Таёжная история.

Есть у меня друган – Игорь. Человек, уникальный во всех отношениях. Сильный, смелый, добрый, волевой, всегда при деньгах, щедрый до расточительства, отзывчивый... Что ещё? Бабам нравится... Иногда отважный до безрассудства, и в то же время уравновешенный, благоразумный... Весельчак и балагур, остроумный, слов на ветер не бросает... А, ну да, внешность... Я же говорю – бабам такие нравятся: Рост выше среднего, плечистый и крепкий, но при этом стройный и подтянутый. Жилистый, мускулистый, выносливый. Взгляд уверенный, но не слащавый, а такой твёрдый и брутальный. Поступки решительные и однозначные – никаких полутонов.

Так вот, у него есть хобби – он турист-экстремал. То есть в одиночку, при любой погоде и в любое время года и суток взял, прочертил произвольную линию на карте, сорвался и погнал строго по ней, никуда не сворачивая, где бы она не проходила – скалистые горы, непроходимые безлюдные дебри, заснеженные перевалы, топкие болота, бурные реки, знойные пустыни или безводные степи – неважно... А потом вдруг также неожиданно возвращался с кучей фотографий, гигабайтами впечатлений, усталым и обветренным лицом и рассказывал про очередной покорённый маршрут. Я всегда радовался его появлению и стремился затащить его к себе в гости, чтобы услышать подробности трудного и опасного приключения, на которое сам-то, честно говоря, был не способен. Завидовал я ему. Его свободе, независимости, силе духа... Он меня звал конечно с собой (может и просто из вежливости – так-то он завсегдатай одиночных походов), но я всегда находил отмазку и отказывался под различными предлогами.

Но зато я жадно внимал его рассказам, впитывая каждое слово. Это с другими он соблюдал дистанцию, был молчалив и загадочен, как и положено настоящему таёжному бруталу, не смотря на свои 25 лет. И вот однажды, сидя у меня на кухне (всё как положено, водочка, закуска) – мне удалось его разговорить на одну деликатную тему, мол:

— А какие необычные случаи с тобой приключались в походе? Ведь наверняка же было что-то просто капец как из ряда вон?

Игорь посмотрел на меня своим чуть захмелевшим взглядом и выдал:

— Ну слушай!

И тут я услышал от него такое... Что никогда... ни до, ни после - хоть бы и под пыткой, он не рассказывал. Далее я привожу его повествование от его имени, как запомнил, но постараюсь максимально близко к оригиналу.

*******************************************************************************

Это было где-то конец августа – начало сентября... Я тогда горный Алтай штурмовал. Красотища – неимоверная. Ранняя осень в тайге – это что-то! Это просто восхитительно! Но ночи уже стоят холодные. Без костра и тёплого спальника уже не обойтись, да и вообще по ночам довольно зябко. Встанешь рано утром – ещё едва только светает. Поёживаешься от холода, из тёплого спальника ой как неохота вылезать! Дровишек в костерок подкинешь, оживишь его, чтобы языки пламени заплясали под котелком. А вокруг – лепота! Птички щебечут, папоротник здоровенный в человеческий рост, берёзы стройные, как свечки, осинки пожелтели, ольха вдоль ручья из зелёного сразу в красный на коричневый цвет ударилась, кустистые рябины полыхнули огненно-алыми гроздьями ягод и только сосны по-прежнему зеленеют хвоей на кофейных да бежевых стволах и ветках! Разлапистые ели так и норовят дотянуться до тебя своими густыми иголками, распустив синие слюни мшарника. Чаща со всех сторон отзывается на каждый шорох гулко, поглощая и пережёвывая любой звук, смотрит на тебя дико и тревожно. А утренняя роса уже подмёрзла и застыла белым инеем на траве и листьях! А вокруг никого на несколько сот километров, ни одного человека! Позавтракал плотно тушёнкой или кашей с мясом в консервах, чайку себе заварил с лесными пахучими таёжными травами, что с вечера насобирал, чтоб брюхо погреть горячим, рюкзак быстренько собрал, остатки костра залил – и в путь! Далеко ещё!

И вот ты снова шагаешь по стылой предзимней земле, обильно усыпанной прелой прошлогодней листвой, хрусткими ломкими веточками, гнилыми пнями и поваленными стволами деревьев, щедро устилаемой мягким ковром опадающей листвы и хвойных игл, мимо трухлявых пней и поваленных ветром и старостью коряг растопыренных корней и отживших своё ветвей, неся за спиной в туго уложенном рюкзаке минимум походных вещей...

Игорь помолчал, словно оживляя воспоминания, а потом продолжил:

Так вот, я к тому времени уже дней 12 был в пути... На маршруте моём должна была быть деревенька таёжных отшельников-старообрядцев, которые ещё до революции в глушь перебрались от мирской суеты подальше. Ну 12 ночей на земле, да в палатке то ещё удовольствие, хорошо, думаю, если удастся у теплой печки да в избе заночевать! Не обязательно на кровати. Хоть на печи, хоть на лавке, хоть просто на полу или на сене! Иду я, значит, и от предвкушения тёплого ночлега с минимальным хотя бы уровнем комфорта, сам незаметно от себя как бы шаг ускоряю и по сторонам поглядываю в поисках признаков присутствия человека и близкой деревеньки. И точно – через несколько километров смотрю – деревья расступаются и на опушке... То самое! Скорее не деревня даже, а скит – не скит, хуторок вроде бы... Или одинокая хижина – избёнка на отшибе. Пригляделся повнимательнее – да, точно, так и есть, одна избенка. Других ни рядом, ни по близости нет. И то частично в землю вросла от старости. Хотя сруб был вековой, добротный, из цельных брёвен, потемневших от времени и от непогоды. Крыша, дёрном покрытая, проросла густой зелёной травой. Перед домом выросло могучее дерево, уходившее кроной в самый небосвод, а сразу слева подступала густым частоколом дремучая таёжная поросль. Так что возьми я чуть левее или правее метров хотя бы на 40, точно не нашёл бы! Импровизированное подворье давно уже заросло бурьяном, кустарниками и даже молодыми деревцами. Справа от дома стояло бревенчатое строение с печной трубой – наверное баня. А позади дома, примыкая к нему торцом, располагался сарай с сеновалом, хлевом и открытым загоном для скотины. Далее серый от времени, покосившийся дощатый туалет. Да, хозяйство несомненно заброшенное и давно находилось в упадке. Явное отсутствие трудолюбивого заботливого хозяина. Я ещё раз бросил взгляд на давно непаханый огород и у меня защемило сердце. Впрочем, относительно новая тесаная дверь и ухоженный дровник, полный свеженапиленных и разрубленных поленьев давали робкую надежду на гостеприимство и уют. Ночь под крышей представлялась мне верхом блаженства, и я бойко зашагал к дому.

