Прошло несколько дней с той ночи, когда Зина и Анна Петровна в последний раз оставили Сашу в своей квартире, пропитанного их запахами и следами их рук. Он уже привык к их вторжениям, к их грубым голосам и тяжёлым телам, и каждый стук в дверь стал для него сигналом — не страха, а какого-то странного ожидания. В этот раз всё началось поздно ночью, когда дождь барабанил по окнам, а в подъезде гудел ветер.

Дверь затряслась от беспорядочных ударов — пьяных, тяжёлых, будто кто-то бил кулаком наугад. Саша, сидя в своей комнате в мятой футболке и шортах, встал, его худые ноги дрожали от усталости. Открыв дверь, он увидел Анну Петровну. Её седые волосы растрепались, глаза блестели от алкоголя, а от неё несло перегаром и мокрой одеждой — плащ промок под дождём. Она размахивала пустой бутылкой, едва держа её в руке.

— Сашка, шевелись, юнец! — прохрипела она, язык заплетался, слова вываливались с трудом. — Мы с Зинкой ждём… там… у меня… пошли, парень, будет жарко!

Она икнула, чуть не упав, и её массивная грудь колыхнулась под мокрой тканью. Саша молча кивнул, натянул куртку и поплёлся за ней. Он знал, что его ждёт что-то привычное — их пьяные голоса, их властные руки, — но в груди всё равно шевельнулось смутное предчувствие.

В её квартире было душно и воняло — табак, прогорклое масло, водка и кислятина от пролитого рассола. На столе валялась пустая бутылка, рядом стояла вторая, наполовину выпитая, а вокруг — огрызки хлеба и пятна от солёных огурцов. Зина сидела на стуле, её грузное тело в выцветшем платье осело, как подтаявший воск. Её седые волосы сползли с пучка, щёки пылали от выпивки, а глаза мутно блестели. Увидев Сашу, она вскочила, пошатнувшись, и бросилась к нему.

— Мальчик мой! — пропела она, слова растягивались, голос дрожал. — Пришёл ко мне, мой хороший!

Она обхватила его худую шею мягкими руками и притянула к себе, влепив пьяный поцелуй в губы. Её рот вонял водкой и солёным, язык неуклюже ткнулся в его зубы, а грудь прижалась к его тощей фигуре. Саша замер, не отстраняясь, его худые руки повисли вдоль тела. Она отпустила его, хихикнув, и потащила к столу.

— Пей, парень! — прохрипела Анна, шлёпнув его по плечу. — Наливай, Зинка, не жмись!

Зина плеснула водку в мятый стакан, пролив половину на стол, и сунула ему в руки. Саша выпил — горечь обожгла горло, тепло разлилось по груди. Они смотрели на него, хитро ухмыляясь, и подлили ещё. После второго стакана голова закружилась, ноги подкосились, и он рухнул на пол, проваливаясь в темноту под их пьяный хохот.

Очнулся он от холода простыни и тугой боли в запястьях. Саша лежал на кровати в спальне Анны, голый, растянутый, как на дыбе. Его худые руки были привязаны грубой верёвкой к верхним ножкам кровати, узлы резали кожу, а ноги, широко раздвинутые, крепились к нижним стойкам. Двигаться он почти не мог — верёвки держали крепко, впивались в тело при каждом рывке. Во рту был кляп — старый, резиновый, с привкусом пыли и резины, растягивающий челюсти до боли. В центре кляпа зияла дырка, через которую он мог высунуть язык, и слюна уже текла по подбородку, липкая и противная.

Перед ним стояли Анна и Зина, их пьяные силуэты покачивались в тусклом свете лампы. Зина сбросила платье, обнажив своё старое тело — обвисшую грудь, складки живота, широкие бёдра с дряблой кожей. Анна осталась в сорочке, обтягивающей её массивные формы, её глаза горели похотью. Они были пьяны до невменяемости — движения резкие, голоса сиплые, но в их взглядах читалось что-то звериное.

Зина шагнула первой, её толстые ноги дрожали, когда она забралась на кровать. Она оседлала его лицо, её колени продавили матрас по обе стороны от его головы, и перед его глазами оказалась её старая, волосатая пизда — густые седые волосы, влажные от пота, с резким запахом мочи и прогорклой кожи. Саша попытался отвернуть голову, но верёвки и её вес держали его неподвижно, как в тисках.

