1

История эта началась на пятом году нашей совместной с Нинкой жизни. Мы, молодые преподаватели, тогда только-только оба защитились и, начав получать более-менее приличные деньги, сняли свой первый дом. Естественно, что начали задумываться о детях. Ну, может, и не «о детях», но о первом ребенке точно. Нинке уже исполнилось двадцать пять, мне – двадцать семь, и по всем признакам нам было пора, как мы шутя говорили, «размножаться».

Собственно, дело уже дошло до конкретной подготовки. Я, неожиданно мало помучившись, бросил курить, Нинка, перестав пить таблетки, начала возню со всякими тест-полосками на овуляцию, набирая статистику для точного определения дней, когда нам обязательно надо заняться любовью не ради удовольствия, но потомства для. Помимо тест-полосок, она еще и стала ежевечерне перед сном мерить температуру, причем в самом интересном своем месте. Спали мы голыми, и вид у нее был при этом презабавнейший: лежа на спине, она раскидывала на явно ненужную в данном случае ширину ноги, засовывала в себя крошечный, напоминающий большую фасолину приборчик, измеряющий температуру, вообще-то, за тридцать секунд. После чего минут пять, блаженно зажмурившись, шевелила его в самой своей сокровенной глубине рукой, чуть постанывая при этом от удовольствия. Причем укладывалась жена всегда так, чтобы мой взгляд упирался по возможности точно между ее ножек. Она вообще любила показывать мне это свое место, и не без оснований, приятно посмотреть там действительно было на что.

Кончалось это когда как: иногда я помогал в измерениях рукой, а иногда замещал измерительный прибор куда как более приятными Нинке причиндалами, но в любом случае без моего участия не обходилось. Довольно быстро мы открыли способ, от которого Нинка получала гарантированный оргазм уже через пару минут. Оказывается, просто надо было гонять фасолину внутри Нинки не ее рукой, а моим членом. Правда, температуру после этого приходилось измерять заново, поскольку чьи именно показатели фиксировал прибор в этот момент – никому не ведомо. В результате процесс иногда, к обоюдному удовольствию, зацикливался надолго.

Каждый раз, когда развитие событий шло по этому варианту, я потом удивлялся: и зачем тебе все эти тесты, если и так чуть не каждый день получается? Поначалу Нинка в ответ только хихикала довольно, но как-то раз объяснила: оказывается, для максимальной вероятности зачатия нужно, чтобы я накануне потерпел хотя бы дня два-три. А то сперматозоиды у меня, видите ли, незрелые будут, да и в малом для нее количестве. И, завлекательно поглядывая на меня, погладила верх своего пирожка, чуть раскрыв его и потыкав пальчиком в маленькую лужицу тех самых сперматозоидов, которые я туда только что отправил, после чего пальчик облизала.

Сами сперматозоиды я, конечно, не разглядел, но зрелище аккуратненькой Нинкиной пещерки, переливающейся смесью моих и ее соков, было вполне приятным. Мне захотелось рассмотреть его поподробнее, я протянул туда руку, Нинка с удовольствием выгнулась лобком навстречу, я засунул туда сначала два пальца, потом язык, потом...

В общем, через некоторое время количество соков в этом ее месте удвоилось, и жена, чуть пошатываясь, ушла в ванную, показав мне через плечо язык. А я, улыбаясь и почесывая натруженный пах, проводил ее довольным взглядом.

Нинка у меня вообще была немного эксгиби. Она не просто совершенно спокойно относилась к своей и чужой наготе, но явно любила демонстрировать свои прелести, причем не только мне. Дома, благо жили мы вдвоем, она очень редко одевала что бы то ни было, кроме узеньких трикотажных трусиков, да и их носила исключительно из соображений гигиены, норовя скинуть при первой же возможности. Я к этому относился спокойно. Во-первых, «бачили очи, що куповалы», а, во-вторых, я и сам был не намного лучше. Мы и познакомились-то с ней на нудистском пляже, что избавило обоих тогда еще подростков от лишних треволнений по поводу обнажения для любимого, но никак не от всех остальных радостей юношеской любви.

Снимаемый нами дом стоял на довольно большом участке. До соседних домов было метров по пятьдесят, к тому же все заборы были увиты плющом, хотя и не везде плотно: с одной стороны плющ покрывал редкий двухметровый штакетник плотным ковром, так же хорошо плющ разросся и со стороны улицы, и сзади. А вот со стороны второго соседнего дома он почему-то рос много хуже, но все же достаточно для того, чтобы формально можно было считать и эту часть забора непрозрачной.

Пользуясь этим, Нинка, если позволяла погода, все время шлялась в неглиже и по участку, а при солнышке пристраивалась загорать в шезлонге и вовсе голяком. Первое время я ворчал на нее за такое поведение, боясь шокировать соседей, с которыми мы были знакомы тогда недолго, всего несколько месяцев, и достаточно шапочно. Ворчал, однако, не очень всерьез – зрелище аккуратной Нинкиной фигуры мне доставляло удовольствие, да и никакой беды в том, что мою супружницу кто-то, кроме меня, увидит голой, я не видел. Хотя сам вел себя несколько более сдержанно, позволяя себе выйти совсем голяком на участок разве что утром.

Впрочем, уже в первую по-настоящему теплую неделю нашей жизни на новом месте, подойдя как-то раз к ограде, я сквозь заросли плюща увидел на соседнем участке картинку, весьма напоминающую нашу. Из дверей дома, во всем великолепии своих двадцати шести лет, вышла, одетая только в кокетливую полоску волос на лобке, соседка, Ольга. Послеполуденное солнце светило с моей стороны, и потому заметила она меня не сразу. А когда все же заметила, отворачиваться мне было уже явно поздно, и я, помахав рукой, улыбнулся и сказал: «Привет»! Ничуть не смутившись, Оля ответила мне точно так же, прошествовала к шезлонгу, стоящему метрах в трех от разделяющего участки забора, и грациозно прилегла на него ногами ко мне, после чего, совершенно естественным движением чуть раздвинув бедра, поиграла ими, устраиваясь поудобнее. Я невольно залюбовался ее промежностью без единого волоска, с тоненькими, очень аккуратными нижними губками и хорошо заметным капюшончиком клитора вверху, плоским животом, сильными, округлыми бедрами и напоминающими спелые груши грудями третьего размера. Ольга, потянувшись за книжкой, перехватила мой взгляд и благосклонно улыбнулась. Спохватившись, я выдохнул, виновато улыбнулся в ответ и занялся своими делами.

Через некоторое время уже из нашего дома вышла Нинка в точно таком же виде. Глянув на нее, я невольно перевел взгляд на хорошо мне видную с того места, где я стоял в тот момент, Ольгу, потом назад на Нинку – а жена уже, согнувшись и засунув ладошки между коленок, смеялась в голос:

— Ой, муженек, не могу! Да ты, никак, нас сравниваешь?

