Утро следующего дня пришло тихо, солнечный свет пробивался через занавески, и я проснулась с Лёшей рядом — он всё ещё спал, прижавшись ко мне, как ночью. Его рука лежала на моём бедре, дыхание было ровным, и я улыбнулась, вспоминая его слова вчера, моё обещание быть с ним, когда он захочет. После того, как я сказала, что он может просить меня о чём угодно, что-то в нём изменилось — он стал смелее, открытее, и это будило во мне радость, как когда-то с мужем.

Он проснулся, потянулся, и его глаза, тёмные, как у Алексея-старшего, посмотрели на меня с теплом. "Доброе утро, бабуль, " — сказал он, голос хриплый ото сна. Я погладила его по щеке: "Доброе, Лёш." Мы встали, и я пошла на кухню печь булочки — теперь, на пенсии, у меня было время заниматься домом, отдыхать, и его присутствие делало эти дни светлее. Но Лёша, похоже, решил воспользоваться моими словами прямо с утра.

Я стояла у стола, замешивая тесто, когда он подошёл сзади, обнял меня за талию и шепнул: "Бабуль, хочу тебя... вот тут, на кухне."

Его голос был низким, с той жадностью, что я уже знала, и я почувствовала, как тепло поднимается внутри. "Прямо тут, Лёш?" — спросила я, оборачиваясь, и он кивнул: "Да, обопрись о стол, как вчера в ванне." Я улыбнулась, отложила тесто, вытерла руки о фартук и сказала: "Ну, раз хочешь..."

Я повернулась, оперлась руками о стол, задрала платье — трусы я ещё не сняла после сна, но он потянул их вниз сам, и я услышала, как он выдохнул, увидев меня снова открытой — ягодицы округлые, чуть мягкие, и между ног всё ещё тёплое, влажное от его близости ночью. Его член уже был твёрдый, горячий, и он вошёл в меня быстро, с тихим "Ох..." Я застонала: " Да, внучек..." — и он двигался, держа меня за бёдра, пока кухня не наполнилась звуками — шлепками, его стонами, моим дыханием. "Ты такая... ох, я всё время хочу, " — бормотал он, и я ответила: "Бери, Лёшенка, сколько хочешь." Он кончил скоро, горячая молодая сперма хлынула внутрь, и я сжала его, чувствуя, как тело отзывается.

Потом, когда мы сидели за столом с булочками, он вдруг сказал: "Бабуль, а можно ты дома без трусов будешь? Всё равно нас только двое, а мне... нравится, когда ты открытая." Его щёки покраснели, но глаза горели, и я засмеялась: "Ох, ты ненасытный. Хорошо, раз тебе так лучше — не буду носить." С того дня я ходила по дому в платье или халате, без белья, и каждый раз, когда он смотрел на меня, я видела, как он хочет подойти ближе.

Днём позже он попросил ещё — я мыла посуду, а он встал рядом и шепнул: "Бабуль, помоги мне... ртом, как вчера." Я вытерла руки, опустилась на колени прямо там, на кухне, и взяла его — твёрдый, горячий, с тем же солоноватым вкусом, что я узнала ночью. Он стонал: "Ох, да... ты лучшая, " — и я делала это с радостью, как для мужа когда-то, чувствуя, как его тепло заполняет мой рот. Он кончил быстро, горячая сперма брызнула мне на язык, и я проглотила, улыбнувшись ему: "Вот, Лёшенка, как хотел."

Эти дни изменили меня. Я больше отдыхала — не надо было вставать на работу, и Лёша заполнял мои часы своей смелостью, своими просьбами. Я освежела — кожа, раньше сухая и тусклая, стала мягче, розовее, глаза заблестели, как в молодости. Секс с ним, его молодое тело рядом с моим старым, давал мне свет — я чувствовала себя живой, желанной, как тогда с Алексеем-старшим. Лёша замечал это, говорил: "Бабуль, ты красивее стала, " — и я знала, что это правда. Его любовь, его желания оживляли меня, и я отдавалась ему с радостью, как он просил, готовая исполнить всё, что он придумает.

Дни текли, наполненные нашей близостью — Лёша стал смелее, его просьбы звучали всё чаще, и я отдавалась ему с радостью, как обещала. На кухне, в спальне, иногда прямо в зале на диване — он брал меня, где хотел, и я чувствовала его тепло, его горячую молодую сперму, которая хлынула в меня или на язык, когда он просил ртом. Но я замечала, что сама редко доходила до того края, что он мне давал — оргазмы приходили ко мне нечасто, хоть удовольствие было всегда. Я не жаловалась, мне хватало его счастья, но Лёша, похоже, это заметил.

Однажды вечером мы лежали в кровати, простыня смятая после очередной его просьбы — он взял меня, стоя у края, пока я держалась за спинку, и кончил быстро, с громким "Ох, бабуль..." Я легла рядом, он обнял меня, прижался, и вдруг его голос стал тише, серьёзнее: "Бабуль, я вот что подумал... ты почти никогда не кончаешь, как я. Я всё время, а ты — редко. Это неправильно." Я повернулась к нему, удивлённая: "Внучек, мне и так хорошо с тобой, не переживай." Но он нахмурился, рука легла мне на живот, тёплая, настойчивая: "Нет, я хочу, чтобы ты тоже... ну, до конца, как я. Чтобы тебе было так же классно."

