1

— А здесь не плохой ресторанчик, - сказал Баяновский, старательно разделывая вилкой и ножом свиную отбивную.

— Да, - согласилась Франсуаза, - аппетитно поглощая свой овощной салат.

— Здесь в Катовице как минимум ещё два прекрасных ресторана, но я решил заглянуть с Вами сюда, поскольку здесь ещё не разу не был, - ответил капитан, быстро окинув взглядом часть интерьера помещения.

— А Вы давно в Польше? - спросила девушка.

— Да почти с самой войны, - бодро пожал плечами капитан.

— И Вам тут нравится? - поинтересовалась собеседница.

— Ну, как сказать, - поджал слегка губы офицер. - Солдату должно нравиться везде, куда его позвала Родина.

Девушка слегка усмехнулась.

— Но у Вас польская фамилия. Наверное, это и есть Ваша Родина.

— Это мои корни, - признался капитан. - Но я родился в Германии.

— А я в Бельгии, - ответила Франсуаза. - Но моя родина Франция, позвала меня сюда, чтобы дать какую-нибудь передовицу с фронта, - сказала Франсуаза, делая глоток белого вина с бокала.

— Ну, какой же здесь фронт, - с ухмылкой произнёс Баяновский. - Фронт там, на востоке, у Москвы, которую мы так пока и не взяли. А здесь, тишь и благодать.

— Всё равно это фронт, - ответила девушка, на несколько мгновений уставившись на бокал. - Потому что люди здесь подозрительные, хотя и любезные. Но я здесь часто оборачиваюсь, на всякий случай.

— Но Вы же француженка, - возразил капитан.

— Да! Конечно! Я француженка! - с улыбкой ответила дама. - И у меня, как на груди, так и на спине висят яркие плакаты, с надписью, - Я француженка!

— Но Вы не носите форму, - не согласился капитан. - Вы никак не выделяетесь среди местных женщин.

— Но я по польски говорю с большим акцентом, - возразила собеседница. - И они не станут долго разбираться, кто я такая на самом деле?

— Да! Скорбные наши дела, - согласился капитан, отпивая вино. - Я сам интендант, но местные крестьяне, и иже с ними, слушают совершенно другое радио, в котором все мы, негодяи.

— А вы себя считаете таковым? - улыбнулась глазами девушка.

— Приходится, - слегка вздохнул Баяновский,. - Если тебя постоянно называют насекомым, то ты в конце концов согласишься с этим.

Франсуаза коротко засмеялась.

— Не знаю, - сказала она. - Когда вы пришли во Францию, многие плакали, и говорили, что это конец. Но я никак не понимала их. В чём тут конец? И конец чему? Местным бюрократам, чиновникам и лихоимцам? А что теряю я? Ведь новая власть, она как минимум на десять лет освежит порядок. За эти десять лет, можно прожить в спокойствии, да и в удовольствии тоже. Вот только некоторые это до сих пор не понимают, и стреляют из-за угла.

— Да, - согласился капитан. - Как и здесь в Польше. Впрочем, дикари. Такова судьба любой цивилизации, когда за твою помощь, платят такой монетой. Взять хотя бы Англию. Сколько она приложила рук, чтобы из папуасов сделать людей, но с ней они постоянно воевали за независимость, не понимая, что невозможно не зависеть от себя самих.

— А Вы от себя не зависите? - спросила Франсуаза.

— Итак, мы переходим к философии, - улыбнувшись сказал Баяновский,, охотно качнув головой, пережевывая кусок. - Что такое человек? - продолжал он. - А так же, его место на земле. И далее: теология, аналитика, отношения между полами, вопросы нравственности...

— Короче, Вы меня считаете занудой, - кокетливо блеснула глазками Франсуаза.

— О нет! Конечно нет, - ретировался офицер. - Просто, когда такие разговоры за столом возникают между незнакомыми мужчинами, особенно в поезде, то переворошат все насущные проблемы, как будто именно в этот час, все эти вековые проблемы, будут решены.

— А если такие разговоры возникают между мало знакомой женщиной и мужчиной? - с несколько значительным взглядом спросила девушка.