Смутившись окончательно, я пробормотал: «Тьфу на вас обеих!» и вернулся к делу, а Нинка, подойдя к забору, раздвинула и без того редкие стебли плюща, оперлась на горизонтальный брус локтями, выставив мне попку, и стала трепаться о чем-то своем, женском с приподнявшейся на локте, услышав ее смех, Олей. Знакомы они с ней были много плотнее, чем со мной.

Изображая обиду на Нинкин смех, я демонстративно не глядел в их сторону. Но несколько минут спустя к женскому щебетанию добавился сначала довольный детский писк, и сразу следом – густой мужской бас. Тут уж я волей-неволей оглянулся.

Попка моей жены торчала на прежнем месте, правда, вид у нее теперь был не то чтобы напряженный, а, скорее, деловой: так, чуть заметно, всегда изменяется поведение женщин при появлении в их зоне видимости привлекательных мужчин. А Оля на соседнем участке была уже не одна. На ее животе, счастливо попискивая, сидела ее трехлетняя дочка Катька, а рядом стоял, задумчиво почесывая живот, муж, Михаил. И дочка, и муж были одеты не обильнее Оли.

Еще раз глянув на задницу жены, я, не сдержавшись, тихонько хихикнул. Однако Нинка услышала, обернулась ко мне через плечо, удивленно глянула и, поняв, что именно меня развеселило, вдруг едва заметно, но вполне однозначно качнула бедрами. После чего, показав мне язык, вернулась к прерванному на секунду разговору.

Отряхнув руки, я пошел к жене, по дороге ощутив некоторый дискомфорт от наличия на себе шорт и даже смутное желание избавиться от них немедленно. Реализовывать его я, разумеется, не стал, а просто подошел к Нине, освободил от плюща еще кусочек забора, приобнял супругу за талию и протянул через забор руку соседу. Сделав пару шагов вперед, Миша ее пожал, скосив при этом глаза на Нинкины сиськи и переведя потом взгляд на меня. Я, чуть вытянув шею, бросил из-за его плеча точно такой же плотоядный взгляд на Ольгу, удовлетворенно кивнул и посмотрел Мише в глаза: он, улыбнувшись, тихонько хмыкнул, еще раз скосил глаза на Нинку и кивнул тоже. Едва не рассмеявшись, мы понимающе сжали ладони чуть сильнее, после чего Миша отступил от забора и присел на шезлонг рядом со своим семейством.

Разговор у женщин крутился вокруг Катьки, и мы с Михаилом на некоторое время остались не у дел. Сама Катька, наползавшись тем временем по маме всласть, перебралась сначала на руки к отцу, тот ее немного потетешкал, подбрасывая, и, со словами: «Катрин, ну ты же знаешь, у меня плечо больное, а ты уже тяжелая» поставил на землю возле себя. Катрин возмущенно вякнула, отец нахмурил брови, и дочка почему-то сразу же потеряла к нему всякий интерес. Засунув палец в рот, она исследовательским взглядом обвела окрестности, засекла нас с Нинкой и, забавно косолапя, побежала к нам.

Остановилась в метре, вопросительно уставилась на Нинку и требовательным тоном задала вопрос:

— Ты кто?

Нинка умилилась.

— Я? Я тетя Нина, Катенька. Хочешь ко мне на ручки?

Катька, секунду поразмышляв, твердо сказала: «Нет!» и перевела взгляд на меня:

— А ты кто?

Тут в бесцеремонный допрос попытался вмешаться Миша, довольно грозным голосом начав выговаривать дочке за неумеренную прыть в общении. Но и я, и Нинка только рассмеялись, отмахнувшись, Оля погладила мужа по руке, и тот затих.

Пока взрослые усмиряли папу, Катька, так и не дождавшись ответа на свой вопрос, подошла к забору вплотную и, неожиданно вцепившись в край моих шорт, несильно дернула их вниз, сопроводив действо не менее требовательным, чем раньше, вопросом:

— А зачем тебе штаны?

Присутствующие взрослые, сначала замерев, дружно грохнули, и Катька, смутившись, рванула к маме, где и пристроилась подмышку. А когда все отсмеялись, Ольга, так и лежавшая, подобно римлянке, подперев щеку ладошкой, ехидно уставилась на меня:

— Слушай, сосед, а ведь устами младенца...

И тут же Нинка, высвободившись из моей руки, закончила не менее ехидно:

— . ..глаголет истина!

И Мишка, глядя на меня с сочувствием, явно с трудом сдерживал смех.

Я полупрезрительно поглядел по очереди на дам, потом перевел взгляд на осторожно высунувшую нос из-под маминой руки Катьку, сказал: «Значит, «зачем?» Глядя девчонке в глаза, одним движением сдернул с себя шорты, тут же одев их шарахнувшейся в сторону Нинке на голову так, что она стала напоминать католическую монахиню из порнофильма. Жаль, только шорты были зелеными. А потом еще и демонстративно почесал рукой под яйцами, сильно приподняв при этом чуть напряженный от таких разговоров агрегат в сторону Оли с Мишкой. Надо сказать, что, избавившись от последней тряпки, в данных обстоятельствах я сразу почувствовал себя куда комфортабельнее.

Нинка, смеясь, сдернула импровизированный мной головной убор и звонко шлепнула меня по голой заднице, Мишка с Олей тоже смеялись в голос, а довольная моим спектаклем Катька, выскочив из-под маминого бока, подбежала ко мне и, обняв руками стойки забора по моим сторонам, уткнулась физиономией мне в ноги. Протянув руку, я положил ее девочке на спину и с удовольствием прижал нежное тельце к себе поплотнее, даже прикрыв на секунду от удовольствия глаза. А когда открыл их, увидел немного смущенно хихикающую Олю. Опустил глаза вниз и смутился тоже: Катька-то уткнулась физиономией между моих бедер, а вот мое хозяйство, считай, лежало у нее на голове. Засмеявшись, я, чуть отступив назад, осторожно, бочком провел девочку между планками забора на нашу территорию, подхватил на руки и закружил, приговаривая что-то ласковое. Через некоторое время детеныша с не меньшим удовольствием забрала у меня Нина, и я, наконец, смог посмотреть на Катиных родителей: они с легкой ревностью в глазах наблюдали, как мы возимся с малышкой, не выказывая, впрочем, никакого желания немедленно ее вернуть.

В общем, наш с соседями разговор в тот день на этом и закончился. Поскольку Катька обедала в этот день у нас, и спать ее после обеда уложили тоже мы. А вернули в родные пенаты, довольнющую и даже успевшую немного разбаловаться, только ближе к вечеру, тем же путем, что и забрали.