Его слова тронули меня — он смотрел так искренне, с той мальчишеской заботой, что я любила в нём с детства. "Ты правда этого хочешь, Лёш?" — спросила я, гладя его по щеке. Он кивнул: "Да, бабуль. Я хочу тебя доводить, чтобы ты дрожала, как я, когда ты... ну, ртом или сверху. Научи меня, как тебе приятно. Я на всё согласен, что скажешь." Его глаза блестели, и я почувствовала, как тепло разливается внутри — не только от его близости, но от того, что он хочет не просто брать, а давать.

Я улыбнулась, притянула его ближе: "Ох, Лёш, какой ты у меня. Хорошо, научу. Мне нравится, когда ты меня трогаешь — руками, медленно, там, внизу. И когда ты языком... ну, как я тебе, только мне." Его щёки покраснели, но он не отвёл взгляд: "Языком? Правда? Я думал, ты не захочешь." Я засмеялась тихо: "Захочу, Лёшенка. С тобой всё хочу. И ещё — не спеши, когда во мне, дай мне время, чтобы я дошла." Он кивнул, будто записывая в голове: "Я попробую, бабуль. Хочу, чтобы ты кричала, как я иногда."

"Кричала, говоришь?" — поддразнила я, и он улыбнулся: "Да, чтобы ты меня звала, как тогда, в ванне, когда задрожала." Я вспомнила тот раз, когда он взял меня сзади, и волна прошла по мне — редкий, но яркий момент. "Ладно, Лёш, " — сказала я, — "давай попробуем прямо сейчас. Трогай меня, как я скажу, и не торопись."

Он придвинулся, рука скользнула мне между ног, тёплая, чуть дрожащая, и шепнул: "Покажи, бабуль, я хочу, чтобы ты кончила."

Я взяла его руку, направила пальцы — к мягким складкам, уже влажным от его слов, и сказала: "Вот так, Лёш, медленно, кругами... и чуть глубже." Он послушался, его движения были неуверенными, но нежными, и я застонала тихо: "Да, вот так..." Его глаза загорелись: "Тебе нравится? Я правильно?" Я кивнула, задыхаясь: "Правильно, Лёш, продолжай..." Он наклонился, поцеловал меня там, язык робко коснулся меня, и я выгнулась: "Ох, Лёш, да..."

Он учился, слушал мои вздохи, мои подсказки, и я чувствовала, как волна растёт — медленно, но верно, под его руками и губами. Это было не так быстро, как его оргазмы, но глубже, и я знала — он доведёт меня, потому что хочет этого не меньше, чем я.

Лёша лежал между моих ног, его тёплое дыхание касалось меня, и я видела, как он старается — глаза блестят, щёки горят, а пальцы, всё ещё чуть неуверенные, двигались там, где я показала. "Вот так, Лёш, медленно, кругами, " — шептала я, и он кивнул, не отрываясь: "Тебе нравится, бабуль? Я правильно?" Его голос был тихим, почти умоляющим, и я застонала в ответ: "Да, кровиночка моя, очень правильно... продолжай."

Его пальцы скользили по моим складкам — мягким, влажным, уже горячим от его касаний, и он надавливал чуть сильнее, находя то место, что заставляло меня дрожать. "Вот тут?" — спросил он, и я выгнулась, чувствуя, как тепло собирается внутри: "Да, тут... ох, не останавливайся." Он улыбнулся, будто гордясь собой, и наклонился ниже — его губы коснулись меня, язык робко прошёлся по тому же месту, где были пальцы. Я ахнула: "Лёш, да... так хорошо..." Его вкус — солоноватый, молодой — смешался с моим, и я ощутила, как он учится, пробуя глубже, нежнее.

"Ты такая тёплая... и сладкая, " — пробормотал он, оторвавшись на миг, и я засмеялась тихо, задыхаясь: "Ох, Лёш, ты меня балуешь." Он поднял глаза, посмотрел на меня снизу — лицо красное, волосы прилипли ко лбу — и шепнул: "Хочу, чтобы ты кончила, бабуль. Скажи, что ещё делать." Я провела рукой по его голове, мягко направляя: "Добавь пальцы внутрь... медленно, и языком не спеши." Он послушался — два пальца вошли в меня, тёплые, осторожные, и я застонала громче: "Ох, Лёш, вот так..."

Он двигал ими, мягко, но настойчиво, а язык вернулся — кругами, как я учила, находя ту точку, что отзывалась во мне волнами. Моя грудь колыхалась от дыхания, соски напряглись, и я чувствовала, как тело оживает под его руками. "Ты... ох, мой хороший, " — шептала я, и он ответил, не отрываясь: "Я стараюсь, бабуль... хочу тебя услышать." Его голос дрожал от желания угодить, и это подстёгивало меня — я сжала его пальцы внутри, чувствуя, как волна приближается.