— Поцелуй бабушку в писю, мой мальчик, — пропела она, её голос дрожал от выпивки и возбуждения. — Сделай приятно… давай, хороший мой!

Она вдавила влагалище ему в лицо, её горячая, липкая плоть прижалась к его губам и носу, перекрывая дыхание. Саша задыхался, её запах бил в ноздри, а из неё текли соки — густые, солёные, с лёгким привкусом мочи. Он не мог закрыть рот из-за кляпа, капли попадали на язык, и он давился, но вырваться не мог — её бёдра сжимали его голову, а руки вцепились в спинку кровати.

— Ох, мальчик… лижи… — стонала она, покачиваясь, её большая попа дрожала над ним. — Вот так… мой сладкий…

Её возбуждение нарастало, она тёрлась о его лицо, его нос и язык утопали в её влажной плоти, а она хрипела, её грудь колыхалась под собственным весом. Анна стояла рядом, её узловатые пальцы скользили по своей сорочке, гладя себя между ног. Она смотрела, как Зина качается на Саше, но её взгляд упал ниже — на его худые бёдра и открытый анус, розовый и такой беззащитный.

Она шагнула к тумбочке, выдвинула ящик и достала старый резиновый член — потёртый, с грубыми венами, пахнущий пылью и резиной. Анна задрала сорочку, обнажив свою мокрую, волосатую щель, и засунула игрушку в себя, двигая её несколько раз, пока смазка не покрыла поверхность. Затем она вытащила его, блестящего от её соков, и подошла к Саше, её грузное тело нависло над ним.

— Щас будет попке хорошо, парень, — прохрипела она, её голос дрожал от похоти.

Она надавила резиновым членом на его анус, медленно входя в него. Саша дёрнулся, верёвки впились в кожу, боль пронзила его от копчика до спины, но он не мог вырваться — его тело было в их власти. Анна смотрела, как его анус растягивается, принимая игрушку, её глаза блестели от удовольствия. Она двигала член медленно, высовывая и засовывая его, любуясь, как дырочка сжимается и раскрывается под её напором.

— Смотри, как красиво, — бормотала она, её пальцы сжали его худое бедро. — Растягивается… принимает меня… юнец…

Саша стонал через кляп, его голос был глухим, слёзы текли по щекам, но Зина не останавливалась. Она качалась на его голове, её влагалище тёрлось о его лицо, его язык и нос были погружены в её плоть. Вдруг её тело напряглось, она застонала громче, и горячая струя ударила ему в рот — она начала сквиртовать, заливая его лицо и кляп. Вкус был резким, солёным, с привкусом мочи и пота, и он давился, не в силах отвернуться. Её соки текли по его подбородку, капали на шею, а она кричала, её бёдра дрожали от кайфа.

— Ох, мальчик… вот так… — хрипела она, её голос срывался. — Пей меня… мой хороший…мой сок....

Насытившись, Зина слезла с него, её ноги дрожали, и она рухнула на кровать рядом, тяжело дыша. Её глаза, мутные от алкоголя, остановились на Анне, которая продолжала играть с его анусом. Зина смотрела, как резиновый член входит и выходит, как дырочка Саши растягивается, и просто отдыхала, её грудь вздымалась, а лицо раскраснелось от удовольствия.

— Ну ты даёшь, Анька, — пробормотала она, её голос был слабым. — Разтянула анус парня…

Анна хмыкнула, не отрывая глаз от его ануса, и ускорила движения, её пальцы впились в его кожу.

— Ещё не всё, Зинка, — прохрипела она. — Щас я его по-настоящему возьму…

Анна хмыкнула, её сорочка задралась выше, обнажая складки живота, и она вытащила резиновый член из Саши, шлёпнув его по худому бедру так, что кожа покраснела. Его анус пульсировал, жжение растекалось по телу, а верёвки впились в запястья и лодыжки, оставляя багровые полосы. Зина лежала рядом, её грузное тело тяжело дышало, грудь вздымалась, а лицо раскраснелось от кайфа и алкоголя. Анна посмотрела на неё, её пьяные глаза сузились, и она ткнула пальцем в её сторону.