— Тогда переворошат все подушки и одеяла, - в той же шутливой тональности ответил капитан.

Франсуаза охотно, но сдержанно рассмеялась.

— Ну вот, - сказала она. - Мы и пришли к консенсусу.

— Кажется, в меня уже начинают стрелять из-за угла, - театрально пригнул голову офицер, наигранно осматриваясь по сторонам.

— А это всё потому, - ответила дама. - Что вы, мужчины, ведя любую войну, забываете, что главный ваш враг, всегда рядом. И этот враг.....

— Вы открываете мне страшную тайну, - перебил девушку Баяновский,. - Враг родил меня. И этот же враг, хочет свести со мной счёты.

— Нет, - ответила Франсуаза. - Я не хочу с Вами сводить счёты, потому что мужчина, пригласивший девушку в ресторан, платит по счетам за себя, и за неё.

— Спасибо за каламбур, - откланялся головой капитан. - Но платя по счетам, я удостоился того, чтобы мы с Вами, наконец то перешли на «ты».

— Тогда я благодарна тебе Дирк, за сказочный ужин, - ответила дама.

— Никак не можешь знать, где именно эта сказка начинается, и где кончается, - произнёс Дирк, осторожно вытирая рот салфеткой. - И я так понимаю, что для нашей продолжающейся сказки, нужно всего лишь сменить декорации.

— А они в ближайшей гостинице? - поинтересовалась Франсуаза.

— Ты, не коммивояжер, но очень догадливая, - виновато проморгал глазами Дирк.

— Мой дед был коммивояжером, - сказала Франсуаза, нагнувшись к собеседнику, убирая носовым платком с его щеки несколько капель.

— Тогда мы с тобой родственные души, - сказал Дирк, успевший поцеловать палец девушки.

— Что ж, если декорации так быстро меняются прямо на ходу, - произнесла дама, возвращаясь на свой стул, - то хочу успеть спросить, - Как такой молодой человек, в такой стране, как современная Германия, так быстро стал капитаном в должности интенданта?

— Вопрос прямо таки убийственный, - галантно смутился кавалер. - Если учесть, что любое прилежание и искреннее рвение, всегда во все времена, щедро поощрялось любыми феодалами. Ведь звание не вытягивают со своего личного кармана. Его берут с виртуального бездонного сундука, и щедро дают своим вассалам, чтобы их рвение было ещё выше.

— Молодой карьерист, - токсичным тоном произнесла Франсуаза, встав, и допив вино, - Вся жизнь впереди. Лёгкие победы с женщинами. Удачная женитьба. Состояние, и...короткая память...

— Преждевременная эпитафия, - поджав губы, в утомлённой улыбке отозвался Дирк. - Ещё ничего не начиналось. А мужчина, как оса. Если он уже добрался до сладкого, то уже трудно от него избавиться. Если ты это хотела услышать, то ты услышала.

— Но вы же все бабники, - произнесла Франсуаза, ставя бокал на стол.

— Ты ничего обо мне не знаешь, - решил признаться собеседник. - За минуту счастья, я готов идти в ад. За женщину, которая подарит мне такую минуту, я готов драться насмерть и быть до конца у её ног. И трудно кому то понять, что такое женщина в данное время!? Но так хочется настоящего тепла, искренней любви, когда видишь, что с тобой хотят быть, что по настоящему желают тебя, где слабый, не боится сильного..., а сильный, готов стать травинкой, чтобы не смущать целомудрие...

2

— Как часто ты бываешь искренним с женщинами? - спросила Франсуаза.

Они лежали оба в постели после полового акта.

— Как часто? - переспросил Дирк. Он на короткое время задумался, и затем сказал - Если честно, то я практически не встречаюсь с женщинами.

— Ты? - чуть удивлённо произнесла Франсуаза.

— Да, я, - кивнул головой Баяновский,.

— А что так? На тебя это не похоже...

— И тем не менее, - утвердительно ответил партнёр. Он вздохнул, как будто о чём то не хотел говорить, и всё же начал:

— Я однолюб. У меня была одна девушка, в которую я втрескался по уши, но она меня впоследствии бросила. Другими словами, предала. Ушла к моему другу. Я очень долго страдал, а затем решил, что больше никогда не буду иметь дело с женщинами.