— Эй, хозяева?!? Добрый день! – я постучал в одно окно, потом в другое и терпеливо встал перед дверью. Тишина. Я ещё постучал в оконное стекло. Тот же результат. Тогда в дверь... и погромче. Снова тихо. Я торкнулся – дверь податливо распахнулась, и я робко вошел в сени:

— Здравствуйте! Есть кто дома? – несмело спросил я вполголоса, - в ответ опять тишина. Сени как сени. Типичного деревенского дома. Спутанная давно иссохшая рыболовная сеть или бредень, какие-то вёдра, кастрюли, стол, комод, стулья, инструменты и сельхозинвентарь, что-то ещё – я не помню. Захожу в избу:

— Здравствуйте, хозяева! Мир Вашему дому! Можно к Вам? – я робко переминался у порога. Никого. Пусто. Я осмотрелся вокруг, но проходить всё же не стал – неловко как-то без приглашения в чужом дому хозяйничать... Чистенько. Убрано-прибрано. Вещей мало, мебели тоже минимум. Недавно помытый с песочком и ельником дощатый некрашеный пол, слева у окна панцирная старинная кровать под крахмальным покрывалом и горкой пышно взбитых подушек под кружевной накидкой. Слева широкий струганый стол из толстых досок в окружении лавок, идущих вдоль стен. Пара самодельных деревянных табуреток, занавешенная вешалка, служащая одновременно и шифоньером, и гардеробом, и, пожалуй, вся мебель. Скудно, но зато просторно и опрятно. А в самом центре избы, чуть ближе к противоположной стене располагалась её величество печь! Обширная, основательная, каменная, свежепобеленая и потому нарядно-белоснежная – она была воистину украшением дома! Его центром жизненной силы, оплотом, опорой! Рядом с ней я не сразу разглядел стол поменьше, кухонный, с нехитрой, глиняной (явно самодельной) посудой, чугунками, полотенцами и прочим скарбом. В печи весело потрескивал огонь, распространяя вокруг ровное уютное тепло и задорные блики света, рядом стояла загнётка, ухват и другая деревенская (скорее музейная) утварь. Но людей нигде не было!

— Доброго дня Вам, хозяева! – выкрикнул я больше для порядка, хотя давно уже понял, что дома никого. В ответ естественно никто не отозвался. «Наверное, во дворе, в одном из строений» - подумал я и вышел, стараясь не топтать чистые полосато-цветастые половики под ногами. Пойду, поищу.

Первым делом я зашёл за дом – во дворе никого. Только какое-то дурацкое ощущение пробежало липким холодком – будто за мной наблюдают. Да не, показалось, наверное. Скотный двор тоже пуст – ни людей, ни животных. Я заглянул на сеновал – остатки сена давно истлели и превратились в гнилую труху с кислым душком, стойла в хлеву пустые уже много лет, даже запах навоза уже почти выветрился, сарай тоже пуст. «Может в туалете?» Я подождал на деликатном расстоянии, напряжённо вслушиваясь в окружающую тишину – нет, вроде никого. На всякий случай окликнул: «Есть здесь кто?» - опять тишина. Потянул осторожно и медленно за ручку, открыв дверь – тоже никого, только мухи доживают последние солнечные дни. «Ну тогда значит точно – баня! Единственное место, где я не был ещё.»

Я несмело пересек двор наискосок, озираясь по сторонам и всё ещё надеясь увидеть хозяев – нет, никого... Вот три покосившихся от времени ступеньки маленького крылечка у бани, массивная дверь из плохо оструганных толстых досок... Я вежливо постучал – тишина. Постучал громче и настойчивей:

— Есть кто? Можно войти?

В ответ снова тишина... Я оглянулся – во дворе никого, стук дятла где-то неподалёку в ветвях высокой кроны сосны, ветерок, негромко шелестя падающей листвой, колышит высохшие пожухлые стебли травы, раскачивает макушки деревьев... Я отворил дверь и заглянул внутрь таинственного полумрака предбанника. Подождал, пока глаза адаптируются после уличного солнца и шагнул внутрь. Никого, но печка протоплена, из раскалённого устья гудело и потрескивало, обволакивая расслабляющим ароматом дровяного дымка и ласковым жаром близкого огня. Потолок невысокий - для экономии тепла – мне приходилось слегка наклонятся или сутулится, выпрямить шею и распрямить спину удавалось только сидя. Бревенчатые стены, широкие деревянные лавки слева от входа и под оконцем, пышущая нестерпимым жаром печь и дверь в парилку. Ещё раз спросив и постучав для порядка, впрочем, уже без особой надежды на ответ, заглянул и туда – естественно, никого. «Да, дела! Наверное, хозяева где-то неподалёку, - ушли в тайгу или на рыбалку, явно скоро будут, раз баньку протопили!» - подумал я. «Подожду! Заодно и попарюсь, пока их нет, смою с себя походную грязь и усталость.» Я поставил рюкзак на лавку, неподалёку от двери – если хозяева вернуться раньше, чем я выйду, сразу догадаются», разделся и с наслаждением переместился в парную. Тело затрепетало от окутавшего меня горячего воздуха и приятные мышечные спазмы неконтролируемых сокращений бойкими волнами хлынули по всему туловищу. Я сел на горячий полок из потемневших досок и расслабленно погрузился в сладкую негу... Блаженный расслабон... Мне было так хорошо, что я не сразу услышал какой-то шум в предбаннике. Запоров на дверях конечно не было – мы в тайге, за сотни километров от людей – ну кто сюда войдёт? «Очевидно, хозяева вернулись» Однако, предстать перед ними в таком неподобающем виде не вполне удобно. Я не знал, что делать и тупо сидел в бане. Шум продолжался. Он не был похож на осмысленные действия, скорее наоборот, что-то искали наугад, швыряя и переворачивая предметы. «Нет, не похоже на хозяйскую поступь. Скорее воришки, хотя откуда здесь посторонние? Или зверёк какой из леса забрёл поживиться тем, что плохо лежит?». Я громко крикнул, чтобы прогнать непрошенных гостей, погремел пустым железным тазиком. Шум вроде затих, но вскоре продолжился, только тише и осторожнее.

