На следующей уборке у Виктора, через неделю после инцидента в ванной, мама была заметно взволнована. Утром она тщательно выбирала одежду: чёрные лосины, обтягивающие её пышную попу, и серую футболку, подчёркивающую огромную грудь. Она добавила лёгкий макияж — розовую помаду и тушь, делавшие глаза выразительнее. Волосы собрала в высокий пучок, но несколько локонов выбились, придавая ей слегка растрёпанный вид. В автобусе она теребила ремешок сумки, её пальцы дрожали, и я подозревал, что она думает о Викторе и о том, что между ними произошло.

В его квартире всё шло привычно: мама начала с кухни, протирая мраморную столешницу с такой энергией, что её грудь колыхалась, почти выскакивая из футболки. Она наклонялась под шкафами, выставляя попу, и бросала взгляды на Виктора, сидевшего в гостиной за ноутбуком. Его глаза следили за ней, и он улыбался, когда она нарочно протирала полки, чтобы её сиськи тряслись. Флирт был осязаем: Виктор предлагал кофе, помогал передать тряпку, а мама касалась его руки, отвечая игривой улыбкой.

К концу уборки, в ванной, Светлана протирала зеркала, стоя на цыпочках, ее лосины натянулись, подчеркивая округлости. Я увидел, как Виктор подошел к маме, оставив дверь приоткрытой. Я подошел к углу комнаты и осторожно выглянул, направив взгляд в сторону ванной, наблюдая за действиями Виктора и мамы, подслушивая разговор.

— Света, ты ураган, — сказал Виктор, его голос был хриплым. — Все блестит, а ты еще ярче.

— Виктор, ты неисправим, — засмеялась Светлана, ее щеки порозовели, она повернулась, и ее грудь колыхнулась. — Где спрей для стекол?

Виктор шагнул ближе, его рука легла на ее талию, пальцы скользнули ниже, сжимая ее пышную попу через лосины. Мама ахнула, но не отстранилась, ее рука замерла на зеркале.

— На полке, — хрипло ответил он, его вторая рука скользнула к ее груди, обхватив тяжелую округлость, пальцы слегка сжали сиську.

— Виктор, прекрати, — прошептала она, но ее голос дрожал, а тело невольно подалось к нему. — Я же убираю... Паша в соседней комнате.

— Он не услышит, — Виктор прижался ближе, его пальцы сильнее сжали ее попу, массируя мягкую плоть, а другая рука гладила грудь, большой палец кружил вокруг соска. — Света, я с ума схожу. Давай... прямо тут, как в прошлый раз, быстро.

Мама прикусила губу, ее щеки горели, она посмотрела в зеркало, где отражались их силуэты. — Ты сумасшедший, — выдохнула она, но ее бедра слегка качнулись, как будто отвечая на его прикосновения. — Не здесь... не сейчас.

— Тогда где? Когда? — Виктор наклонился, его губы коснулись ее шеи, а рука сжала попу сильнее, притягивая ее к себе. — Света, я весь день только о тебе думаю. Эта жопа... эти сиськи... ты же знаешь, что творишь со мной.

— Виктор, хватит, — она попыталась отстраниться, но ее голос был слабым, а тело дрожало. — Я... я подумаю. Но не сейчас. Паша рядом.

— Хорошо, хорошо, — Виктор неохотно отступил, но его рука задержалась на ее бедре, поглаживая. — Но ты подумай, Света. Я серьезно.

В конце уборки, когда мы уже собирались уходить, мама спросила у Виктора.

— Я тут подумала, Виктор, ты постоянно даешь мне щедрые чаевые, я должна чем-то тебе отплатить. Может, придёшь к нам на ужин? Я приготовлю, поужинаем вместе.

Виктор улыбнулся, его глаза загорелись:

— Серьёзно? — спросил он, коснувшись её талии. — Во сколько?

— К семи, — ответила мама, улыбнувшись. — Не опаздывай.

— Не опоздаю, — сказал он, рука задержалась. — Спасибо, Света.