— И долго ты не имел дел с женщинами? - поинтересовалась Франсуаза.

— Практически, всё время, - ответил Дирк.

— Всё время? - в лёгком недоумении произнесла француженка. - И ты с этим как то справлялся?

— Красные фонари, - удовлетворил свою собеседницу капитан.

— А-а..., ясно, - кивнула головой Франсуаза. - А то я подумала, что ты не похож на тех, кто своё семя попусту выкидывает на пол, потому что, только что, доказал в постели, что ты настоящий мужчина.

— Спасибо, - ответил Дирк. - И ты тоже что надо. Правда, я француженок представлял в постели другими.

— Какими же? - чуть улыбнулась дама.

— Ну. Такими, из ряда вон выходящими. Супер горячими.

— Не знаю, - ответила Франсуаза. - Если честно, то я себя сдерживала. Видимо, немного боялась тебя.

— А теперь? - спросил офицер.

— А теперь, - чуть задумалась дама. - Уверена в тебе. Правда..., ты не обижайся. Тебе не хватает альтернативы.

— Я не любитель насилия, если можно так выразиться, - ответил Дирк. - Я увидел, что ты, не совсем активна, и решил не гнать коней.

— А зря, - сказала девушка. - Учтивость, это хорошо, но любая, даже самая скромная девчонка, хочет иметь дело со зверем.

— Всё понятно, - согласился Дирк. - Такова природа женщины. И только простофиля будет изображать из себя сверх корректного парня, доказывая свою лояльность во всём, где в результате, будет впоследствии брошен, как это случилось однажды со мной.

— Но ещё не поздно исправиться, - сказала Франсуаза, вожделенно коснувшись кончиками пальцев до головки члена партнёра.

Он вновь вошёл в неё. На второй раз, его атака оказалась намного горячей, чем первая. Офицер уверенно брал бастион за бастионом, позволяя себе то, чего не позволял при первой случке. Девушка стонала под этим натиском, и казалось, что она уже готова на всё. Но Дирк чего то боялся. Он пытался сдерживать себя от крайностей, и Франсуаза это чувствовала.

— Ну чего ты? Чего? - задыхалась она в чувствах. - Ну возьми...сожми...сожми моё горло...

Дирк начинал это делать, но затем опять давал осечку, ограничиваясь лишь дозволенными сексуальными рамками. Напарница даже взяла в рот, но этим она не смогла спровоцировать парня на нечто большее. Но это большее, возможно перечеркнуло бы в глазах Дирка женщину, с которой вероятно он решил связать свою дальнейшую жизнь. Оно конечно же странно, но он управлял своими мыслями там, где полностью казалось бы горит зелёный свет беспечности и хаосу. Такого не смог бы сделать человек, не имеющий долгое время какой-либо контакт с женщинами. Однако, проницательная напарница, не увидела этого. Она была полностью отдана страстям, после которых, оценила своего партнёра высокой оценкой как за секс, так и за моральные, устойчивые качества, где она уже чувствовала себя в полной безопасности за его спиной, как за каменной стеной. И когда уже наступило позднее утро, Франсуаза прощалась с Дирком как с надёжным другом, нежно целуя его и, назначая следующую встречу. Придя же в свою обитель, она долго смотрела в окно, видя перед собой образ нового друга, на сей раз, прочного и преданного.

Дирк в свою очередь, вернулся на свою работу не менее одухотворённым. Он вернул военную форму интенданта своему другу, у которого он уже несколько раз позаимствовал её. Надев свою «засаленную», заношенную, он в порыве повышенного настроения поинтересовался, - Как дела?

Его напарник по интересам сказал, что всё в порядке. После этого, они направились втроём в один из подсобных боксов огромного лагеря. Это было что-то вроде крытой веранды, где хранился всякий инвентарь и прочий хлам. Веранда была обнесена стенами и находилась в одном из закрытых на ключ дворов.

— Ну как тебе? - спросил напарник.

— Ничего, - ответил Дирк. - И где ты их взял?