С тех пор Катька частенько бывала у нас, уже никого не спрашивая. Домой ее родители зазывали, подойдя к забору и покричав или, что было много реже, звоня нам по телефону или стукнувшись в аську. Ну, в самом деле, звонить по телефону в соседний дом? Спустя некоторое время мы с Мишкой и вовсе удалили одну из планок в заборе, оставив плющ на месте, и с тех пор и появление в нашем доме соседей, и наше у них появление без особых церемоний и в любой удобной по погоде и прочим обстоятельствам степени одетости стали нормой.

Ну а Нинке, естественно, вышла с тех пор полная амнистия касательно внешнего вида. В пределах наших двух усадьб, разумеется.

Понятно, что такая свобода в общении чревата неожиданностями. Зайдя как-то раз, как и обычно при распахнутой входной двери без стука, к соседям за Катькой, я обнаружил девочку мирно спящей в своей комнате. Пошел поискать ее родителей. И обнаружил их на кухне, дверь в которую тоже была нараспашку. Оля, головой ко входу, лежала грудью на столе, а Мишка, завернув халатик жены ей чуть не на голову, выгнувшись и закрыв глаза, нещадно драл ее сзади. Когда я сунул в кухню нос, дело как раз благополучно заканчивалось. Оля, сладостно выгибая спину, тихонько, чтобы не разбудить дочку, подвывала от удовольствия, Мишка так же тихо рычал, рывками натягивая бедра жены на себя.

Как и обычно в таких ситуациях, я на секунду растерялся и замер. Тут Мишка, закончив дергаться и рычать, открыл глаза, увидел меня, хмыкнул, спросил: «Катька что, спит?», и я неуверенно кивнул.

Вид у меня, наверное, был еще тот, Мишка хрипло засмеялся, отчего подняла голову от стола Оля, глянула на меня еще полусумасшедшими глазами, выпучила их и, засмеявшись тоже, уткнулась щекой в столешницу. Но тут же подняла голову:

— Ну, чего стоишь? А то вы по-другому это дело делаете, а? Иди, Катька встанет – я ее к вам пошлю... а я, может, Мишку еще на что раскручу счас...

И опять засмеялась без тени смущения, завертела бедрами, повернув через плечо голову к мужу, так из нее, похоже, и не вышедшему. Зато я хихикнул в ответ весьма смущенно, сказал «Ага...», глянул на Мишку, показал ему оттопыренный большой палец, еще раз хихикнул, поправил в шортах вставший от такого зрелища член и исчез. У меня вдруг появилось срочное дело – добраться до Нинкиных прелестей, пока Катька не проснулась и не пришла к нам.

Нинка была приятно удивлена моей внезапной кавалерийской атакой, но я мастерски уклонился от ее не очень настойчивых вопросов по поводу причин происшествия, воспользовавшись при этом не совсем хорошей формой жены после парочки полученных ею только что оргазмов. Однако в тот же вечер она узнала все от Ольги, после чего, странно на меня поглядывая, с неделю дразнилась «вуайеристом». И, как будто невзначай, стала оставлять дверь в нашу спальню чуть приоткрытой, а еще разок устроила мне минет на кухне, среди бела дня, чего раньше почти никогда не делала. Окна кухни выходили в сторону соседского дома, и женушка, не выпуская из рта лакомство, иногда косилась в ту сторону, как будто чего-то ожидая.

2

Примерно месяца через полтора после истории с Катькой и шортами Михаил, забирая в очередной раз дочку, пригласил нас на, как он выразился, «малое новоселье». Они закончили ремонтировать небольшую баньку в пристройке к дому, что и намечалось отметить в тесном кругу, по-домашнему. Уговаривать нас не пришлось, и около восьми мы с Нинкой, пробравшись через импровизированную калитку между участками, пришли к соседям.

Перед банькой, как и положено, немножко выпили и закусили, после чего Миша пошел проверять, готов ли предмет торжества к приему гостей. Вернулся он расстроенный. Случился, как часто бывает в таких случаях, «генеральский эффект», и начавшая нормально нагреваться баня, пока мы готовились к общению с ней, тихонько отключилась. В электричестве биолог Мишка понимал не очень, и мы пошли разбираться с причиной чудес вдвоем, провожаемые подзуживанием жен.

Усмирив непокорный агрегат, мы вернулись в гостиную и объявили скучающим, по нашему мнению, женам, что через полчасика все будет готово.

Впрочем, скучали жены только по нашему мнению. На самом деле двум женщинам почему-то всегда есть о чем поговорить, причем даже и независимо от того, как они относятся друг к другу. Нинка же с Олей сошлись за прошедшее недолгое время на удивление плотно, чего нельзя было пока сказать о нас с Мишей, хотя перспективы в этом отношении и у нас были очень неплохие.

Разговор без нас у дам вышел увлекательный. Я уже как-то мельком слышал, что Оля с Мишкой вполне готовы сделать Катьке брата или сестричку, и что не получается это у них уже с год. Именно эту тему дамы и обсуждали. Точнее, моя Нинка читала Ольге целую лекцию по этому поводу, и такая мелочь, как приход двух мужчин, вызвала у нее лишь секундную заминку.

Лишь минут через пять Оля подняла руки:

— Нинуль, все! Утопила несчастного дизайнера в информации, потом продолжим, а то я уже ничего не воспринимаю. И вообще! Мишка! Ты-то почему мне все этого не рассказал?

Мишка начал оправдываться: мол, биология наука большая, и такие вещи, как женская овуляция, от него не менее далеки, чем, скажем, Марс, и вообще он уже больше менеджер, чем ученый - но Ольга, не слушая его, рассмеялась и, встав, потянула Нину за собой:

— Нинуль, ну их. Пойдем, лучше фотки Катькины посмотрим, а то я за те три дня, что она у бабушки, уже соскучиться успела. Или я сюда ноут принесу? Ладно, сиди, я сейчас...

Катькин фотоальбом состоял из совершенно невероятного за три года жизни количества фотографий и видеозаписей, и процесс его просмотра мог бы затянуться надолго. Если бы в какой-то момент Нинка, узрев на экране двухлетнюю Катьку, вполне по-женски, с увлечением ковыряющуюся пальчиком у себя в щелке и, судя по рожице, имеющую от этого немалое удовольствие, не засмеялась:

— Ну, Оль... Все засняла, разве что момента родов нету... Да еще, может, зачатия...

Не задумываясь, Оля копнула в компьютере чуть глубже.

— Как это родов нету? Очень даже есть... Мишка снимал... я при нем рожала...

Вдруг спохватившись, покосилась на меня, мельком глянула на Мишку и опять на меня:

— Эй... А ну закрой глаза, сейчас кадры не для мужских глаз будут!

Я возмущенно фыркнул. Вот всем хорошая баба, но хамка иногда, не отнимешь. «Эй...» И тут вмешался Мишка:

— Да ладно тебе... невидаль... И засмеялся тихонько: - Да и вообще, более асексуального зрелища и придумать трудно...

