбежно, — ответил он, его голос был уверенным. — Ты почувствовала, как нам хорошо вместе. Не отрицай, Света. Я видел, как ты двигалась, как ты хотела этого.

— Я... — начала мама, но замолчала, и я услышал, как она вздохнула, как будто признавая его правоту. — Просто... дай мне собраться. Мне нужно закончить уборку.

— Закончи, — сказал Виктор, и я услышал лёгкий смешок в его голосе. — Но я буду думать о тебе весь оставшийся день. И завтра. И каждый день.

Я услышал, как он открыл дверь ванной, я быстро вернулся в гостиную, схватив телефон и притворившись, что ничего не заметил. Мое сердце колотилось, мысли путались, а звуки маминых стонов, ритмичные шлепки, её дрожащий голос всё ещё звучали в голове. Когда мама вышла из ванной и подошла ко мне в гостиной, она была раскрасневшейся, её волосы были растрепаны, а футболка чуть смята. Она избегала смотреть мне в глаза, поправляя пучок дрожащими руками, и сказала:

— Паш, я закончила. Собирайся, пойдём домой.

Её голос был слабым, но она старалась казаться обычной. Виктор вошел в гостиную следом, его лицо было спокойным, но в глазах горел довольный блеск. Он бросил мне небрежное:

— Паша, всё нормально?

— Нормально, — буркнул я, не поднимая глаз, чувствуя, как внутри всё кипит от смеси стыда, гнева и ревности.

Когда мы вышли на улицу, прохладный воздух ударил в лицо. Мама шла молча, её шаги были быстрыми, как будто она хотела поскорее оказаться дома. Я заметил лёгкую улыбку на её губах, но в её глазах была задумчивость. Я не выдержал и спросил:

— Мам, ты в порядке? Ты какая-то... не такая.

Она остановилась, посмотрела на меня, её глаза слегка расширились, и она попыталась улыбнуться, но улыбка вышла натянутой:

— Всё нормально, Пашенька. Просто устала сегодня. Уборка была... тяжелее, чем обычно.

— Виктор что-то сказал? — спросил я, чувствуя, как неловкость сжимает горло. Я хотел понять, что она чуствует.

— Да что он скажет? — ответила она, отводя взгляд, её голос был чуть напряжённым. — Хвалил, как всегда, что я хорошо убираю. Ну и... поболтали немного.

— Он слишком много внимания тебе уделяет, — сказал я, стараясь скрыть раздражение. — Я видел, как он на тебя смотрит, мам. Он... ну, как будто не только про уборку думает.

Мама посмотрела на меня, её улыбка стала мягче, но я заметил, как её пальцы сжали ремешок сумки:

— Паш, ты чего переживаешь? — спросила она, её голос был тёплым, но с лёгкой тревогой. — Виктор, он... просто общительный. И мне, сынок, приятно, знаешь, когда кто-то видит во мне не только уборщицу, которая пылесос таскает и унитазы драит. Я же женщина, а не робот. Поэтому хочу спросить, ты не против, если я приглашу его на ужин к нам домой?

— Не против, — буркнул я. — Только... будь осторожна, ладно? Он какой-то... слишком хороший.

Мама засмеялась, её смех был звонко звенел в прохладном воздухе, но я чувствовал, что она старается скрыть свои мысли:

— Осторожна? Ох, сынок, ты прямо как дед мой в молодости. Не переживай, я взрослая девочка, справлюсь.

— Ты всегда так говоришь, — буркнул я, но невольно улыбнулся, видя её улыбку.

— Потому что это правда, — ответила она, обнимая меня одной рукой, её сумка качнулась. Её грудь прижалась ко мне, и я почувствовал, как моё сердце снова забилось быстрее. — Ты у меня главное, Паш. Всегда был и будешь. Понял?

— Понял, — кивнул я, уткнувшись в её плечо, стараясь не думать о том, что произошло между мамой и Виктором в ванной.

— Ну вот и славно, — сказала она, потрепав меня по голове. — А теперь давай домой, а то я мечтаю о горячем чае и диване. И, знаешь, Паш... может, не стоит так копаться в том, что взрослые делают? Я знаю, ты за меня волнуешься, но... дай мне немного свободы, ладно?

— Ладно, — ответил я, но внутри всё кипело.

Мы шли к остановке, и мама снова начала напевать что-то под нос, её шаги стали легче, как будто она сбросила часть тяжести. Она расцветала от внимания Виктора, и я понимал, что она заслуживает этого после всех трудностей, которые ей пришлось пережить. Но я слишком привык к тому, что мама всегда была только со мной и не хотел видеть с ней других мужчин.