В небольшом актовом зале музыкального училища царила напряжённая атмосфера. Свет из высоких окон падал на потёртый паркет, отбрасывая длинные тени от стульев. Аудитория, пропахшая старым деревом и лаком для струнных инструментов, была почти пуста: только в дальних рядах сидели несколько студентов, безразлично листавших ноты или перешёптывавшихся друг с другом. Их голоса звучали приглушённо, будто они боялись нарушить торжественную тишину этого места. Но всё внимание Оли было направлено на первый ряд, где восседал Альберт Валерьевич — мужчина с седыми висками и цепким взглядом, чьё присутствие само по себе могло заставить каждого почувствовать себя неуютно. Он сидел, чуть откинувшись назад, положив ногу на ногу, и его длинные пальцы, привыкшие к струнам и клавишам, нетерпеливо постукивали по подлокотнику кресла. На нём был тёмно-серый костюм, безупречно сидевший на его худощавой фигуре, и белая рубашка, верхние пуговицы которой были расстёгнуты, придавая ему одновременно строгий и слегка небрежный вид.

Глубоко вздохнув и выпрямив спину, Оля слегка наклонилась к виолончели, чтобы корпус плотно прилегал к телу. Колени мягко сжимали инструмент, удерживая его в устойчивом положении, а ступни твёрдо стояли на полу, задавая равновесие. Её движения были точными, почти профессиональными: смычок двигался в такт мелодии, на высоких нотах взлетая чуть выше, на низких — опускаясь с глубоким, выразительным наклоном. Тёплый звук виолончели заполнял зал, и каждый аккорд отдавался в её груди лёгким трепетом. Она готовилась к этому дню всю неделю, оттачивая каждый переход, каждую паузу, каждый нюанс композиции, но сейчас, под пристальным взглядом Альберта Валерьевича, уверенность, собранная по крупицам, начала стремительно таять.

Она пыталась сосредоточиться на мелодии, на лёгком касании струн, но это лишь усиливало её смятение. Мышцы напряглись сами собой, будто стремясь удержать не только виолончель, но и собственное волнение. С каждым тактом оно нарастало, и Оля с ужасом осознала, что это уже не просто нервная дрожь. Жаркое, запретное, осязаемое возбуждение охватило её в самый неподходящий момент. Оно зарождалось где-то в груди, разливаясь теплом по телу, ускоряя пульс. Это чувство, вызванное ритмом движений, близостью виолончели, зажатой между коленями, и глубоким погружением в музыку, заставляло её всё сильнее напрягать бёдра. Между ног стало очень мокро, ей даже почудилось, что влага уже начала стекать по ляжке.

Когда мелодия достигла своего пика, Оля ощутила, как внутри срывается что-то тугое, неуловимое, почти живое. На мгновение мир сузился до одного лишь звука, до одного удара сердца, до одного вздоха, которого она так и не сделала. Мышцы судорожно сжались, и смычок едва не соскользнул со струн. Пытаясь унять дрожь, Оля чувствовала, как бёдра и низ живота охватывают сладкие спазмы, сначала быстрые, а затем всё более протяжные.

— Оля, расслабьтесь. Контролируйте звук, — недовольно произнёс Альберт Валерьевич. — Музыка должна быть естественной, как дыхание. Если вы напряжены, это слышно в каждом звуке.

Мягкое, истомное тепло продолжало растекаться по телу. Оля замерла и опустила взгляд, боясь встретиться с его глазами, надеясь, что он ничего не заметил. Альберт Валерьевич встал и, обойдя кресло, подошёл к ней. Он двигался спокойно и уверенно, как человек, знающий своё право приближаться к кому угодно.

— Не переживай, — тихо произнёс Альберт Валерьевич, почти шёпотом, чтобы никто больше не услышал. — Ты не первая девушка, у которой происходит такое во время игры. Музыка — слишком живое дело, чтобы не затрагивать самые глубокие струны... не только в инструменте. — Он сделал полшага назад и уже громче добавил: — Отдохните немного. Продолжим через десять минут.