Оля внимательно посмотрела на мужа и пожала плечами. Мол, мне-то не жалко, а уж если тебе... И запустила клип.

Зрелище было действительно не для слабонервных, хотя родилась Катька относительно легко. Где-то посередине смонтированного, недолгого клипа я отвлекся и посмотрел на женщин: Оля смотрела на экран с гордостью, Нинка – с жадной завистью. «М-да... И впрямь бабе рожать пора», лишний раз подумал я о жене и опять уставился на Катькину голову, как раз появившуюся до половины между жутковато растянутых Олиных нижних губ.

Мне показалось, что женщины с удовольствием просмотрели бы клип на «бис», но тут появился отлучившийся Мишка и с гордостью объявил, что баня готова.

По случаю торжества одеты мы все были прилично, и я, расстегивая рубашку, с интересом посмотрел совершено машинальный стриптиз в исполнении Ольги, о чем-то задумавшейся после просмотра видеозаписи главного события в жизни любой женщины. Не меньше призадумавшаяся Нинка поглядывала на подругу с новым интересом. В парной наши девушки пристроились в уголке, подальше от нас, и поначалу помалкивали.

Несколько повеселели они после первого похода в бассейн и употребления после этого еще по баночке пива, начав потихоньку шушукаться, косясь в нашу сторону. Иногда до нас долетали отдельные слова: «снять», «процесс»... Мы с Мишкой переглядывались подозрительно, но решили, от греха, не трогать дам, и увлеклись каким-то своими техническими проблемами. Так что общего разговора в этот вечер больше так и не получилось.

Домой мы с Нинкой приползли чуть живые, даже не одевшись, лишь накинув на плечи полотенца. Благо, через улицу идти было не надо. В спальне я сразу плюхнулся на кровать, жена, достав из шкафа полотенце, стоя перед зеркалом, принялась вытирать волосы. Полюбовавшись ее фигурой некоторое время, я, вздохнув, спросил:

— И о чем вы с Олькой болтали весь вечер?

— Мы-ы-ы-ы... – загадочно протянула Нинка, откладывая полотенце в сторону и оборачиваясь ко мне. – Да так... о своем, о женском... – тем же тоном добавила она, забираясь на кровать и вставая на четвереньки. – А тебе так уж прям и любопытно, а? Вот сейчас откушу... Ам!

Щелкнув зубами над моим мужским достоинством, она с довольным стоном повалилась на спину рядом со мной, раскидав все четыре конечности в стороны.

— Не, не буду откусывать... Пригодится... Только потом, с тебя сейчас все равно толка не будет...

Я с готовностью подтвердил ее предположение, и мы, обнявшись, мирно заснули.

Нинка взяла свое утром. Начал просыпаться я оттого, что она отдернула шторы, и в комнату хлынул яркий солнечный свет. Недовольно заворчав, я перевернулся носом в подушку, но любимая быстренько подхватила меня своими ласковыми, но сильными ручками, переложила брюшком кверху, поставила возле моей физиономии подушку, отгородив таким образом меня от окна, дабы свет не отвлекал от процесса, и пристроила и так уже почти в полную силу стоящий, по утреннему делу, член в свой ротик.

Убедившись, что и я, и мой младшенький проснулись окончательно, жена привычно перекинула через меня коленку, заправив в себя кол. Немножко покачалась, выгнувшись назад, и улеглась на меня грудками. Куснула за ухо:

— Спиииишь...

— М-м-м-м...

Выпустив колышек из себя на три четверти, медленно покачала попой, играя мышцами внутри, и я ахнул от удовольствия.

— Ага, не спишь...

Несколько раз чмокнула мое лицо и, прижавшись губами к уху, прошептала:

— А знаешь, о чем мы с Олей вчера говорили?

— М-м-м-м?

— Хи-хи... Они... – и примолкла.

Протянув руки, я чуть поиграл с верхней частью Нинкиных ягодиц. Это место у нее было очень чувствительным, и она, непроизвольно сжав моего дружка внутри себя, довольно замычала.

— Ага... Они... свои игры снимают иногда... И...

Я чуть пошевелил бедрами, и супруга охнула опять.

— И... Катькино зачатие... У... аууу, ох.... мммм....

Тут я приостановился и чуть отстранил Нинку вверх, дабы видеть глаза жены. Глаза были хоть и полуприкрыты от возбуждения, но хитрющие.

— Так вот... Катькино зачатие у них есть...

Я прислушался к себе. Кажется, мысль жены мне понравилась.

— А... это хорошо, Нинок. Что, тоже посниматься в порнушке хочется? - я смотрел на жену уже ехидно.

Нинка снялась с меня и улеглась на живот рядом. Пристроила щеку мне на грудь, ухватилась за мокрый колышек рукой и жалобно сказала: «Ага... Только я не знаю, где камера...»

Я хихикнул.

— Отпусти хрен, схожу!

Нинка заполошно обернулась на свою руку, - похоже, она и впрямь не осознавала, что, разговаривая, потихоньку ласкает самое чувствительное место мужа, - и отдернула ее. Я встал и, шлепнув жену по тугой заднице, вышел.

Возвращаясь в спальню с камерой в руках, я, для разминки, снял сверху свой член, грозно, как таран, глядящий вперед. А потом перевел объектив на лежащую на кровати Нинку, радостно встретившую мое появление. Лежала она попой кверху, и я прицелился пройти фокусом вдоль всего ее тела не торопясь, но жена тут же, играя, перевернулась на спину и принялась, смеясь, оглаживать себя руками. Довольно быстро ее пальчики переместились вниз, к началу сомкнутых ножек, и немножко поиграли с верхом щелочки. В результате ножки начали раздвигаться все шире, и немного спустя я, развернув жену ногами к свету и подобравшись вплотную, с удовольствием и совершенно беспрепятственно снимал то, что находится у Нинки между двух аккуратных валиков в самом низу живота. Хозяйка всей этой темно-розовой, блестящей от соков прелести, хихикая, помогала мне заснять крупным планом все самые потаенные уголки во влажной глубине, раздвигая себя наманикюренными пальчиками.

Не выдержав, как обычно, такого издевательства, я залез туда сначала пальцами, а потом и язычком, отчего Нинка сладостно задрожала, и мне стало совсем не до съемок. Торопливо оглядевшись, я поставил напротив ее прелестей стул, положил на него камеру, отрегулировал фокус так, чтобы все детали в Нинкиной промежности были хорошо видны. И, подняв ножки жены повыше, вошел в нее, сообразив, правда, расставить пошире и свои ноги, дабы не закрывать от синего глаза объектива место соития.

