Четверг – 11:00 утра

Когда мы с Биллом занимаем свои места, становится очевидно, что кассетные бомбы, которые Билл бросил на вчерашней встрече, нанесли большой побочный ущерб. На сегодняшней встрече нас лишь четверо. Я, Билл – в качестве моего представителя, и только Том Уэстон и Кристи Эванс представляли мою старую компанию.

– А где остальные? – спрашиваю я.

– Комиссия по проверке кадров распущена, так как твоя ситуация с трудоустройством теперь урегулирована, Джейк, – говорит Кристи гораздо менее официально, чем в предыдущий день. – Мы просто обсуждаем условия твоего выходного пособия.

Я киваю головой, понимая, что за слабой улыбкой на лице Кристи кроется гораздо больше, чем выражено.

– Джейк, – начинает Кристи, – после встречи со всеми партнерами твои условия приняты, за исключением денежной части. Они согласились увеличить сумму до трех миллионов.

Я удивленно поднимаю брови и смотрю на Билла.

– Это предложение составляет лишь пятидесятипроцентное увеличение, – возражает Билл. – Это значительно меньше, чем пять миллионов, которые запрашиваем мы.

Кристи смотрит на Билла.

– Таково наше предложение, – просто говорит она.

Мы с Биллом смотрим друг на друга. Оба пожимаем плечами, пока он достает из своего портфеля папку. Билл передает папку Кристи. Мы смотрим, как она открывает ее и не может подавить удивление, отразившееся на ее лице.

– Что это?! – восклицает она. – Вы подаете иск на десять миллионов? Это вдвое больше, чем ты просил вчера!

– Как я уже говорил вчера, наша позиция не подлежит обсуждению. У вас есть руководители, которые были включены в процесс рассмотрения кандидатур руководителей, подделывающих документы в рабочее время и использующих ресурсы компании, – объясняет Билл. – Весь процесс увольнения моего коллеги, инициированный этой фирмой, был заговором, в котором участвовали некоторые из самых высокопоставленных сотрудников этой фирмы. А если и этого недостаточно, то мой клиент подвергся в этом здании физическому нападению со стороны одного из ваших старших руководителей.

– Я знаю о физической конфронтации, мистер Беннер, – отвечает Кристи, вновь приняв официальный тон. – Это – вопрос интерпретации, кто на кого напал. – И опять я вижу легкий след улыбки в уголке ее глаз, когда она смотрит на синяки под глазами, оставленные предплечьем Шмидта поперек моего носа.

– Мой клиент лишь защищался. На самом деле ему пришлось делать это с колен, после того как его ударил ваш вице-президент по маркетингу, мистер Шмидт.

– Мистер Шмидт действовал от своего имени. Он больше не работал в этой фирме.

– О? – отвечает Билл. – Я предполагаю, что в составе вашей кадровой комиссии у вас не было бывших сотрудников. Значит, на момент вчерашней встречи мистер Шмидт должен был работать в этой фирме. Поскольку мистер Шмидт напал на моего клиента сразу после встречи, я не вижу другого выхода, кроме как сделать вывод, что на момент нападения он все еще работал здесь.

– Остается вопрос интерпретации того, кто на кого напал.

– Мисс Эванс, – возражает Билл. – Я лично был свидетелем нападения мистера Шмидта.

– Я ожидала, что вы не сделаете ничего другого, кроме как поддержите своего клиента, – говорит Кристи.

– Надеюсь, вы не обвиняете меня как представителя суда в подстрекательстве к лжесвидетельству? Кроме того, есть и еще один свидетель.

– Еще один свидетель? – удивленно говорит она.

Билл встает и открывает дверь. В комнату с очень робким видом входит Бетти Хиггинс, административный помощник Шмидта, с которой я разговаривал вчера. Билл протягивает ей стул. Она с благодарностью принимает его.

– Миссис Хиггинс, – обращается к ней Билл, – хочу заверить вас, что вы не находитесь под присягой. У меня всего лишь есть к вам несколько вопросов, и я был бы признателен за ваши честные ответы.

Бетти кивает.

– Вы стояли вчера рядом со мной? За пределами конференц-зала 15-С?

– Да, – говорит она.

– Вы были свидетелем ссоры между Джейком, мистером Викерсом и вашим бывшим начальником мистером Шмидтом? – продолжает Билл.

Бетти колеблется и смотрит сначала на Тома, а затем на Кристи.

– Миссис Хиггинс, я была бы лично признательна, если бы вы рассказали правду так, как вы лучше всего помните. Если вы скажете правду, не будет никаких негативных последствий, – заверила Кристи.

Бетти вздыхает, а затем опять смотрит на Билла.

– Да, я это видела.

– А можете описать, что именно вы видели?

Бетти смотрит сначала на меня, потом на Кристи, а затем снова на Билла. Я подавляю усмешку, потому что для меня очевидно, что Билл ее как-то задел. Я абсолютно не знал, чтобы она была хоть сколько-нибудь сговорчивой или услужливой. Возможно, мое мнение было слегка предвзятым, поскольку я знал, что она подчинялась этому подонку.

– Они, мистер Шмидт и мистер Викерс, начали спорить, а потом мистер Шмидт просто ударил мистера Викерса по лицу, – говорит Бетти.

– Можете показать как? – перебивает Билл.

– Ну, он использовал свое предплечье вот так, – говорит она, беря свою руку и делая вид, будто бьет Билла по верхней части его носа.

– Спасибо, Бетти, – говорит Билл. – А что случилось после?

– Ну, мистер Викерс упал. Я имею в виду, не прямо на пол, а только на колени. Я видела, что он был в оцепенении. Затем мистер Шмидт начал рассказывать ему вещи... ужасные вещи, о его жене... я имею в виду... жене мистера Викерса. Затем мистер Шмидт сказал что-то о том, что он должен избить мистера Викерса. Он не использовал именно эти слова. Там было несколько ругательств, но в основном это то, что сказал мистер Шмидт.

– И что потом? – спросил Билл

– Потом мистер Викерс каким-то образом смог ударить его затылком по лицу. Я не могла видеть, как он это сделал, потому что в тот момент он все еще стоял на одном колене. Мистер Шмидт стоял над ним и дразнил его по поводу миссис Викерс. Затем мистер Викерс ударил его кулаком прямо в пах. Мистер Шмидт упал на одно колено, а мистер Викерс встал. Мистер Шмидт все еще угрожал мистеру Викерсу и сыпал на него проклятиями. Тогда мистер Викерс ударил его коленом в лицо. Мистер Викерс сказал что-то, чего я не смогла услышать, а затем повернулся, чтобы уйти. Тогда я повернулась и пошла обратно к своему столу. Я не хотела больше иметь ничего общего с тем, что творилось в комнате.

– Спасибо, Бетти, – успокоил ее Билл. – Когда вы вернулись за свой стол, мы с мистером Викерсом появились буквально через несколько минут?

Бетти кивает.

– Думаю, да; вы оба появились вскоре после того, как я села за свой стол.

– Он спросил вас о том, заходила ли его жена в кабинет мистера Шмидта около полудня во вторник?

– Да, спросил, – отвечает она.