По дороге домой мама напевала, купила мне мороженое, и я понял, что она очень довольна, что сегодня Виктор придет к нам домой.

— Паш, ты же не против, если Виктор придёт, я когда его пригласила у тебя даже не спросила? — сказала мне она.

— Не против, — буркнул я, но внутри кипела тревога. — Только... ну, мам, мне кажется у вас как-то быстро изменились отношения с этим Виктором.

Мама немного смутилась, покраснела.

— Да что ты такое говоришь, я просто хочу немного отплатить ему за его хорошее к нам отношение, ее переживай, — сказала она, обнимая меня. — Ты не обращай внимание на отношения взрослых, ты еще маленький и многого не понимаешь.

— Ага, конечно - буркнул я.

Дома мама закружилась: достала мясо для котлет, картошку для пюре, нарезала овощи. Она напевала, танцуя, её бёдра покачивались.

— Паш, убери в комнате, — сказала она. — Не хочу, чтоб Виктор подумал, что мы неряхи.

Я убрал вещи в спальне, где стояла наша кровать и шкаф. Квартира была маленькой: кухня, спальня и ванная, места для гостей почти не было. Я сложил одежду, заправил кровать, но думал о Викторе.

К шести мама закончила и переоделась. Она вышла в тёмно-красном платье с глубоким вырезом, едва сдерживавшим её грудь. Платье обтягивало её формы: грудь колыхалась, ореолы проступали, талия была подчёркнута поясом. Её попа двигалась ритмично, платье очерчивало кружевные трусики. Волосы струились по плечам, макияж делал её глаза яркими, губы притягательными.

— Как я? — спросила, крутанувшись, платье задралось, показав бедро.

— Красиво, — пробормотал я, краснея.

— Спасибо, сынок, — улыбнулась она.

Она накрыла стол: котлеты, пюре, салат, вино. Я понял, что она старается ради Виктора.

В 7:00 позвонили. Мама открыла дверь:

— Привет, Света, — сказал Виктор. — Ты... сногсшибательна.

— Перестань, — засмеялась мама, краснея. — Проходи.

Виктор принёс розы и вино, в тёмной рубашке и брюках. Его глаза задержались на её вырезе:

— Ты как с обложки журналов, — сказал он, вручая букет.

— Спасибо, — ответила мама, дрожа.

Мы сели за стол, мама разлила вино, мне — сок. Виктор поднял бокал:

— За тебя, Света, — сказал он. — За твою красоту.

— Хватит, — ответила мама. — За всех нас.

Разговор потёк: Виктор шутил о работе, мама смеялась, её грудь колыхалась. Она рассказывала о нашей жизни, избегая тяжёлых тем.

— Света, ты готовишь как шеф, — сказал Виктор, пробуя котлеты.

— Обычные котлеты, — ответила мама, краснея.

— Всё, что ты делаешь, мне нравится, — сказал он тише.

Мама поправила волосы, её грудь приподнялась:

— Мастер комплиментов, — сказала она. — Паш, скажи, чтоб не заливал.

— Заливает, — буркнул я, и они засмеялись.

После ужина подали чай и пирог. Виктор помог убрать, коснувшись её талии у раковины:

— Ты гость, сиди, я сама — сказала мама.

— Хочу быть рядом, — ответил он, рука задержалась у мамы на заднице.

Ужин затянулся до десяти, мама допила второй бокал, её глаза блестели.

Когда Виктор собрался уходить, мама сказала:

— Уже поздно и ты выпил, куда тебе за руль — её голос дрожал. — Может лучше останешься? У нас тесно, но постелю тебе на кровати. Виктор, ты не молод, на полу неудобно. Паш, ты ляжешь на полу, ладно?

— Уверена? — спросил Виктор, его глаза загорелись.

— Ничего страшного, — ответила мама. — Не пускать же тебя ночью за руль, не дай бог что случится.

— Спасибо, — сказал он, улыбнувшись.