***

Когда Оля вернулась домой, Миша уже вовсю занимался уроками, склонившись над учебником и сосредоточенно записывая что-то в тетрадь. Удивительно! А ведь всего месяц назад он проводил дни только в двух состояниях: либо уткнувшись в экран компьютера, либо развалившись с телефоном в руках. Теперь же он садился за уроки, едва вернувшись со школы, напрочь забыв про игры и гаджеты, наводил порядок в комнате, застилал постель и поливал цветы. Чудеса! Оля подозревала, что мама пообещала ему какую-то награду. Новый компьютер, навороченный и шустрый? Или тут кроется что-то более любопытное? А может, он просто повзрослел?

— Реформы начались в 1906 году. Указ от девятого ноября 1906 года — это когда крестьянам разрешили выходить из общины и создавать хутора, а закон о землеустройстве — это 1910 год, — посмотрев на неё, продекламировал Миша и тут же задумался. — Или наоборот?

За последний год Миша заметно вытянулся, но его фигура всё ещё сохраняла подростковую угловатость. В этом месяце он забыл заглянуть в парикмахерскую, и волосы отросли настолько, что закрутились в тугие кудри, которые лежали на голове волнистой шапкой и лезли ему на лоб. Продолжая от нечего делать разглядывать брата, Оля впервые обратила внимание на его губы — чувственные, чётко очерченные, с мягкой, почти скульптурной линией. Они казались очень притягательными, особенно на контрасте с её собственными — тонкими, едва заметными. Жаль, что нельзя просто взять и поменяться. Ему такие губы всё равно не нужны. Странно, что она раньше этого не замечала, даже когда они практиковались в поцелуях.

Где-то месяц назад, после пары свиданий с Кириллом, она начала терзаться сомнениями, что недостаточно хорошо целуется. Сам поцелуй не вызывал опасений, но волновали мелочи: как правильно держать руки и не напрячь плечи, как наклонить голову, чтобы не стукнуться носом или лбом? А ещё беспокоило, не сожмёт ли она губы слишком сильно или, наоборот, не покажется ли слишком вялой. Эти детали, как ей казалось, могли выдать её незрелость. Как-то вечером Оля рассказала брату о своих тревогах и посетовала, что у неё нет близкого друга, с которым можно попрактиковаться, не боясь опозориться. Миша всегда был сообразительным парнем и тут же предложил использовать себя в качестве тренажёра.

Поскольку целоваться с младшим братом было как-то не очень правильно, она повязала ему на лицо тонкий платочек из мягкого муслина. Ткань, немного ворсистая, но нежная, почти не мешала практике, а в то же время являлась надёжной преградой между их губами. Они устроились на диване, и занятие растянулось на целый час. Признаться честно, такой опыт оказался очень полезным. За это время Оля научилась расслаблять плечи, не зажиматься от волнения, мягко класть руки на шею или плечи партнёра, не боясь показаться неловкой. Она отработала наклон головы, чтобы поцелуй получался плавным и естественным, и даже разобралась, как дышать, чтобы не сбиваться.

Мише такая практика тоже пришлась по душе. От поцелуев, пусть и приглушённых платком, у него на штанах образовался огромный бугор, который было трудно не заметить. Да и почувствовать, когда они попробовали поцеловаться стоя. Оля не стала воспринимать это как комплимент, поскольку у него сейчас такой период, когда стояк не даёт покоя с утра до вечера, а любая девчонка чуть старше кажется настоящей богиней. И всё-таки ей было любопытно, как часто он передёргивал ствол после этого, представляя её в своих фантазиях. Или ему по вкусу более фигуристые девушки, вроде их двоюродной сестры Альбины?

Устроившись на его кровати, она взяла расчёску с широкими зубьями и принялась медленно проводить ею по прядям, начиная с кончиков и поднимаясь выше, чтобы распутать волосы и заплести их в косу. Кирилл предложил прогуляться вечером, и ей хотелось выглядеть безупречно. Вдруг сегодня он наконец решится и поцелует её?