Через некоторое время мне пришла в голову идея поставить Нинулю на кровать, на четыре косточки. Тут же вспомнив, что тогда придется искать, на что бы поднять камеру повыше, а значит, надолго покидать уютное местечко между Нининых ног, я плюнул и, увеличив темп, быстренько разрядился в прежней позе. Тем более что Нинка, кончив, против нашего утреннего обыкновения, раза три, уже начала потихонечку сохнуть внутри. На прощание я немножко поводил порядком смягчившимся концом по капюшончику клитора, нагнулся, поцеловал ласковое место и, развернув расслабленную жену вдоль кровати, улегся рядом, тяжело дыша. Камера так и осталась стоять возле кровати, снимая теперь, наверное, только мой никому не интересный бок.

Чуть отдышавшись, я повернул голову к жене. Вид у Нинки был совершенно блаженный.

— Уф... Лапонька, ты чего это сегодня? Отродясь утром не кончала...

— Угум... как раз лежу, считаю...

— И чего?

— Абзац...

Я засмеялся.

— Это муж тебя утром не может, а камера запросто?

Нинка слабо толкнула меня локтем в бок, после чего зашевелилась уже вся.

— А где камера-то?

Я покосился вбок.

— Да вон, все снимает...

Нинка засмеялась.

— Тащи ноут, посмотрим...

— Сама иди, все силы отдал...

Нинка, фыркнув, птичкой взлетела с постели. Проводив ее взглядом («вот бабы, после траха летать способны, не то, что мы»), я потянулся и, забрав камеру к себе, наконец-то остановил запись. Тут же появилась жена с ноутбуком и хвостиком, два аппарата были состыкованы, и мы, подложив под спины подушки, стали смотреть, что у нас за спектакль получился.

Первая часть, с исключительно Нинкиными прелестями, внушала. У меня даже опять встал, что не осталось Нинкой незамеченным, и я, естественно, не упустил случая отвесить пару вполне гусарских комплиментов гениталиям жены. А вот с собственно действом результат получился плачевный. Похоже, что мы ненароком сдвинулись чуть глубже по кровати, так что в фокусе оказались только моя задница и, более или менее, болтающиеся в такт толчкам яйца. Ну и звук, конечно, был завораживающий: шлеп-чмок, шлеп-чмок... Само же место нашей стыковки было представлено на экране в виде какого-то совершенно невнятного желто-розового марева, в котором смутно блестели мокрые края Нинкиных губок да не менее смутно темнело пятно задней дверки жены.

Посмотрев все это безобразие, я аж эрекцию потерял, да и Нинка немного расстроилась. Но, слава Богу, не потребовала все переснять немедленно, и мы занялись обычными домашними делами.

После обеда Нина ненадолго исчезала в соседнем доме. Подобное явление было совершенно обычным, и никакого значения этому я не придал. А ближе к вечеру я по каким-то делам выбрался в сад. Ольга, пользуясь прекрасной погодой, плескалась в у себя бассейне, мы поздоровались, при этом вид у соседки был какой-то необычный: почему-то она очень внимательно посмотрела на мое, скрытое шортами, хозяйство, пожевала губами и чуть заметно кивнула, улыбнувшись. Я удивленно посмотрел в ответ, но Оля сделала вид, что не поняла взгляда.

Вернувшись в дом, я полушутя изложил свое удивление Нинке. И тут жена вдруг чуть покраснела, после чего мне уже не составило никакого труда выжать из нее признание. Оказывается, к Ольге она бегала затем, чтобы похвастаться нашими кинематографическими успехами. С демонстрацией самих успехов, естественно...

Плюнув в сердцах: «Ну, бабы, дырявые существа!», я с размаху уселся на диван, укоризненно глядя на жену.

— Родная моя, ну, свою дырку ты вольна демонстрировать, кому хочешь и когда хочешь, только засовывать туда, пожалуйста, никому ничего не давай. Но тут-то... Мы ж вроде вместе снимались, почему ты меня не спросила, а?

Нинка вдруг облегченно выдохнула и уставилась на меня:

— Стоп... Так тебя смутило только то, что я у тебя не испросила позволения?

— Ну, не только... Зачем вообще показывать столь интимные вещи? И Мишка видел?

— Ой-ой-ой... Ты мне скажи, чего там Оля не видела? Твой хрен в рабочем виде? – жена, поняв, что большой ругани не будет, перешла в наступление. – Так тебе его стесняться нечего, вон, у меня после тебя аж гланды чешутся, и в толщину очень даже! – засмеялась она, потихоньку подбираясь ко мне поближе. – А моя дырочка тоже не хуже вышла... и вместе они очень даже хорошо смотрятся... или нет? – хитро уставилась она на меня, усаживаясь рядышком и тихонько запуская руку под резинку моих шорт. – И вообще, она нам даже роды показала... А Мишка не видел... мы с Олей посмотрели... но я ей файлик оставила, а муж и жена – одна сатана... – проурчала она, забираясь пальчиками все глубже.

Если бы не этот «файлик», то хулиганство, вполне возможно, и вообще сошло бы жене с рук. Как ни странно, но при мысли о том, что Оля полюбовалась моим мужским достоинством в работе, я не испытывал ничего, кроме чувства глубокого удовлетворения. Вот уж точно, с кем поведешься: если жена порядочная эксгиби, так и сам таким станешь. Хотя, может, потому мы и слюбились?

Но, с учетом Нинкиной распространительской деятельности, я решил все же не оставлять происшедшее без последствий. А посему, сугубо из педагогических соображений, пресек ее поползновения на мой инструмент. И вообще оставил ее в этот вечер без сладкого, старательно изображая обиду.

Что, впрочем, у Нинки вызывало только ехидные улыбочки.

3

Из нас четверых только Михаил ходил на работу с девяти до шести, остальные трое были фрилансерами, причем летом работы у всех было не очень много. Впрочем, вставали мы все равно не поздно: Ольга, как хорошая жена, считала себя обязанной проводить мужа на работу, покормив его завтраком, да и Катька, отправляемая обычно на большую часть лета к бабушкам-дедушкам, когда была дома, то тоже не давала маме спать до полудня. Ну, а мы с Нинкой оба были типичными «жаворонками», хотя я и в меньшей степени.

На следующее утро, выйдя на крыльцо потянуться и слегка размяться, я застал Нинку с Ольгой о чем-то весело болтающими возле забора, разделяющего наши участки. Свистнув им, я обратил на себя внимание: девушки посмотрели в мою сторону, переглянулись и захихикали. В результате я немного спустя опять наехал на жену: что это вы, мол, надо мной смеетесь на пару? Нинка заверила меня в том, что я к их смеху не имел никакого отношения, но я поверил не очень, а потому ходил весь день несколько надутый.

