Перевод главы публикуется с сокращениями по цензурным соображениям.

*****

ПИСЬМО 4

Моя дорогая Этель!

Боюсь, это будет довольно длинное и бессвязное письмо, но тем не менее надеюсь, что оно окажется для тебя и поучительным, и забавным.

На следующее утро после сцены, описанной в моем последнем письме, я не очень-то удивилась, получив от мадам сообщение, переданное через горничную, что поскольку она довольно устала, никому из нас не требуется вставать до двенадцати часов, то есть до времени dejeuner.

Поэтому после того, как мне с трудом удалось допить свой шоколад и доесть свои сэндвичи с pâté de foie gras, [фуа-гра, паштет из гусиной печенки – прим. переводчицы] я снова улеглась в теплую постель, чтобы понежиться еще как минимум пару часов. Но как только я сделала это, дверь открылась, и в спальню вошла девочка по имени Эдит, — племянница графини де Б***, о которой я уже упоминала, когда рассказывала о книге Le Demi Monde...

Как правило, на виду она тихоня и очень скромна, но от других учениц я слышала, что, если остаться с ней наедине, она бывает необычайно развратной, так что когда она сказала, что пришла просто поболтать, я очень обрадовалась. Для начала гостья сняла свою chemise de nuit, заставив меня сделать то же самое, а затем мы улеглись вместе в теплую кровать, ее обнаженное тело плотно прижалось к моему, наши киски соприкоснулись друг с другом, и с небольшой помощью ее тонких изящных пальцев мы вскоре достигли подходящего состояния для откровенных разговоров.

Она стала меня спрашивать, знаю ли я, почему девочек учат уделять столько внимания своей одежде и внешнему виду?

Я ответила ей, что никогда не думала об этом, и Эдит мне рассказала, что все это делается просто для того, чтобы возбудить чувственность мужского пола. Красивое лицо и даже сладострастная фигура, уверяла она меня, не могут успешно воздействовать на чувственный инстинкт мужчины, если они не сопровождаются аксессуарами модной роскоши, такими как нарядные платья, шляпы, туфли, перчатки и тому подобными вещами.

Прежде всего, сказала она, наш вечерний туалет, демонстрирующий обнаженные груди, руки и плечи, тщательно уложенные волосы, руки в изящных перчатках и наши тела, дышащие ароматом любострастных духов, оказывает такое мощное воздействие на представителей другого пола, что зачастую, особенно во время танца, когда их руки обхватывают туго затянутую в корсет талию, а глаза и ноздри почти касаются наших обнаженных и вздымающихся от взволнованного дыхания бюстов, девушка может почувствовать, как «куколка» партнера рвется наружу с такой неодолимой силой, что ее давление отчетливо ощущается на ноге!

Когда я спросила ее, откуда она все это знает, Эдит сообщила мне, что у ее тети, графини, есть два сына, которым сейчас двадцать три или двадцать четыре года, то есть они на семь или восемь лет старше ее. [...] Далее девушка рассказала, что, в то время как в Англии родители считают молодых людей благочестивыми и поэтому им приходится втихаря «трахаться» со всякими разными «шлюшками», во Франции родители признают необходимость для молодого человека иметь собственную «любовницу», чтобы он не бегал за cocottes, заполонившими улицы и café chantant, [кафе, часто на открытом воздухе, с эстрадой для выступления артистов, исполняющих песенки или танцы лёгкого, развлекательного и фривольного характера] и от которых он мог бы подхватить какую-нибудь болезнь.

Тем временем, моя соученица продолжила свой рассказ. Когда ее кузенам исполнилось [...] лет, однажды утром, пока они были вдвоем в ванной, вытираясь после утреннего омовения, графиня, которой тогда было всего тридцать шесть лет, но выглядела она примерно на десять лет моложе, спокойно вошла к ним, одетая только в прозрачный ночной пеньюар, который к тому же был расстегнут спереди, полностью выставляя на обозрение ее пышную грудь, крупные округлые бедра и приветливую киску. Мальчики, несколько ошеломленные, с природной скромностью держали свои полотенца так, чтобы скрыть как можно бóльшую часть своей наготы, но их матушка, дав какое-то время своим чарам подействовать на них самым неотразимым образом, сказала им с похотливой улыбкой опустить свои полотенца и с восторгом заметила, как вздыбливаются их «куколки», — большие и крепкие, влекомые инцестуозным желанием, возбуждаемые видом изумительной наготы их матери.

Ей это очень понравилось — не только в качестве подтверждения силы ее собственных зрелых чар, но еще и потому, что это показало ей, что мальчики унаследовали те же исключительно крупные «инструменты», которым обладал их покойный отец — который, кстати, не был мужем графини.