Я кивнул, но внутри всё сжималось. Мама достала одеяло и подушку, постелила мне на полу у кровати. Её платье задралось, показав бедро, и Виктор смотрел на неё, стоя в дверях.

— Паш, тут тебе нормально, — сказала мама, её грудь колыхнулась. — Виктор, устраивайся на кровати.

— Света, мне с тобой и на полу было бы как в отеле, — ответил он, и они засмеялись.

Я сказал, что иду спать, и пошёл в ванную. Мама приняла душ и вышла в полупрозрачной ночнушке без белья. Ночнушка едва прикрывала попу, грудь натягивала ткань, ореолы проступали. Волосы были влажными, кожа блестела, пахла ванилью. Она легла на кровать, где был Виктор.

— Спокойной, Виктор, — прошептала она. — если что нужно — скажи.

— Спокойной, Света, — ответил он хрипло.

Я лежал на полу, на тонком одеяле, которое мама постелила мне у кровати. Подушка была старой, слегка пахла сыростью, но я привык к таким мелочам в нашей маленькой квартире. Пол был жёстким, и я ворочался, пытаясь найти удобное положение, но сон не шёл. Мои мысли были заняты ужином, Виктором, его взглядами на маму и её смехом, который звучал иначе — звонче, с лёгкой дрожью, как будто она была взволнована. Я чувствовал, что что-то должно произойти, и это держало меня в напряжении, как натянутая струна. В комнате было темно, только слабый свет уличного фонаря проникал через тонкие занавески, отбрасывая длинные тени на стены. Я слышал, как часы на кухне тихо тикают, и это был единственный звук, кроме дыхания в комнате.

Мама лежала на кровати, где обычно спала со мной, но теперь там был Виктор. Когда мама выключила свет, я закрыл глаза, притворяясь спящим, но моё сердце колотилось, и я знал, что ни мама, ни Виктор тоже не спят. Их дыхание было неровным, не таким глубоким и ритмичным, как у спящих людей. Я лежал, прислушиваясь, и чувствовал, как воздух в комнате становится тяжёлым, пропитанным ожиданием.

Через несколько минут, которые показались часами, я услышал едва слышимый шёпот. Сначала он был таким тихим, что я подумал, что мне кажется, но потом слова стали различимыми. Это была мама, её голос дрожал, как будто она пыталась говорить тише, чем возможно:

— Виктор... ты спишь? — прошептала она, и я услышал лёгкий шорох простыни, как будто она повернулась к нему.

— Нет, Света, — ответил он, его голос был низким, с лёгкой хрипотцой, как будто он сдерживал себя. — Как тут уснёшь, когда ты рядом... в этой ночнушке.

Я замер, стараясь дышать ровно, чтобы они не заподозрили, что я не сплю. Мама тихо ахнула, её голос был встревоженным, но с ноткой, которую я не мог точно определить — то ли смущение, то ли что-то ещё:

— Тише... Паша на полу... — прошептала она, и я почувствовал, как её слова обожгли меня. Она боялась, что я услышу, но это только усилило моё внимание.

— Он спит, — ответил Виктор, и я услышал, как он придвинулся ближе, кровать слегка скрипнула под его весом. — Света, я весь вечер не мог отвести от тебя глаз. Ты... ты знаешь, как ты на меня действуешь.

— Виктор, пожалуйста... — начала мама, но её голос дрогнул, и я услышал лёгкий вздох, как будто его рука коснулась её. — Это неправильно... он может проснуться...

Их шёпот стал тише, почти неразличимым, но я уловил отдельные слова: «...не могу...», «...хочу тебя...», «...тише...». Мое сердце заколотилось быстрее, я чувствовал, как кровь пульсирует в висках, и стыдился этого, но не мог остановить себя от того, чтобы слушать. Я знал, что должен притвориться спящим, но любопытство и странное, запретное чувство держали меня в напряжении.

Вдруг мама тихо позвала меня, её голос был едва слышен, но я почувствовал, как он прорезал тишину:

— Паш... — прошептала она, и я услышал, как она слегка приподнялась, кровать скрипнула. — Паш, ты спишь?