Ближе к вечеру, когда спала жара, я выбрался поваляться в тенечке с книжкой. Нинка потащилась следом, перетащив шезлонг чуть в сторону, на солнце, и подставила светилу все голенькое тельце, за исключением мордочки, прикрытой панамкой. Через некоторое время на своем участке появилась Оля. Скинув халатик, нырнула в бассейн, немного поплавала, вылезла, сунула ноги в шлепанцы и, как была, вся в быстро высыхающих капельках воды, ловко просочилась в дырку забора. Подошла к нам, стряхнула с рук воду, обрызгав. Нинка, высунувшись из-под панамки, довольно запыхтела, а я только посмотрел сначала на Олю, потом на жену поверх темных очков, почесал под яйцами и, поправив очки, опять уткнулся в книжку.

Оля засмеялась и, собрав ладонями воду с обнаженного тела, брызнулась еще раз, уже персонально на меня:

— Эй! На сердитых воду возят!

Я, не поднимая глаз от книги, только хмыкнул. Тогда Ольга наклонилась и потянула меня за руку:

— Ну-ка, соседушка, пошли. Кой-чего покажу, чтобы не сердился, - и засмеялась.

Я поднял на нее глаза. Вид у соседки был несколько возбужденный. Перевел взгляд на жену. Та поглядывала то на Ольгу – похоже, благодарно, - то на меня, с хитрецой, и тоже явно приготовилась вставать. Пробормотав недовольно: «Ну, где ж мне с вами двумя справиться... Ладно, пошли...», я поднялся с шезлонга, лениво почесал в интимном месте еще раз, натянул шорты и даже подал руку жене, всем своим видом демонстрируя при этом недовольство ею. Нинка, надевая трусики, только хихикнула.

Гордыня не позволила мне спросить, что меня ожидает. А ожидало меня, оказывается, место на диване, в гостиной у соседей. Перед большим телевизором с подключенным к нему ноутбуком. И почти тридцатиминутный клип.

К вящему моему удивлению, это было действительно красиво! Больше всего оно напоминало танец. Под звучащую ненавязчивым фоном классическую музыку два тела двигались в такт, синхронно, и камера, снимая их в рассеянном, но ясном свете, выбирала в каждый момент, кажется, единственно возможную точку съемки. Точки эти были самыми разными: в кадре были иногда лица Оли и Миши, с явно написанным на них наслаждением; потом они сменялись общим планом, и на нем – медленно двигающаяся Олина голова, ласкающая Мишин член, или Мишино лицо, то зарывшееся между блаженно раскинутых ног Ольги, то бережно обихаживающее ее соски. Изображение приближается, и вот уже весь экран занимают затуманенные Ольгины глаза, а потом – ее розовый язычок, с любовью исследующий каждую жилку на источнике мужской силы, или Мишкин язык, с такой же нежностью исследующий розовые складки в Олином низу. И тут же – лицо второго участника действа с закрытыми глазами и закушенной от наслаждения губой.

В самом конце, под крещендо музыки, Миша яростно вгонял свой жезл в лоно стоящей у края кровати на локтях и коленях жены, и камера подобралась прямо под место соития. Видно было, как по члену прошли волны семени, и нижние Олины губы, сжимаясь, радостно ответили на каждую из них. Потом – разъединение, и темная, таинственная пещерка Ольги, с капелькой живородящей Мишиной жидкости на самом краю.

Музыка совсем стихла, и камера, медленно отойдя назад, показала двух удовлетворенных любовников, тихо, благодарно целующих друг друга.

Наконец, изображение медленно погасло, и я не сразу, но выдохнул из груди воздух. Почувствовал, как расслабляется сидящая уже вплотную ко мне Нинка. И вдруг услышал точно такой же, как свой, выдох сзади.

Обернулся, и увидел одного из героев ролика, сидящего чуть позади нас, в кресле, при почти полном параде. Только пиджак небрежно брошен на спинку кресла, да узел яркого галстука болтается на груди.

Облизываю вдруг пересохшие губы:

— Это... это вы... Катьку делали?

Миша усмехается:

— Нет... Это уже после Катьки. Катьку... не так красиво снято. Но есть и она... Посмотришь?

Я мотаю головой:

— Нет... пока. Ох, никогда не думал, что делание детей может выглядеть так красиво...

И тут вмешивается Нинка. Почти полушепотом, тихонько, она спрашивает:

— Ребят... А кто... снимал?

И сразу, почти незаметно под загаром, краснеет.

Мишка только усмехается, отведя глаза чуть в сторону, и, после мимолетной паузы, отвечает Оля:

— Брат... И монтировал он же...

Нинка живо поворачивается к ней:

— Твой?

— Да... Нин, давай о нем потом, ладно? В горле пересохло, я сейчас...

Пока Оля не вернулась с подносом, на котором стояла бутылка мартини, вазочка со льдом и стаканы, мы помолчали.

Разлили. И я, кинув взгляд на погасший экран, выдал тост:

— За искусство!

Мишка буркнул себе под нос: «...траха...», все засмеялись, и напряжение сразу ушло. Расслабившись, я откинулся на спинку дивана и отхлебнул глоток.

— Это, Олюнь, ты так Нинкины грехи замаливала?

Ольга засмеялась в ответ: «Ага!», и тут выяснилось, что Мишка, оказывается, и не в курсе, чем именно Нинка согрешила. После просмотренного демонстрировать наше «творчество» было все равно, что предлагать сравнивать член с пальцем, так что мы с Ниной ввели Мишку в курс дела пока на словах, причем в самых уничижительных выражениях. Выслушав, он засмеялся:

— Ага. А оно всегда так бывает, когда сами снимают. Или любви нет, или кина. Если про камеру помнят, то сплошная физкультура, если не помнят, то после второй минуты вообще не поймешь, кто где...

Нинка, ткнув Олю в бок, чуть слышно прокомментировала: «Ну, так брата бы звали!», на что Ольга рассмеялась:

— Его позовешь... Семь тысяч верст – не околица, конечно, но... Последний раз два года назад виделись. Тогда и снято, - кивнула она на экран и внимательно посмотрела на меня. – А что нам брат?

Я приподнял брови. Кажется, разговор имел и другую цель, кроме замаливания Нинкиной оплошности.

А Оля, глянув на мужа, по-прежнему сидящего позади нас, отхлебнула еще глоточек и с улыбкой продолжила:

— Ты сильно-то себя не ругай. Вон, Нинкину розочку снял... всем на зависть.

Я хмыкнул.

— Ну, так ведь любимое место... уж постарался...

Нинка шутливо шлепнула меня по руке, Мишка с Олей засмеялись, и я перехватил взгляды, которыми вроде бы между делом обменялись женщины. Похоже, что достигнутое ранее между ними согласие таким образом было подтверждено, и Оля, отсмеявшись, с чуть неестественной интонацией продолжила:

— Нинка, а помнишь, мы с тобой по поводу Катькиного альбома говорили? Ну, что там чего-то не хватает? – и хитро посмотрела на подружку.