Одобрительно глядя на их подрагивающие члены, она произнесла:

— Ах, я думала, мои мальчики к этому времени уже станут мужчинами, хотя вряд ли ожидала, что вы будете уже настолько хорошо развиты, и именно по этой причине я пришла поговорить с вами. Дело в том, что мне не хочется, чтобы вы гонялись за разными блудливыми девицами, о которых вы ничего не знаете, и мне не очень нравится идея, чтобы вы «драли» кого-нибудь из служанок, и поэтому я уладила дела таким образом, который вы найдете весьма приятным — я сняла для вас две уютно обставленные комнаты, в которых поселила двух очень хорошеньких девиц. Они работают в примерочной у моей портнихи, благодаря чему обладают не только соблазнительными фигурками, но и всегда нарядно и модно одеты. Я поручила им приобрести за мой счет все, что им нравится: тонкое нижнее белье, прозрачные сорочки, ажурные колготки, чулки и прочее — то есть все те изысканные и соблазнительные предметы греховного порока, которыми профессиональные кокотки привыкли разжигать страсти молодых людей.

— Конечно, — добавила она, — вы вольны заниматься любовью сколько угодно со всеми замужними дамами из высшего общества, с которыми знакомы, и я могу даже назвать вам имена многих из них, которые не будут долго сопротивляться просьбам таких милых мальчиков, как вы, — особенно когда они узнают, какие у вас великолепные стержни.

Говоря это, она сначала кокетливо приложила руку, чтобы прикрыть свое устье Венеры, которое жарко пульсировало под похотливым взглядом двух мальчиков, но очень скоро, даже не осознавая этого, обнаружила, что своими украшенными драгоценностями пальцами сжимает две упругие «куколки», и ее нежные и ласковые движения еще больше разжигали страстные мальчишечьи желания.

Кузены знали, что у их матери было много любовников и что с тех пор, как она овдовела, она часто проводила ночи в тайных, но при этом самых развратных оргиях с многочисленными мужчинами, и теперь, когда она смотрела на них со своей самой похотливой улыбкой, старший сын мягко толкнул ее на диван и, проникнув пальцами в ее норку, почувствовал, как та пульсирует от возбуждения. Графиня широко раздвинула ноги, чтобы он мог получше сделать с ней все, что ему так хотелось, и, обезумев от похоти, в следующий момент юноша проник своей «куколкой» в киску своей матушки, которая с радостью предоставила ему для этого все возможности.

Пока происходило это действо и пока графиня умирала от чувственного наслаждения в любовных объятиях старшего сына, младший кузен смотрел на них с немалой досадой, на что выглядевшая настоящей вакханкой женщина, рассмеявшись, велела ему не отчаиваться, добавив, что наступит и его очередь. Так она наслаждалась обоими своими красивыми мальчиками, одним за другим, — а то, что это был «инцест», только добавляло огня ее греховному возбуждению!

Когда эти чрезвычайно непристойные действия подошли к концу, мать сообщила своим сыновьям с игривой улыбкой, что они очень развратные мальчишки и что в качестве наказания уже на следующую ночь им придется прийти к ней вдвоем и переспать с ней, — расположившись по одному с каждой стороны!

В тот же день двоюродные братья рассказали Эдит об этой сцене, [...] и девушка добавила, что мальчики таки спали с графиней на следующую, и во многие другие ночи, и что аристократка действительно учила сыновей «долбить» свою родную мать спереди и сзади — и делать это одновременно! [...] А когда девушка подросла, она вместе с кузенами несколько раз ходили в комнаты, где графиня поселила двух хорошеньких натурщиц.

Там к ней поначалу отнеслись с большим уважением как к «светской молодой барышне», однако, как только девочки открыли для себя ее непристойные вкусы, они облачились в самые очаровательные из всех своих бесстыдных нарядов, а затем, раздев обеих мальчиков, провели их вместе со своей двоюродной сестрой через все самые развратные формы порочных развлечений, какие только можно себе вообразить!

Кроме того, они показывали ей всевозможные книги с необычайными и очень непристойными картинками и фотографиями, давали ей почитать рассказы из тех, что описывались как «эротические и исключительно галантные». На самом деле они сделали все, чтобы полностью растлить ее, и заставляя кузенов «трахать» ее вдвоем одновременно у всех на виду, чтобы сделать ее совершенно бесстыдной, — что вполне удалось, поскольку, как сказала Эдит, ей хотелось не только, чтобы ее «драли» множество разных мужчин, но и хотелось дать понять об этом всем мужчинам!

У этих девушек был небольшой стишок, под названием «Молитва Богородице», который они декламировали перед тем, как насладиться «трахом».

Святая Мать, мы верим

Что без греха Ты зачала.

Даруй, чтобы мы, веруя в Тебя,

Теперь, не думая, могли грешить...