Я уже собирался возразить против такой линии допроса моего собственного адвоката, когда он сказал Бетти, что это – все вопросы, что у него есть к ней.

Билл повернулся к Кристи.

– Есть ли что-нибудь, о чем вы хотели бы ее спросить?

Кристи посмотрела на Тома, потом на Билла и покачала головой. Затем поблагодарила Бетти и сказала ей, что та может вернуться к своим обязанностям.

Затем, как шок для меня, мой адвокат дал очень краткое объяснение того, что случилось в моем доме в пятницу вечером, и госпитализации в выходные. Кристи и Том были потрясены. Кристи, будучи адвокатом, которого я обучал, быстро пришла в себя и заявила, что то, что случилось в моем доме, не имеет никакого значения, поскольку это было частное дело и не имело никакого отношения к компании.

Билл же утверждал, что Шмидт и Хинкли вступили в заговор против меня, что они использовали ресурсы компании в попытке дискредитировать меня и совершить уголовное преступление и подмяли под себя сам процесс управления персоналом, чтобы добиться моего увольнения. Кроме того, г-н Шмидт накануне признался перед свидетелями, что он сделал все это, используя ресурсы и процедуры компании, чтобы добиться сексуального контроля над женой г-на Викерса. Таким образом, то, что случилось в пятницу вечером, даже если это и было в моем частном доме, являлось просто продолжением уголовных и гражданских нарушений, происходящих в стенах этой компании. Затем Билл добавил свое мнение, что любой судья согласится с таким аргументом и позволит присяжным выслушать все показания. Наконец, Билл спросил Кристи, как, по ее мнению, все это отразится на общественном мнении.

Кристи бросила взгляд на Тома и попросила отпустить ее и мистера Уэстона на десятиминутный перерыв.

Выйдя в коридор, Билл спрашивает:

– Как думаешь, они пойдут на это?

– Не вижу, чтобы у них был выбор. Они знают, что если мы пойдем в суд, то газеты все раструбят. Это не та реклама, которая нужна такой компании. Хотя не думаю, что они согласятся на всю сумму в десять миллионов долларов.

Примерно через пятнадцать минут они оба возвращаются в комнату с мрачным видом.

Кристи смотрит на меня.

– Джейк, я могу предложить тебе максимум шесть миллионов. Это максимум, на что они пойдут. И они также хотят, чтобы ты подписал постоянное соглашение о неразглашении и двухлетнее соглашение о неконкурентоспособности, как ты и предлагал.

Я смотрю на Билла и улыбаюсь. Мы вообще-то хотели получить лишь пять миллионов, а пункт о неконкурентоспособности меня лично не волнует.

Я киваю Кристи и улыбаюсь, протягивая ей руку через стол, чтобы закрепить согласие.

После нескольких слов между Кристи и Биллом, которым придется встретиться для уточнения деталей, мы с Биллом выходим из конференц-зала и идем к лифтам.

– Мистер Викерс? – услышал я позади себя.

Мы с Биллом поворачиваемся и видим Бетти Хиггинс, нервно потирающую руки.

– Бетти? – спрашиваю я. – Что-то случилось?

– Ну, – говорит Бетти. – И да, и нет.

– В чем дело, Бетти?

– Это касается вчерашнего дня, когда вы спрашивали меня о том, что миссис Викерс заходила в кабинет мистера Шмидта?

Внезапный гневный взгляд на моем лице заставил Бетти сделать шаг назад. Билл сделал маленький шаг к ней и сказал:

– Продолжайте, миссис Хиггинс, что вы хотели сказать?

– Ну, – сказала Бетти, не зная, как продолжить. – Я не была удивлена тем, что вы задали мне эти вопросы, мистер Викерс. Но есть один вопрос, который вы на мое удивление не задали.

Я озадаченно смотрю на нее.

– Вы не спросили меня, как долго миссис Викерс была вчера в его кабинете. Она заперла дверь, как я и сказала, но пробыла там всего минуту, может, две, не больше. А когда вышла, то выглядела очень рассерженной.

Я взглянул на Билла, и тот отвел взгляд.

– Спасибо, что рассказала мне об этом, Бетти. Прости, если я тебя встревожил, – говорю я ей. – Есть ли еще что-нибудь, чем бы ты хотела поделиться?

– Нет, мистер Викерс. Ну, да, мне жаль, что все это случилось с вами.

– Спасибо, Бетти, я это ценю, – мы с Биллом смотрим, как она поворачивается и уходит.

– Итак? – спрашивает меня Билл.

– Что? – спрашиваю я в ответ.

– Вчера, когда ты узнал, что она зашла в его кабинет, я увидел, что ты окончательно сдался, и было похоже, что твое сердце полностью ожесточилось против нее. Теперь очевидно, что вчера в офисе ничего не было, по крайней мере, ничего сексуального. Это что-то меняет? – спрашивает Билл.

Я очень долго смотрю на Билла, а потом говорю:

– Ни черта, Билл. Ни черта. Когда я услышал те записи, сделанные во вторник, для меня все закончилось. Просто я этого еще не осознал.

В этот момент раздался звонок лифта, и двери открылись. Мы с Биллом вошли внутрь, и я смотрел, как закрываются двери в последний раз для еще одного аспекта моей жизни.

Четверг, 16:30

И снова нас с Биллом проводят в кабинет моей жены. На этот раз по их просьбе, хотя, если честно, мы бы все равно попросили о еще одной встрече. Пора покончить с этим раз и навсегда.

Я сразу замечаю, что Сьюзи выглядит гораздо лучше, чем в предыдущий день, хотя ей все еще трудно смотреть мне в глаза. После того как мы сели, Вики говорит:

– Джейк, Сьюзи отозвала свое прошение о разводе. Она признает...

Сьюзи прерывает Вики, положив свою руку на ее.

– Джейк, – говорит Сьюзи, с трудом, но все же умудряясь смотреть на меня, – нам нужно многое обсудить. Я должна сказать тебе кое-что, что будет непросто. Я совершила несколько серьезных ошибок во всем этом деле и хочу попросить у тебя прощения. Я хочу, нет... мне необходимо, чтобы ты вернулся домой.

Я делаю очень глубокий вздох.

– Нет простого способа сказать это Сьюзи. Я больше не могу этого сделать. И сомневаюсь, что когда-нибудь смогу тебя простить и уж точно не смогу вернуться домой.

Вики шокирована, но я замечаю, что Сьюзи, похоже, ожидала моего ответа.

– Мы подали на развод, – говорит Билл во время внезапного затишья, вручая им копии иска и предлагаемого мирового соглашения.

– Урегулирование прямолинейно. Все имущество, что было внесено в брак обеими сторонами, будет сохранено у этих сторон. Все имущество, приобретенное в браке, будет разделено 50 на 50. Не будет никаких единовременных выплат по урегулированию и никаких алиментов. Мы понимаем, что по техасскому законодательству г-жа Викерс имеет право на 50% от всего совместного имущества, но считаем, что существуют особые обстоятельства, требующие особого урегулирования. Ни одна из сторон не будет заинтересована в том, чтобы в суде всплыли все события прошедшей недели.

– Джейк, что случилось? – ошеломленно говорит Вики.