— На сей раз не на перроне, а из очереди в газовую камеру, - ответил Йозеф.

Две молодые девушки, находящиеся под крышей веранды, испуганно смотрели на вошедших.

— Тогда начали! - сказал Дирк. - Я ужасно голоден.

Все трое, принялись активно снимать с себя верхнюю одежду, где Дирк оголился полностью, Йозеф оголил себе лишь нижнюю часть тела, а фотограф и кинооператор Ральф, приспустил лишь штаны ниже колен, и казалось, что он собирается здесь оправляться.

Девушки дико смотрели на происходящее, потеряв дар речи.

Дирк, решительно подошёл к одной из девчонок, и отвёл её в сторону.

— Ты не думай, - сказал он ей, положив властно ладонь на её голову, - что тебе тут сделают плохо.

— Мы гуманные люди, а значит против того, чтобы такие как вы, мучились от газа.

— Всё будет быстро, и цивилизовано...

— Положись на нас...

Девушки не понимали немецкого, а потому, ничего не отвечали.

— Чёрт возьми, - посетовал Дирк, оглядываясь по сторонам и, ища что-то на полу.

— Чем её душить?

— Ага! - в надежде, обрадовался он. - Вот провод...

Он поднял провод с пола, и откусил плоскогубцами одну его часть. Этой частью, он лихо связал за спиной девушке руки, и она начала тихо всхлипывать.

— Не надо, не надо, - отрицательно качнув головой, сказал Дирк. - Это лишнее...

Он накинул ей сбоку на шею тонкий телефонный кабель, и принялся слабым усилием душить жертву.

Ему всегда нравилось такое начало, когда девушка, вступает в самый первый этап механической асфиксии, где до этого, ничего не знала и не подозревала о подобном.

А потому, он даёт ей прочувствовать и понять, что нет в мире оказывается ничего, что могло бы её от этого избавить.

Та его самая первая, школьная подруга, о которой он рассказывал Франсуазе, была под постоянным пристальным его вниманием. Обиженный рыцарь блуждал всё время по тем стежкам, где могла бы пройти Анита. Дирк носил в портфеле тонкий шнур, в надежде, что ему повезёт удобно встретить неверную избранницу, чтобы быстро накинуть ей на шею данный шнур, успев совершить казнь. И он представлял панические глаза Аниты. Но её так и не смог подловить Дирк, но он казнил её почти каждый день, в облике других девушек, доставляющихся сюда в Освенцим железнодорожными составами. Он их вешал и душил, облачённых в повседневный наряд, не успевших попрощаться со своими тряпками в кулуарах газовой камеры. И именно одежда повышала стимул для палача, который запал на текстильный фетиш Аниты. И теперь он видел её везде.

Баяновский не спрашивал имён своих жертв. У них у всех было одно имя.

«Интендант» начал прилагать усилия, наблюдая, как обильные слёзы потекли, с ещё закрытых глаз «аниты». Это уже были другие слёзы, когда организм начинает понимать, что ему перекрывают кислород посредством болевой асфиксии.

Ноги беспокойно принялись шаркать подошвой белых школьных туфель по нечистому полу. Руки пытались унять удавку, но они были связаны за спиной.

Дирк стиснул зубы, переходя к самому главному этапу акции.

Казнимая вытаращила глаза и громко зашлёпала ногами по полу, словно она психовала как маленькая девочка.

— Давай, давай, - приговаривал Дирк. - Ну, ещё немного...потерпи...

Кинооператор снимая сцену, приседал на корточки, пытаясь захватить в кадр целомудрие, прятавшееся за весенними, не столь толстыми, телесного цвета колготками в средний вертикальный рубчик. Оттуда успела брызнуть вода, которая к сожалению, тут же закрылась полами клетчатой красной юбки. Но это не огорчало оператора, ибо в кадр успело войти эксклюзивное зрелище. Кроме того, под девушкой начала образовываться лужа, а ещё позже, когда дрожащий таз стал имитировать движения при половом акте, по голеням в колготках, потекла жирная, белая слизь. Дирк изо всех сил дорабатывал шею девушки, которая наконец обмякла, в последних судорогах подрагивая ногами. Её язык был высунут, а глаза, безумно выпятились на одну из стен.