Она забралась на кровать, её массивные колени продавили матрас, и оседлала его лицо, заняв место Зины. Её толстые бёдра сжали его голову, а перед его глазами оказалась её волосатая пизда — густые седые волосы, слипшиеся от пота и влаги, с резким запахом мочи. Саша попытался дёрнуться, но верёвки держали крепко, а её вес придавил его к подушке, не оставляя шанса отвернуться.

— Лижи, юнец, — рыкнула она, вдавив свою плоть в его рот. — Давай, как Зинке лизал, бабке Анне тоже надо кончить!

Её горячая, солёная кожа прижалась к его губам, соки потекли через дырку в кляпе, и он высунул язык, пробираясь сквозь волосы к липким складкам. Она застонала, её голос был хриплым, пьяным, а бёдра задрожали, пока она тёрлась о его лицо. Саша задыхался, её запах заполнял лёгкие, а вкус — резкий, с привкусом пота — оседал на языке. Она качалась несколько минут, её грудь колыхалась под сорочкой, а пот стекал по её шее, капая ему на лоб.

Вдруг она остановилась, её глаза блеснули пьяной идеей, и она ухмыльнулась, глядя на него сверху вниз.

— Парень, ты же хотел бабушку Анну в попу трахнуть, — прохрипела она, её голос дрожал от возбуждения. — Помню, как пялился… ну давай, язычком разработай дырочку, а там и попа тебе достанется!

Она приподнялась, сдвинувшись выше, и её старый, сморщенный анус оказался прямо напротив его рта. Кожа вокруг была тёмной, потной, с редкими волосками, и пахла резко — смесью мочи, пота и чего-то тяжёлого, непроветренного. Анна опустилась, прижав его лицо к своей заднице, и его нос уткнулся в её складки, а губы — в колечко. У него не было выбора — верёвки и её вес держали его неподвижно, кляп не давал закрыть рот, и он высунул язык, коснувшись её ануса.

— Вот так, юнец, — простонала она, её голос стал ниже, глуше. — Лижи бабке попу… глубже давай!

Её колечко сжалось под его языком, потом расслабилось, и он чувствовал, как оно пульсирует, пока он лизал — шершаво, влажно, с горьким привкусом. Анна кайфовала, её тело дрожало, она упёрлась руками в спинку кровати, скрипящую под её весом, и тёрлась о его лицо, её стоны становились громче, хриплыми. Зина, сидя рядом, удивлённо подняла голову, её мутные глаза расширились.

— Ну ты, Анька, выдумщица, — пробормотала она, её голос был слабым, пьяным. — Попу его заставила полизать… шустрая!

Анна обернулась, её седые волосы липли к потному лбу, и заметила, что у Саши член опал — дискомфорт и унижение взяли своё. Она фыркнула, её взгляд стал жёстче.

— Зинка, смотри, юнец вялый лежит, не стоит у него, — прохрипела она, хлопнув его по бедру. — Подними ему, ртом, а то мне не сесть!

Зина хихикнула, её тело качнулось, и она подползла к Саше. Она наклонилась к его анусу, где ещё оставалась смазка от резинового члена, и медленно вытащила игрушку, бросив её на пол с влажным шлепком. Затем она засунула два пальца — указательный и средний — в его дырочку, скользнув внутрь легко, почти без сопротивления после члена. Саша вздрогнул, но боли не было — только тепло и лёгкое давление, растекающееся по телу. Впервые за вечер ему стало приятно, жар поднялся от низа живота, а член начал твердеть.

Зина наклонилась ниже, её седые волосы упали ему на бёдра, и взяла его член в рот — её губы были мягкими, влажными, с привкусом водки и её собственных соков. Она сосала медленно, пьяно, её язык скользил по головке, а пальцы двигались в его анусе, массируя изнутри. Саша застонал через кляп, его худое тело напряглось, и удовольствие смешалось с болью от верёвок, создавая странный, пьянящий коктейль.