— А я тебе не рассказывала, как мы с Кириллом ходили в "Зарядье" в прошлые выходные? — спросила она, устав сидеть в тишине.

***

Пока Миша пытался подготовиться к контрольной по истории, Оля кругами ходила по комнате, расчесывая волосы, и в очередной раз рассказывала про своего парня. Отвлекаясь на её звонкий голос, он поглядывал в учебник, время от времени бросая взгляд на экран висевшего на стене телевизора. "Южный парк" занимал его куда больше, чем Кирилл и аграрные реформы вместе взятые. Миша никак не мог припомнить эту серию, хотя, кажется, уже пересмотрел все по несколько раз. Может, просто всё смешалось в голове от бесконечных пересмотров?

— Да блин, что это?! — завопила Оля, стукнувшись обо что-то ногой. — Я мизинец раскрошила!

— Это, наверное, гантеля, — предположил Миша. — Решил, что надо бы начать качаться. Ну, чтобы форму подтянуть. — Пока, правда, гантели только пылились под кроватью.

Присев на табуретку у стола, Оля слегка наклонила голову вперёд, чтобы волосы свободно упали, и провела рукой от макушки до кончиков, расправляя спутанные места. Её пальцы ловко собирали пряди, сплетая их в косу. На ней была очень длинная и широкая футболка с растянутой горловиной, которая постоянно сползала с одного плеча, оголяя усыпанную маленькими веснушками кожу. Она то и дело легонько одёргивала её, но через несколько секунд футболка снова предательски соскальзывала, будто нарочно дразня и привлекая к себе внимание.

Оля аккуратно закрепила конец косы маленькой резинкой, а затем провела ладонью по готовой причёске, проверяя, всё ли лежит так, как ей хотелось, после чего продолжила свой рассказ. Мише нравилось поболтать с сестрой, но только если она выбирала интересные темы, а не заводила бесконечную пластинку про Кирилла. У него такие глубокие глаза… такие мягкие губы… такой выразительный нос! Если так пойдёт дальше, скоро окажется, что у него и член сантиметров сорок, а то и больше. Миша старался её не перебивать, зная, что если он сейчас вмешается, она обидится и замолчит, а потом ещё неделю будет игнорировать его попытки заговорить. Так что оставалось терпеливо слушать, изредка вставляя короткие комментарии.

— А ты знала, что у одного мексиканца достоинство было длиной в сорок восемь с лишним сантиметров? — спросил Миша, воспользовавшись короткой паузой и надеясь придать разговору новый импульс.

Мексиканские члены Олю не заинтересовали, как и "Южный парк". Подтянув колени к подбородку, она принялась щёлкать пультом, нервно теребя кончик косы. Посмотрев немного какой-то сериал, сестра снова начала переключать каналы, пока случайно не наткнулась на фильм для взрослых. На экране строгая начальница в обтягивающем костюме отчитывала молодого сотрудника, но вдруг её тон сменился: она начала медленно расстёгивать блузку и, томно улыбаясь, уселась в кресло, широко расставив ноги и тиская свою силиконовую грудь. Парень в очках не растерялся и сразу вытащил из брюк наполовину отвердевший член.

— Как его вообще взяли в порно, если у него даже не стоит? — усмехнулась Оля, прищурив глаза и наблюдая за потугами бедняги. Он всё-таки сумел привести свой ствол в боевое состояние и теперь пытался направить его в рот своей начальницы. — Альбина рассказывала, что когда в первый раз делала минет, её стошнило. Романтично, правда?

— А что она ещё рассказывала? — Миша сразу взбодрился: такие темы нравились ему гораздо больше.

Альбина — та самая дочь дяди от первого брака, за которой он с удовольствием подсматривал, должна была сегодня заехать к ним в гости. Она вызывала у Миши гораздо больший интерес, чем очкарик со своей начальницей. Как ни странно, но он вообще не любил порно: ему всегда казалось, что манга в сто раз увлекательнее. Там истории цепляют и возбуждают, а персонажи — живые, в отличие от этих карикатурных манекенов, что продолжали изображать бурную деятельность на экране.

