Как я испольнил Джаньельо

«... муж, положив свои орудия, сняв куртку, велев зажечь свечу и подать себе рубанок, влез в бочку и начал строгать. А Перонелла, как бы желая посмотреть, что он делает, всунула голову в отверстие бочки, не очень-то широкое, а сверх того и одну руку и все плечо, и стала говорить: «Поскобли здесь и тут, да там еще», либо: «Посмотри, тут еще крошечку осталось».

Пока она стояла так, указывая и напоминая мужу, Джаннелло, видя, что не может сделать, как бы хотел, задумал устроиться как было возможно, подобно диким парфянским кобылицам, резвящимся в просторных полях, и отошел от бочки как раз в то мгновение, когда муж кончил скоблить ее.»

/Дж. Бокаччо. Декамерон. День седьмой. Новелла вторая./

Мы с Алёнкой стали любовниками случайно.. Нельзя сказать, что мы сильно противились этому, но и не сильно стремились. Знакомы мы уже тыщу лет, ещё в детстве в один класс ходили и в универе в молодости в одной группе учились. Можно сказать, дружили — девчонка она была смышлённая, весёлая, активная, — но не увлекались — у неё была своя компания, у меня свой круг друзей. Женились... Я имею в виду, я женился, она вышла замуж, поразъехались кто куда, Можно даже сказать, по миру — я какое-то время аж в Китае жил.

А потом судьба опять свела — оказались соседями. Вернувшись в Питер, мы прикупили домик в уютном коттеджном посёлке, обосновавшись, вышли с женой прогуляться, с соседями познакомиться, и на тебе — Алёнка с мужем! Их дом стоял на соседней улице.

Старое знакомство возродилось с новой силой. В юности у каждого было много друзей, и мы друг на друга особого внимания не обращали. Теперь друзья редкость, а тем более — сарые друзья. Нас постоянно влекло пообщаться. С ней было интересно.

Дружили мы семьями. Мы ходили друг к другу в гости, в кино, на концерты, ездили по магазинам, собирались на пикники. Не только мы, и другие соседи из посёлка. Но мы были костяком весёлой компании.

Случилось всё, когда мы собрались съездить в Москву прогуляться. Ночным поездом туда, утром пошляться по магазинам, сходить в пару музеев, подремать в кино, вечером в театр и — домой ночным поездом. Планы были составлены загодя, билеты куплены и на поезд, и в театр, но в последний момент случился облом — дело житейское. Мужа её, Володю, срочно вызвали в командировку по области — он у неё мелкий депутат, человек подневольный, а у жены моей накануне температура подскочила под сорок.

Муж Алёнке сказал, ничего, пусть не волнуется и спокойно поезжает с друзьями без него — дескать, ерунда, бывает.

Жена мне сказала, чтобы я не дёргался, никого из-за неё не подводил и поезжал с друзьями один, она так быстрее поправится.

Таким образом в полночь мы с Алёнкой оказались на Московском вокзале в четырёхместном купе вдвоём...

Сходили в вагон-ресторан, выпили. Прихватили с собой в купе. Заперлись, легли и до Москвы не доехали праведниками. Протрахались всю ночь. И нам так понравилось! В Москве сняли комнату возле вокзала и протрахались ещё и весь день безвылазно. Но в театр сходили! А потом ещё целая ночь в отдельной спальне на колёсах.

Из поездки мы вернулись новой парой. Влюбились, как подростки. Каждую минуту искали встречь и прстоянно стремились друг к другу. Встречались втихпря в машине, в кино, в лесу, я снимал гостиницы в Питере, улучая момент, бегали друг к другу домой, если были гарантии, что не застукают. При этом внешне пытались держаться, как ни в чём не бывало, продолжали дружить семьями, куролесить в посёлке с соседями.

Конечно, наши чувства для опытного наблюдателя не могли остаться незамеченными. Моя Валентина что-то заподозрила, стала следить за мной, проверять телефоны, интересоваться, куда я хожу помимо работы, контролировать, где бываю, когда она не знает. В общем, стала ревновать. Только пока ещё не догадалась, к кому — думала, я себе на работе любовницу завёл.