Сьюзи кладет свою руку на руку Вики, чтобы заставить ее замолчать. Я понимаю, что Сьюзи все еще не рассказала своему адвокату ни о чем из того, что она делала со Шмидтом. С меня хватит.

– Вики, – говорю я едким тоном, – очевидно, что твоя собственная клиентка не рассказала тебе, во что была вовлечена, поэтому позволь мне дать тебе краткий обзор.

Я смотрю на Сьюзи, и она опускает голову, снова уставившись на свои руки.

– Когда в прошлую пятницу я вернулся домой после почти двухнедельного отсутствия и за день до нашей годовщины, моя жена соблазнила меня и обманом заставила сесть в кресло и дать себя связать. Затем моя жена принялась сосать и трахать моего самого страшного противника... на расстоянии всего нескольких сантиметров от моего лица. Но этого уровня унижения ей, очевидно, было недостаточно, так как моя жена потребовала, чтобы я вылизал сперму моего противника из ее пизды. Когда я отказался, она схватила меня за яички и выкрутила их. Поскольку я продолжал отказываться, она выкрутила мои яички так сильно, что я потерял сознание.

Вики смотрит на меня, потом на свою клиентку, потом опять на меня, ее рот, кажется, открыт.

– Я пришел в сознание в выходные в больнице, один, и мне сообщили, что мне повезло, что они смогли спасти одно из двух моих яичек. Мне сказали, что шансы сохранить второе у меня всего пятьдесят на пятьдесят. К счастью, только сегодня утром мне сообщили, что кровоток в этом яичке улучшается, и они больше не думают, что потребуется его ампутация.

– Боже мой, – услышал я слова Сьюзи, на лице которой отразился ужас.

Я проигнорировал ее, сосредоточившись на ее адвокате.

– Когда меня выписали из больницы, моя жена вручила мне судебный приказ о запрете на проживание в моем собственном доме. Я обнаружил, что все наши деньги сняты с наших счетов, а все мои кредитные карты объявлены украденными.

– На следующий день мне вручили документы о разводе и сообщили, что моя компания хочет меня уволить. В течение следующих двух дней я собрал достаточно доказательств, чтобы полностью уничтожить все сфабрикованные и поддельные улики, которые были собраны против меня. Какой бы плохой ни была эта неделя, если бы ничего не случилось... я бы все равно хотел попытаться спасти свой брак.

– К сожалению, это не тот случай. Во вторник мы встретились вчетвером и всего за двадцать четыре часа смогли представить достаточно доказательств, чтобы поставить под сомнение и показания под присягой, и фотографии. Я понимаю, что никто из вас двоих не может признаться в этом, но я не хуже вас знаю, что в ваших умах зародились сомнения. Несмотря на эти сомнения, я узнал, что моя жена покинула этот офис во вторник вечером, где она встретилась с моим злейшим противником и трахнула его в моей постели в моем доме, как она трахалась с ним последние несколько дней.

– Впервые я узнал об этом во вторник вечером. Каждое утро, когда я сидел здесь на этой неделе, пытаясь убедить свою жену, что все эти обвинения ложны, она смеялась надо мной, зная, что ее рот, киска и даже жопа полны спермы Шмидта. – Я смотрю на Билла и киваю. Билл тянется к своему надежному портфелю и достает кассету.

– Это – копия. Запись телефонного звонка Шмидта из моей спальни во вторник вечером. Я дам вам обеим послушать ее в свободное время, но суть ее в том, что в эти выходные Шмидт планирует устроить тебе групповуху. Конечно, если ты все еще этого хочешь, я полагаю, ты можешь ему позвонить.

Я смотрю на Сьюзи. По ее щекам катятся слезы. Впервые, с тех пор как я ее знаю, слезы не вызывают во мне никаких чувств.

Обращаясь к Сьюзи, я говорю:

– Вчера ты плакала, потому что его сперма была внутри тебя, даже когда ты слушала, как он все это подстроил?

Я вздыхаю. Я нанес достаточно ущерба для одного дня. Мы с Биллом должны были уйти тогда, но я не мог оставить все как есть.

– Я хочу сказать тебе еще две вещи, Сьюзи. Во-первых, тебе нужно пройти тест. Шмидт трахает все что движется. Во-вторых, я всегда буду любить тебя, но больше не могу с тобой быть. Я отныне не знаю, кто ты. Не понимаю, как ты могла настолько легко поверить, что я тебе изменяю. Не понимаю, как ты могла предать меня так, как ты это сделала. Не понимаю, как ты стала такой злобной. Не понимаю, как ты могла продолжать встречаться со Шмидтом даже после того, как у тебя появились подозрения, что я, возможно, тебе не изменял. Неужели в твоем сердце так много мести? Несколько ночей назад я сидел в своем гостиничном номере и думал обо всех вопросах, на которые нужно найти ответы. У меня по-прежнему много вопросов, но ответы меня больше не волнуют. Мне кажется, я наконец-то понял старую поговорку... ту, что гласит: «прежде чем отправиться по дороге мести, вырой две могилы». Сьюзи, ты похоронила нас обоих.

***

Я перевел селектор коробки передач в положение «Park» и выключил зажигание. Тихий фоновый шум радио и двигателя исчез в темноте, и на смену ему пришла тишина в машине. Я смотрю на нее, кто немного нервно сидит на пассажирском сиденье. Мы не произнесли ни слова, с тех пор как она села в мою машину. Я серьезно сомневаюсь в том, что согласился на эту небольшую поездку на небольшое возвышение над Остином. Вспоминаю, как быстро пролетели последние шесть месяцев.

Это было путешествие в ад и обратно, поездка в поезде под названием «разбитое сердце». Моим первым решением было порвать со всем, что я знал в Далласе, и переехать обратно в Остин и Техасский университет. Я знал, что все подробности нашего с Сьюзи разрыва в конечном итоге просочатся в мир сплетен и адвокатов, вращающихся вокруг Далласа. Я никак не мог выжить в этой дурной славе. Как на старом Западе... Я должен был уехать из города.

В Университете Техаса меня с радостью приняли в качестве приглашенного лектора в конце семестра. Остин был недостаточно далеко, чтобы избежать сплетен, которые доносились из Далласа, но либеральная среда академических кругов оказалась более снисходительной, чем та, с которой я столкнулся бы на севере. Только на прошлой неделе декан юридического факультета предложил мне должность на полный рабочий день, на которую я сразу же согласился. Я очень гордился тем, как хорошо Кристи справилась с моей ролью в старой фирме. Похоже, я хорошо ее обучил, и было приятно видеть, как она расцветает сама. Благодаря тому, что я хорошо опекал Кристи, идея преподавать полный рабочий день стала очень привлекательной, и я более чем готов к переменам. Думаю, что преподавание будет гораздо более насыщенным занятием.

Не думаю, что я буду скучать по корпоративному миру. И уж точно я не страдаю от нехватки средств. При разводе со Сьюзи мы разделили наше общее имущество поровну. Но поскольку дом был моим до брака, я сохранил полное право собственности, так как принес эту ценность в брак. Кроме того, Сьюзи отказалась получить хоть что-либо из доходов от моего выходного пособия из моей старой фирмы. В тот момент я бы сражался с ней до последнего пенни, поэтому был удивлен, когда они не стали бороться за шесть миллионов долларов. Сейчас, оглядываясь назад спустя шесть месяцев, я обнаружил, что моя злость на Сьюзи в значительной степени угасла.

