Всем героям больше 18 лет.

Через двадцать минут Джина въехала на подъездную дорожку дома Элис и Дэна. Две минуты назад они подбросили Дейва к другу.

Оливер поблагодарил их и вышел из машины.

Элли бросилась за ним. — Подожди!

Он проигнорировал ее и поднялся по лестнице к входной двери, переступая две ступеньки за раз.

— Оливер, пожалуйста!

Он остановился, но не обернулся. Раздался тихий шелест колес отъезжающего внедорожника.

Элли промчалась мимо с развивающимся платьем от ее стремительности, и посмотрела ему в глаза, поднявшись на ступеньку выше. — То, что я сказала, было действительно грубо, но ты должен знать, что на самом деле я так не думаю.

— Нет, думаешь.

Она покачала головой и сглотнула, ее голубые глаза устремились к его губам. — Нет, я... я просто...

Она боролась с собой, чтобы не поцеловать его.

— Ты что, Элли?

— Господи Иисусе, — пробормотала она и отвела взгляд, явно расстроенная.

— Отлично, — ядовито прошипел он. — Рад, что мы с этим разобрались. Теперь, если ты не возражаешь, моя дочь там сходит с ума. Так что с твоего разрешения...

Он прошел мимо нее и вошел в дом.

Элли была в ужасе. Ей никогда в жизни не было так страшно. Глядя в карие глаза брата, у нее подгибались колени, сердце бешено колотилось, кожа краснела и покрывалась испариной... к тому времени она уже признала, что ее брат обладает огромной властью над ней, властью, сравнимой только с ее величайшей любовью, властью, которой ни один брат никогда не должен обладать над сестрой... Ей как будто снова было 16, но только хуже, потому что она знала, что ей больше не 16, а мальчик, из-за которого она так себя чувствовала, был не кем иным, как ее родным братом.

Что еще хуже, затруднительное положение делало ее неуравновешенной. Ее пассивно-агрессивное поведение с Оливером достигло нового минимума, и она это знала. Только что она была холодной, сердитой и отстраненной; мгновение спустя она уже флиртовала, как обычная уличная проститутка. Элли не хотела так себя вести с ним, но ничего не могла с собой поделать. Она не знала, как разрешить эту битву между ее разумом и сердцем.

Едва различимые крики на итальянском вернули ее к жизни. Она бросилась внутрь и увидела своих родителей, беспомощно стоящих в гостиной, в то время как Оливер пытался успокоить эмоциональную и охваченную паникой Микелу. Ее племянница рыдала навзрыд, колотя кулаком в грудь брата, но он терпел ее нападки, крепко прижимая ее к себе, гладя ее волосы и успокаивающе шепча что-то по-итальянски.

Несколько часов назад в машине Элли подумала, что ее брат преувеличивает, говоря о боязни дочери быть брошенной, но это действительно было правдой, теперь она поняла. Это была чудовищная истерика. Элли могла легко почувствовать страх Микелы перед тем, что ее покинут, и ярость по отношению к отцу за то, что он заставил ее чувствовать себя так. Здесь не нужен переводчик, сказала себе Элли. Некоторые вещи были универсальными.

Десять минут спустя Оливеру удалось переждать вспышку дочери, и теперь она была вынуждена тихо рыдать, обнимая его всеми четырьмя конечностями. Ни его родители, ни его сестра не могли заставить себя пошевелиться даже на дюйм во время этого эпизода. Было так страшно, что они застыли на месте, моля бога, чтобы она успокоилась.

— Оливер, нам очень жаль, — заплакала Элис. — Мы не знали, что еще...

— Это не ваша вина, а моя, — спокойно сказал он матери, его глаза наполнились чувством вины. — Я никогда не должен был оставлять ее. — Он несколько раз поцеловал Микелу и прошептал: — Пойду уложу ее в постель.

С дочерью на руках он медленно поднимался по лестнице.

Пока он был наверху с Микелой, Элли успокоила родителей и пошла заварить крепкий черный чай. Ожидая, свистка чайника, она не могла не думать о том, каким Оливер был на самом деле необыкновенным. Ему еще не исполнилось и 23, но он был эмоционально самым зрелым из них. Элли поразило то, как он баюкал свою дочь, окутывал ее теплом и любовью до тех пор, пока она больше не смогла сопротивляться.