Володька пока вроде Алёнку не упрекал, со стороны казалось, у них всё по-прежнему. И хотя я уже категорически был против всречаться с ней на людях в кругу знакомых потому, что чувствовал, вот-вот проколимся, вот-вот раскусят, но всё равно малодушничал и продолжал ходить к ней в гости, когда муж был дома.

Вот так мы и дошли до того дня, про который я хочу рассказать, как пародия на известную скабрезную сцену из новеллы Декамерона Боккаччо.

Суббота, ноябрь, за окном мерзость — дождь, ветер, холод, темно. И дома не топят! Какие-то перебои в посёлки случились. Позвонил Володя и пригласил на партейку в шахматы. Сказал, что мясо купил, камин растопил, пусть я беру жену и прихожу греться. Вина много, но если я чего ещё прихвачу, не помешает. Мы собрались и пошли.

Сидим у них в столовой. Мы с Алёнкой напротив, я сижу, обдумываю шахматную задачку, что мне Володя построил. А он с моей Валентиной на кухне над мясом колдуют. Кухня у них совмещённая со столовой, в алькове, практически — та же комната. Они там ругаютя, спорят, кто на кухне главный, мужик или баба.

Вдруг я чувствую, как кто-то-меня трогат за колено. Смотрю — а это Алёнка вытянула ногу и носком сапога толкает, привлекает внимание. Поднимаю глаза — ах!.. И вижу. Одета она по-зимнему — не топят же — в сапоги, грубый вязанный свитер под горло и до колен, но при этом без исподнего. Она нарочно откинулась на спинку, бёдра развела, низ у свитера задрался, а под ним голая задница. И эта... — всё хозяйство наружу. Ни штанов, ни подштанников, ни рейтуз, ни трусов.

Сидит, дразнит меня, а сама следит за тем, что творится на кухне, чтобы не заметили. Адреналин, так сказать, вырабатывает.

Но это же провокация! Как я могу безучастно на её голые ножки смотреть и то, что между ними? У меня тут же вскочил, да так, что пришлось ноги сжать и кулаками себе в пах упираться, заталкивая рвущуюся наружу плоть.

А она ухмыляется коварно и показывает жестами, чтобы я наоборот расстегнул ширинку и освободил желание.

Шашлыка ещё не было, но вином-то мы уже грелись давно — в голове уже больше шумело радужного праздника, чем суровых будней. И я расстегнул. А она показывает, сжав кулачок и двигая им у себя между ног, чтобы я подрочил, показал ей, пока никто не видит. А сама запустила средний пальчик прямо в себя, повозила им там, а потом достала и стала ласкать им свои прелести. Иногда она даже прикрывала глаза и закидывала со вздохом голову, но тут же брала себя в руки, хитро поглядывала на меня и старалась контролировать своего мужа с моей женой на кухне.

— Чёрт! Блин! Твою мать!.. — Сзади раздался грохот и злобные выкрики Владимира.

Я обернулся. Он стоял с кухонным ножом, разглядывая свои окровавленные руки.

— Что случилось? Ты не порезался, дорогой? — Участливо спросила Алёнка мужа, не вставая.

— Я сколько раз говорил: выкинь ты эту рухлядь! У тебя на кухне всё барахло ещё от бабушки.

Валентина моя наклонилась и подняла две половинки грязной разделочной доски.

— А ты мне давно обещал новую доску сделать, ещё год назад какое-то дерево железное принёс, сказал: "Уникальное, не достать!"

— Выкидывала бы, я б тебе новое делал. — Зло выкрикнул муж, сосредоточенно обтирая ладони.

— А ты делай сначала, тогда буду выкидывать. — Огрызнулась жена. — Где твоя доска?

— Зачем тебе доска?

— Чтобы "мне доску сделать", — ехидным голосом отозвалась Алёнка.

— Сделать доску из доски — плёвое дело! — Попытался пошутить я.