Наш развод медленно продвигался по судебной системе Техаса. Сьюзи не оспаривала часть финансового урегулирования нашего развода, но оспаривала сам развод. Она хотела, чтобы мы прошли консультацию, и ей удалось убедить судью, занимавшегося нашим делом, согласиться с этим. Однако Билл смог добиться того, чтобы «консультации для супругов» были ограничены всего шестью часами. Поскольку я переехал в Остин, логистика посещения консультаций стала затруднительной, так как это требовало от человека некоторых разъездов. С помощью наших адвокатов мы, наконец, договорились о трех ежемесячных сессиях по два часа каждая. Первые две сессии проходили в Далласе у консультанта по ее выбору. Третья и последняя сессия проходила здесь, в Остине, у консультанта, которого выбрал я.

Сьюзи была не в восторге от разделения консультантов, но у нее вообще-то не было выбора. Судья не оговорил, как будут выбираться консультанты, лишь обязательное условие – отработать шесть часов и отчитаться перед судом. Она знала, так же как и я, что если станет оспаривать это, судья сочтет соотношение 2:1 в ее пользу более чем справедливым.

Я не смог бы лучше предсказать исход первых двух сессий. Консультантом была женщина, и все четыре часа проходили в форме рассказа. Я сидел и молча слушал о том, как женщин подавляют с детства. Как это раннее подавление их духа приводит к внезапным вспышкам в жизни, так сказать, мини-революциям. Я едва сдерживался, чтобы не рассмеяться, когда консультант пыталась оправдать поведение Сьюзи. Это была не консультация, а логическое обоснование.

После обоих сеансов в Далласе Сьюзи пыталась уговорить меня остаться после сеанса, чтобы поговорить, даже приглашала переночевать у нее. Переехав в Остин, я быстро выставил свой старый дом на продажу и был доволен тем, насколько быстро он продался и по той цене, которую я хотел. Оба раза, когда Сьюзи предлагала, я вежливо отказывался и без дальнейших разговоров в тот же вечер отправлялся в дальнюю дорогу обратно в Остин.

Сегодня была третья и последняя консультация. Я знал, что ей будет трудно найти кабинет консультанта, поэтому согласился встретиться с ней у библиотеки LBJ и отвезти ее туда.

Сьюзи выглядела подавленной и смирившейся, когда я заехал за ней в библиотеку. Фарс первых двух консультаций оказался не более чем попыткой оправдать ее поведение и заставить меня простить ее и начать примирение.

Я чуть не рассмеялся от ее удивления, когда она увидела, что я выбрал консультанта-женщину. Она не знала, каким тяжелым окажется этот вечер. Но в итоге я был удивлен больше чем Сьюзи, тем, как прошла эта сессия. Это был последний сеанс в расписании консультанта, который начинался в 19:00. Он должен был длиться всего два часа, а затем я должен был быть свободен, выполнив последнее требование перед разводом. Мы вышли из кабинета консультанта только после десяти.

До этого вечера я уже встречался с консультантом. Я регулярно посещал ее, и она уже была знакома с ситуацией с моей точки зрения. Она также знала все о первых двух фарсах на консультациях, хотя слово «фарс» – это мой дескриптор, а не ее.

Уже через пять минут после начала сеанса я понял, что что-то явно изменилось. Мой консультант сказала Сьюзи, что она знает все о наших отношениях, начиная с колледжа и до настоящего времени. Сказала Сьюзи, что уже слышала мою точку зрения, а теперь хочет услышать версию Сьюзи. Она не теряла времени даром, прежде чем начать задавать вопросы. В отличие от предыдущих консультаций и к моему удивлению, Сьюзи не делала никаких попыток защитить себя или свои действия. Не отмахнулась ни от одного вопроса. В какой-то момент у меня сложилось впечатление, что Сьюзи поняла, что все кончено и что больше нет причин скрывать свои эмоции. Я с изумлением наблюдал, как моя твердолобая доминирующая жена, которая скоро станет бывшей, сдалась моему консультанту.

В течение следующих трех с лишним часов мы все многому научились. За то время, что я знаю Сьюзи, в ее жизни никогда не было отца. В самом начале наших отношений я понял, что это – щекотливая и запретная тема. Я принял ее чувства и никогда не затрагивал эту тему. Было также очевидно, что, хотя она и любила свою мать, но не испытывала к ней особого уважения и практически не поддерживала с ней никаких отношений. Даже для такого тупицы как я, стало очевидно, что Сьюзи рано повзрослела и научилась контролировать свою жизнь.

Я узнал, как ее отец управлял ее матерью. Он угрожал, что будет встречаться с другими женщинами, если она не будет оказывать ему сексуальные услуги. Зависимая от него, Сьюзи наблюдала, как ее мать подчинялась его просьбам, даже если эти просьбы требовали, чтобы она ложилась в постель с другими мужчинами. Я слушал, как Сьюзи описывала одну ночь из своего детства, когда она якобы была заперта в своей комнате. Вместо этого она пряталась в шкафу в родительской спальне. Тогда она не понимала, что видела в ту ночь, но позже догадалась, что двое незнакомцев, которых привел домой ее отец, занимались сексом с ее матерью. Голос ее собственного отца предупреждал ее мать, что ей лучше все проглотить.

Ее отец тоже не сдержал своего обещания не изменять. Поздно ночью Сьюзи слышала звуки других женщин в доме вместе с плачем матери. Она слышала, как отец говорит матери, что ее наказывают за то, что она не сделала то, о чем он просил.

Затем начались побои. Сьюзи никогда не видела следов побоев на своей матери, но слышала их по ночам. И только много позже Сьюзи узнала, что ее отец умел бить ее мать так, что не оставалось никаких следов, по крайней мере таких, которые были бы видны в одежде.

Лишь когда отец стал проявлять интерес к Сьюзи, ее мать начала действовать. Однажды, придя домой из школы, Сьюзи обнаружила, что вся ее одежда упакована в коробки и продуктовые пакеты на заднем сиденье универсала. В то время ей было всего десять лет, но она прекрасно понимала, что происходит.

Мне пришлось задуматься о детстве Сьюзи, когда я услышал, как Сьюзи сказала, что она помнит, как смотрела в заднюю дверь универсала, когда ее дом исчезал, надеясь, что больше никогда его не увидит. Насколько тяжелым должно быть детство ребенка, чтобы он мечтал никогда более не увидеть свой дом?

Сьюзи дала себе обещание отныне никогда не позволять никому обижать ее или ее мать. В старших классах она редко ходила на свидания. Несмотря на то, что она считалась привлекательной, мало кто приглашал ее на свидания. Сьюзи не терпела, чтобы кто-то из ее нечастых парней даже разговаривал с другой девушкой.

Девственность она потеряла между выпускным классом средней школы и колледжем. Для меня это было новостью, так как ранее она говорила, что ее первым был Билл. Этот же парень был рабочим на строительстве шоссе. Остановил ее, включив красный сигнал светофора для регулировки движения в обход строительства дороги. Ее машина была первой в очереди, и он завел с ней легкий разговор. Она не знала почему, но ее мгновенно привлекли его суровая внешность, небритое лицо, даже пыльная грязная одежда. Она отказалась дать ему свой номер телефона, но согласилась взять его.