Затем она попыталась предотвратить то, что должно было произойти дальше, но потерпела сокрушительную неудачу. О чем Элли старалась не думать, так это о том, как восхитительно было бы оказаться в его объятиях, чувствовать его поцелуи, даже несмотря на то, что ранее она уже испытала дразнящий вкус и того, и другого. Увидев, с какой преданностью он заботится о Микеле, она поняла, что он мог бы позаботиться и о ней тоже. Она знала, что он мог бы заставить ее почувствовать себя любимой, защищенной и в безопасности лучше, чем любой другой парень на свете. Она хотела, чтобы так было. Ей до боли хотелось, чтобы он это сделал, и она ненавидела себя за это.

Она налила родителям большую порцию чая, и все они еще несколько минут обсуждали вызывающее беспокойство поведение Микелы. Заметив, что Оливер не спускается, она начала подниматься по лестнице, чтобы посмотреть, что он задумал. Она открыла дверь его спальни и наблюдала, как он баюкал свою маленькую дочку в их постели, напевая ей по-итальянски то, что, как она могла только предположить, было прекрасной колыбельной, хотя ее племянница, казалось, уже крепко спала. Она убедилась, что он заметил ее, прежде чем жестом позвать его вниз, и осторожно закрыла дверь. Через мгновение к ним наконец присоединился Оливер, и его сестра дала ему парящую кружку чая.

— Как она? — обеспокоенно спросил Дэн.

— Спит как младенец, — сказал Оливер и осторожно отхлебнул чай.

— Оливер, это ненормально, — сказала Элис. — Ты...

— Год назад мы с ее бабушкой и дедушкой отвели ее к детскому специалисту по общению и поведению. Он не смог докопаться до сути, хотя оценил это как временную фазу и посоветовал нам набраться терпения. Интеллектуально ей может быть и шесть, но эмоционально она больше похожа на двухлетнюю... — Он вздохнул, расхаживая по комнате. — В любом случае, это была моя вина. Я знал, что она чувствует, мы только что переехали сюда, она толком никого из вас не знает, и ей нужно время, чтобы приспособиться... А я даже не дал ей шанса...

Все задумались над этим еще немного.

— Ну, я не доверяю этим итальянским специалистам, — сказала Элис. — Мы отвезем ее на следующей неделе к одному из наших, выслушаем его мнение, убедимся, что бедняжка не переживает чего-то. Она уже достаточно настрадалась за свою короткую жизнь, и я не хочу сидеть сложа руки и наблюдать, как у нее случается еще одна из этих истерик. Она была очень расстроена, Оливер. Она искренне верила, что тебя больше нет.

Оливер покачал головой и сделал еще один глоток, слишком хорошо знакомый с необоснованными и тревожными фобиями дочери.

Через несколько минут родители легли спать, оставив брата и сестру наедине.

Оливер расстегнул рубашку и остался в брюках цвета хаки и белой майке. Он вышел во внутренний дворик и рухнул на диван, обращенный к бассейну, глубоко задумавшись о дочери. Секунду спустя Элли села рядом с ним, пытаясь выбрать подходящий момент, чтобы извиниться за свое недостойное поведение.

— Послушай, Оливер, о...

— Элли, мне сейчас правда не до этого. Просто, пожалуйста, оставь меня в покое.

Его сестра нахмурилась, чувствуя, как ее грудь обжигает тон его голоса. — Как ты думаешь, что именно я собиралась сказать?

— Предполагаю, что ты собиралась сделать мне еще один упрек.

— Нет, это не так, — запротестовала она, глубоко оскорбленная обвинением. — Почему ты вообще так думаешь?

— Потому что это единственное, что я получал от тебя с той секунды, как вернулся. Не то, чтобы я винил тебя, — быстро добавил он. — Просто хочу отдохнуть от этого пару часов.

Она вздохнула, подумав, какой стервой она была с тех пор, как он приехал. — Я признаю, что последние пару дней я была несколько зла и жестока, но я определенно не собиралась ругать тебя сейчас после того, что случилось с Микелой.