— Не для моего мужа. — Отмахнулась принебрежительно Алёнка. — Слышь, муж? Давай! Плёвое же дело!

— Вот сейчас прямо тебе приспичело! — Всплеснул оскорблённый муж руками.

— А что? Почему нет. Сейчас, может, на людях что сделаешь, а потом опять от тебя не дождёшься.

— Да все они такие, — отозвалась моя жена, — не обращай внимания. От моего тоже не дождёшься, я уже полгода прошу полку прибить — на одном гвозде болтается, и карниз повесить.

— Вот пусть у меня будет не такой! — Разозлилась Алёнка.

Вообще она в разговоре с моей женой всегда старалась быть вежливой, дружелюбной и никогда не спорить. Что вообще-то сложно потому, что моя всегда вещала с апломбом.

— Давай, неси! Где твоё уникальное дерево? Похвастайся! — Подзадорила Алёна своего мужа.

— Его просто так не отпилишь... — Владимир задумчиво почесал подбородок. — Тут ножовка хорошая нужна, у меня такие на даче.

— На антресоли пила лежит, — напомнила ему жена.

— А, это барахло. — Махнул он пренебрежительно.

— Так что ж ты барахло не выбрасываешь? — Победно уела его она.

В общем, Алёнка мужа довела. Владимир полез, чертыхаясь, на антресоли, достал хилую ножовку, сходил куда-то и притащил длинную чистую доску. Доска была широкая, толстая, гладкая — красивая. Цвета янтаря. И тяжёлая, как я понял из его усилий. Он положил её на два сдвинутых пуфика и над зазором между ними попытался начать пилить, прижимая один конец коленом. Доска елозила, полотно болталось.

— Жена, помоги! — Хрипло позвал он.

— Сиди, — махнула нам Валентина, — я помогу.

Она стала с той стороны раком — благо, одета была в ватные штаны и кофту — и упёрлась в доску обеими руками вниз головой.

Алёнка подошла к мужу, склонилась над сидящим на полу мужем, положила руку ему сзади на плечо и заботливо предупреждала:

— Милый, не поранься! Аккуратней! Не спеши, не торопись, по-тихоньку...

Наблюдая донельзя эротичныйй вид из-под полы сзади, я не выдержал, подошёл и стал щупать её влажную плоть. Она по-кошачьи выгибала спину, отклячивала сильнее зад и тёрлась им о мою руку. И тогда я не выдержал, и впендюрил ей по самые... — благо, он у меня уже давно торчал, как кол.

Владимир пыхтел, мучился и злился. Ножовка была некудышная для такого материала. Он напрягался всё больше и больше, движения его ускорялись. Он задавал нам темп.

Алёнка издавала весьма неприличные звуки, но в данной ситуации они звучали вполне естественно и не обращали на себя внимание работающей публики.

Муж её набычился, совсем напрягся, затрясся, допилил, наконец, и, бросая ножовку, разогнул спину со словами:

— Как я с ней затрахался!

Я еле успел отскочить, причём именно в тот момент, когда неудержимо начал кончать. Отвернувшись, я лихорадочно запихивал в штаны своё мокрое липкое хозяйство, продолжающее извергать накопившееся желание.

— Эх, прилично мы уже винца выпили!.. — Громко произнёс я и направился в туалет подтираться.

До конца отчистить штаны не удалось. В некоторых местах они остались заметно мокрыми. Когда я вышел, Алёнка ждала неподалёку. Она незаметно пощупала меня спереди и, хитро подмигнув, со словами "я тоже так хочу" скрылась за дверью ванной.

Шашлык уже жарился. За ним присматривала Валентина. Мы с Алёнкиным мужем присели обсудить его шахматную задачку. Я представлял себе, чем там сейчас занимается его жена, и у меня снова шевелилось в штанах.

— Ты не обращай на мою внимания, — похлопал Володька меня по руке. — Бабы, они, знаешь,. . пилят и пилят...

— Я и не обращаю, — с готовностью соврал я. — Бабы — они вредные!