Я грозно рявкнул на таинственных злоумышленников и решительно вышел в предбанник. Там никого не было. Я заглянул вниз, под лавки – тоже никого. Осмотрел каждый угол. Пусто. Рюкзак открыт, но не разорван. Вещи раскиданы по лавкам. Вроде ничего не пропало, всё на месте, но... Но всё равно – в высшей степени странно! Я взял полено поувесистей, чтобы хорошо легло в руку, и осторожно выглянул из бани на улицу, чуть приоткрыв дверь. Во дворе по-прежнему никого. Что за шутки? Я распахнул дверь настежь и огляделся по сторонам – никого. Тогда я вышел во двор и обошёл вокруг бани, голый и с поленом в руке. Было и страшно, и любопытно одновременно. Да уж, ситуация... Я обошёл по периметру, ступая босыми ступнями по высохшим, колким бустылям сорной травы, не замечая ссохшихся комочков земли и острых камешков под ногами, каждый раз резко выглядывая из-за угла, пока вновь не вышел к распахнутой двери бани, не встретив никого. Да и кого я ожидал увидеть? Лешего? Взрослый человек с высшим образованием... Не стыдно? Может, росомаха? Вороватый зверь со скверным характером. Но ничего не порвано, не раскидано. Может лиса? Людей не боится... Тоже вряд ли... Медведь? Но ничего не сломано, всё аккуратненько. А у него силища... Теперь ещё ноги отмыть... Подошвы особенно...

Между тем я вернулся в баню, бросил полено в кучку дров, рванул дверь в парилку и обомлел – на нижнем полке сидела девушка или женщина – не пойму её возраст – завёрнутая от подмышек до середины бёдер в кусок серо-зелёной материи, явно домотканной, служившей ей не то полотенцем, не то простыней, а может и тем и другим сразу. Она смотрела в пол прямо перед собой, но, когда я вошёл, подняла глаза на меня, грациозно и просто повернув голову.

— Здравствуйте! – на автомате, по слогам выдавил из себя я.

Я растерялся и остолбенел. Стоять голым перед незнакомой женщиной (или девочкой? Не могу понять...) – это по меньшей мере странно и глупо. Неловко. Стыдно. А она ещё и молчит, как в рот воды набрала. Я повернулся к ней спиной, но тут же представил свои голые ягодицы, словно выставленные напоказ, и развернулся боком. Но так я словно показывал свои прелести в профиль! Чёрт! Тоже нет. Тогда я закрыл причиндалы ладонями и представил себя со стороны. Вообще, полный зашквар! Не зная, что делать, я взял большой таз с холодной водой и вылил на себя. «Холодно! Нет, сейчас возьму свой тазик с тёплой водой, окачусь с головы до ног, и скорее в предбанник, одеться! А там посмотрим!» Тазик стоял на нижнем полке, сразу за молчаливой незнакомкой.

— Будьте добры, подайте тазик, пожалуйста! – попросил я максимально вежливо. Гробовое молчание в ответ! Она что, не слышала?

– Извините! Я говорю, тазик подайте, пожалуйста!?! – опять никакой реакции. От её молчания мне ещё больше не по себе.

Пришлось сделать шаг к ней, так на секунду мои гениталии оказались рядом с её лицом, я потянулся за тазиком (банька-то небольшая, не сказать, что тесная, но. .. компактная...). В этот момент она свободно распахнула ткань, смело представив на обозрение своё роскошное тело, левую руку положила мне на бедро, одновременно оглаживая ладонью и пальцами мою ягодичную половинку и как бы фиксируя мой таз, притягивая его к себе, а правой рукой уверенно взяла мой пока ещё небольшой, безвольно (испуганно) висящий стволик, приподняла его, освободила головку от накатывающейся на неё крайней плоти и взяла его в рот!

Признаться, как ни странно, но в тот момент я думал лишь о том, что ОН слишком маленький и вялый. Конечно, перед бессловесной незнакомкой – но всё же женщиной! - хотелось бы предстать во всей красе – с упруго торчащим, огромным, боеготовым фаллосом, угрожающе раскачивающимся из стороны в сторону... Ну или хотя бы с большим висячим шлангом, наполненным скрытой силой... Но увы! Он был отчаянно мал, и я смущался этого! Тем не менее она умело и безбоязненно посасывала мой на глазах растущий пенис, подрачивая его пальцами, вылизывая лоснящуюся от её слюны залупку.

Очень скоро мой член эрегировал и с трудом помещался ей в рот. Было приятно! «А всё-таки, кто она такая? Ловко она меня провела! Как ей это удалось? Я ведь везде искал?!? А, я ведь крышу не осмотрел! Наверное, там! А-а-а! Как же хорошо!»

С посмотрел на неё сверху вниз – голые плечи, изящно порхающие руки, восхитительная грудь с острыми, сильно возбуждёнными сосочками, чуть выпуклый в нижней трети животик, полноватые ляжечки, невероятно красивая, обширная, полновесная попка... Все же, сколько ей лет? Ну хоть приблизительно?!? Ласковое блаженство изысканной женской ласки захватывало меня всё больше и мысль временами прерывалась. А-а-а-а!!! Я не мог определить её возраст, даже примерно. То она казалась маленькой девочкой, обиженной, с большими чёрными глазами, с припухшими слёзными железами на лице и наивным детским доверчивым взглядом. То вдруг старенькой бабкой с морщинистым лицом... Но тело! – это не обвисшая старушечья грудь и морщинистая кожа с пигментными пятнами. Такие сиськи могли быть только у молоденькой девушки. Но живот и ляжки... а тем более задница, - как у взрослой женщины, МИЛФы... Так кто она, в конце то концов?