"Быстрее чуть" — выдохнула я, и он ускорился — пальцы глубже, язык смелее, и я задрожала, ноги напряглись. Я не выдержала, обеими руками схватила его голову, прижала к себе, мои пальцы запутались в его волосах, и я шептала: "Лёш, не отпускай... ох, сейчас..." Он прижался сильнее, губы и язык работали быстрее, и я почувствовала, как волна накатывает — горячая, глубокая, готовая разорвать меня. "Лёша... да!" — застонала я громче, и в тот момент, когда оргазм накрыл меня, я сжала ноги, обхватив его голову, не отпуская. Тело содрогнулось, я закричала хрипло: "Лёша, да, мой хороший!" — и кончила, дрожа, пока он оставался прижатым ко мне, чувствуя каждый мой спазм.

Когда волна отпустила, я разжала ноги, руки ослабли, и Лёша поднял голову, лицо мокрое, глаза блестят от восторга. "Ты... ты кончила, бабуль?" — спросил он, голос дрожал от радости. Я кивнула, тяжело дыша, и притянула его к себе: "Да, ты меня довёл. Такой молодец." Он лёг рядом, обнял меня, и его рука легла мне на грудь, тёплая, ласковая. "Мне понравилось, как ты кричала и держала меня, " — шепнул он, и я засмеялась: "Ох, ты меня балуешь.

Мы лежали, его тепло смешивалось с моим, и я ещё дрожала от только что пережитого — оргазм, который Лвнук мне подарил, оставил меня слабой, но счастливой. Дыхание выровнялось, и я повернулась к нему, чувствуя, как его рука гладит мне грудь. Он смотрел на меня, глаза блестели, и вдруг сказал тихо: "Бабуль, мне так понравилось... не только когда я кончаю, но и когда ты. Хочу, чтобы ты меня учила всему — как тебе хорошо делать, чтобы ты всегда так страстно стонала."

Я улыбнулась, его слова грели меня не меньше, чем его руки. "Лёш, ты и так уже молодец, " — сказала я, гладя его по щеке, — "но раз хочешь учиться, я тебе всё покажу. Мне нравится, что ты не только о себе думаешь." Он придвинулся ближе, его голос стал смелее: "Да, бабуль, я раньше только про себя думал, а теперь... когда ты дрожала и меня держала, я чуть сам не кончил. Хочу ещё так, и ещё чему-то научиться — как тебя трогать, как целовать, всё, что ты знаешь."

Я засмеялась тихо, чувствуя, как тепло от его слов разливается по телу: "Ох, ты жадный до меня. Всему научу — и руками, и губами, и как не торопиться, чтобы я дошла. Ты только спрашивай, чего хочешь попробовать." Он кивнул, глаза загорелись: "Хочу, чтобы ты мне показала, как ещё тебя довести. И... мне нравится тебя лизать, бабуль, ты такая тёплая там, и как ты стонешь — я прям с ума схожу."

Я отдышалась, села чуть выше на подушке, и тут заметила — его член снова стоит, твёрдый, с набухшей головкой, чуть влажной от возбуждения. Он возбудился, пока лизал меня, пока я кончала под его языком, и это тронуло меня до глубины души. "Лёш, " — сказала я, коснувшись его плеча, — "ты опять готов, смотри-ка. Это от меня, да?" Он покраснел, но кивнул: "Да, бабуль, когда ты хрипло стонала и сжимала меня ногами... я не выдержал, захотел опять."

"Ну, раз так, " — шепнула я, наклоняясь к нему, — "надо тебя отблагодарить, мой хороший. Ты мне такое сделал, теперь моя очередь." Я скользнула ниже, мои волосы упали ему на бёдра, и я обхватила его рукой — он был горячий, пульсирующий, как будто не кончал совсем недавно. "Лежи, внучек, сейчас бабушка сделает тебе хорошо" — сказала я, и он откинулся на подушку, выдохнув: "Ох, бабуль, давай..."

Я наклонилась, коснулась губами головки — мягко, но смелее, чем в прошлый раз, зная, как он любит. Его вкус — солоноватый, молодой — раскрылся у меня на языке, и я взяла его глубже, одной рукой обхватывая основание, помогая себе лёгкими движениями вверх-вниз. Он застонал: "Бабуль... ох, ты..." — и его рука легла мне на голову, пальцы мягко гладили мои волосы, не давя, а будто лаская. Я двигалась, губы сжимали его, язык скользил по венам, а рука работала в такт, чувствуя, как он напрягается подо мной.

"Так хорошо... я от тебя такого хочу всегда, " — бормотал он, и я оторвалась на миг, посмотрела на него снизу: "Будет тебе всегда, раз ты меня так балуешь." Он улыбнулся, задыхаясь: "Тогда учи меня дальше, бабуль, я хочу, чтобы мы оба..." Я кивнула, вернулась к нему, ускорила движения рукой и губами, и скоро он застонал громче: "Ох... сейчас!" Горячая молодая сперма хлынула мне в рот — густая, чуть горьковатая, с резким привкусом соли и чего-то живого, молодого, и я проглотила, ощущая её тепло на языке.

Он рухнул на кровать, тяжело дыша, и притянул меня к себе: "Ты лучшая, бабуль.