Он скосил на нее глаза, прежде чем снова задумчиво уставиться на бассейн.

Они молчали более пяти минут. Элли знала это, так как периодически поглядывала на часы.

— Ничего уже не будет как раньше, — размышлял он, глядя на бассейн. — Между нами я имею в виду. Так ведь?

Элли знала ответ на этот вопрос с тех пор, как увидела его несколько дней назад.

— Нет, — прошептала она с тяжелым сердцем.

— Как бы я ни пытался все исправить, ничего не будет как раньше, — заявил он как ни в чем не бывало, ища подтверждения.

— Нет.

Он кивнул на бассейн, еще более подавленный из-за дочери и сестры. — Ты меня больше не любишь, я это чувствую. Такая враждебность... Должен признаться, это больно... чертовски больно.

— Что? — Элли пробормотала в мучительном недоумении. — Оливер, нет. Как ты вообще можешь думать, что я тебя не люблю? — Она придвинулась ближе и обняла его сбоку. — Наоборот. Я так себя веду, потому что люблю тебя. Потому что очень сильно тебя люблю.

— Верится с трудом. Никто не был и в половину так озлоблен как ты. Просто вспомни сегодняшний вечер.

— Нет, Оливер, — на ее глазах навернулись слезы, — это неправда. Я люблю тебя. — Она поцеловала его в щеку. — Ты меня слышишь? Я люблю тебя. — Она снова поцеловала его. — Мне очень жаль. — Еще один поцелуй. — Пожалуйста, прости меня. — Больше поцелуев.

Элли не осознавала, что теряет контроль над собой, но она шептала и целовала, целовала и шептала, как будто выполняла ритуал, поочередно касаясь его щек и попадая в ритм, к которому ее брат не мог остаться равнодушным. Ее дыхание было единственным, что можно было расслышать между прикосновениями ее губ и шепотом.

Оливер чувствовал себя очень некомфортно, но, как ни странно, также жаждал большего, ее мягких губ, но в данный момент он все еще оставался нейтральным, желая увидеть, как далеко зайдет его сестра, пытаясь разобраться в своих собственных эмоциях. Это было то порочное заклинание, которое нанесло им обоим еще один визит, но на этот раз оно было настроено заставить их подчиниться.

— Я так сильно тебя люблю. — Слезы текли из глаз Элли, когда она целовала левую щеку Оливера. — Мне очень жаль. — Поцелуй в щеку, затем еще один ближе к его рту. — Мне чертовски жаль, — целуя левый уголок рта. — Боже мой, я люблю тебя... — Прикосновение к его губам. — Никто не любит тебя сильнее. — Еще более длинный поцелуй. —Скажи, что тоже любишь меня. — Самый сильный поцелуй. — Скажи, что тоже любишь меня, малыш. — Приоткрытый рот...

— Ухххх! — Элли захныкала, когда Оливер отдернул ее за длинные волосы прежде, чем она успела скользнуть языком в его рот.

Он с недоумением смотрел в ее просящие голубые глаза, но не отпускал ее волосы. Очевидный вопрос читался в его глазах, но, к его изумлению, ответ в ее глазах остался прежним: она хотела засунуть свой язык ему в рот. Он был крайне смущен, но, как ни странно, не по этому поводу. Он не мог этого понять, но он хотел того, чего хотела Элли. Он хотел, чтобы они поцеловались так, как они никогда не осмеливались.

Он медленно отпустил ее светлые волосы, но не пытался поцеловать ее. Для того, чтобы пересечь эту черту – сомкнуть губы, как это делают влюбленные, – именно Элли придется сделать этот шаг. Элли почувствовала, как его пальцы разжались, и ей снова разрешили двигаться. Несмотря на то, что они общались исключительно глазами, его послание было воспринято четко и ясно: он давал ей возможность уйти.

Это был ее шанс,  шанс убежать, свалить все на выпивку, на безумие, на...

Элли робко наклонилась, сокращая расстояние между их губами. Ее брат, возможно, и дал ей выход, но, начнем с того, что это был худший выход для нее. Она зашла слишком далеко и не могла уйти от этого сейчас, не попробовав его на вкус, не узнав его еще ближе. Она продолжала медленно, но неуклонно продвигаться вперед, пока их щеки не соприкоснулись. Она уткнулась своим носом в его, но он не останавливал ее и не отступал.