— Много чего, но тебе про это знать не нужно, — отозвалась сестра, продолжая внимательно смотреть.

Решив устроиться поудобнее, Оля откинулась назад, прижавшись спиной к твёрдой поверхности стола. Футболка с растянутой горловиной, доходившая до середины бедра, оставляла открытыми пусть и не длинные, но очень стройные ноги, которые выглядели особенно привлекательно из-за тянувшихся до колен белых гетр в голубую полоску.

— В такой позе надо женщину вот тут целовать, — посоветовала Оля, указав куда-то между лопатками, когда очкарик развернул начальницу к себе спиной. — Это "Кошачья точка". Так называется, потому что коты в этом месте всегда крепко держат самку зубами. Одна из самых эрогенных зон у женщины, а этот дурачок даже не знает про это!

— Это тоже Лина сказала? — Разговор нравился ему всё больше. — Или ты по себе знаешь?

Миша машинально положил ей руку на тот самый чувствительный участок между лопатками и принялся выводить круги пальцем. Заодно отметил, что примерно в этом месте мама надумала сделать татуировку лотоса. Интересно, это просто совпадение? Оля не возражала против поглаживаний, она только качала головой из стороны в сторону, будто разминая шею, и продолжала поглядывать на экран. Там уже началась жара: очкарик схватил начальницу за талию и, без всякой предварительной подготовки, резко вошёл в неё сзади. Миша оставил это без внимания, поскольку именно в этот момент Оля слегка шевельнулась и скрестила ноги. Её бедра, тесно прижатые друг к другу, сначала едва заметно дрогнули, будто она невзначай потерла одно о другое, а затем несколько раз слегка напряглись. Это можно было списать на его разыгравшееся воображение, но Оля начала напрягаться всё заметнее и чаще. Её щеки буквально запылали, а руки, теребившие кончик косы, замерли, словно она полностью сосредоточилась на происходящем.

Не имея никакого практического опыта, Миша был отлично подкован в теории, черпая знания в том числе и из манги. Как-то раз ему попалась история про обычную девушку, которая умела вызывать в себе уникальные сверхспособности, чтобы, разумеется, спасать мир. Правда, активировать силы она могла только после достижения оргазма. Мастурбировать на людях или заниматься сексом было не слишком этично, поэтому ей пришлось научиться кончать от простого скрещивания ног. Но это манга — там и не такое бывает. Понятно, что в реальной жизни некоторые девушки тоже практикуют подобное, но ему было сложно представить, что Оля из числа любителей миотонических оргазмов. Миша тоже слегка скрестил ноги, но по другой причине. Эрекция начала беспокоить ещё когда сестра раз за разом поправляла сползающую с одного плеча футболку, а сейчас стала настолько заметной, что её уже невозможно было скрыть. Он попытался отвлечься, глядя на экран, но картинка только усиливала дискомфорт. Очкарик, закончив первый раунд, без промедления перешёл ко второму, решив на этот раз "постучаться" к своей начальнице через другую, более узкую дверь.

— Ну как? — поинтересовался Миша, продолжая разминать пальцами "кошачью точку". Очкарик, тем временем, кончил начальнице в зад, трясясь в пароксизме выдуманной страсти.

— Да никак! Целовать надо, а рукой я и сама могу, — фыркнула Оля, вставая. Футболка снова соскользнула с её плеча, оголяя ключицу и часть прикрытой лифчиком груди.

— Может, тогда попробуем поцеловать тебя в эту точку, чтобы узнать реакцию? — заторопился Миша, боясь упустить момент. — Мне было бы совсем не трудно, да и если так подумать, то это ведь очень полезно... в плане опыта! Почти как наша практика с поцелуями.

— Даже не мечтай, — отрезала Оля, но как-то очень мягко, и почему-то вновь уселась на табурет. — Это совсем другое! Нельзя целовать сестру в "кошачью точку"! Так что лучше не надо... Если только чуть-чуть...