После этих визитов к «любовницам» своих кузенов Эдит очень хотелось, чтобы ее отвезли в один из самых фешенебельных «аморальных» домов, которые в Париже имеют более роскошный характер, чем где-либо еще в мире. Однако двоюродные братья не захотели рисковать взять ее туда, поэтому ей пришлось довольствоваться лишь описанием самого роскошного и сладострастного борделя из всех домов порока.

Внутри дом украшен изысканными картинами и лепниной, а большая мраморная лестница и все комнаты устланы такими толстыми коврами, что не слышно ни звука шагов.

Посетителей принимает великолепно одетая дама, которая, выяснив их желания, передает их на попечение пажам [...] обеих полов, коих в заведении немало. Все они изысканно одеты в необычные «обтягивающие» костюмы в виде «трико», но, поскольку у всех волосы тщательно уложены, украшены цветами, и все они одинаково носят корсеты, длинные лайковые перчатки и изящные женские туфли, трудно определить их пол, за исключением того, что у мальчиков-пажей, если на них внимательно посмотреть, в плотно облегающих колготках обычно обнаруживается мужской «инструмент». Пажи проводят посетителей в большую, окруженную зеркалами комнату, в которой похотливыми группками располагается большое количество прелестных девушек, — абсолютно обнаженных, если не считать прозрачных сорочек и чулок, — чьи соблазнительные позы отражаются в стеклах на стенах. Из этих групп посетители выбирают одну или несколько партнерш, которых затем проводят в роскошные спальни, где, при желании, все еще остаются пажи, чтобы помочь им раздеться, поласкать и возбудить их во время актов чувственности, и тому подобное.

Есть также комнаты, специально отведенные для разнообразных «лесбийских игр», куда допускаются только женщины, хотя мужчинам и разрешается подглядывать в потайные окошки, чтобы наблюдать за непристойными движениями и позами ничего не подозревающих девушек!

Однажды, когда двое юношей наблюдали за происходящим через потайной глазок, они заметили и свою мать, графиню, с величайшим удовольствием наслаждавшуюся оргией этого захватывающего, но неестественного порока.

В тот же вечер, когда она отправилась спать, они вместе пошли подшутить над ней по поводу сделанного ими открытия, но графиня нисколько не смутилась и сказала, что если бы они только знали, какое это восхитительное ощущение, то поняли бы и то наслаждение, получаемое от него. Чтобы доказать им свою правоту, она предложила сделать старшему gammerouge, [старинное слово, означающее оральные ласки женщины по отношению к мужчине] — такое же действие, но уже по отношению к мужчине, и состоит оно в поцелуе навершия его «куколки» и ласок до тех пор, пока действия языка не заставит его «кончить». Мягко лаская его «ядра» своими аристократическими пальцами, она выполняла свою роль с таким мастерством, что вызвала у старшего сына самые изысканнейшие ощущения; — и при этом, склонившись над ним, лежавшим на кровати, она указала младшему подойти к ней сзади и войти своим «членом» в этой позиции ей в киску, позволив ей таким образом ощутить в определенной степени то чувственное удовольствие, которое она дарила своими поцелуями.

Этот последний рассказ, как и то, что Эдит рассказывала мне ранее о кровосмесительных любовных встречах между этой порочной матерью и двумя ее сыновьями, вызвало у меня довольно сильное отвращение, поскольку любая женщина, столь хорошо сохранившаяся, как графиня, безусловно, может заполучить столько любовников, сколько пожелает, — и ей совсем не обязательно заставлять своих сыновей «трахать» ее. Однако Эдит возразила мне, сказав, что время и опыт примирят меня с идеей «инцеста».

Моя соученица также рассказала мне, что, несмотря на всю свою любовь к порочным занятиям, тетя очень любила ходить в церковь по воскресеньям, где могла не только демонстрировать свою нарядную одежду, но и изучать своих соседей. Кроме того, она показывала свою «религиозность», помогая различным благотворительным организациям, предпочитая для этого играть в устраиваемых ими пьесах или tableaux, [зрелище, сценка (фр.)] и в этом случае она всегда начинала с протеста, говоря что сыграет любую роль, которую они захотят, при условии, что ей не придется одевать maillot. [трико, колготки (фр.)] И тем не менее она всегда позволяла убедить себя, что с помощью демонстрации своей прекрасной фигуры она побудит больше людей прийти на зрелище и таким образом принесет больше пользы бедным. В конечном итоге заканчивалось все тем, что она не только носила «трико», но кроме него на ней почти ничего не было. Так, в одной комической опере она играла роль мальчика, но была одета в костюм, состоящий из лифа без рукавов из тончайшей кожи розового цвета и панталон, или, скорее, штанишек из того же материала; и поскольку точки груди, а также форма бедер и ног выделялись так же отчетливо, как если бы она была совершенно обнаженной, очевидно, что мало кто мог принять ее за «мальчика», которого она должна была изображать, — тем более что она дополнила свой наряд розовыми перчатками с шестнадцатью пуговицами.