Это был такой интимный танец, их щеки прижимались друг к другу, танец, который Элли никогда раньше не исполняла. На нем было написано табу. Они не должны, она не должна. Она не должна хотеть его, не так, не сейчас, никогда. Она не должна хотеть вдыхать его мужской запах, ощущать его вкус у себя во рту, его язык на ее, его губы, целующие ее...

Элли немного отстранилась, и только правый уголок ее рта теперь касался его щеки. Она тяжело дышала, как и ее брат. Она уже знала, что он тоже хочет этого, тоже хочет ее. Не было никаких сомнений. Он не отталкивал ее и не называл извращенкой или больной. Он был... неподвижен, позволяя биению своего сердца говорить за себя, и какую же прекрасную мелодию оно исполняло, подумала Элли. Он хотел ее. Она это знала. Он знал это. Она практически слышала, как его сердце молит об этом.

Напряжение вот-вот должно было достичь пика.. Что-то должно было случиться, чтобы сбросить его, но это будет не Оливер. Мяч был на стороне Элли. Он позаботился об этом, он гарантировал это. А Элли теперь боролась изо всех сил, очень тяжело дыша. Может быть, она не должна этого делать? Может быть, ей следует бросить это на половине пути, как несбыточное желание? Она должна. Она обязана! Ей нужно отступить и позволить кислоте своего греховного желания растворить ее изнутри. Она бы позволила этому поглотить ее, мучить ее, напоминать ей каждый день о...

Элли впилась губами в губы брата и страстно всосала их, разбивая свой внутренний конфликт на микроскопические осколки. Они были обречены, как только он дал ей право решать. Оливер противопоставил ее отчаянному посасыванию не менее отчаянный поцелуй. Так все и началось – с поцелуя. Однако это был не просто поцелуй. Поцелуй, который разрушил бы сердца, разорвал бы семьи, прорвался бы сквозь все и вся. Поцелуй обладал исключительно разрушительной силой, которую ни один из них не смог бы постичь. Исключительно разрушительный? Если они хотели узнать ответ, значит, это еще не конец. Они все еще могли бы сбежать от него, если бы только...

Элли приоткрыла губы и скользнула языком в рот брата, уничтожая всякую надежду. Она дразнила его, просто касаясь кончика его языка, ожидая, когда он сойдет с ума от ее вкуса. Сумасшествие – вот в чем был весь Оливер в ту секунду, когда распробовал ее. Этого не может быть. Он не мог бы попробовать ничего настолько вкусного, сладкого, вызывающего привыкание. Но она была именно такой. На вкус она была лучше, чем он когда-либо мог представить. Она не должна была позволять ему пробовать ее, дразнить его, посасывать, кружить, поглаживать, подставлять ему свой рот.

Но она это сделала. Она целовала его так, как целовала мальчиков с тех пор, как начала ходить на свидания. Поцелуи с открытым ртом с использованием губ, языка и слюны. Много-много слюны. Но Элли знала, что этот поцелуй не был нормальным, как и этот парень. Ее целовали и раньше, много-много раз, но не так, не так хорошо, не так ошеломляюще хорошо. У ее брата было не просто красивое лицо и горячее тело - у него были движения, их было множество. И его вкус, боже милостивый, его вкус... почему?! Почему?! Это нечестно!

— Ты чертовски восхитителен на вкус! — выпалила она после усердного засоса.

— Элли, что здесь происходит? Оливер ахнул как раз перед тем, как его сестра снова накинулась на его рот.

Элли больше не была в состоянии оправдывать, рационализировать или сопротивляться чему-либо. Она жадно целовала брата, ее сердце грозило выпрыгнуть из груди. Оно стучало как барабан. Она не могла поверить в интенсивность их поцелуя, когда ее язык впитывал вкусную слюну ее младшего брата.

— Боже, ты такой красивый, — выдохнула она, запутавшись в его мятной полости. — Такой чертовски красивый...

— Ты потрясающая, Элли, - выдохнул он. — Я так сильно хочу тебя. — Он зарылся пальцами в ее светлые волосы и поцеловал так, словно хотел доказать правдивость своих слов.

— Я тоже хочу тебя, Оливер, — выдохнула она, а затем застонала в ответ на его поцелуй. — Боже, помоги мне, я хочу тебя!

Он продолжал переворачиваться во время их поцелуя, пока не оказался сверху, устроившись между ее ног. Элли обвилась вокруг него, почти так же, как полчаса назад это делала его дочь, и втянула его язык в свой рот, как распутная мадам из самого грязного борделя. Ее брат, в отличие от ее жениха, не проявлял к ней особой осторожности, перенеся на нее весь свой вес. Ему просто было все равно. Он хотел почувствовать ее, всю ее целиком, и ожидал, что она примет это.

И Элли понравилось. Она любила все это. Ей понравилось, что он даже не спросил, а просто взял бразды правления в свои руки. Ей нравилось чувствовать, как его губы посасывают ее шею, в то время как его грудные мышцы прижимаются к ее вздымающимся холмикам. Ей нравилось чувствовать, как его пресс прижимается к ее подтянутому животу. Больше всего ей нравилось ощущать, как его твердый член терся о ее нижние губы через тонкий хлопок ее летнего платья. Она уже задыхалась, пытаясь приспособиться с его напору.

Ее сдерживаемые эмоции к нему, наконец, вырвались на свободу, и это было прекрасно для них двоих. Оливер наслаждался ощущением того, как сильно его сестра хотела его, и был сбит с толку тем, как сильно он хотел ее в ответ. Элли чувствовала облегчение, наконец-то она может показать ему все, и делать все, что ей хочется.

Ее платье задралось до бедер, когда брат навалился на нее сверху, целуя с таким жаром, что заставил выпустить очередной стон ему в ухо, несмотря на все ее усилия подавить его. Она крепче обняла, желая, чтобы у него было больше веса, ощутить его на себе, поскольку их поцелуй становился все более требовательным. Оба были поражены силой момента, когда брат Элли потянулся к ее гладкому бедру и задрал ее платье.

— Элли, милая, я не пьян, — вздохнув, пояснил он, опасаясь, что может воспользоваться ею. — Я осознаю, что делаю.

— Я тоже не пьяна. — Она скользнула языком ему в рот и проглотила запретный нектар. — Я умираю от желания сделать это с той секунды, как увидела тебя.

Признание Элли трепетало в груди Оливера и пульсировало в его члене. Он напал на ее шею, расстегивая брюки, и приземлился на нее, и только его боксеры и ее трусики не позволили ему проникнуть в его сестру.

— Боже, ты такой чертовски твердый. — Элли задохнулась от желания и мгновенно подавила стон.

Он отпустил ее шею. — И ты такая горячая... буквально.

Оливер имел в виду ее обжигающую промежность. Он чувствовал жар, даже когда мокрый тампон забивал ее изо всех сил.

— Я так горяча для тебя, Оливер. — Она не смогла сдержать свой следующий стон, положив руки на его бицепсы и крепко сжав. — Ты даже не представляешь, на сколько.

К счастью, Элли захотела почувствовать больше веса своего брата, потому что это было именно то, что она получила секундой позже. Оливер лежал на ней, полностью охватывая ее тоненькое тело, и жадно прижимался к ней своим членом. Ощущение заставило ее сердце биться быстрее. Ее похоть достигла уровня, о котором она даже не подозревала. Она была уверена, что это невозможно.

— Элли, — прошептал он, обхватив ее за щеки, глядя в ее кошачьи голубые глаза, которыми он восхищался с самого рождения, — мне это не кажется странным. Это так прекрасно, — он глубоко поцеловал ее, — и правильно, — он высосал слюну из ее распухших губ, — но я не хочу, чтобы мы делали что-то, что потом заставит тебя сходить с ума. Я слишком тебя люблю.

Заплаканная Элли покачала головой, тронутая тем, что ее брат был с ней идеальным джентльменом, даже когда его яростный стояк раздвигал ее нижние губы сквозь белье.

— Оливер, ты даже не представляешь, как сильно я хочу этого, хочу тебя. Я никогда не чувствовала себя так, — она прикусила его нижнюю губу, — ни с одним парнем. — Она лизнула его губы, по ее щекам текли слезы. — То, что ты заставляешь меня чувствовать... Я так боюсь потерять это чувство, потерять тебя...

Теперь с Элли было что-то ужасно не так, чего даже она не могла объяснить. Она плакала гораздо сильнее, чем того требовал момент.

— Эй... — Он целовал ее соленые слезы, гладя ее по волосам. — Почему ты плачешь?

— Я не знаю, — плакала она. — Без малейшего понятия.

Внезапно, прижимая его голову к своей шее, Элли могла поклясться, что увидела шевелящийся силуэт в окне своего брата, обращенном на бассейн... и на них. Ее сердце перестало биться.

— Оливер, я думаю, что Дэйв дома, — прошептала она, чувствуя, как внутри туго завязался ужас и страх. — Отпусти меня.

Оливер бросил взгляд через плечо на окно Дэйва, но ничего не увидел. — Что? Нет. Он у друга.

— Слезь с меня, Оливер! Слезь!

Элли перевернулась на бок и заставила брата плюхнуться на пол. Она вскочила на ноги и бросилась в дом, вытирая слезы.

— Элли, ты параноик! Нас никто не видел! Пожалуйста, вернись. — Он сел на землю и откинул волосы назад. — Элли!

— Просыпайся. — Элли сбросила платье и трусики, вытащила промокший тампон из киски, оставаясь в лифчике. Она выбросила его в мусорное ведро в ванной и намеренно потрясла жениха, когда вернулась в постель. — Джейсон, давай, просыпайся.

Она пятнадцать минут шла домой на высоких каблуках после того, как сбежала от родителей, и выключила телефон. Мысль о том, что кто-то мог их заметить, выворачивала ее кишки наизнанку.

— Что такое? — Джейсон прохрипел, протирая заспанные глаза.

Элли попыталась стянуть с него боксеры. — Мне нужно, чтобы ты трахнул меня.

Его затуманенные глаза расширились от удивления. — Что?

— Ты был прав, понятно? Я так чертовски возбуждена. Мне нужно, чтобы ты оттрахал меня, и мне нужно это прямо сейчас.

— Э-э... ​​ладно. Но мне понадобится время, чтобы разбудить... о, черт... ты действительно сосешь мой член, или я все еще сплю?

Элли действительно сосала член своего жениха, и причина, по которой Джейсон считал, что он все еще спит, заключалась в том, что Элли редко делала ему минет. Ей просто никогда не нравилось сосать член. Она так боялась, что ее бойфренды могут заткнуть ей горло или кончить ей в рот, что у нее появилось отвращение к этому. Но сегодня она была в отчаянии и не смогла бы сосать член Джейсона еще быстрее.

— О, мой бог, — простонал он, когда дрожь пронзила его. — Боже, Элли, ты должна делать это чаще. Ты прирожденная...

Элли сосредоточила свои усилия на верхней трети его члена, добиваясь максимальной эффективности за минимальное время.

— Да, детка... отсоси мне.

Еще до того, как он закончил свой следующий стон, Элли встала на четвереньки. —Давай, Джейсон, трахни меня.

— Боже, — вздохнул он, разочарованный тем, что она остановилась, но впечатленный результатом.

Он перевернулся и встал на колени позади нее, любуясь ее тугой попкой даже в темноте, когда Элли выпячивала ее для самого быстрого и легкого доступа. Головка его пульсирующего члена прощупывала ее половые губы в поисках отверстия, так как зрение Джейсона еще не успело привыкнуть к темноте.

— Давай, перестань дергаться, как девственник, и засунь его внутрь.

— Здесь немного темно, — сказал он, прежде чем наконец ощутить, как ее нижние губы вцепились в него. — Ну вот, детка, я вхожу.

Элли отпраздновала проникновение гортанным стоном, который Джейсон хотел бы слышать чаще. Удивление и волнение охватили его секунду спустя, когда он не мог поверить, насколько мокрой и возбужденной она уже была.

— Кто-то уже разогрел тебя для меня, детка? — пошутил он, входя в нее полностью.

Не то чтобы Элли не была мокрой для Джейсона, когда они занимались любовью, но уж точно никогда раньше она не была такой мокрой, по крайней мере, насколько он мог припомнить.

— Слушай меня внимательно, Джейсон, — сказала она, глядя на него через плечо. — Я не ценю эти инсинуации, которые ты так ловко пытаешься замаскировать под жалкие шутки. А теперь, если бы ты мог начать трахать меня жестко и тихо, моя благодарность была бы тебе навеки.

— Я ни на что не намекал, — проворчал он. — Что с тобой? Это была просто шутка.

— Как скажешь. Жестко и тихо, или ты не получишь меня целый гребаный месяц, клянусь богом.

Джейсону не нравилось поведение Элли, но он также знал ее достаточно хорошо, чтобы не испытывать ее терпение. Он подумал, что она казалась эмоциональной и злой, и явно возбужденной, если она даже разбудила его для секса. Итак, мысленно повторяя свою мантру на сегодняшний вечер - "жестко и тихо", он начал входить и выходить из невыносимой влажности своей невесты.

Он старался заканчивать каждый удар глухим стуком, ударяя по ней своими яйцами, и старался поддерживать относительно медленный темп и быть внимательным к ее стонам и вздохам. Он прижался ее к пояснице, кайфуя от того, как она могла выгнуться, и вошел в нее. Он был сбит с толку тем, как хорошо она ощущалась, такая гладкая и горячая, такая гостеприимная.

Элли наслаждалась трахом. Ей нравилось, как Джейсон наполнял ее, и она ценила скорость его толчков, но ей было трудно достичь оргазма; ее голове был большой беспорядок. Ей не следовало трахаться с Джейсоном сегодня вечером, и она это знала, но суровые времена требовали решительных мер.

Элли трахалась с Джейсоном по нескольким причинам: во-первых, Оливер довел ее до невероятного возбуждения, и ей нужно было позаботиться об этом, пока она не сошла с ума. Во-вторых, она хотела доказать самой себе, что Джейсон точно так же умел вызывать те сильные и тревожные эмоции, которые она испытывала со своим братом. В-третьих, она хотела забыть, что эта ночь когда-либо существовала. Она чувствовала себя настолько извращенной и пристыженной, что буквально была в нескольких секундах от секса с собственным братом. Она бы трахнулась с козлом, если бы это могло заставить ее забыть об этом.

Элли сосредоточилась на своей любви к жениху, пока он долбил ее щель. Она отчаянно хотела кончить для него, но не могла. Лицо Оливера продолжало беспокоить ее, преследовать ее... она не могла от него избавиться. Постепенно ее трахал не Джейсон, а ее младший брат. Ранее на этой неделе она не позволяла себе мастурбировать на него, и теперь она не могла перестать представлять, как он сношает ее сзади. Она знала, что должна прекратить трахаться, но была невероятно возбуждена. С тяжелым сердцем она сдалась и позволила Оливеру выебать ее мозги.

— О, боже, ты делаешь это со мной! Оооо... оооо... оооо... фу-трахни меня, детка... оооо... боже, просто трахни меня.

Внезапно ее оргазм стал нарастать с невероятной скоростью, и она не могла ненавидеть себя сильнее, но и остановиться не могла. Ее киска никогда не болела так сильно, и Элли никогда так не хотела кончить. Член Джейсона проделывал замечательную работу внутри ее влагалища, в то время как ее брат полностью владел ее разумом и сердцем.

Ее потрясающее тело разгоралось все сильнее и все больше покрывалось потом с каждым новым прикосновением лобковой кости Оливера к сердечку ее задницы, и она бесстыдно стонала, когда он раздвигал ее твердые ягодицы, зная, что ее брат также в восторге от ее тела. Она отбросила свои светлые волосы в сторону и толкнулась ему навстречу, в поисках глубины и скорости проникновения, и снова и снова хныкала, получая и то, и другое.

Дрожь пробежала по ее изгибам, вспыхивая между ее бедрами, когда все больше ее возбуждения накапливалось в ее киске. Ее проход был таким горячим и скользким, позволяя ему входить и выходить из нее, давая Оливеру то, что он хотел, то, что он заслуживал, чего он никогда не должен был получить: горячую, влажную киску его старшей сестры.

Запах убивал ее, яркий аромат секса, когда ее брат скользил туда-сюда в ее извивающемся мокром канале, растягивая ее вокруг себя, наполняя ее, забирая ее, забирая собственную сестру, свою плоть и кровь. Оттолкнувшись от него, Элли хмыкнула, наслаждаясь плотной хваткой своей внутренней розовой хватки на нем.

Затем она застонала, когда ее брат снова заставил ее выгнуться, его большой палец прижался к ее пояснице, а его член погрузился в нее. Она выгнулась так, что ее позвоночник угрожал сломаться, но ей было все равно. Если ее брат хотел больше ее киски, она собиралась отдать ее ему. Она отдаст ему все. Вздохи вырывались из ее рта, когда жар исходил от ее нутра и наружу, не желая сдерживаться.

— Аааа... ааа... ооо... ооо...

С напряженным телом и учащенным сердцебиением она издала всхлип, который отскакивал от стены к стене, прежде чем она снова захныкала, создавая трехмерный звуковой эффект своими сексуальными криками. И мелодия поглощения, которую издавала ее киска, отчаянно цепляясь за его член, задавала ритм. Она почувствовала покалывание во влагалище, затем спазм, а затем нарастающую волну, обвивающую ее.

— Да, да, да, да... О, БЛЯДЬ! Боже мой, трахни меня... — Она издала хриплый стон. — БОГ ВСЕМОГУЩИЙ! Разорви меня на части! — Она хныкала, как шлюха, вращая своей крепкой задницей на его твердом куске мяса. — Моя киска! Трахни ее... Трахни ее хорошенько.

Ее влагалище хлынуло и сжалось, когда Элли испытала самый сильный оргазм, который она когда-либо испытывала. Она плакала от удовольствия, когда он сильнее толкался в ее розовой щели, впитывая прилив за приливом ее женственности. Она обволакивала его, надевалась на него, размазывала свою влагу по его члену, когда он врезался в нее сзади, давая ей то, что она хотела, твердый член и кульминацию, самую интенсивную в ее жизни.

— Я люблю это! Я люблю твой член! Я люблю тебя!

Джейсон был в восторге от ее грязного рта. Элли никогда не была такой дикой и откровенной в постели. Она добавляла «О, Боже» и, возможно, пару «Бля», но она никогда не была такой беспорядочной или сентиментальной.

— Ну же, малыш, — протянула она, когда сильные спазмы сотрясли ее мокрое влагалище. — Войди в меня! Я умоляю тебя, дай мне почувствовать твою сладкую сперму... отдай мне всего себя, милый.

Джейсон не мог поверить своим ушам, но и ослушаться тоже не мог. Он схватил ее за талию и кончил в ее бурную киску, сильно стонущий, когда грязные разговоры его невесты еще сильнее подталкивали его. Его яйца быстро опорожнялись, когда Элли доила его член, быстро сжимая вагинальные мышцы. Она убеждала его наполнить ее, в то время как ее киска сжимала его член в тисках, пока ее сокрушительный оргазм в конце концов не прекратился, и она рухнула на кровать с затрудненным дыханием.

— Кончай в меня? Дай мне почувствовать твою сладкую сперму? — выдохнул он через полминуты. — Что, черт возьми, с тобой происходит?

Джейсон был в недоумении, так как Элли никогда не глотала его сперму, и хотя иногда она позволяла ему кончить в нее, она много раз признавалась, что ей это не нравилось.

— Элли? — с опаской позвал он, пытаясь мельком увидеть ее лицо.

Резким рывком она освободилась от его члена и помчалась в ванную, слишком взволнованная, чтобы волноваться о том, что сперма ее жениха стекает по ее бедрам на пол. Джейсон был ошеломлен ее поспешным отступлением. Он попытался открыть дверь в ванную и понял, что она заперлась внутри. Он слышал, как течет вода в душе, и, возможно, вереницу душераздирающих всхлипов, но не был в этом уверен.

Конец первой части.

Продолжение следует.