А-А-А!!! так и кончить недолго! Понятно, что живя в лесу, без всяких там спа-салонов и центров красоты, видок будет довольно странный, необычный. Спутанные короткие темно русые волосы до плеч или такой вид псевдо-небрежной укладки? Никогда не понимал... Тело не то серое, не то грязное! Потому видать и в баньку пришла! А-А-А!!! Сейчас кончу! А ей в рот кончать или на грудь? Не спросил. Не договорились. Впрочем, с ней договоришься! Немногословная! Вон, как старается! Видать, изголодалась баба! Тоже, поди, не сладко в лесу без мужика? Пиздёнка чешется и зудит?!? Я и сам был уже близок! вот-вот прольюсь!

Сзади меня в стене было маленькое оконце, единственный источник света в тёмной парилке. Жидкие лучи преломлённого дневного солнца оттуда освещали всё небольшое помещение. И вот в момент, когда я уже необычайно близко подошёл к кульминации разрядки, у меня в глазах вдруг потемнело! Или нет? это в парной потемнело? И снова посветлело. И опять темно... Я резко обернулся, но поздно – за окном снова никого. Лишь на миг мне показалось, что я видел светло-бурую, почти рыжую шерсть и огромный желтый глаз с чёрным зрачком посередине. Всё похолодело у меня внутри. Тяжёлый, липкий страх мгновенно заполнил каждую клеточку моего тела, выстрелил холодным скользким потом из пор... Об оргазме не могло быть и речи – всё сексуальное возбуждение вмиг исчезло. Лишь бы не пропала эрекция! Женщина продолжала самозабвенно стараться с моим членом во рту, но теперь её движения мне доставляли только сплошной дискомфорт и боль. Я рывком вытащил у неё изо рта свой пенис, бесцеремонно схватил её за правое плечо, поднял с полка и резко развернул. Затем так же бесцеремонно толкнул её в спину, удерживая за талию, заставил принять её позу «догги стайл». Она удивлённо ойкнула, но опять ничего не сказала. Передо мной открылся замечательный вид на её изумительной красоты полушария задницы, узкую талию, ровную девичью спинку с проступающими через кожу лопатками. Новый прилив сил от такого потрясающего вида вновь заставил отвердеть мой член, который я незамедлительно вогнал в истекающую вожделением вагину. Сразу. В один приём. На всю длину. Благо, что там уже было все не просто подготовлено и увлажнено, а женские соки текли ручьём! Да и у меня не было ни сил, ни желания сдерживаться и осторожничать. Она блаженно охнула и опустила руку, которой до этого придерживала разгорячённый неуёмным желанием ствол и контролировала открытый вход своего лона.

«Интересно, что за тёмные, едва заметные пятна у неё по всему телу? Застарелые гематомы? Грязь? Синяки?» Я долбил яростно и жёстко, по-звериному, не в силах сдерживать в себе дикое возбуждение. Откуда во мне такое? Обычно я сторонник и апологет куртуазного секса, нежного и бережного отношения к партнёрше. А тут словно с ума сошёл. Это только в порно фильмах меняют позы по десять раз, а я летел к своему оргазму со скоростью и неотвратимостью курьерского поезда, и остановиться было нереально! Я долбил её, как никогда в жизни! Размашисто, глубоко, резко, сильно! Ничуть не заботясь о чувствах партнёрши (к стыду своему... но... что было, то было!), эгоистично думая только о себе и своих ощущениях. Удивительно... Но ей это очень нравилось! Она не только не сопротивлялась или хотя бы перечила, нет, она постанывала от удовольствия и подмахивала мне навстречу! Более того, она просунула свою левую руку вниз, под животом, отчего её положение стало шатким, лишившись одной симметричной опоры. Но зато теперь её пальчики стимулировали клитор, натирали вульвочку, раздвигая налитые возбуждением и увеличившиеся створки в стороны, чтобы я входил в неё как можно глубже, обхватили и придерживали мой бешено влетающий и вылетающий ствол, контролировали его точное местонахождение и препятствовали незапланированному и крайне досадному выскальзыванию в порыве неуёмной страсти... Да и я, честно сказать, после долгого времени в лесу, изголодался по женским прелестям, и потому долбил как паровой молот – сильно, размашисто, глубоко. Короче, оттарабанил я её знатно! Особенно в конце, когда ТАМ уже чавкало! Наяривал так, что аж вспотел!!! Наконец мощная струя ударила сильными толчками, выбрасывая обильные порции семенной жидкости прямо в её подставленное и разворошённое лоно, наполняя её нутро горячей белой спермой. Я чувствовал, как неуёмный поток бурлящим напором проносится внутри моей промежности, по каналу ствола, вырывается на простор из устья, буквально выстреливая сильными, могучими толчками, парализуя меня диким, невиданным доселе наслаждением... Постепенно мои удары чреслами по её попке замедлялись, продолжаясь больше по инерции, выбрасывая последние капли густой влаги, пока не прекратились совсем. Я обессиленно достал из неё своего уставшего и раскрасневшегося бойца, блестевшего от покрывающей его влаги в тусклой полутьме бани и блаженно присел на полок, погружаясь в блаженную негу сладостного расслабона, лёгкую дремоту сластолюбия, когда всё тело ещё наполнено затухающей радостью недавнего бурного соития. Моя молчаливая подружка тоже рухнула на полок, словно только и держалась на моём эрегированном органе, бесстыже сверкая яркой белизной интимных мест, своими нагими ягодицами и роскошными ляжками из-под странного грубого рубища, надетого на ней