Миша вытер вспотевший лоб, думая, что нужно срочно под каким-то предлогом сбегать в ванную, чтобы избавиться от давления и вернуться с новыми силами, но это было слишком опасно — Оля могла и передумать.

— Может, ты тогда снимешь футболку? — спросил он звенящим от волнения голосом. — Просто, чтобы удобнее было...

Оля пожала плечами и потянула за подол футболки, слегка приподняв, а затем, будто решившись, стянула её через голову неловким движением, оставшись в изящном лифчике и трусиках голубоватого оттенка, явно из одного комплекта, которые идеально сочетались не только с полосатыми гетрами, но и с её серо-голубыми глазами. Спина была усыпана веснушками, даже более яркими, чем на лице, которые напоминали россыпь карамельных крошек, так и манивших себя слизать. Невольно задержав на них взгляд, Миша почувствовал, как во рту пересохло, а сердце забилось чаще. Когда Оля опять присела на низкую табуретку, слегка ссутулив плечи, он окончательно разволновался и даже забыл, что они собирались делать, но постеснялся попросить её напомнить.

— Передумал что ли? — немного нетерпеливо спросила она, повернув голову.

Миша тяжело сглотнул, пытаясь прогнать ком в горле, и провёл ладонью по её плечу. Он наконец вспомнил про "кошачью точку", но теперь никак не мог точно определить, где она находится. Поэтому просто уткнулся губами куда-то между лопаток, прямо над лямкой бюстгальтера, и медленно заскользил вдоль позвоночника до симметричных углублений в области поясницы — и обратно. Оля едва заметно вздрогнула и выпрямила спину, но никак не дала понять, что этого достаточно. От её волос приятно пахло фруктовым шампунем, а бархатистая кожа оставляла на языке привкус, сладкий и одновременно терпкий, как арахисовая паста. Переживая едва ли не самый эмоциональный момент в жизни, Миша уже заранее знал, что как только сестра отправится на прогулку с Кириллом, он вне всяких сомнений установит рекорд по количеству нехитрых манипуляций с помощью правой руки и влажной салфетки.

Олю, кажется, обуревали ничуть не менее сильные эмоции. Она раскраснелась, задышала глубже и даже слегка развела колени в стороны. Продолжая путешествовать по спине губами, Миша делал короткие паузы, чтобы вытянуть шею и заглянуть сверху в лифчик, поскольку грудь от частого дыхания так сильно натягивала ткань, что могла в любой момент вырваться из тесных объятий. А заодно бросал быстрый взгляд на её ноги, надеясь, что она опять начнет их напрягать или потирать друг о друга, но ей этого пока не хотелось. Закончив со спиной, Миша без промедления перешёл к плечам, решив и там поискать эрогенные места. Присосавшись к едва заметному следу от прививки, он принялся старательно целовать каждую веснушку по отдельности, отчего Оля засопела и опять начала раскачиваться. Длинная коса заплясала по спине, словно шёлковый шнур, мягко покачиваясь в такт движениям.

Миша на всякий случай обхватил её руками за талию, чтобы помочь сохранить равновесие. Кожа там была горячая и гладкая, а прикосновения к ней вызывали столь волнующие ощущения во всём теле, что появилось непреодолимое желание продвинуться чуть выше и впервые в жизни коснуться женской груди. Не сдержавшись, он очень осторожно повёл пальцем по слегка шелковистой ткани лифчика и замер, стараясь даже не дышать, не без оснований опасаясь гневной реакции. А когда её не последовало, окончательно осмелел и обхватил груди снизу, немного приподняв, будто взвешивая ладонями, и легко сжал. Они казались одновременно мягкими, податливыми и в то же время крепкими, как будто скрывали внутри какую-то магическую силу. Даже через лифчик к ним было настолько приятно прикасаться, что Миша мог бы ласкать и мять их бесконечно.

— Ха! — неопределённо пробормотала Оля, немного навалившись и прижавшись к нему спиной.

Она ещё шире и призывней развела ноги, будто давая подсказку, что эрогенные места можно поискать и там. От желания потрогать её в самом запретном месте у него разом свело все мышцы, а из ушей повалил пар, но решимости на столь дерзкий поступок всё-таки не хватило. Оставалось довольствоваться сиськами, пока на то была возможность. Миша уже подумывал попытаться просунуть палец под лифчик, чтобы попробовать дотянуться до соска, но в этот миг раздалась пронзительная трель телефона. Звонкая мелодия прозвучала так громко, что Оля вздрогнула и, резко отпрянув, с силой двинула ему затылком по скуле, едва не отправив в глубокий нокаут, а затем вскочила, растерянно озираясь в поисках телефона.

— Кирилл! Зайка! — выкрикнула Оля, поднося телефон к уху. — Отлично! Что делаю? Да я... Ну, знаешь, играла на виолончели... репетировала... Нет, конечно не забыла! Ждёшь у подъезда? Хорошо, я уже почти готова! Целую! — Закончив разговор, она вздохнула и вопросительно посмотрела на Мишу. — Мы разве с ним не на шесть часов договаривались? И что за дурацкая привычка звонить, когда уже подошёл к дому?

Потирая скулу, Миша выразил полное согласие с её возмущением. Он ни разу не встречался с Кириллом, но этот парень ему определённо не нравился, а несвоевременный звонок только усилил неприязнь. Оля бросила взгляд в зеркало, пытаясь поправить растрёпанную косу, и топнула ногой от разочарования, когда заметила, что несколько прядей выбились из причёски, а остальные спутались так, что казалось проще переплести всё заново. Она попробовала, но через пару секунд махнула рукой, решив просто распустить волосы.

— Тебе с распущенными даже лучше, — поспешил успокоить Миша, чувствуя за собой вину из-за растрёпанной косы.

Окно в комнате было открыто настежь, и лёгкий ветер обдувал приятной прохладой, но у него всё равно взмокла вся спина, насквозь пропитав майку. Да и у Оли дела обстояли не лучше. Маленькие капельки пота стекали по лбу, мерцали на шее и дразняще скользили вниз, собираясь в ложбинке у основания груди, между чашечек лифчика. Продолжая рассматривать себя в зеркале, сестра нахмурилась и резко повернулась к Мише, отчего он внутренне напрягся, боясь, что сейчас она начнёт предъявлять ему претензии за то, что позволил себе слишком многое без разрешения. Но Оля ничего не сказала, только неловко наклонилась, пытаясь достать футболку из-под стола. Может, она была в трансе и даже не заметила, что он лапал её сиськи?

— Ну, а как твоя "кошачья точка"? — осторожно спросил Миша, стараясь заполнить неловкую паузу.

— Не знаю даже, — протянула Оля, прикрывшись футболкой как полотенцем. — Кажется, у меня там нет эрогенного места. Вообще ничего не почувствовала! — При этом у неё хватило совести немного покраснеть.

— Может, тогда попробуем вечером поискать ещё где-нибудь? — с надеждой предложил он, уже представляя, как будет облизывать её с головы до самых пяточек в поисках эрогенных зон. — Я как-то читал мангу про одну стюардессу, так вот у неё была очень отзывчивая мочка уха. Она даже могла...

— Скоро Альбина должна подойти, поищи у неё, — перебила Оля. — Думаю, она с радостью предоставит свою мочку уха для твоих опытов. — Выйди на минутку, пожалуйста. Мне переодеться надо.

Она торопливо скрылась за стеллажом, открыла шкаф и принялась перебирать одежду. Выходя из комнаты, Миша успел заметить, как на кровать один за другим летят наряды, включая платье в мелкий цветочек. Стоя в коридоре, он прислонился к стене и задумчиво улыбался, всё ещё переваривая переполнявшие его эмоции.

— Как я выгляжу? — спросила Оля, показавшись через пару минут. Она выбрала белый топ до пупка и светлые брючки с высокой талией, которые идеально сидели на её хрупких бёдрах.

— Мило! — честно признал он приглушённым голосом. В голове было так пусто, что даже придумать самый простой комплимент казалось задачей непосильной. — Даже очень!

— Мило! — передразнила она, закатив глаза. — Мне мало выглядеть мило, запомни это! Сегодня мне надо выглядеть великолепно! Кстати, попей чай с печеньками, ужинать мы будем поздно.

Печенья ему не хотелось, как и чая. Закрыв за ней дверь, он сполоснул лицо холодной водой и постоял у открытого окна, наблюдая, как во дворе на площадке резвится малышня, а две его одноклассницы о чём-то беседуют, сидя на скамейке. В комнате теперь витал тонкий аромат духов — нежный, с цветочным оттенком жасмина и лёгкой ноткой розы, вызвавший у него несколько чихов подряд. Миша попытался заняться историей, но мысли блуждали, мешая сосредоточиться. Как ни странно, но ему даже дрочить расхотелось, поскольку это сразу бы ослабило все впечатления. Побродив по комнате, он заметил, что футболку Оля аккуратно повесила на стул, а нижнее бельё, вместо того чтобы закинуть в стиральную машину, бросила в корзину. Ясное дело — она очень спешила. Миша долго боролся с соблазном — почти целую минуту — но всё-таки уступил. Взглянув на трусики, он вытер вспотевшие ладони о шорты и осторожно подцепил голубое кружево кончиком пальца.

Вывернув трусики наизнанку, Миша тяжело сглотнул и принялся разглядывать влажные следы, проступившие особенно заметно в том месте, где материя обтягивает смыкающиеся складки щели. Очевидно, что поцелуи в "кошачью точку" и плечи всё-таки возымели действие, оставив след не только в его памяти, но и здесь, на этом тонком лоскутке. Оглянувшись на закрытую дверь, он поводил подушечками пальцев по ткани, заворожённо наблюдая, как за ними тянутся тонкие прозрачные ниточки смазки — и тут же рвутся. Вообще-то это не смазка, а вагинальный секрет, но само слово казалось слишком холодным и безликим, будто вырванным из учебника анатомии. Ему больше нравились мягкие формулировки: "любовные выделения", "смазка желания" или даже "влагалищная роса", как это называла та самая стюардесса из манги, у которой были очень чувствительные мочки ушей.

Возбуждение мигом вернулось, став просто-таки невыносимым и требующим немедленного разрешения. Член, кажется, так вытянулся, что уже не помещался в шортах и наверняка мог бы составить конкуренцию злосчастному мексиканцу. Сделав глубокий вдох, Миша зачерпнул ещё немного вязкой "росы" и провёл пальцем по языку. Щеки загорелись так сильно, что от них можно было прикурить, а по телу побежали горячие волны, будто его медленно погружали в кипящий источник. Окончательно потеряв контроль, он принялся облизывать пальцы, смакуя приятный солоноватый вкус женского возбуждения и чувствуя, как весь мир вокруг завертелся в лёгком тумане. Присев на кровать, Миша спустил шорты, поднёс трусики к лицу и, вдыхая терпкий запах, быстро заработал правой рукой, не замечая ничего вокруг. А пришёл в себя, только когда с лёгким скрежетом открылась дверь.

— Миш, ты дома? Смотри, кого я встретила... — прозвучал голос мамы, и тут же оборвался, а после последовал какой-то нервный смешок.

Он вскочил, пытаясь одной рукой спрятать за спиной голубые трусики, а другой — подтянуть шорты, но не справился ни с тем, ни с другим, едва не упав. Но это было далеко не самое худшее: член, не спрашивая разрешения, самостоятельно довершил то, на что у Миши не хватило пары секунд. Дрогнув несколько раз, он закачался, словно перекрученная пружина, и выдал мощный залп, орошая всё вокруг — включая застывших в дверях маму с Альбиной.

***

Оля искренне благодарит всех, кто дочитал до эту часть конца!