Через неделю она ему позвонила, после того как ее остановили на другом строительстве. Она вспомнила, как возбудилась, и, дрожа от волнения, позвонила ему поздно вечером. Они проболтали всего несколько минут, после чего он предложил ей пойти с ним в бар на следующий вечер. Она согласилась, и он повесил трубку, сказав, где с ним встретиться.

Она вспомнила, что несколько часов решала, что надеть. Паркуясь у бара, она дрожала. Она без труда вошла в бар и обнаружила его смеющимся за столиком с несколькими другими парнями. Он увидел ее и пригласил подойти. Она вдруг поняла, что они даже не знают имен друг друга. Он купил ей пару напитков, пока он и другие мужчины разговаривали с ней и задавали ей вопросы. После того как допила второй бокал, ей стало немного дурно, и он спросил, не нужно ли ей подышать воздухом. Она с благодарностью согласилась и, не успев понять, что происходит, оказалась в его машине, припаркованной на проселочной дороге.

Она помнит, как была потрясена, когда он вытащил свой твердый член из брюк и предложил ей пососать его. Она отказалась. Она помнит выражение презрения на его лице, когда он засовывал член обратно в штаны. Он завел машину, а затем спросил, что она делает здесь с ним, если приехала не ради секса? Она с трепетом посмотрела на него и задрала платье, показав, что на ней нет трусиков, сказав лишь одно: «Я все еще девственница».

Сьюзи сказала, что в ту ночь он трахнул ее три раза, после чего отвез обратно в бар и высадил у ее машины. Сьюзи сказала, что с этого началась длинная череда ночей, три или четыре раза в неделю, когда она тайком уходила из дома, чтобы встретиться с ним. Она знала, что он женат, хотя он не носил кольца. Разговоров было очень мало. Она помнит, что он всегда хотел трахнуть ее дважды, один раз лицом к себе, а другой – сзади. Она всегда просила его надевать презерватив, а он отказывался. Она просила его не кончать в нее, а он всегда кончал. Это было похоже на игру, в которую они играли каждый раз, когда были вместе. Частью их вечерней игры было то, что он просил ее пососать его член, но она всегда отказывалась.

В конце лета она сказала ему, что собирается ехать в колледж. В тот вечер он заставил ее встать на колени и сделать ему минет. Она сказала «нет», но, посмотрев ему в глаза, поняла, что на этот раз «нет» он не примет. Она встала перед ним на колени, и это было больше похоже на трах ртом, чем на минет. Она попросила его не кончать ей в рот, но он все равно кончил и держал ее рот на себе, пока она все не проглотила. Он спросил ее, так ли все плохо, и она ответила, что ей не понравилось. Он отвез ее обратно к машине, и она поехала домой и мастурбировала в своей спальне, думая о том, каким он был неотесанным, и как использовал ее рот, как будто она – шлюха, и заставлял ее глотать.

Это была последняя ночь, когда она его видела. Она знала, что вышла из-под контроля, но что еще хуже, она вдруг начала видеть в нем своего отца. Он перестал звонить ей после того, как она несколько раз не взяла трубку.

Она сказала, что на первом курсе в Техасе у нее были свидания, но ничего серьезного, всего несколько свиданий. Сьюзи на мгновение замолчала и отвела от меня взгляд. Она тихо сказала, что помнит Тима Шмидта, и что он приставал к ней с просьбами о свиданиях, но она всегда ему отказывала.

Ее нечастые свидания изменились, когда она встретила Билла. Она сразу поняла, что он немного отличается от других парней в колледже. Он казался более зрелым и не был так уж озабочен мужским имиджем. Он был чувствительным и веселым. Когда они разговаривали, он заглядывал ей в глаза, и она знала, что он понимает ее слова еще до того, как она их произносит.

Они встречались несколько лет, и большую часть этого времени у них были интимные отношения. Консультант спросил Сьюзи, делала ли она когда-нибудь Биллу фелляцию. Сьюзи покачала головой. Я помню, что весело посмотрел на консультанта, но та даже не обратила на меня внимания. Сьюзи продолжила свою историю и рассказала, как они обручились в выпускном классе и праздновали, когда их обоих приняли в юридический колледж.

Все закончилось в тот день, когда Сьюзи увидела Билла с его сестрой. Приняв сестру Билла за очередную подружку, Сьюзи немедленно разорвала помолвку и отношения с Биллом. Она не дала ему и шанса объясниться, отвергнув все попытки общения.

Прошел почти год, когда я появился на сцене, учась в юридическом колледже. И Билл, и Сьюзи учились в моей группе. В то время я знал, что между ними что-то есть, но поскольку закончил Южный методистский университет, я не был в курсе их истории и не особо прислушивался к сплетням. Сначала мы с ней были просто случайными знакомыми. Постепенно стали друзьями и, в конце концов, начали встречаться.

За все это время она ни с кем больше не встречалась. Наши отношения стали серьезными только на последнем курсе юридического колледжа. По окончании учебы мы оба решили переехать в Даллас и жить вместе. Через два года поженились.

Затем консультант потратила много времени, расспрашивая Сьюзи о ее лете со строителем. Я внимательно слушал, что говорит Сьюзи, но так и не понял, что она нашла в этом парне. Для меня с самого начала было очевидно, что он – плохой парень. Относился к ней с презрением. Обращался с ней как... ну... как с куском мяса... как с пиздой. После того, что сделал с ее матерью отец, для меня было непонятно, зачем ей встречаться с кем-то подобным, даже если он никогда не принуждал ее к этому.

Мой консультант также потратила много времени, задавая вопросы о нашем браке, и, в конце концов, о конце нашего брака, когда она сошлась с этим ублюдком Шмидтом. Она указала на то, как мы оба подвели друг друга в браке; она собрала воедино то, что Сьюзи рассказала ей этим вечером, и то, что я говорил ей на предыдущих консультациях.

И во время обсуждения выяснилось нечто, что даже такой тупица как я, наконец-то понял. Сьюзи, при всей ее внешней суровости, была полна неуверенности в себе и уязвимости. Она никогда по-настоящему не отдавалась, всегда резервируя часть себя, чтобы можно было отступить в случае, если ее обидят. А она ожидала, что ее обидят. В ее понимании это был лишь вопрос времени, когда ее предадут и причинят боль.

Я мог понять все это, но даже к концу сеанса все еще не понимал, зачем ей понадобилось встречаться со Шмидтом. Ладно, я мог понять месть за то, что, по ее мнению, случилось между мной и Хайди. Но Шмидт? Он – отвратительный мудак, и ей не нужно было мое мнение, чтобы понять это. И унизить меня так, как она это сделала?

Вероятно, на этой консультации я узнал о Сьюзи больше чем за все годы нашего брака. Я немного боюсь, что это может говорить о том, каким мужем я был для нее. Но в любом случае, как и в ту первую ночь в гостиничном номере, после того как Шмидт и Сьюзи устроили на меня засаду, у меня осталось больше вопросов, чем ответов.