Анна посмотрела на это, её глаза сузились, и она рявкнула:

— Зинка, смотри, чтоб не кончил в тебя! Я хочу на него задом сесть!

Зина отстранилась, вынув пальцы и выпустив его член изо рта с влажным звуком, её губы блестели от слюны. Анна слезла с его лица, её анус оставил влажный след на его подбородке, и она развернулась, встав над ним на колени. Её массивная задница нависла над его бёдрами, и она начала медленно насаживаться на его член — её анус был тесным, жарким, гораздо уже, чем её пизда, и сжимал его, как тиски. Саша чувствовал каждое движение, жар её тела обволакивал его, а верёвки не давали шевельнуться — он был полностью в её власти.

— Залей бабке попу, давай, паренёк, сегодня хочу твою сперму в попку — приговаривала она, её голос дрожал от кайфа. — Давай, родненький, глубже толкай!

Она качалась на нём, её складки шлёпали о его худые бёдра, а кровать скрипела, грозя развалиться. Её руки упёрлись в его колени, ногти впились в кожу, оставляя царапины, и она двигалась всё быстрее, её стоны становились громче, хриплыми. Саша чувствовал, как давление нарастает, его член пульсировал в её тесной дыре, и через пять минут он не выдержал — горячая сперма выплеснулась в неё, заполняя её зад. Анна застонала, её тело содрогнулось, и она кончила следом, её анус сжался вокруг него, выдавливая последние капли.

Она медленно слезла, её движения были тяжёлыми, пьяными, и его сперма начала вытекать из неё, стекая по её толстым ногам на простыню. Анна плюхнулась на стул у стола, рядом с Зиной, которая уже наливала водку в мятый стакан. Они чокнулись, их пьяные голоса загудели, обсуждая что-то невнятное, а Саша остался лежать на кровати — связанный, униженный, с кляпом во рту, но с лёгким, странным удовлетворением, растекающимся по телу. Его член блестел от её влаги, а лицо всё ещё пахло её анусом, но он уже не сопротивлялся — просто лежал, слушая, как они пьют и хрипло смеются за столом.

Зина откинулась на стуле, её пьяные глаза блестели, и она вдруг хлопнула ладонью по столу, чуть не опрокинув пустую бутылку. Её голос дрожал от выпивки и желания, когда она посмотрела на Анну.

— Анька, я тоже хочу, чтоб парень в меня кончил, — пробормотала она, её слова путались. — Хочу молодую сперму почуять… горячую, живую… !

Анна фыркнула, её седые волосы липли к потному лбу, и она махнула рукой, пролив остатки водки на пол. Её голос был хриплым, с ноткой раздражения.

— Да он только что в меня слил, Зинка, — прохрипела она, икнув. — В жопу мне кончил, минут десять назад! Подожди, щас отдохнём и снова его займём!

Она встала, её грузное тело качнулось, и схватила бутылку водки с остатками на донышке. Зина тем временем нашла мятый пластиковый стакан и вылила в него немного сока — мутного, с запахом дешёвого апельсина, — смешав с водкой. Они поднесли стакан к Саше, его худое тело лежало растянутое на кровати, верёвки впились в кожу, а кляп с дыркой всё ещё держал его рот открытым. Анна вставила трубочку от старой соломинки в дырку кляпа и начала лить смесь ему в рот.

— Пей, юнец, — рыкнула она, её пальцы дрожали. — Чтоб силёнки вернулись!

Саша давился, водка с соком обжигала горло, кисло-горький вкус смешивался с его слюной, и он чувствовал, как голова кружится сильнее. Он был уже изрядно пьян, тело стало ватным, но в груди росло желание вырваться — верёвки резали запястья, ноги ныли, а мочевой пузырь давил всё сильнее. Он промычал через кляп, пытаясь попроситься в туалет, но Анна только хмыкнула, её глаза сузились.

— Куда собрался, паренёк? — прохрипела она. — Лежи, мать твою, щас Зинка тебя оседлает, домой рано!

Зина хихикнула, её грузное тело качнулось, и она пробормотала:

— Я сама его подниму, Анька, смотри, как надо!