В другой раз после долгих возражений она изобразила сценку с Венерой; и хотя публике было известно, что на графине надет облегающий костюм из тончайшего розового шелка на все тело, любой, увидев ее в ярком свете сцены, поклялся бы, что она была так же обнажена, как и Ева, ибо он демонстрировал не только каждый изгиб, но и каждый волосок на ее теле.

Эдит также много рассказывала мне о французских развлекательных заведениях, и теперь мне очень хочется поехать в Трувиль, который, как я полагаю, тебе известно, является для Франции тем, чем для нас является Брайтон. [Трувиль — один из модных аристократических курортов в Нормандии, на берегу Ла-Манша] Она говорит, что там мужчины и девушки все вместе купаются и великолепно веселятся.

Кажется, в Трувиле бывает только два различных класса девушек: те, которые носят купальные костюмы, чтобы купаться, и те, кто любит хвастаться своими фигурами, не удосуживаясь заходить в воду. Последние носят что-то вроде костюма мальчика-мима, состоящего из корсажа без рукавов, шелковых колготок, туфель на высоком каблуке и очень часто длинных лайковых перчаток. Большая нарядная шляпа и зонтиком в тон костюму завершают туалет, который будет испорчен, если зайти в нем в воду. И поэтому эти дамы сидят на пляже, куря сигареты и флиртуя, или слушая очень пикантные истории мужчин.

С другой стороны, купальщицы, которые действительно любят плавать, обычно носят что-то вроде комбинации из шелка или трикотажа, наподобие мужского, только намного ниже в шее, без рукавов и намного тоньше.

У «знающих» девушек они сшиты настолько туго по фигуре, что, когда они намокают и сжимаются, швы начинают растягиваться и расходиться, благодаря чему кожа и другие прелести проступают так же отчетливо, как если бы они были совершенно обнажены. Таким образом, они получают явное преимущество перед другими девушками, которые не заходят в воду.

Эдит поделилась со мной, что она носит такие темно-синие костюмы, сквозь которые ее тело выглядит очень привлекательно, но иногда ткань так стягивается, что выйдя из воды, горничная не может ее снять, не разрезав! Она говорит, что самое интересное — это заметить мужчину с большой «куколкой» — очевидно, ее достаточно легко увидеть под трико — и попросить его научить тебя плавать. Пока он держит тебя и подталкивает, ты скользишь рукой вниз и ласкаешь его «штуковину», которая, — если твое тело, и особенно твои сисечки сладострастны и соблазнительны, — скорее всего, уже поднялась и окрепла. Как только он почувствует твои работающие пальцы, в ответ на комплимент он одной рукой потрет твою киску, а другой погладит кончики грудей.

Звучит бесподобно, и я собираюсь проделать это, когда поеду в Трувиль. Я пришла к выводу, что Берта только воздала Эдит должное, когда сказала: «Когда ты останешься с ней наедине, то найдешь эту хитрунью, которая кажется всем такой набожной, самой восхитительной и развратной болтуньей в мире».

Я была настолько очарована ее рассказом, что мы не заметили, как быстро пролетело время, и, к нашему ужасу, ко мне явилась одна из младших учениц с сообщением от мадам, которая спрашивала, почему мы не спускаемся, — и это случилось как раз в тот самый момент, когда мы позволили себе взаимное проникновение наших пальцев, нежно продолжавшееся почти все время, и превратившееся в обычный «трах».

Поскольку я больше не являюсь тем маленьким стыдливым существом, которым была, когда впервые здесь появилась, и поскольку Эдит, — как ты, возможно, уже поняла из всего, что она мне рассказала, — совершенно развращена и бесстыдна, мы продолжили нашу маленькую игру, не обращая никакого внимания на присутствие юной девочки, — находя в ощущении нашего обнаженного бесстыдства перед ней сильнейшее обострение своего чувственного удовольствия. [...]

Мы сказали мадам, что опять заснули, и она приняла это объяснение, — хотя, как мне кажется, вполне догадалась об истинных причинах нашего отсутствия.

На этом, дорогая моя Этель, пока буду прощаться. Боюсь, это очень бессвязное и сумбурное письмо, содержание которого, скорее всего, тебя шокирует, но кое-чему, осмелюсь сказать, оно тебя поучит и, возможно даже развлечет. Думаю, что, прочитав его, ты согласишься со мной, и скажешь, что неудивительно, что Эдит такая «знающая», ведь ее воспитывает такая тетя и такие кузены!

Всегда твоя самая любящая

Бланш