Я замер, стараясь дышать медленно и глубоко, как спящий человек. Моя кожа покрылась мурашками, я боялся, что она заметит, что я не сплю. Через несколько секунд она тихо вздохнула, как будто убедилась, что я сплю, и я услышал, как она легла обратно. Кровать снова скрипнула, и я понял, что Виктор придвинулся ещё ближе.

Тишина длилась недолго. Я услышал лёгкий, влажный звук — мягкий, почти неуловимый, но отчётливый в ночной тишине. Это были их поцелуи. Сначала они были осторожными, как будто они боялись нарушить тишину, но потом стали глубже, с лёгким причмокиванием, как будто их губы слились. Я услышал мамин тихий вздох, едва слышимый, но полный эмоций, и понял, что она отвечает ему. Мое тело напряглось, я чувствовал, как в груди становится тесно, но я не мог отвести уши от этих звуков. Поцелуи становились всё смелее, я слышал, как их дыхание учащается, смешиваясь в ритмичном, почти гипнотическом звуке.

Я не выдержал и слегка приоткрыл глаза, стараясь не шевелиться, чтобы не выдать себя. Мои глаза привыкли к полумраку, и я увидел их силуэты на кровати, всего в метре от меня. Мама лежала на спине, её ночнушка — тонкая, полупрозрачная, без белья — задралась до бёдер, обнажив её пышные ноги. Её огромная грудь поднималась и опускалась под тканью, ореолы проступали тёмными пятнами, соски натягивали материал. Волосы, влажные после душа, струились по плечам, несколько прядей липли к шее. Виктор наклонился над ней, его фигура в полумраке казалась массивной, но движения были мягкими, почти нежными. Он поддерживал себя на локте, чтобы не навалиться на неё, и его губы касались её губ, шеи, ключиц. Я видел, как его рука скользнула по её бедру, задрав ночнушку выше, обнажив мягкий живот и полоску кожи над лобком. Мама ахнула, её рука легла на его шею, пальцы запутались в его волосах, и она слегка выгнулась, как будто приглашая его.

Их поцелуи продолжались, становясь всё более жадными. Виктор шептал что-то, его голос был хриплым, но слов я не разбирал, только улавливал интонацию — смесь желания и сдерживаемой страсти. Мама отвечала тихо, её голос дрожал, и я видел, как её грудь колыхалась, когда она вздыхала. Его рука скользнула выше, к её груди, и я увидел, как он сжал её, пальцы впились в мягкую плоть, сосок проступил ещё отчётливее. Мама ахнула громче, но тут же прикусила губу, её глаза были закрыты, лицо выражало смесь наслаждения и тревоги. Она шепнула:

— Виктор... тише... — её голос был слабым, почти умоляющим, но её тело говорило другое: её бёдра слегка раздвинулись, а рука сильнее сжала его шею.

Виктор не ответил, только поцеловал её глубже, и я увидел, как его язык скользнул в её рот, их губы слились в медленном, влажном танце. Мама ответила, её дыхание стало прерывистым, и я заметил, как её ноги шевельнулись, как будто она не могла лежать спокойно. Его рука спустилась к её бедру, сжимая округлую плоть, и я увидел, как её попа, пышная и мягкая, слегка приподнялась, когда она выгнулась. Я чувствовал, как моё лицо горит и в штанах становится тесно.

Через несколько минут Виктор отстранился, его дыхание было тяжёлым, и он шепнул:

— Света... я хочу тебя... — его голос был хриплым, почти рычащим. — Давай... повернись...

Мама замерла, её грудь вздымалась, и я увидел, как она посмотрела в мою сторону, как будто проверяя, сплю ли я. Я затаил дыхание, притворяясь, что не шевелюсь, и через секунду она тихо вздохнула, как будто решилась. Она медленно повернулась на бок, спиной к Виктору, её ночнушка задралась, обнажив попу — два округлых полушария, блестящих в полумраке от пота. Её грудь, всё ещё натягивая ткань, колыхнулась, когда она устроилась, подложив руку под голову. Виктор придвинулся ближе, я услышал шорох, как он стянул свои боксеры, и его тело прижалось к ней. Кровать скрипнула, но они старались двигаться тихо, чтобы не разбудить меня.