Она подползла к Саше, её толстые пальцы скользнули к его анусу, ещё влажному от смазки и спермы, и засунула два пальца — указательный и средний — внутрь, медленно двигая ими. После резинового члена он почти не чувствовал их, только лёгкое тепло растекалось по телу. Зина наклонилась, её седые волосы упали ему на бёдра, и взяла его вялый член в рот — её губы были мягкими, влажными, с привкусом водки и огурцов. Она сосала медленно, пьяно, её язык тёрся о головку, но член вставал вяло, нехотя, словно сопротивляясь.

Прошло минут десять, пока он наконец затвердел — не так крепко, как раньше, но достаточно, чтобы Зина удовлетворённо хмыкнула. Она забралась на кровать, и оседлала его, направив его член в свою пизду. Внутри было не так тесно, как в жопе у Анны, но мокро и горячо — её соки хлюпали, обволакивая его, и она начала прыгать, её грузное тело тряслось, грудь колыхалась под платьем.

— Давай, мой мальчик, — стонала она, её голос дрожал. — Залей бабушку… хочу тебя внутри, твое молочко…

Она прыгала долго, минут двадцать, её стоны становились громче, но Саша не мог кончить — алкоголь и усталость притупили всё, его тело дрожало от напряжения, а мочевой пузырь давил всё сильнее. Зрелище возбудило Анну — она встала, её пьяные глаза горели, и она снова забралась на кровать, оседлав его лицо. Её старая, волосатая пизда — густые седые волосы, пропитанные потом и мочой, — прижалась к его рту, и она начала тереться, её складки шлёпали о его красное, воспалённое лицо.

— Лижи, юнец, — рыкнула она, но у Саши уже не было сил. — Давай, шевели языком!

Он не лизал — просто лежал, пока она тёрлась, её соки текли через дырку кляпа, заливая его рот и нос. Его лицо горело, кожа покраснела от трения, а её запах — резкий, кислый — заполнил лёгкие. Анна вдруг замерла, её глаза блеснули, и она решила подождать — ей захотелось писать, но она держала это для особого момента.

Зина ускорила ритм, её стоны стали громче, хриплыми, и она сжала влагалищем его член, её оргазм накатил волной. Саша почувствовал давление, его тело напряглось, и он начал кончать — слабая струя спермы выплеснулась в неё, горячая, но скудная. Зина застонала, её голос сорвался на крик:

— Больше, мой мальчик, заливай меня! Хочу молодую сперму… давай, родненький!

В тот же момент Анна расслабилась, и тонкая струя мочи ударила ему в лицо — тёплая, солёная, с резким запахом. Саша не ожидал, его глаза расширились, он дёрнулся, пытаясь вырваться, но верёвки держали крепко, а кляп не давал закрыть рот. Моча текла ему в горло, он давился, не понимая, что творится, а Зина, всё ещё сидя на нём, удивлённо вскрикнула:

— Анька, ты что творишь, мать твою?!

Анна хрипло рассмеялась, её струя иссякла, оставив его лицо мокрым и красным, и она слезла с него, её сорочка задралась до пояса.

— Пометила нашего кобеля, Зинка, — прохрипела она, икнув. — Чтоб другие суки на него не позарились! Теперь он наш, до последнего!

Зина медленно слезла, её ноги дрожали, и она плюхнулась на стул рядом с Анной. Они допили бутылку до конца, их пьяные голоса загудели, обсуждая что-то невнятное, а потом Анна встала, схватила резиновый член с пола и подошла к Саше. Она засунула его ему в анус — резко, глубоко, оставив торчать наружу.

— Ночуй с ним, юнец, — буркнула она, её голос был уже сонным. — Чтоб жопа привыкала!

Они рухнули спать прямо у кровати — Анна с правой стороны, Зина с левой, их грузные тела захрапели почти сразу, громко, с присвистом. Саша лежал между ними, связанный, с членом в анусе, его руки и ноги ныли, а лицо всё ещё пахло мочой Анны. Спал он плохо — боль, унижение и давление в мочевом пузыре не давали покоя, он ворочался, насколько позволяли верёвки, и ждал утра.