— Пойми..., это лучше, чем газовая камера, - сквозь зубы процедил Дирк, полностью роняя задушенную «аниту» на пол.

Совершая сии ритуалы, у исполнителей наблюдалось постоянство. Каждый день только две персоны, и не больше, где первая «анита», душилась вульгарным образом, словно Дирк во имя «правосудия», таки настиг свою первую, но роковую любовь. Однако вторую «аниту»наказывал«высший» легитимный суд, выполняющий приговор как государственный исполнительный орган. Такой вариант, в своё время, являлся запредельной мечтой Баяновского.

Дирк подошёл к девушке в красном вельветовом сарафане. Та смиренно стояла, тихо, виновато опустив голову.

— Знаю, знаю, - сказал Баяновский,. - Тебе стыдно. А каково было мне, когда я страдал?

— Любите, чтобы вас обслуживали. Платили по счетам.

— Х-ха..., я бабник? Но однако любите, чтобы вас брали за глотку в постели?

— А слабо посреди улицы!?

Здесь он сделал короткую паузу.

— Я не бабник. Я судья! - вымолвил Баяновский.

Он подошёл к девушке вплотную и слегка приподнял её лицо, взявшись пальцами за подбородок.

Гостья продолжала стоять с опущенными ресницами, после чего Баяновский, произнёс:

— Всё. Понял. Ты готова к казни.

Его помощник Йозеф, уже успел пропихнуть тонкую верёвку через паз пластикового настила, являющимся крышей, закрепляя верёвку на одной из поржавевших труб, поддерживающих данный настил. Другой конец верёвки, он закрепил на выбранной им вертикальной металлической балке.

— Всё! Её можно трахать! - резюмировал он, спускаясь с табурета.

Фотограф оттянул за волосы в дальний угол труп уже задушенной девушки, путаясь в своих приспущенных штанах. Наблюдать такое со стороны было несколько смешно, не смотря на драматическое зрелище. Специалист по съёмкам спотыкался, пятясь назад, как будто это был незадачливый дворник, который только что оправился, но решивший оттянуть тюк с «мусором» во что бы то ни стало, чтобы тот не лежал под ногами. Когда же он это наконец сделал, то компенсировал свои труды рьяным прощупыванием колготок между ног, твердя всё время «gut, gut, gut...»

Баяновский, с Майером тем временем, уже «оценивали» невинность юной дамы в вельветовом сарафане, задрав ей юбку и пробуя «на вкус» структуру её тонких, слегка темноватых колготок с зеленоватым отливом, где Баяновский, «трудился» спереди, а Майер, одновременно сзади.

Девушка так и стояла, виновато опустив голову, и казалось, что она в этот момент, слегка улыбалась.

Возможно, это была ложная мимика. Однако, может быть это и была своеобразная шоковая реакция, когда психика, доведена до возбуждения эротических симптомов. Но так или иначе, через эти действия, был выявлен определённый сексуальный темперамент ещё не испорченной целомудренной натуры.

— Ходить без трусов грех, и не гигиенично, - укорил девушку Баяновский,.

— Под юбкой конечно это не видно, - понимающе кивнул головой он. - Но ты, понятно же, не думала, что об этом узнают и другие.

Он снисходительно улыбнулся, аккуратно разглаживая стрижку «каре» теми же пальцами, которыми только что пробовал молодое вымя. Его зажигали такие знакомства всё с новыми и новыми представителями слабого пола разной формации, когда при этом, он давал волю своему половому члену, открыто реагировать на их физическую близость. И новой «знакомой», пришлось так и стоять, пассивно созерцая его выросший в размерах жилистый пенис.

Баяновский, бережно заключил в ладонь шею дамы, наслаждаясь бархатистой кожей, где слегка сдавил большим пальцем рельефно выступающую часть трахеи.

Щёки девушки, ещё больше наполнились стыдливыми бордово-алыми тонами, заставившими Фогеля тихо произнести:

— Я очень сожалею..., но ничего не могу сделать...Тебя надо наказывать.