Я видел, как его рука легла на её бедро, пальцы впились в мягкую кожу, и он слегка приподнял её ногу, чтобы устроиться удобнее. Мама ахнула, её голос был едва слышен, и она прижала руку ко рту, чтобы заглушить звук. Виктор шепнул:

— Тише, Света... — его голос дрожал, и я увидел, как он прижался к ней, его бёдра начали двигаться медленно, ритмично. Я понял, что он вошёл в неё, и моё сердце заколотилось так сильно, что я боялся, что они услышат.

Их движения были осторожными, почти неслышными, но я видел, как мамино тело дрожит при каждом толчке. Её попа, прижатая к его бёдрам, слегка подпрыгивала, кожа блестела, и я слышал лёгкие шлепки — мягкие, приглушённые, но отчётливые в тишине. Мама ахала, её голос был хриплым, она кусала пальцы, чтобы не стонать, но её дыхание срывалось, становясь всё более прерывистым. Её грудь колыхалась, ночнушка задралась до талии, и я видел, как её соски тёрлись о ткань, как её живот дрожал от толчков. Виктор держал её бедро, его пальцы впивались в кожу, и он двигался глубже, его дыхание было тяжёлым, с лёгкими стонами, которые он пытался сдержать.

— Света... черт... ты такая... — шептал он, его голос дрожал, толчки становились чуть быстрее, но он старался не шуметь. — Узкая... горячая...

— Ох... Виктор... тише... — стонала мама, её голос был слабым, она прижимала руку ко рту, но её бёдра двигались навстречу ему, как будто она не могла остановиться. — Паша... он...

— Не проснётся, — выдохнул Виктор, его рука скользнула к её попе, сжимая полушарие, и я увидел, как её тело задрожало сильнее. — Ты... идеальная...

Я видел, как мамина спина выгнулась, её попа прижималась к нему, встречая каждый толчок. Её грудь подпрыгивала, соски тёрлись о ночнушку, и я заметил, как её рука сжала простыню, как будто она пыталась удержаться. Виктор наклонился, его губы коснулись её шеи, и я услышал лёгкий звук поцелуев, влажный и мягкий. Мама ахнула, её голос стал выше, и я понял, что она близка к пику. Её дыхание стало прерывистым, стоны — короткими, почти срывающимися, и она зажала рот сильнее, чтобы не кричать.

Их движения ускорились, кровать скрипела, но они старались сдерживаться. Я видел, как Виктор прижал её задницу к себе сильнее, его толчки стали глубже, резче, и его дыхание превратилось в низкие стоны. Мамина попа дрожала, её ноги напряглись, и я увидел, как её тело задрожало, как будто волна прошла через неё. Она ахнула громче, её голос сорвался, и я понял, что она кончила, её дыхание стало слабым, дрожащим, но она продолжала двигаться, как будто не могла остановиться. Виктор издал низкий стон, его толчки замедлились, стали рваными, и я понял, что он тоже кончил, его тело напряглось, а потом расслабилось.

Они затихли, их дыхание было тяжёлым, заполняя комнату. Виктор обнял её, прижав к себе, и шепнул:

— Света... ты... твоя попа и пися, я уже не смогу без них...

— Виктор... это...ты пошляк — начала мама, её голос был слабым, дрожащим. — Паша... он не должен...

— Не узнает, — ответил он, целуя её в шею. — Хочу быть с тобой... не только так.

Она молчала, только прижалась к нему, её грудь всё ещё вздымалась, ночнушка задралась, обнажив её тело. Я закрыл глаза, притворяясь спящим, но их образы — мамина пышная фигура, его ритмичные движения, их стоны — горели в моей голове. Я чувствовал стыд, вину и странное возбуждение, которое пугало меня.