Я едва томно закрыл глаза в сладкой полудрёме, как вдруг опять тревожно встрепенулся от того, что мне показалось, что тусклый свет из окошка снова был закрыт на доли секунды большой тенью, промелькнувшей за стеной... или мне показалось? Вздрогнул и тут же осмотрелся по сторонам: в бане я был один, беспечно полулежал на струганных, потемневших от времени досках полка, рядом стоял пустой таз, кадка с водой... Никого рядом не было. Неужели всё привиделось от усталости? Я потрогал свой расслабленный член – он был мокрым (что в бане не удивительно!) и скользким от женской смазки и моего эякулята – значит всё-таки не привиделось! Я выглянул в предбанник – никого. Наверное, я задремал, а она ушла в дом – подумал я. Наскоро помылся, обтёрся подвернувшимся под руку банным полотенцем, висевшем в предбаннике – от полотенца приятно пахло душистыми травами и женским телом, оделся и вышел. Яркое предосеннее солнце и прохладный свежий воздух обрушили на меня свою благость! Хорошо! Лёгкий ветерок метался в высоченных, раскидистых кронах деревьев, шелестел опадающей листвой, шуршал иссохшими хрусткими травами... Благодать, да и только! Я осмотрел пустой, залитый щедрым солнечным светом мир, широкое неухоженное подворье, и уже сделал первый шаг к дому, как вдруг заметил в высохших зарослях куста репейника большой клок шерсти – светло серой, почти бурой, переходящей в огненно- рыжий. Раньше его точно не было – я бы заметил. Мне стало не по себе. Я схватил какую-то палку и вновь обошёл баню – никого. Тогда тревожно и настороженно посмотрел в сторону недальнего леса – понятно, что ничего не увидел, но там мог быть кто угодно – густые заросли деревьев, буйный кустарник в человеческий рост... Медведь? Волк? Росомаха? Кабарга? Сейчас осень, у животных линька. Ну шерсть и шерсть... Да мало ли? Нет, пожалуй, что медведь был...

Я быстро проследовал к дому, постоянно оглядываясь по сторонам. Три деревянных ступеньки покосившегося крыльца и словно новая дверь из толстых досок с железной ручкой выделялась светлым пятном. Я вошёл в дом, ожидая увидеть ту прекрасную молчаливую незнакомку неопределённого возраста из бани и наконец поговорить с ней, познакомится, расспросить о всех странностях. И снова был удивлён, почти шокирован – в избе никого, зато застеленный белоснежной скатертью струганый стол посерёдке накрыт обильно и щедро: грибочки, орехи, рыбка, отварная картошечка прямо из печи, огородные овощи, каша, таежные ягоды и что-то дымило горячим паром в чугунке посреди стола. Я оставил свой рюкзак у входа, и прошёл за стол. Вот это да! Чудеса, да и только! Я ещё раз огляделся вокруг, сел, слегка смущаясь, на лавку, за накрытый неизвестной хозяюшкой стол, взял деревянную ложку и с удовольствием насладился домашней едой после двух недель на консервах да подножном корме.

Когда я уже доедал, послышался какой-то шорох за печкой. Я насторожился и медленно пошёл на источник шума, стараясь ступать как можно тише. Осторожно заглянул за угол свежепобеленной печи – там была вроде как обособленная комната с маленьким оконцем и широкой застеленной лавкой, на которой лежала дряхлая старуха и бормотала что-то себе под нос. Глаза её были полуприкрыты...

— Здравствуйте! – ошалело произнёс я, поражённый увиденным. Чудеса и непонятки в этом странном доме продолжались, вопросы в моей голове множились и увеличивались в геометрической прогрессии, а ответов по-прежнему не было. Одни загадки. Может у бабки спросить? В своём ли она уме? Бормочет что-то... Не то причитает, не то молится... Не разобрать... И на каком языке тоже непонятно...

Старуха никак не отреагировала на моё появление, продолжая шёпотом лепетать что-то непонятное. Глаза её то ли видели меня, то ли нет – смотрели куда-то вдаль, словно насквозь. Я уже собирался развернуться и уйти, как вдруг неожиданно бабка поднялась и села на лавке и вперилась в меня своим леденящим пристальным взором.

— Есть хочу – вдруг отрывисто и громко произнесла она. Речь её неожиданно стала вполне членораздельной, внятной и я бы даже сказал властной, повелительной что ли. «Может она слепая? – подумал я – уж больно странный у неё взгляд, - немигающий, пристальный... Вот вперилась, аж жутко.» Я взял со стола тарелку каши (вдруг она ещё и беззубая? Не орешками же её кормить?», ложку и присел рядом с ней на лавку. Старуха оказалась весьма крепкой женщиной среднего роста, в теле – явно не выглядела измождённой и беспомощной. Может ноги у неё и были парализованы, но своими сильными руками она владела вполне. Она была в домотканной белой ночнушке. У неё были мощные плечи и толстые крепкие руки, которые не закрывала сорочка, сшитая на манер сарафана, без рукавов, с широкими целомудренными бретельками (если слово «целомудренный» уместно в её возрасте!)

Я кормил её с ложки, она жадно, но не безобразно ела – аппетит у неё был отменный. Съела всё, и может быть съела бы ещё, но тарелка уже опустела. Я протянул ей глиняную крынку – не то кисель, не то компот или взвар какой – на столе стояла. Она выпила всё. «Теперь и расспросить её самое время» - решил я.

— Бабушка, а вы как здесь живёте? Не тяжело?

Старуха в ответ ничего не сказала, лишь снова уставилась на меня. Аж мороз по коже.

— Наверное, в городе то попроще бы вам было. Вам уход нужен, присмотр... За вами есть кому тут ухаживать? – я пытался подвести разговор к той незнакомке в бане, выспросить про неё. Ведь не сама же бабка стол накрыла?

Старуха молчала, только сверлила меня своими чёрными глазами.

— Я говорю, вы одна здесь? Кто за вами ухаживает?

Опять не отвечает.

— Есть тут кто, кроме вас? – уже более настойчиво спросил я.

— Уходил бы ты, милчеловек, по-добру, по-здорову – вдруг сердито произнесла она. – Это я за грехи свои страдаю на старости лет, а тебе здесь оставаться не зачем. Шёл бы ты отсюда.

«Совсем видать бабка из ума выжила, дура старая, я же помочь ей хотел.»

— Ты чего злая-то такая, неприветливая? Я же от чистого сердца. (Впрочем, я знаю, что староверы все неприветливые, не рады гостям, хотя и в крове никогда не откажут, и последней краюхой хлеба всегда поделятся, будь ты хоть иноверец, хоть кто – всё ж человек!)