Он старательно, с особым вниманием и обходительностью, снял с ног красавицы бежевые туфли, уважительно отставляя их в сторону.

— Так надо. Понимаешь, - говорил он ей при этом. - А то ты можешь меня случайно ушибить.

После этого, они вдвоём ухватились за девушку, бережно водружая её на произвольный эшафот в виде длинной подставки для цветов.

— Ничего личного, - промямлил Баяновский, успокаивая представителя солнечных улиц и завсегдатая морожениц. - Просто нужна профилактика общества, а так же воспитание его. Превентивные меры ещё никому не помешали. Мы тебя лишь только слегка усыпим. Поверь, это будет всего лишь приятно. И никакого насилия.

За это время, Майер уже успел продеть петлю через голову осужденной шалуньи, тогда как Баяновский,, поддерживая её за ноги, хмелел от длинных гольф.

— Почему же я вас так люблю, - шептал он, проводя по ним сверху вниз раздражённой «шляпкой», которая остро чувствовала прямую связь нацепленных гольф с куннилингусом. И чем тоньше завуалированной казалась эта связь, тем больше возбуждался пенис Баяновского, начиная делать непроизвольные, пачкающие нижнюю одежду девушки поллюции, держа во внимании то, что шея уже жадно затягивалась настоящей петлёй, а не фейковой имитационной безделушкой. При этом мускулы голеней девушки чуть вздрагивали, говоря о уместных рефлексах при контакте доверчивой шеи с брутальной, жёсткой, но легитимной удавкой, игнорирующей социальные и правовые гарантии. Дама даже чуть икала, но спасительная газировка здесь была неуместна, ибо влага не должна была больше быть там, где начиналось экстремальное вмешательство. И никто не мог сейчас вразумительно объяснить целесообразность данного вмешательства. Вместо этого, всё обозначалось дежурным словом «нужно».

— Нужно соблюдать общие правила ! Нужно быть скромной, вежливой и порядочной! Но после всего этого, нужно висеть повешенной за шею, потому что это в конце концов, тоже нужно!

Это нужно, чтобы видеть дрожащие ноги. Это нужно, чтобы вызвать внезапный оргазм в нетронутой чистой плоти. Это нужно, чтобы текстильно-трикотажные изделия, наконец то нашли своё настоящее место в насильственных эротических шоу, ибо во всём есть смысл, и даже в казнях. Нет ничего бессмысленного и в том, что эти тела, всё равно сгорят в печи, потому что кому-то это нужно, как и нужно, чтобы всё это лежало в грязной каловой массе среди прочих жертв газовой камеры. Но если и находятся косметологи данного хаоса, рассматривающие повешение как эстетический инструмент, в сравнении с загаженным бедламом, то это можно уже назвать «гуманностью». И такая «гуманность»устраивала Баяновского, имеющего для себя постоянную подпорку словом «нужно».

Да! Он делал «нужное», если при этом попутно и получал удовольствие.

И весь лагерь делал это «нужное», давно потерявший грань между добром и злом. А потому и эти трое, выполняли лишь свою «работу», бережно снимая девушку с подставки для цветов. Ни к чему грубые удары кованного сапога, чтобы юная гражданка мира, рухнула резко вниз, ломая шею петлёй. «Гуманность» и обходительность, требуют тщательной деликатности, при которой нужно стоять по обеим сторонам невинной жертвы, чтобы спокойно и медленно её опускать вниз. Только в таком случае, женская юная плоть начнёт плавное приземление в иной мир. Правда в итоге, не избежать бешеных конвульсий и переломов шеи, но главное, соблюдены условности «цивилизованного» обращения, где заканчивается сексуально-эротический аспект процедуры, и начинается суть «нравственно-корректного» итога.

Девушка повешена, а значит, освобождена от дальнейших невзгод и мучений лагеря. Асфиксия заглушила ей боль, но вызвала приятный оргазм. А оргазм, это то, к чему стремится всё живое. Причём стремится посредством любых рисков, чтобы наконец вызвать желанную химическо-биологическую реакцию, за которую, можно всё отдать.