Когда мы, наконец, вышли из кабинета моего консультанта, Сьюзи сделала одну вещь, которая заставила меня попятиться. Этот единственный поступок заставил меня пересмотреть все, о чем я думал последние шесть месяцев. Она спросила моего консультанта, не может ли она прийти сбда еще раз и встретиться с ней одна. Оказавшись на улице, я сразу же спросил ее, как она планирует справляться с долгими поездками из Далласа к своему консультанту. Она прямо посмотрела на меня и сказала, что уже планирует переехать сюда, в Остин.

Я спросил, не делает ли она это потому, что хочет продолжать попытки примирения. Она отвела взгляд, прежде чем ответила, что понимает, что я никогда ее не прощу. Она продолжила, что поняла одну из причин, по которой я так быстро уехал из Далласа. После того как все дерьмо попало в вентилятор, она была более или менее вынуждена уйти с поста помощника прокурора. Она заняла единственную должность, которую смогла найти, и это – должность общественного защитника. Она сказала, что ей совсем не нравится эта сторона закона, и клеймо случившегося все еще преследует ее во всех кругах, как профессиональных, так и социальных.

Я спросил, есть ли у нее работа, и она ответила, что обналичила все свои услуги и думает, что сможет получить должность помощника генерального прокурора штата.

Я спросил, есть ли у нее место, где она могла бы остановиться на вечер. Она ответила, что вечером планировала вернуться. Я пожал плечами и сказал, что она потеряла лишние девяносто минут, а ехать долго. Она сказала, что не взяла с собой никакой другой одежды.

Я опять пожал плечами и сказал, что это – слабое оправдание. Она сказала, что, возможно, так оно и есть, а затем спросила, что я хотел сказать. Я остановился на минуту, она повернулась и посмотрела на меня. Я сказал, что, наверное, хотел спросить, не хочет ли она лечь спать на моем диване. Она улыбнулась и сказала, что ценит это предложение и согласилась.

По дороге обратно в LBJ, чтобы забрать ее машину, мы остановились сначала в Starbucks, а потом я как-то договорился подъехать сюда, на этот подъем. Теперь я смотрю на Сьюзи, которая с довольным видом смотрит в лобовое стекло.

– Мне всегда нравился вид на кампус отсюда, – наконец, говорит Сьюзи.

Я хмыкаю в знак согласия.

– Сегодня вечером было много сказано, – говорит она, глядя на меня.

– Да, было. Я многому научился.

– Я тоже, – говорит она, на мгновение замолчав. – Твой консультант намного лучше, чем та, которого выбрала я. Есть ли что-нибудь, о чем ты хотел бы меня спросить? – наконец, говорит она.

Я смотрю на нее сверху вниз. Я хотел узнать миллион вещей, но не знал, стоит ли мне даже прикасаться к этому ящику Пандоры, а тем более открывать его.

Она вздыхает.

– Если хочешь узнать что-либо, то спросить сейчас самое время. Видит Бог, ты заслуживаешь ответа или двух.

Я вздыхаю. Я смотрю на нее, потом в окно. Наконец спрашиваю:

– Почему?

– Очень расплывчатый вопрос, – тихо отвечает она.

– Сначала это была месть, – говорит она после нескольких долгих минут. – Я была так невероятно зла. И самое смешное, не понимала, почему так злюсь. В тот последний год из нашего брака многое ушло, поскольку мы оба были больше заинтересованы в карьере, чем друг в друге. Когда я подумала, что ты изменил, я должна была просто уйти. До сегодняшнего вечера я не понимала, почему так злилась.

– Я бы хотела свалить все на Шмидта, но солгала бы нам обоим. Только сегодня я поняла, что Шмидт все это время напоминал мне того строителя. Когда он позвонил мне тем днем, когда ты прилетел домой, я понятия не имела, зачем. Он настаивал, что это важно, и что оно связано с тобой. Я согласилась выкроить время для поздней встречи и встретиться в его машине возле нашего дома. Он рассказал мне о слухах в офисе. Показал показания под присягой. Фотографии. Я мгновенно разозлилась. Нет... я была в ярости. Он спросил, что я буду делать. Я сказала, что не знаю, но одно могу сказать точно: я больше не буду с тобой спать. Он предложил мне отомстить. Я помню, как смотрела в пассажирское окно, стараясь не заплакать. Я спросила, что это за месть. Он ответил: «Вот так».

– Я повернулась к нему и увидела, что из ширинки торчит его член, а он его подрачивает. Я четко помню три вещи: у него был большой член, он был очень твердый, и, судя по его улыбке, он полностью ожидал, что я воспользуюсь ситуацией. Он просто улыбался мне, подрачивая свой член, а я смотрела на него. Я спросила, считает ли он, что я должна его трахнуть, чтобы отомстить тебе. Он утвердительно кивнул и добавил, что Хайди ему сказала, что ее заставили сосать твой член. Я помню, как улыбнулась этой очевидной уловке. Я знала, что он играет со мной, но позволила ему это. Я спросила, не хочет ли он, чтобы я тоже пососала его член. Он улыбнулся и сказал: «да». Я спросила его, имеет ли он в виду прямо сейчас. Он ответил: «да».

– Сегодня, когда я разговаривала с твоим консультантом, я вспомнила, что позже тем же вечером я второй раз мастурбировала, фантазируя о сосании чужого члена. Первый раз это было после того, как я сосала член строителя. И я вспомнила, что чувствовала себя столь же возбужденной в машине Шмидта, как и в машине строителя.

– Когда я была в машине Шмидта, я помню, что даже не проверила, все ли чисто вокруг. Я просто наклонилась и взяла его в рот. Он уже был твердым, и я сразу почувствовала вкус его спермы. Сначала я собиралась сосать его недолго, но чем дольше это делала, тем больше мне хотелось довести его до конца, заставить его кончить. Я думала о том, что Хайди делает то же самое с тобой, и начинала злиться. Я чувствовала его руку на своей голове и знала, что он ждет, что я заставлю его кончить.

– Так тогда был твой второй раз? – неожиданно спрашиваю я.

– Отсосать мужчине до конца? – спрашивает она. Я киваю.

– И да, и нет. То есть, я отсосала ему, но не до конца. Он не позволил мне. Когда он подошел вплотную, ему пришлось оттащить меня от своего члена. Я вообще-то не хотела останавливаться, но он меня заставил. Я помню, как вопросительно смотрела на него. Его член был таким набухшим, что выглядел сердитым. Он улыбнулся и сказал, что мне нужно сесть в машину, а он поедет за мной до моего дома. Я не стала спорить. Даже поспешила срезать дорогу домой, чтобы мы могли добраться туда как можно быстрее.

– Я помню, как посмотрела на часы, когда мы подъехали к нашему подъезду. Я знала, что твой самолет уже на подлете к DFW. Когда открыла дверь гаража, я удивилась, что он заехал вместе со мной, но потом поняла, что это – мудрый ход, чтобы соседи не увидели. Я уже была готова трахнуть его до того, как столкнусь с тобой.