— Ходит тут... Помочь хотел... Уходи, говорю! Есть кому ко мне ходить! – проворчала старуха сердито.

— Я тут давеча у вас девушку видел в бане. Внучка ваша? Али дочка? – Я непроизвольно и неестественно стал употреблять какие-то старые слова, которые всплывали в моей памяти из разговоров с олдами и говорить громче, чтобы бабка меня быстрей поняла – Девушка, говорю! Мне бы с ней увидеться, перетереть, в смысле поговорить. Девушка! Кто она? – я почти кричал и жестикулировал руками – Это она к вам приходит?

— А-а-а! – старуха помолчала – кумушка Шишимора тебя манит... Тогда пиши пропало... - угрюмо проворчала бабка.

— Что? – не понял я - Кто это? Ты про кого говоришь, старая? Какая кума? Где она? Мне бы с ней... это самое... поговорить бы... Твоя кума к тебе ходит? Откуда она? Она здесь сейчас?

Старуха опять надолго замолчала. Но и я не сдавался. Понятно, что бабка из ума выжила – да и не мудрено – тайга, одиночество, религиозность, возраст – тут поневоле с ума сойдёшь. Надо бы у неё разузнать, что за баба-то была?

— Что за кума-то, говорю? Это она за тобой ухаживает?

— Заходить есть кому, мир не без добрых людей! – вон, дров нарубили, дверь починили, теперь как новая!

— Как куму твою зовут? Это оны заходит? А дверь кто сломал?

— Это Хозяин заходил... А я сдуру заперлась... Так он дверь и сломал... в щепки сломал... Зато теперь новая! А я и не запираюсь больше... От кого здесь запираться? А уж коли Хозяин придёт, так его всё одно не удержишь...

— Что? Какой Хозяин? В смысле муж что ли? – я уже начинал злится – загадок всё больше, ничего не понятно, спросить не у кого, кроме этой сумасшедшей бабки. Да и разговор сменил тему от своей кумы.

— Какой муж? Не замужем я – да и не была никогда. Родители, братья, сёстры поумирали уж. Одна я осталась... Последняя... Так вот Он повадился ходить... Хозяин.

— Какой хозяин? Медведь что ли? – я оторопел и совсем уже ничего не понимал.

— А кто ж его знает? Приходит почти кажну ночь... Большой... Сильный... Тяжёлый – половицы скрипят. Я его боюсь. И выглянуть из-за печи боюсь. Спит вон там, на кровати... А я здесь прячусь. Приходит, когда стемнеет, и уходит утром ещё до свету. А я от страха не сплю каждую ночь, только слушаю...

«Бабка мне свои страшилки рассказывает, чтобы сам ушёл, на ночлег не просился!» - подумал я. Не тут-то было, карга старая!

— А что, бабушка, можно я у тебя переночую?

— Ну оставайся, коли не боишься! В сарае ложись на сеновале. – беззлобно и как-то обречённо разрешила хозяйка.

Я вспомнил «сеновал» что я видел утром, - вонючая, прелая куча сгнившего сена – нет, благодарю покорно, я уж лучше в доме – в тепле, под крышей, на мягкой кроватке! Буду я слушать бабьи россказни!

Меж тем стремительно темнело. День близился к вечеру, а солнце клонилось к закату. Воздух за окном стал серым и тусклым, солнечный свет золотил лишь стволы и кроны с восточной стороны опушки, затем только вершины, а затем и вовсе исчез, едва освещая узкую полоску неба на западе. Я ещё разок обошёл все постройки и конечно же баню, но увы, - бабкиной кумушки нигде не было. Ушла, наверное.

Я вернулся в дом и прилёг на кровать прямо в одежде. По городским меркам было ещё рано, часов шесть, но уже темнело, сумерки за окном сгущались, а электричестве в доме понятно не было, и постепенно я стал погружаться в сладкую дрёму всё глубже и глубже (хотя спать пока и не планировал). Уж слишком я разомлел от бани, сытного обеда тепла и уюта после многодневной усталости и походного аскетизма.

Я проснулся неожиданно, словно от толчка в плечо. Дома было очень темно, я в одежде лежал на застеленной кровати, поверх покрывала. Из-за печи доносилось какое-то смутное бормотание или жалобный плач с приглушенными всхлипами – не понять. Я повернул голову на звук – из угла пробивалось едва заметное, колеблющееся свечение – вроде как от свечи. Стараясь не шуметь и ступать как можно тише, я осторожно прокрался поближе к бабкиному углу, и выглянул из-за печки. Старуха сидела на лавке, опустив ноги на пол, спиной ко мне. Перед ней горела свеча на «подоконнике» - точнее на стене перед вмазанным в неё стеклом, которое и служило импровизированным самодельным оконцем, - а попросту - вделанным в глиняную стену маленьким стёклышком размером в две ладони. И за этим окном кто-то стоял! И снова, как тогда, в бане, мне показалось, что я видел светло-бурую, почти рыжую шерсть и огромный левый желтый глаз с чёрным зрачком посередине. Всё похолодело у меня внутри. Тяжёлый, липкий страх мгновенно заполнил каждую клеточку моего тела, выстрелил холодным скользким потом из пор... Но это ещё не всё! Старуха сидела ко мне спиной, как я уже говорил, бережно скрестив руки впереди себя, как женщины обычно держат ребёнка, когда кормят его грудью! Левая широкая бретелька её ночнушки была сдвинута на голое плечо и опущена вниз, обнажая белую спину, на которую нисподали черные косматые волосы с обильной проседью и руку, бережно обнимавшую что-то впереди. Не смотря на парализующий страх, я подался вперёд, пытаясь разглядеть что там, что она держала перед собой... И вдруг старуха резко повернула ко мне своё морщинистое лицо и уставилась на меня своим черным, неестественно пристальным взглядом. В следующее мгновение свеча почему-то погасла, и постепенно затухающий фитилёк стал чёрным, с тусклой красной точкой наверху, которая, впрочем, тоже вскоре пропала, выпустив напоследок сизый жидкий дымок. Но при этом я всё ж таки успел разглядеть неожиданно полновесную большую сиську и покрытую густой рыжей шерстью лапку или ручонку с длинными ногтями, вцепившуюся в её шею.