Ну а в общем, ничего не произошло. Повесили, или задушили ещё двух барух.

Разве имеет значение пол или возраст, когда фабрика смерти, работает двадцать четыре часа в сутки на протяжении нескольких лет?

Разве есть смысл искать всех тех, кто в своё время считал, что он делает всё правильно?

Может быть кто-то думает, что наказание этих лиц, избавит от порока человечество?

Вот тут уже — всё бессмысленно. Человек должен идти к постоянному прогрессу, и не заострять внимание на его прошлых делах. Кадровая политика и экономический бум, сгладят маленькие грешки ошибшихся чудаков...Относительно их ошибок, государство выразило покаяние и выплатило репарациями. Но общество не должно возвращаться к этому в воспоминаниях.

Что касается Франсуазы, то она впоследствии вышла за Дирка Баяновского. У них родился сын, и его назвали Альфредом.

До этого, Дирк Баяновский, некоторым образом, появился в Кракове как антифашист, имея на то подтверждение от трёх свидетелей, являющихся борцами сопротивления. Нет ничего сильнее в этом мире, чем деньги. Они порождают коррупцию даже у райских ворот Святого Петра.

Какое то время, семья Баяновских прожила в Польше, базирующаяся на лаврах строителей социализма. Дирк стал чиновником по внешним экономическим связям, имея непосредственный контакт с Германией, и через некоторый временной период, вместе с семьёй переехал на ПМЖ в ГДР. Когда же произошло объединение Германии, семья поселилась в Мекленбурге-Передняя Померания. Здесь Дирк случайно встретил Аниту, которая владела небольшим ресторанчиком. Её муж, школьный приятель Дирка, погиб на войне, и теперь, она была сожительницей с помещиком, имеющим лошадиную ферму.

Дирк и Анита несколько раз тайно встретились, где в половых актах, Баяновский не увидел ничего незаурядного. Ему даже не хотелось подбираться к шее Аниты, ибо шея была в морщинах и складках.

Сын Баяновского, Альфред, открыл частную медицинскую клинику по внутренним болезням. Он не был выдающимся специалистом, но к нему записывалось много русско-язычных пациентов, приваженных благозвучностью его фамилии. Пациенты надеялись, что им не потребуется переводчик, однако Баяновский принципиально не общался с ними по русски, хотя и не плохо знал русскую речь. Сам по себе, данный специалист, был не чист на руку, и поэтому, как-то даже заработал на одной доверчивой русско-язычной социальщице, «выявив» у неё рак почки, получив за операцию от государства 80 000 Евро. При этом, вырезанную здоровую почку, он перепродал, получив ещё столько же.

Однажды, после смерти отца, Альфред нашёл много качественных фотографий, помеченных словом «анита». Но на них были разные девушки, эффектно повешенные или задушенные. Фотографии были тщательно сохранены, и потому являлись не испорченными.

Для Альфреда такая находка не оказалась шоковой. Он догадывался, кем был его отец на самом деле, да и к тому же, являлся как и многие его сверстники, сочувствующим «прекрасным временам».

Через одного своего знакомого, специалиста по увеличению фотографий до плакатных размеров, Альфред сделал величиной в два метра портрет, на котором его отец, остался для памяти, как молодой обнажённый мачо, водящий членом по ногам молодой девушки, ожидающей своей казни. Этот портрет, без всяких стеснений перед своими приятелями, Альфред повесил перед кроватью в спальне, подписав его фразой, - «Ничего не было напрасным».

Как фотографии, так и этот портрет, возбуждали Альфреда, который начал серьёзно увлекаться пост-апокалиптической эротикой.

И ещё одно фото, сильно нравилось Альфреду. На ней так же был изображён его отец с другой повешенной девушкой, где на обороте фотографии, звучала надпись, - «Рыцарь целомудрия».

https://www.imagebam.com/view/MEDS1B0

https://www.imagebam.com/view/MEDS1HR

https://www.imagebam.com/view/MEDS0MK

https://www.imagebam.com/view/MEDS1FZ

83592   35 4   +4.75 [12]

эротика, фетиш, повешение, мастурбация