– Он последовал за мной в дом, неся сумку. Я взяла его за руку и повела в нашу спальню. Я хотела, чтобы он трахнул меня на нашей кровати. Представляла, что ты трахал Хайди на нашей кровати, и хотела поквитаться. Он опять вытащил свой член из брюк. Тот был лишь полутвердый, и он сказал мне сильно его сосать. Я встала на колени и сделала то, что он просил. Он быстро стал твердым, и я отстранилась, но он завел руку мне за голову и сказал, чтобы я продолжала сосать его член. Я опять сделала то, что он просил.

– Он спросил, насколько сильно я хочу отомстить. Я сказала, что больше всего на свете. Он спросил, как далеко я готова зайти. Я сказала, что настолько далеко, насколько потребуется. Он спросил, уверена ли я. Я ответила, что абсолютно. Тогда он изложил свой план. Показал пеньюар, который хотел, чтобы я надела. Как я буду тебя соблазнять. Как затащу тебя в кресло. Как он потом трахнет меня и уйдет.

– Стыдно признаться, но остальная часть плана была моей, Джейк. Я стояла на коленях на полу нашей спальни, сосала его член, слушала его планы и придумывала еще более коварные, еще лучшие способы причинить тебе боль. Шмидт не знал, что я редко сосала твой член. Не знал, что я не позволяю тебе кончать мне в рот. Это была моя идея – опустить стул и заставить его трахать меня прямо над твоим лицом. То, что ты будешь вылизывать его из меня, не было запланировано; это пришло мне в голову лишь в последний момент. Я думаю, по крайней мере, надеюсь, что если бы я все продумала, то не стала бы пытаться заставить тебя это сделать. Мое единственное оправдание в том, что меня переполнял гнев.

– О, Боже, Джейк, я была так зла. Помню выражение лица Шмидта, когда я разделась перед ним и надела пеньюар. Помню выражение его лица, когда я встала перед ним на колени и он положил обе свои руки мне за голову. Помню удовлетворение от сосания члена Шмидта за несколько минут до твоего возвращения домой. Помню выражение твоего лица, когда я взяла твои цветы и поцеловала тебя, заталкивая тебе в рот немного его спермы. Помню, как ты разозлился, узнав, что там был Шмидт, и я питалась твоим гневом. Чем больше ты злился, тем больше я наслаждалась злостью, которую испытывал к тебе. Когда он трахнул меня и кончил внутрь, я поняла, что нет лучшего способа отомстить тебе, чем заставить тебя вылизывать из меня его сперму. И тогда я причинила тебе такую боль. Мне так жаль, Джейк. Я пойму, если ты не сможешь найти способ когда-нибудь простить меня.

Сьюзи начала плакать.

– Прости меня, Джейк, – повторяла она.

– Ладно, я понимаю, что такое месть. Даже если она была неправильна и ошибочна, я это понимаю. Даже могу понять, как ты кончила на нем, тем более что знаю, что он заранее организовал много дерьма. Чего я не понимаю, так это почему ты продолжила с ним трахаться. Ты трахалась с ним, пока я был в больнице. Трахалась даже тогда, когда доказательства моего так называемого романа рассыпались. Почему?

– Первая ночь была просто местью. Остальное я не могу оправдать. Сама не очень хорошо это понимаю. Я даже не хотел везти тебя в больницу. Просто хотела выгнать тебя из дома и надеялась, что ты умрешь на улице. Это Шмидт слегка забеспокоился, когда ты не приходил в сознание, и настоял, чтобы мы отвезли тебя в больницу. В тот момент мне было уже все равно, но я согласилась. Даже после того как мы отвезли тебя в больницу, я все еще была слишком зла, чтобы беспокоиться о тебе. Мы вернулись домой, где он всю ночь продолжал меня трахать. Я помню, как, в конце концов, заснула от усталости.

– На следующее утро я проснулась с его головой между моих ног. Он слизывал с меня свою собственную сперму. Никто никогда не делал со мной такого. Это было настолько мерзко. Настолько нечестиво. Я помню, что кончила очень быстро и очень сильно. После оргазма я была еще более возбуждена и быстро согласилась на все что он хотел. Он смотрел на меня так, что мне захотелось стать его шлюхой.

– Остаток дня прошел как в тумане. Я была заперта в этом мире, где я очень злилась на тебя и была его шлюхой. Я помню, что после обеда мы сделали перерыв, и я подумала, не позвонить ли мне в больницу. Он сказал, что попросил проверить тебя своего друга из полиции, потому что думал, будто ты можешь стать агрессивным. Он сказал, что ты уже выписан из больницы и поселился в отеле в центре города. Вплоть до нашей последней встречи несколько дней спустя я не знала, что все, что он мне говорил, было ложью. Как бы то ни было, когда он сказал, что тебя выписали из больницы, я и начала думать о наших счетах. Было так же легко перевести деньги и аннулировать твои карты. Мне не составило труда заставить судью подписать TRO даже в субботу. Шмидт сказал, что позаботится о том, чтобы его вручили, и я ему позволила.

– Но...

– Ш-ш-ш, – прерывает она. – Дай мне закончить. Ты спросил, почему. Я пытаюсь тебе рассказать. Я пытаюсь рассказать тебе все; даже если это нечто, что, как мне кажется, ты не хочешь знать. Просто...

Она прервалась в раздумье.

–. ..Я знала, что между нами все кончено, – снова начала она. – Я знала, что никогда не буду слушать твои оправдания, хотя, наверное, я делала это каждый божий день, не так ли? Я знала, что наш брак не спасет уже ничто. Знала, что никогда тебя не прощу. А тут еще этот плохой мальчик. Сегодня вечером я поняла, что Шмидт на самом деле напоминает мне того строителя. Я знала, что ему нужно лишь одно. И дав ему это, я также разозлю тебя. Я устала от старой предсказуемости. Хотела чего-то особенного. Хотела чего-то рискованного. Он был плохим мальчиком. Хотел, чтобы я была плохой девочкой. Он заставил меня захотеть быть плохой девочкой.

Я опускаюсь на свое место. Чувствую, как гнев шестимесячной давности поднимается из моего центра, словно желчь. Хочу на нее накричать. Считаю до десяти, потом до двадцати.

Несколько минут проходят в тишине.

– Могу я задать несколько вопросов?

Она опять поднимает на меня глаза, на ее лице выражение ожидания.

– В тот день, когда Шмидт позвал тебя в свой кабинет на обед, что там случилось?

Сьюзи поворачивается и смотрит на меня, а затем фыркает от смеха.

Я удивленно смотрю на нее.

– Извини, тебе придется простить меня за смех, – говорит она. – Но это была единственная хорошая вещь, что произошла на той неделе. – Через несколько мгновений она перестает смеяться, а затем тяжело вздыхает.

– К тому времени, – продолжает она, – я знала, что Шмидт меня подставил. Я еще не призналась тебе в этом, потому что не представляла, как могу извиниться. Как вообще возможно извиниться после того, что я сделала с тобой? Признаюсь, я была заинтригована тем, чего он мог хотеть. Я знала, что это – не обед. Конечно, он знал, что тот маленький фасад, который он создал, начал быстро разрушаться, так же быстро, как наш брак в тот вечер пятницы. Поэтому я пришла к нему. Я остановилась у стойки его администратора, и та сказала, чтобы я проходила. Когда я вошла в кабинет Шмидта, он стоял возле своего стола, и из штанов торчал его твердый член. Он улыбнулся мне и жестом велел опуститься на колени у его ног.