Та, деланно наморщив лоб, якобы вспомнила:

— А... ну да. Момента зачатия? – и бросила косой взгляд на меня.

Я сидел, уже прекрасно понимая, куда клонится разговор. И не вмешивался только потому, что сразу сказать «да» было бы несерьезно. Надо дать женщинам возможность поиграть всласть, иначе они будут чувствовать себя обманутыми. Они ведь так хорошо умеют охмурять мужчин, а тут – на тебе, все и сразу... Так и разочароваться в себе можно, и, как тогда пойдет дело дальше, будет совсем непредсказуемо.

Тут сзади раздалось шевеление. Мишка, встав с кресла, с веселым интересом посмотрел на дам, потянулся и, делая первый шаг в сторону спальни, сказал:

— Ох, ребят... Ладно, я с работы, имею право сходить в душ... Надеюсь, гости на меня не обидятся? – добавил он ехидно и, уже поворачиваясь, вдруг подмигнул мне. Мол, не тушуйся, я за.

Ольга, кажется, перехватила наш безмолвный обмен мнениями, но не стала отступать от первоначально задуманного плана и опять обернулась к Нине.

— Ну да, его... А ведь здорово было бы, правда?

Нинка раздумчиво кивнула, и разговор продолжился все в том же роде. При этом женщины частенько кидали взгляды искоса то на меня, то на дверь спальни, за которой скрылся Мишка. А я сидел, помалкивал, и с трудом сдерживал смех.

Впрочем, продолжалось это всего минут пять. Потому что через пять минут из спальни, вытирая на ходу голову, вышел голый Мишка. Не вмешиваясь, послушал, о чем говорят женщины. Усмехнулся и вышел в дверь, ведущую в кабинет. Тут же вернулся с видеокамерой, сунул ее мне в руки и, со словами: «Хорош трепаться! Вот сейчас и попробуем!», решительно подсел к жене, властно притянув ее к себе за плечи. Оля кинула немного испуганный взгляд сначала на меня, потом на Нинку, потом на камеру в моих руках, но Мишка ладонью развернул лицо жены к себе и буквально впился поцелуем в ее губы. Она слабенько ответила, все еще косясь в нашу сторону, и тогда Мишка уверенно запустил руку ей в трусики, после чего Ольга охнула и прикрыла глаза.

Я зачарованно наблюдал за ними до тех пор, пока Нинка не ткнула меня локтем в бок. Вздрогнув, я посмотрел на жену, она кивнула мне на камеру, лежащую рядом, и я, чувствуя, что сам возбуждаюсь с неведомой силой, судорожно нашел на незнакомом аппарате кнопку включения и вскинул его к глазам.

Долго возиться Мишка не стал. Поставил жену тут же, к дивану, в позу речного животного, сдернул с нее трусики до щиколоток, чуть поводил рукой сначала по своему колу, потом по щелке жены, засадил туда своего балуна сразу по самые яйца и начал работать в бешеном ритме. У меня перед глазами мелькнули самые, на мой взгляд, ценные кадры из только что просмотренного клипа, и, включив подсветку, я встал на колени почти между Мишкиных и Олиных широко расставленных ног, а потом и улегся на спину, забравшись под них. Где-то вверху и впереди, в полутьме, были маленькие складки Олиного живота, дальше – качающиеся в такт Мишкиным движениям груди, еще дальше – лицо с закушенной губой. Я направил свет от прожектора камеры туда: Оля, почувствовав его сквозь зажмуренные веки, наклонила голову, чуть приоткрыв глаза, глянула на меня между своих ног, судорожно кивнула и закрыла глаза опять. Перенеся фокус прямо над собой, я буквально чудом успел заснять, как Мишка разрядился в жену, вызвав ее сладостный стон, и тут же, рывком, вышел. Селал шаг назад, споткнувшись о мое колено, развернулся и шлепнулся рядом со стоящей все в той же позе Олей на диван. Встав на колени, я стал снимать разворошенное лоно Ольги с сосулькой густой Мишкиной спермы, точно так же, как два года назад, свешивающейся с нижнего края. Тут Оля, недоуменно повертев бедрами, подняла голову и оглянулась. Увидела сидящего рядом Мишку, наклонилась к его паху, медленно, смачно погрузила головку в свой рот, сделав несколько движений головой, выпустила добычу, облизала, далеко выпустив язык, и выпрямилась. Развернулась передо мной, тоже споткнувшись о мое колено, недоуменно посмотрела вниз, прямо в объектив, усмехнулась, скинула трусики окончательно, бросив их Нинке, - когда она успела выступить из них одной ногой, я и не заметил, - и, забавно пятясь далеко откляченной попой, уселась Мишке на колени, уверенно поймав при этом его член запущенной вниз рукой и заправив его в себя. Открыла глаза, посмотрела прямо в объектив камеры, то ли улыбаясь, то ли оскалившись от возбуждения, выгнулась назад, раскрыв себя внизу руками так, что стало хорошо видно почти весь блестящий ствол Мишкиного члена вместе с обнимающими его внутренними Олиными губками, и, с хаканькем опустившись на него первый раз, начала скачку. Впрочем, ее хватило ненадолго. Поначалу только утробно, хрипло выдыхая воздух, Оля начала громко постанывать и вдруг, остановившись в нижней точке, вся заходила волнами, тихонько подвывая и судорожно разминая пальцами соски, а потом медленно сползла с Мишкиных коленей на пол, на четвереньки, где и остановилась на какое-то время, всхлипывая и медленно мотая опущенной вниз головой.

Пытаясь взять общий план концовки, я отступил назад, и едва не упал на сидящую на диване Нинку. Упершись попой в ее предупредительно подставленную ладонь, обернулся к жене, но она покачала головой и кивнула ей вперед: мол, не отвлекайся. Я посмотрел на Олю с Мишкой, но снимать там было уже, считай, нечего: Мишка полулежал на диване, прикрыв глаза и широко раскинув ноги, член, блестящий от влаги, почти совсем уже скрылся между его бедер. А Оля медленно поднималась с пола, глядя на нас с Нинкой со смесью не прошедшего еще возбуждения и испуга.

Уж не знаю, заметила ли Нинка этот испуг, или просто порносеанс, устроенный нам друзьями, так подействовал на мою жену, но я тут же почувствовал, как сначала мои шорты поползли вниз, и из них едва не со щелчком вырвался на волю стоящий, как деревяшка, член. Не успел я осознать, что происходит, как Ольгу от меня закрыла вставшая передо мной Нинка, успевшая уже когда-то снять трусики. Осторожно вытащив из моих рук камеру, она обернулась к Ольге и с кивком протянула блестящую штуку ей. Потом, взяв меня за плечо, повернула боком и встала передо мной на колени. Глядя снизу мне в глаза, шлепнула ладошкой колышек, отчего он закачался, посмотрела в камеру и засмеялась довольно. И, прихватив рукой, принялась играть с ним уже язычком. Я тут же увидел на ее щеке яркий свет от прожектора камеры, чуть подрагивающей в Олиных руках. Улыбнулся «операторше», прикрыл глаза, положив руки на Нинкину голову, и весь уходя в ощущения, приходящие снизу. А Ольга подобралась чуть сбоку, присела на корточки, глянула под себя, на секунду отвлекшись, схватила со стола салфетку, быстро протерла ей у себя в промежности, чтобы не испачкать пол, отбросила смятую бумажку в сторону и стала снимать Нинкино искусство в упор, метров с двух.

Нинка так и разрядила меня в этом положении, приняв два первых толчка моего семени почти в горлышко, а потом, открыв ротик и глядя в камеру, не хуже профессионалки разобравшись и с остальным. Показала напоследок в камеру рот, заполненный моим секретом, подобрала язычком в него крошечную полоску семени с губ, проглотила, высунула уже чистый, розовый язычок и, с довольным урчанием, тщательно облизала все мое хозяйство от складки под мошонкой до почти закрывшейся уже головки. Аккуратно опустила член вниз, прижала ладошкой, погладила, глянула еще раз оценивающе, удовлетворенно сказала: «Вот так!» и, почти прыжком, встала на ноги. Толкнула меня на диван и сама шлепнулась рядом. Оля, отойдя чуть назад, продолжала нас снимать, и Нинка, ухватив мое почти совсем бессильное хозяйство, быстро наклонилась, чмокнула его, выпрямилась и, вскинув вторую руку вверх, смеясь сказала: «Иесссс!». Едва успев выключить камеру, Оля рассмеялась и, перемещаясь как-то боком, уползла в сторону. Почти упав рядом с мужем, откинулась на спинку дивана, расслабленно чуть раздвинув круглые коленки.

Мишка, как бы не впервые с того момента, как с него слезла жена, полностью открыл глаза. Смурно оглядел всю компанию, пробормотал: «Не «иес», а «вау»», и прикрыл их опять. Мы втроем переглянулись и тихонько, слабенько, но дружно заржали. На большее сил уже не было, хотя прошло с момента Мишкиного появления с камерой, наверное, от силы минут двадцать.

Немного погодя зашевелилась Ольга. Раздвинув ноги пошире, она, приподняв бедра, задумчиво запустила два пальца себе в пещерку, вытащила их, осмотрела, понюхала и удовлетворенно облизала. Нинка зашевелилась следом, с улыбкой глядя на подругу, проделала то же самое, и с деланным удивлением уставилась сначала на свои пальцы, хоть и блестящие от соков, но без малейшего присутствия чего бы то ни было белого. Уставилась на меня:

— А мое где?

Лениво пошевелившись, я похлопал жену по коленке:

— Сама выбирала, куда...

Нинка шутливо заворчала: «Вот тунеядец, Мишка вон своей две палки кинул, а ты...», но здесь уже открыл один глаз Мишка и покачал головой:

— Одну... Второй раз Олька сама кончила, меня не дожидаясь...

И хихикнул, за что получил шутливый шлепок по ляжке от жены.

Еще немного помолчали, отдыхая, и Ольга зашевелилась опять.

— Ладно, сиди, не сиди... В душ пора...

Встала. Нинка, как и всегда после недолгого акта любви, напоминающая игрушку на пружинках, подскочила: «И я с тобой!», кинула на меня еще один критический взгляд через плечо: «Хотя только за компанию, так-то мне не надо. Ух, бездельник!», и дамы подались в сторону бани. Я с интересом посмотрел вслед Оле: все-таки нет на этом свете ничего красивее, чем удовлетворенная женщина. Даже со спины. Разве что, женщина в момент оргазма, но это, обычно, совсем недолгое явление. Перевел взгляд на попу своей родной половинки и понял, что для нас с Нинкой вечер еще, кажется, не завершен...

Жены ушли, а мы с Мишкой так и продолжали сидеть, расслабляясь. Потом Мишка слабо пошевелился и, не открывая глаз, негромко проговорил:

— Понравилось?

Чуть помолчав, я немного задумчиво ответил: «Ага...», и Мишка поднял на меня взгляд:

— Да ничего... Тут тоже привычка нужна... Бабам особенно...

После паузы я, чуть виновато, ответил:

— Ну... твоя-то вон сразу в раж вошла, и дальше все настолько естественно... А моя актерствовать вздумала...

Мишка посмотрел на меня удивленно:

— Да ладно тебе – «актерствовать». Ну, поработала маленько на камеру, ну и что? Шуточки у них такие, с Олькой тоже бывает... Да и вообще, она же толком и не возбужденная была. Их хорошо раздраконить надо, чтобы они обо всем забыли. Ну, чего это я, сам знаешь...

Я не очень уверенно хмыкнул, и Мишка, рассмеявшись, встал и протянул мне руку:

— Ну, с почином. Дальше будет лучше! Пошли, посмотрим, где бабы. Что-то они смылись уже совсем...

«Бабы», сидя рядком в предбаннике, увлеченно чирикали о чем-то своем. Причем настолько увлеченно, что нашему приходу даже и не очень обрадовались. Зайдя первым, я поднял Нинку на ноги, прижал, еще мокрую, к себе, чмокнул в глаза:

— Ну, жена? Довольная?

Нинка обернулась на Мишку с Ольгой и прижалась щекой к моей груди:

— Ага...

— Домой пойдешь?

Она хитро посмотрела на меня:

— А зачем?

Я засмеялся: «Там увидишь», и мы, под смех хозяев, в обнимку вышли из предбанника. Забрали по дороге свои тряпки из гостиной и, вдруг почему-то решив, что надо спешить, почти бегом, взявшись за руки, прибыли в свою спальню. Где я и завалил Нинку спиной на кровать, рывком раздвинул ей колени и буквально врезался лицом в истекающую влагой, розовую, душистую мякоть. Нинка почти сразу выгнулась и захрипела в оргазме, попыталась оттолкнуть мою голову от себя, но я отцепился лишь на то время, пока она перестала биться в моих руках, а потом приник туда снова, и еще раз, и еще...

Самое интересное, что у меня при этом даже и не стоял. Но такого наслаждения я раньше не испытывал никогда, и продолжал ласкать Нинкины прелести до тех пор, пока она едва слышным голосом не прошептала откуда-то сверху нечто совсем уж жалобное. Только тогда я забрался, наконец, на кровать, подтянул абсолютно безвольную жену вверх, на подушки, прикрыл ее простынкой и улегся рядом. Нинка сразу же равномерно, чуть слышно засвистела носом, а я еще долго лежал, в полутьме с нежностью разглядывая ее профиль и перебирая в памяти события сегодняшнего вечера.

И, надо честно сказать, перебирал я их с удовольствием.