Проснулся он рано, когда за окном едва забрезжил серый свет. Его тело ломило, член в анусе давил, а мочевой пузырь готов был лопнуть. Анна и Зина зашевелились почти одновременно, их пьяные глаза медленно открылись. Зина потёрла лицо, её голос был хриплым и растерянным:

— Анька, что мы вчера натворили? Начало помню, а конец… не очень.

Анна посмотрела на Сашу, её взгляд упал на верёвки и резиновый член, и она нахмурилась.

— Ты что, всю ночь связанный был? С членом в жопе, ?

Они начали развязывать его, их пальцы дрожали от похмелья, узлы поддавались не сразу. Саша молчал, его лицо было красным, глаза потухшими. Как только верёвки упали, он вскочил, чуть не упав от онемевших ног, и рванул в туалет, хлопнув дверью. Анна и Зина переглянулись, их голоса стали тише.

— Переборщили мы, Зинка, — буркнула Анна, потирая лоб. — Парень-то молчит, как рыба…

— Прости, мой мальчик, — пробормотала Зина, её тон был виноватым. — Не хотели так…

Саша вышел из туалета, его худое тело дрожало, он молча прошёл мимо них, натянул свою одежду, валявшуюся в углу, и ушёл домой, не сказав ни слова. Дверь хлопнула, оставив их в тишине, пропитанной запахом водки, пота и вчерашнего хаоса.

К вечеру Анна и Зина отошли от похмелья, но их тела всё ещё ныли — кости ломило, горло саднило, а кожа пахла вчерашним угаром: табак, водка, пот. Они сидели в квартире Анны, среди пустых бутылок, окурков и засохших пятен рассола, и молчали, глядя на грязный стол. Их лица были серыми, осунувшимися, словно ночь выжала из них последние капли жизни. Зина первой подняла голову, её седые волосы свисали, как мокрая пакля, а в глазах блестели слёзы, смешанные с похмельной мутью.

— Анька, надо Сашку найти, — прохрипела она, её голос был сиплым, надломленным, почти умоляющим. — Извиниться…

Анна сидела, сгорбившись, её массивное тело осело в стуле, который жалобно скрипел под её весом. Она потёрла лицо дрожащими руками, её пальцы оставили красные полосы на морщинистой коже, и в её взгляде мелькнула боль — не просто похмелье, а что-то глубже, как заноза в груди. Она сглотнула, её горло сжалось, и тихо буркнула:

— Переборщили мы, Зинка…… без него скучно, да и кто нас старых иметь будет.Мы ведь его приучили к нам, он слушал нас. Пошли, постучим… извенимся.

Они поднялись, их движения были медленными, как у старух, которых сломала не только водка, но и их собственные ошибки. Анна накинула свой плащ — с пятнами от дождя, — и её руки дрожали, когда она застёгивала пуговицы, будто боялась расплакаться. Зина натянула свой, с отвалившейся подкладкой, и её пальцы теребили край, словно цепляясь за слабую надежду. Они побрели к квартире Саши, их шаги шаркали по бетону подъезда, где лампочка перегорела, оставив только тьму и их тяжёлое дыхание.

Анна постучала в дверь — сначала тихо, почти робко, потом сильнее, кулаком, но без привычной злобы, а с какой-то тоской. Зина присоединилась, её мягкие удары дрожали, как её голос, и она шептала под нос: "Сашка, открой… прости нас…" Дверь молчала, и Анна стукнула ещё раз, её кулак оставил грязный след на облупленной краске, а в глазах заблестели слёзы, которые она пыталась сдержать.

Замок щёлкнул, и дверь приоткрылась. На пороге стояла хозяйка — женщина с усталым лицом, в застиранном халате, с сигаретой в зубах. Она посмотрела на них, её брови поднялись, а губы сжались в тонкую линию, будто она уже знала, зачем они пришли.

— Чего вам? — рявкнула она, выпустив дым в их сторону. — Кто такие?

Зина шагнула вперёд, её руки дрожали, и она почти простонала:

— Где Сашка? Нам он нужен… нам нужна его помощь!

Хозяйка фыркнула, её взгляд стал жёстче, и она ткнула сигаретой в воздух, отгоняя их слова.

— Саша утром звонил, — сказала она, её голос был холодным, как апрельский ветер. — Сказал, что съезжает. Собрал барахло, отдал ключи и свалил. Куда — не знаю, не сказал. И не вернётся, видать, раз так спешил.

Анна и Зина замерли, их лица побелели, как будто кровь отхлынула от щёк. Зина всхлипнула, её ладони прижались к груди, и слёзы потекли по морщинам, оставляя мокрые дорожки. Анна сжала кулаки, её губы задрожали, и она прохрипела, её голос сорвался:

— Сбежал… он сбежал… а я… я ж его так полюбила, его член, тело, сперму… мы его сломали, Зинка… зря мы вчера такое натворили.

Они развернулись и побрели обратно, их шаги были тяжёлыми, как будто ноги отказывались идти. Дверь Анны хлопнула за ними, и они рухнули на стулья, их тела дрожали от усталости и горя. На столе валялся старый ремень, которым они привязывали Сашу, и Зина схватила его, прижав к груди, как потерянную вещь. Её плечи затряслись, она завыла — тихо, по-звериному:

— Сашка… я ж его любила. ..по своему. ..как могла...хотела приучить к старушке, и с тобой вот поделилась. ..его тело, членик, язык. ..он терпел нас и нашы выходки...

Анна смотрела на ремень, её глаза покраснели, и слёзы — горячие, мутные — покатились по её лицу, капая на стол. Она ударила кулаком по столешнице, бутылка упала и разбилась, но она не заметила.

— Дуры мы, Зинка, — прохрипела она, её голос был полон тоски. —

Они сидели, плача в тишине, их слёзы смешивались с грязью на столе, а ремень лежал между ними, как напоминание о том, что они потеряли. Их хохот давно стих, и осталась только боль — острая, как нож, который они сами вонзили в себя.

А Саша тем утром проснулся с болью в теле и гудящей головой. Он встал, его худые ноги дрожали, и долго стоял под душем, смывая их запахи — табак Анны, кислятину Зины, их липкие руки. Вода текла по его запястьям, где остались красные следы от верёвок, и он смотрел на них, как на метки, которые не сотрёшь. Внутри было пусто — ни облегчения, ни свободы, только мрак и тяжесть. Он думал: "Это не уйдёт. Никогда. Они въелись в меня, как грязь под ногти".

Он схватил телефон, набрал хозяйку и хрипло сказал:

— Я съезжаю. Сегодня. Срочно.

Её голос в трубке был удивлённым, настойчивым:

— Саш, что стряслось? Ты же только заселился! Почему так вдруг?

— По работе, — соврал он, его слова звучали глухо, как из-под земли. — Надо ближе к месту… срочно.

Он собрал вещи — сумку с мятой одеждой, зарядку, старую тетрадь с потёртой обложкой — и отдал ключи хозяйке, избегая её взгляда. Она что-то бормотала, но он не слушал. К вечеру он уже сидел в новой квартире — тесной, с голыми стенами и скрипучей кроватью. Он открыл бутылку пива, купленную по дороге, и сделал глоток, холодная горечь растеклась по горлу. В голове крутились обрывки прошлого — их стоны, их руки, их запахи. Он смотрел на бутылку, и вдруг подумал: "А если бы без жести? Без бутылок в жопе, без мочи на лице… моментами ведь было… не так плохо. Зинина нежность, Аннина сила… я мог бы остаться". Эта мысль кольнула его, как игла, и он нахмурился, отгоняя её. "Нет. Слишком далеко зашло".

В этот момент в дверь постучали — тихо, но настойчиво. Саша вздрогнул, его пальцы сжали бутылку, и он медленно встал. Открыв дверь, он увидел женщину лет шестидесяти — худую, с короткими седыми волосами и в старом свитере. Её глаза были тёплыми, но усталыми, и она улыбнулась, чуть неловко.

— Здравствуй, сосед, — сказала она, её голос был мягким. — Я тут рядом живу… не поможешь? Полку надо прикрутить, а руки у меня не те уже…

Саша замер, глядя на неё, его сердце заколотилось. Он кивнул, не сказав ни слова, и шагнул за порог, оставив пиво на столе. Дверь осталась приоткрытой, а вечерний ветер гудел в коридоре, унося его мысли в неизвестность.