Я быстро ретировался и наощупь юркнул в кровать. Ничего себе! Сон как рукой сняло. Тем не менее я вскоре почувствовал, как проваливаюсь в какое-то болезненное забытьё. «А грибочки то видать непростые были!» - последнее, что успел я подумать.

Я очнулся от того, что кто-то стаскивал с меня штаны вместе с трусами. С трудом разомкнул веки и сфокусировал зрение – это было нелегко, окружающие предметы расплывались и кружились возле меня. В голове гудело так, что я не чувствовал своё обессильно распластанное тело. По-прежнему было абсолютно темно, но на полу, рядом с кроватью ярко горела керосиновая лампа, освещая часть избы своим неверным, пляшущим светом. (Ярко потому что темень вокруг). Мои запястья и лодыжки были привязаны к спинкам кровати пеньковыми верёвками, как на средневековой дыбе. Впрочем, это было излишне – моё тело меня не слушалось, разбитое и обездвиженное болезненной, парализующей волю негой. Я не мог пошевелить ничем, не мог напрячь ни один мускул... Надо мной нависала старуха, оглаживая и натирая всего чем-то скользким, маслянисто тягучим и странно пахнущим, но приятным. Я хотел страшно заорать, грозно крикнуть и испугать её своим окриком, но не смог выдавить из себя ни единого звука. Мало того, что я был обездвижен её какими-то снадобьями – сам виноват, не надо было жрать со стола её кушанья! Ох, и дорого же мне обойдутся её явства на пиршестве таёжной снеди! Но я не собирался сдаваться и повторил попытку – увы, опять безуспешно! Между тем бабка уже добралась и до моих интимных мест, тщательно и с наслаждением массируя мои гениталии. Её заскорузлые пальцы с загрубевшей кожей и черными неровными ногтями мягко порхали по моим яичкам, оглаживая их со всех сторон, смазывая их густым слоем мягкой скользкой мази, отчего было невероятно славно и благостно! Если бы это проделывала со мной любая девушка – я бы просто был на вершине счастья, но сам факт того, что ко мне прикасалась старуха, да ещё и в таких местах... Не давало мне расслабиться и получать удовольствие. Я собрал остатки сил и выкрикнул что есть мочи:

— Уйди от меня, карга старая!

Но голос мой прозвучал очень слабо и жалобно, как блеяние ягнёнка. Да и слов было не разобрать. «Уи от ея аа стаая!» Тем не менее, какие-то сдавленные звуки мне удалось выдавить, Это больше похоже на всхлип, но бабка обернулась в мою сторону и пристально посмотрела мне в глаза. При этом, не говоря ни слова, она продолжила смазывать своей маслянистой мазью мою мошонку, невероятно чувствительную кожу под ней, лобок и наконец сам вялый, безвольно лежащий стволик с мягкой сонной залупой, слегка выдвинувшейся из-под одеяла крайней плоти. Бабка наклонилась над моим членом, неразборчиво и тихо бормоча что-то себе под нос, приблизила своё лицо в обрамлении косматых волос вплотную к моим причиндалам так, что я даже чувствовал «там» её дыхание и взялась натирать своей загадочной мазью мой корешок. Вначале я почувствовал лёгкое жжение, особенно под головкой и в местах обычно скрытых крайней плотью, какое-то необъяснимое томление, страх, как на приёме у врача перед какой-нибудь болезненной медицинской процедурой, холодок на коже промежности, предчувствие чего-то запретного, неестественного, мучительно кайфового... и нестерпимо нарастающее возбуждение. Я с ужасом понял, что мой член поднимается! Поднимается вопреки моей воле! Менее всего я хотел, чтобы он встал при таких обстоятельствах и надеялся на его вялость и беспомощность, которые бы меня очень выручили сейчас. Но увы – в бабкиных снадобьях видимо содержались какие-то природные афродизиаки с мощным возбуждающим эффектом, так что эрекция наступила весьма скоро, невзирая на моё отчаянное нежелание совокупляться со старухой. Она была в белой ночной сорочке в виде просторного сарафана с широкими бретельками, под которым отчетливо проступали крупные, чуть обвисшие в силу возрастных изменений груди и округлый немного выпуклый живот с ясно проступающим пупочком, а также могучие широкие бёдра. Когда она поворачивалась я видел, как туго натягивается ткань ночнушки на её массивных ягодицах. И хотя вокруг было очень темно, лишь лампадка в углу освещала суровые лики на старообрядческих иконах, раритетная аутентичная керосиновая лампа на полу со своим зловещим отсветом снизу, да свеча на столе торопливо мерцающим, эфемерным светом озаряла похотливую хозяйку и моё беспомощно обездвиженное тело, да ещё догорающие угли в печи дарили зловещий огненно-красный затухающий отблеск, но клянусь, под ночнушкой старухи отчётливо угадывались тёмные крупные пятна сосочков с сильно оттопыренными, и, я уверен, каменно затвердевшими коричневыми горошинками. Я посмотрел ниже – под отвисшей тканью ниже живота смутно маячил чёрный треугольник никогда не стриженных лобковых зарослей. Тем временем пожилая женщина правой рукой уже уверенно надрачивала мой затвердевший и распрямившийся член, а левой умело и ловко перебирала мою мошонку, поглаживая промежность и постоянно что-то нашёптывая. Не разобрать. То ли колдовское заклинание какое читала, то ли молитву – не поймёшь. Не скрою – мне было обалденно приятно! В какой-то момент стало настолько хорошо и кайфово, что я устал сопротивляться, прекратил свои бесплодные попытки пошевелиться, закричать, высвободиться из тугих верёвок, откинулся на постель, расслабился, и предался получению неземного блаженства, ни с чем не сравнимого удовольствия! Правда ведь, ничего необычного! Просто меня насиловала старуха в какой-то сказочной глухомани! Сюр какой-то! А что? Пока всё великолепно! Мои яички перекатывались в её уверенных старушечьих крючковатых пальцах, она умело и уверенно массировала интимные эрогенные зоны. Её прикосновения к необычайно чувствительной коже мошонки были верхом блаженства, её смягченные и умасленные руки так и порхали по моим яичкам, мягко и нежно сжимали их, перекатывали, массировали. Мой член приобрел железобетонную твёрдость, неимоверно увеличился в размерах, грозно покачивал чугунной тяжестью залупы и уже не вмещался в старушечью ладонь, которая его надрачивала. Надеюсь, она в меня ничего засовывать не будет? Пользуясь моим беспомощным положением? А то я такое не люблю и никому никогда не позволяю.