– Я чуть не рассмеялась, но вместо этого просто улыбнулась, закрыла за собой дверь и заперла ее. Когда я подошла к Шмидту, он улыбался почти так же широко, как и я. Я очень пожалела, что на мне были туфли на каблуках. Хотя острие было хорошим, к сожалению, моя туфля слетела с ноги, когда коснулась его паха, поэтому я не думаю, что он получил всю силу моего удара. Я до сих пор помню выражение его лица, когда он медленно опустился на колени.

– Я подошла к тому месту, куда слетела моя туфля, и надела ее обратно на ногу, когда Шмидт рухнул на пол. Затем я вернулась к нему и наклонилась над ним, прошептав, чтобы он никогда больше мне не звонил. Затем отперла его дверь и закрыла ее за собой.

Сьюзи подавила очередной смех.

– Прости, наверное, я не должна смеяться над чем-то подобным.

– Если это касается Шмидта, не стесняйся.

Я сделал паузу, прежде чем продолжить:

– Ты только что упомянула, что к тому времени, как Шмидт вызвал тебя в свой офис, ты уже знала, что он тебя подставил. Ты всегда была такой холодной и неумолимой, когда мы с Биллом встречались с тобой и Вики. Когда ты начала подозревать, что тебя одурачили?

Сьюзи уставилась прямо в лобовое стекло.

– Джейк, в то утро в среду, когда мы встретились, ты фактически разрушил все убеждения, за которые я отчаянно цеплялась. Признаться себе, что меня одурачили, означало бы признать, что все, что я делала, было сделано не из мести, а как преступление. Моя слабая претензия на праведность заключалась в том, что все, что я делала, было местью, как будто это на самом деле веская причина. Когда ты отнял у меня это, что у меня осталось? Что я вдруг стала изменщицей? Что это я разрушила свой брак? Что я была шлюхой? Потаскухой? Что я была не лучше одной из шлюх моего отца? Или, что еще хуже, столь же плохой как моя мать? Нет, это было не то, с чем я могла бы смириться, но ты меня заставил. К среде я не могла опровергнуть то, за что цеплялся мой рассудок.

– Но, отвечая на твой вопрос, еще во вторник у меня уже были серьезные сомнения по поводу всех этих «доказательств», что были у меня. Но еще до этого я разоблачила первую ложь Шмидта в понедельник утром. Один из лейтенантов полиции застал меня в моем кабинете почти сразу после твоего ухода. У него был частично заполненный полицейский отчет о «нападении» на тебя, как об этом сообщили в больнице. Полицейские, расследовавшие отчет из больницы, быстро поняли, что твоя жена – одна из помощников прокурора, и незаметно передали его по цепочке лейтенанту. Он спросил меня, что я хочу сделать с полицейским отчетом. Я спросила, не сообщал ли он добровольно какую-либо информацию, указывающую на то, что было совершено преступление. Он ответил, что нет. Тогда я сказала, чтобы он об этом не беспокоился и бросил это дело. Я вернула ему полицейский отчет, но не сразу заметила, что в нем указано, что ты покинул больницу в воскресенье. Шмидт же сказал мне, что ты выписался в субботу утром. Несмотря на все твои заявления о невиновности в понедельник утром, это было падение первой костяшки домино, которое сломало мою решимость.

– Хорошо, если ты серьезно сомневалась во вторник утром, как ты могла встречаться с ним во вторник вечером? – с отчаянием спрашиваю я.

В машине воцаряется тишина.

– Я знала, что в конце концов ты задашь этот вопрос. У меня нет для тебя хорошего ответа, Джейк, или, по крайней мере, ответа, который хоть как-то тебя успокоит. Я уже говорила, что знала, что нашему браку конец. Только вот к вечеру вторника я поняла, что наш брак закончился не из-за того, что сделал ты, а из-за того, что сделала я. Я знала, что это отныне не имеет значения. Так почему я была с ним во вторник вечером? Потому, Джейк, что я этого хотела. Не столько с ним конкретно, сколько с любым, кто заставил бы меня сделать нечто растленное. В конце концов, у меня больше нет брака, чтобы это предотвратить.

Я отвожу взгляд от ее лица и присоединяюсь к ней, смотрящей в лобовое стекло. Подумал о том, чтобы спросить ее, не пытается ли она все еще удовлетворить потребность быть растленной, но решил, что это не то, что я хочу знать.

После нескольких мгновений молчания Сьюзи говорит:

– Могу я задать тебе вопрос?

Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на нее.

– Конечно, но никаких гарантий, что я отвечу.

– Что случилось со Шмидтом?

Я на мгновение уставился на нее.

– Почему ты думаешь, что я знаю что-либо об этом куске дерьма?

– Потому что я тебя знаю. Знаю, что ты не позволил бы ему избежать наказания за то, что он сделал, не больше, чем позволил бы избежать наказания мне.

Я улыбаюсь и опять смотрю через лобовое стекло.

– Одна из приятных вещей, когда у тебя много свободных средств, заключается в том, что они на самом деле свободны. Предположим гипотетически, что кто-то с большими свободными средствами нанял бы частного детектива, чтобы проследить за куском дерьма. И допустим, что каждый раз, когда этот кусок дерьма пытается найти работу, этот кто-то передает директору по персоналу некоторую инсайдерскую информацию, чтобы директор знал, что этот кусок дерьма – на самом деле кусок именно дерьма. И последнее, что я слышал об этом куске дерьма, это то, что он готов работать где угодно, и пока что даже это не получилось. Наконец, давай просто скажем, что этот кусок дерьма исчерпал все свои собственные свободные средства и теперь распродает вещи, чтобы выжить.

– Понятно, – говорит Сьюзи. – И гипотетически, как долго частный детектив будет следить за тем, что делает кусок дерьма?

Пожимаю плечами:

– Гипотетически, не знаю. Но свободных средств много.

– А что насчет нас? – спрашивает Сьюзи?

– Нас? – отвечаю я.

– Я имею в виду, ты когда-нибудь видел, чтобы мы могли...

Я поворачиваюсь к ней лицом после ее открытого вопроса.

– Если ты спрашиваешь, помиримся ли мы когда-нибудь, то ответ – «нет». Мне понадобилось шесть месяцев, чтобы иметь возможность сидеть в этой машине и вести вежливый разговор.

– Я знаю, Джейк, – говорит она. – И не прошу о примирении. Но ты когда-нибудь видел, чтобы мы были друзьями? Может быть?

Я возвращаюсь назад к передней части машины и поворачиваю ключ в замке зажигания.

«Когда-нибудь» – это очень долго, Сьюзи. На сегодня давай удовлетворимся тем, что мы можем быть вежливыми. Завтра будет еще один день, и кто знает, что ждет каждого из нас. Я думаю, что твоя идея продолжить ходить к консультанту – хороша. Когда-нибудь ты встретишь мужчину, который заставит тебя опять почувствовать себя особенной, – отвечаю я, переводя селектор коробки передач в положение «Drive» и снимая ногу с тормоза.