После таких ловких и опытных манипуляций... Ого! Мой член стал нереально огромным и супертвёрдым! Ай да мазь! А закраины головки хищно растопырились в стороны, как жабры рыбы! Мой раскрасневшийся, как стальная лава, пенис, жаждал удовольствия, но при этом находился во власти этой странной пожилой отшельницы! После таких ловких и опытных манипуляций она вдруг оставила его в покое и занялась собой – задрала (точнее приподняла) подол сорочки, обнажив неестественно белые, полные ляжки со следами варикоза и целлюлита почти до самой лохматки, затем широко растопырила ноги, занеся левую надо мной и перешагнув меня, уселась в позу наездницы. Продолжая удерживать одной рукой подол ночнушки где-то в районе живота, другой старательно и аккуратно направила мой неприлично торчащий фаллос внутрь себя, в самое лоно! Вставила его в себя! И отвечаю, - её лоно было горячим и влажным, зовущим, что ли. Она словно бы всосала меня в себя ТАМ, погрузив в себя. В этот момент я был на седьмом небе от счастья!!! Дальше она начала двигаться – вначале осторожно и медленно, будто едва раскачиваясь в лодке, затем смелее и активнее, более размашисто, напоминая скачку верхом на коне, а потом и вовсе – словно пошла плясать вприсядку – яростно, отчаянно, ускоряясь и насаживаясь на мой окаменевший ствол. Насаживалась глубоко и отчаянно, жадно принимая его в своё горячее влажное лоно. Словно пыталась им достать до самых запредельных глубин своего женского естества... Её массивные сиськи как спелые крупные дыньки прыгали под ночной сорочкой вверх-вниз, ударяясь о выпуклый живот. Темное пятно густо заросшей промежности, бесстыдно приоткрытое задранным подолом, мелькало перед глазами. Странное чувство... Я был абсолютно беспомощен... Полностью обездвижен. Меня насиловала похотливая развратная бабка с большими сиськами и алчным до мужской ласки передком. Но, стыдно признаться, мне это нравилось! Нравился мой каменный стояк, вонзающийся в её плоть, нравилось неуклонное нарастание приятного возбуждения, щекочущее меня изнутри и разливающееся весенним паводком – неудержимо и мощно с каждой её фрикцией, нравилась сумасшедшая пляска похоти, с криками и стонами сладострастия ополоумевшей милфы, и, конечно же, ожидание такого же яркого и несравненного оргазма в финале! Вдруг из-за печки, из бабкиного угла послышался сдавленный хрип, потом жалобный всхлип и приглушённый протяжный вой с зажатым ртом. Я насторожился. К тому времени взошла луна и на улице было гораздо светлее, чем в избушке. Мне показалось, что тусклый лунный свет из окошка на секунду словно был прерван чьей-то тенью. В тоже мгновение старуха задула свечу, погасила лампу, послышался грохот падающих предметов и мощный удар по голове выхлестнул меня из сознания...

Не знаю, сколько прошло времени, сколько я лежал в полной отключке, только кажется понемногу стал приходить в себя. Вокруг была полная темень, ничего не видно, я отчаянно напрягал слух, но это тоже ничего не проясняло. Я осторожно пошевелился, стараясь не шуметь и не издавать звуков вообще. Руки и ноги были свободны, без пут и верёвок, только затекли очень от долгого и неудобного лежания. Я долго лежал в полном мраке, пытаясь припомнить предшествующие события, найти им хоть какое-то логическое обоснование, объяснить самому себе с точки зрения здравого смысла... Мои раздумья прервал шум на улице. Это были чьи-то шаги... Размеренные, ритмичные, уверенные. Шёл, не таясь, не крадучись... Килограмм 120-150, не меньше. А может и больше. Под тяжелыми шагами похрустывала сухая трава. Явно не лисичка и не ёжик. Корова? Лошадь? – да нет! Откуда они здесь? Лось? Медведь? – слишком уж шаги чёткие. Звуки были всё ближе и явно направлялись к крыльцу. Мне стало не по себе. Запора на двери не было. Да и зачем он здесь? Что там старуха говорила давеча про «хозяина»? Дверь выломал, а всё равно зашёл?!? Липкий страх прокатился по телу. Дверь открылась могучим рывком и в тёмном проёме появилась крупная человекообразная фигура. Вроде как голова, плечи, руки, ноги... Я оцепенел от страха, но зачем-то сгруппировался, подтянув ноги и руки к животу. На автомате. Под тяжёлыми шагами жалобно скрипели половицы... Этот «кто-то» направлялся ко мне, точнее к кровати, на которой я лежал, и вспомнил, как меня предостерегала бабка. Но уже поздно. Огромная фигура приближалась ко мне, однако ничего не подозревая. Незнакомец подошёл вплотную к кровати, развернулся спиной, явно намереваясь лечь, сел на край и спал опускаться своей широченной лохматой спиной (уверен, это была длинная шерсть) прямо на меня. Я закрыл глаза, громко и бешено закричал, резко распрямил руки и ноги, сильно толкнув незнакомца в спину. Тот от неожиданности взвыл и стремительно выскочил из избушки.

Остаток ночи я провёл сидя на полу у изголовья кровати, а чуть свет спешно покинул странное место. Да, перед тем, как уйти, заглянул в угол к хозяйке – попрощаться, она оказалась связанной и с кляпом во рту. Ничего вразумительного сказать не могла, после того, как я её освободил, всё про куму какую-то толковала бессвязно, да про «хозяина». Оставил ей половину всего, что у меня было – крупу, сгущёнку, спички, соль, консервы, поблагодарил за приют, за кров, и продолжил свой путь.

Вот так, дружище, хочешь верь – хочешь нет, а я больше такого не расскажу! «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам»