— Твой рассказ, дорогая Луиза, обрывается весьма неожиданно, — заметила аббатиса. — Конечно же, ты пережила нечто совершенно удивительное для невинной девушки и рассказала нам очень милую историю, но я думаю, что ее следует закончить. Например, интересно узнать, по какой же причине мадам де Флерѝ отослала твою гувернантку? А что потом делал обезьяночеловек Сильвиан, как его так звали, без своей подруги? И осуществила ли твоя бабушка свое намерение привести в замок крестьянскую девушку для его удовлетворения?

— Я боялась показаться скучной, мадам, — ответила хорошенькая послушница, — но если это доставит вам удовольствие, то смогу рассказать кое-что из того, что вы хотите знать. Позже от Аннет я узнала, что между госпожой Эрбелó и пожилой дамой произошла целая сцена, причем первая заявила, что только рассказ госпожи де Флерѝ о склонностях и желаниях ее племянника побудил ее заинтересоваться им и расширить свои исследования в области мужской биологии.

— А закончилось все тем, что бабуин углубил свои познания прямо в ее задок, —добавила тетя, и мы все дружно рассмеялись.

— Однако, — продолжала Луиза, — моя бабушка ответствовала ей, что хотя сама она чрезвычайно широко смотрит на вещи и не возражает против того, чтобы та развлекалась на свой лад, особенно если это доставляет удовольствие милому Сильвиану, она все же считает, что мадам Эрбелó уделяет подобным занятиям слишком много времени.

Вот потому они расстались, и моя гувернантка уехала якобы по болезни. Более того, к моему удивлению, моя бабушка ради своих противоестественных целей не пустила в замок ни одну бедную и униженную девушку.

Наоборот, она нашла прекрасную, хорошо сложенную и пышногрудую девицу — ей было очень любопытно узнать, каков будет результат низкопробного совокупления между ее убогим подопечным и чистой, пышущей здоровьем и жизнелюбием, девушкой, от которой, естественно, сама природа требовала трахаться. Но, как вы вскоре узнаете, в своих ожиданиях она разочаровалась. И дело оказалось не в том, что у Сильвиана не было ни единого шанса. Марѝ — так звали девушку — хорошо платили, ее кормили и одевали, и от нее ожидали, что она выполнит свою часть контракта... И она действительно его выполняла! Моя бабушка позаботилась об этом, поскольку очень редко выпускала из поля зрения такую интересную пару «племенных животных». Например, я могла сидеть в комнате мадам и читать ей, Марѝ могла заниматься рукоделием или вязанием на почтительном расстоянии, в то время как человек-зверь развлекал себя в комнате, раскалывая орехи или поедая пирожные. Вдруг мадам могла воскликнуть: «Марѝ, дитя мое, приготовься. Я вижу, мой племянник начинает волноваться», — что означало, что у парня, изрядно поднаторевшего в роскоши женских интимных мест, начинал проявляться постоянный стояк. При виде этого, Марѝ немедленно обращала на него внимание.

На самом деле, мне кажется, что милая старушка, сама давно уже не испытывавшая никакого возбуждения, переживала нечто большее, чем обыкновенное веселье, наблюдая за действиями этой парочки, и когда зверь готовился к нападению, кричала бедной девушке: «Скорее, Марѝ! Задери свою одежду и становись на четвереньки. Думаю, дорогой Сильвиан предпочтет, чтобы сегодня утром все было именно так». Или, это могло быть таким образом: «Встань прямо перед ним, и дайте нам рассмотреть, как он это проделает!»

— Скажи, пожалуйста, — прервала его аббатиса, — твоя бабушка разрешала тебе оставаться в комнате в то время, пока там происходили эти странные события?

— Да, мадам, — ответила Луиза, — потому что она была одной из самых высокомерных аристократок и считала своих крестьян просто животными. Я уверена, что она считала Марѝ, — которая на самом деле была хорошенькой, пышненькой, с округлой попочкой и белыми бедрами, — ни капельки не лучше той уродливой скотины, с которой принуждали ее за плату проституировать свое девичье тело. А что касается моего присутствия в комнате, то она полагала, что это не более важно, чем как если бы одна из ее любимых собачек в нашем присутствии быстро превратилась бы в хорошенькую сучку. Когда это случалось, — а частенько так и бывало, — мадам наблюдала за происходящим через лорнет и предавалась предсказаниям о том, каким в результате будет помет. И точно так же она обычно размышляла о том, какое наследство Марѝ принесет в мир после того, как ее отымеет тупая скотина. Но эти отвратительные ожидания не оправдались, и я была этому чрезвычайно рада, но, как я уже сказала, сама мадам была этим разочарована.

У госпожи де Флерѝ, была очень большая ферма, примыкавшая к замку, где находился обычный набор слуг, пахарей, возчиков, пастухов и так далее. Аннет испытывала более чем просто обычную симпатию к красивому молодому человеку, который ведал домашней скотиной. И однажды утром случилось так, что мы шли через двор, на котором не встретили никого, кроме этого самого Робера, ведущего на поводу прекрасную белую телку.

— Доброе утро, мадемуазель Аннет, — поздоровался он.

— Доброе утро, месье наглость! — ответила она. — Куда это ты собрался с этим прелестным созданием?

— Она собирается принести вам большую пользу, и это как раз то, чего хотел бы вам дать и я, — сказал он.

— Скажите на милость, что же это? — спросила Аннет.

— Пойдемте, и вы все увидите, — последовал краткий ответ.

Так как нам больше нечего было делать, а безделье — мать всех бед, мы последовали за ним в большую конюшню, располагавшуюся в дальнем углу двора, где — как я знала, но ни разу не видела, — держали крупного и ценного, но очень свирепого быка для разведения молодняка.

Робер провел нас в хорошо ухоженную конюшню, сообщив, чтобы мы не боялись, что там достаточно места, что бык всегда привязан за кольцо в носу и что в конюшне у него есть его молодой помощник по имени Жан.

Но когда мы вошли, то увидели там не только Жана, но и Марѝ. После того, как я выразила свое удивление, она извинилась, сказав, что этот вонючий грубиян, как неуважительно она отозвалась о месье Сильвиане, болен, — он или перетрахался, или перепился, — и поэтому она вышла подышать свежим воздухом и повидать Жана, своего кузена. После ее слов я попросила ее остаться и не уходить только из-за того, что я здесь оказалась.

Робер же добавил:

— О! Пожалуйста, мадемуазель, позвольте ей остаться ради Жана. Я позабочусь об Аннет, и еще мне бы очень хотелось, чтобы здесь оказался какой-нибудь красивый молодой виконт, который мог бы развлечь вашу милость!

Мне стало интересно, что он имел в виду, но мое внимание быстро переключилось на то, что проделывали они с Жаном. Первое, что сделал Жан, — это привязал телку за голову в одном из больших просторных стойл, находившихся в конюшне, и установил две или три крепких перекладины из тех, что предназначались для быка. Затем Робер вывел великолепного зверя, а Жан вытряхнул на пол в том месте, где он стоял, две охапки соломы, бормоча себе под нос что-то о чистоте и сухости там, где дамам нужно было стоять, но позже я узнала, что солома призвана была служить и иным целям, которые я не могла предвидеть. Как только величественный бык был подведен к молодой телке, Жан закрыл стойло, закрепив на нем два тяжелых деревянных бруса. Таким образом, мы в безопасности находились снаружи, а внутри с животным остался лишь один Робер, — к великому огорчению Аннет, которая умоляла его выйти, иначе бык мог убить его! Роберт хладнокровно ответил, что быку сейчас есть чем заняться и что он выйдет менее чем через минуту, как только выполнит свой долг.

К тому моменту я уже отчасти догадывалась, к чему все это приведет, а что касается Аннет, то я думаю, она знала все с самого начала.

Но я все равно пришла в изумление, когда увидела огромный детородный орган, восставший у быка, когда он взобрался на телку. Представьте себе, юные леди, если можете, крупную морковь длиной по меньшей мере в метр, с двумя огромными белыми болтающимися шарами, каждый из которых, по-видимому, был так же велик, как и те мячи, с которыми мы иногда видим маленьких мальчиков, играющих на улице. Теперь казалось, что ввести эту огромную машину в место ее назначения — это дело Роберта, хотя мне представлялось, что это совершенно ненужное дело, иначе как бы такое животное могло достичь своей природной цели в дикой природе.

Но после того, как он вставил конец бычьего жезла в открытую пещеру красивой телочки, а бедное создание совершенно съежилось и согнулось под огромным весом и ужасающими толчками чудовищного зверя, оказавшегося на ней сверху, Робер выскользнул из-под брусьев и теперь стоял, созерцая само зрелище, одной рукой обнимая Аннет за талию, и что-то нашептывая ей на ушко. Она казалась очень взволнованной и что-то говорила о мадемуазель.

— О, вы ведь извините нас, мадемуазель де Флерѝ? — повернулся ко мне Робер. — Перед вами молодые парни и девушки, которые приходят в восторг от такой красивой сцены, как эта. Аннет и я — старые возлюбленные, а Жан заботится о Марѝ.

Я сказала им, чтобы они не обращали на меня внимания, но мое замечание оказалось для Жана и Мари излишним, так как этот толстый юноша уже успел задрать нижние юбки своей кузины и спустить собственные штаны. Одной рукой он уже ощупывал ее сокровищницу, а другой подталкивал ее назад на чистую солому.

С Аннет обращались более деликатно. Она была аккуратно одета, и даже с толикой элегантности, и не могла даже представить, чтобы ее оттолкнули на солому или помяли ее аккуратное платье и нижнее белье. Попросив своего любовника немного обождать, она расстелила на соломе свою накидку, чтобы та не поцарапала ее белый нежный задок, после чего аккуратно и обстоятельно сложила одежду, села, опираясь спиной и плечами на другую балку, подтянула колени и широко раздвинула бедра. Затем, улыбнувшись, она поманила Робера и предложила овладеть ею, и он не замедлил принять это приглашение. Пока Аннет устраивалась, он снимал штаны и собирал рубашку наверх, а его благородный член выступал во всем своем обнаженном величии!

Поверьте, мои дорогие девочки, в природе нет ничего, что могло бы сравниться со стоячим членом здорового мужчины! Они все разные по форме и все размерам, — одни толстые, другие тонкие, некоторые бывают короткими или длинными, но все они по-своему хороши. Возможно, с моей стороны несколько самонадеянно говорить с вами таким образом, тем более что до сегодняшнего утра я была девственницей, когда наш развратный Огюст, который сейчас, — я не сомневаюсь в этом! — теребит пальцами киску сестры Агнес, лишил меня девственности, причинил мне боль и заставил истекать кровью. Но все же, леди Агата, я видела то, чего не видела ни одна девушка.

Член у Сильвиана был необычайно большим и толстым инструментом, и в полтора раза больше, чем у Робера. Но орган у Робера, около девяти дюймов длиной, нежного светло-коричневого цвета, хорошо окаймленный у корня темными волосами, увенчанный головкой, похожей на алое яичко, предстал передо мной одним из самых прекрасных мужских органов, которые я когда-либо видела, и вполне заслуживал чести быть допущенным в хорошенькую маленькую уютную норку Аннет. Вначале я не могла понять, каким образом достойный Робер сумеет проникнуть в это маленькое отверстие, не порвав его и не испортив мою служку, но лично я полагаю, что он уже неоднократно покорял эту территорию и хорошо знал, как туда попасть. Во всяком случае, если это был не он, то точно был кто-то или что-то другое, потому что со стороны Аннет не было ни криков, ни мольбы о пощаде, ни кровотечения — вообще не было ничего из того, чего я ожидала. Даже в разгар своего похотливого восторга Робер проявил исключительную рассудительность и хорошие манеры, поинтересовавшись чувствами и ощущениями Аннет:

— Ты почти готова, дорогая? — но в качестве своего единственного ответа она лишь притянула его лицо к своему, пока их рты не слились воедино, и обвила своими стройными ногами его чресла, как будто собиралась сломать ему спину. С этими словами Робер начал вгонять свой член в ее налитую киску с силой и мощью, по сравнению с которыми его прежние усилия выглядили ничтожными. Послышались сдавленные вздохи и судорожные движения ножек Аннет, а затем Робер присунул в нее свое оружие по самые яйца и тихо опустился на землю, оставив его там, пока девушка задыхалась в экстазе.

Я с таким волнением следила за тем, как развлекаются моя горничная и ее любовник, что не обращала особого внимания на Жана и Марѝ, которые находились всего в паре метров от меня в другой части стойла. Но что касается этой парочки, то я легко могла заметить, что Жан не обращался с Марѝ с той же деликатностью, с какой Робер обращался с Аннет. Напротив, он, должно быть, ворвался в ее бедную норку самым безрассудным образом, просто ради скорейшего удовлетворения своей похоти, а удовлетворив себя, — что ему, по-видимому, удалось сделать в течение минуты, — он очень быстро пришел в себя, тогда как Роберт и Аннет все еще томно лежали в объятиях друг друга. Молодой парень перевернул свою кузину и поставил ее на четвереньки, предполагая оттрахать ее второй раз, но уже сзади и в попку. Конечно, я не могла винить его в этом, поскольку Марѝ, казалось, любила своего кузена и наслаждалась любовью с ним тем способом, каким ему нравился, но их новая позиция вызвала эффект, которого я не ожидала. Мадам очень хорошо знает, а самая невинная из всех молодых девушек легко сможет понять, что манера совокупления и поза «левреткой», называемая также «раком», которые я описала, самым откровенным образом обнажают всю натуру и актера и актрисы, ее составляющих. В ней самым явным образом демонстрируется каждый толчок юноши и каждое подмахивание попки девушки. В данном случае это представление проявилось в полной мере.

Робер лениво лежал на пухлой груди Аннет и, услышав шорох в соломе, приподнял голову. Увидев, что происходит, он обратил на это внимание своей возлюбленной.

— У него очень красивый член для парня его возраста, — заметил Робер с критическим видом.

— Да, — ответила Аннет, — и она не такая уж плохая девушка как для крестьянки: хорошо сложенные ягодицы, бедра и две прелестные дырочки, если принять во внимание ту ужасную работу, которую ей пришлось выдержать от Сильвиана в последнее время. Я так надеюсь, что Жан наградит ее ре-ре-ребенком, что в любом слу-слу-случае будет лу-лу-лучше, чем вы-вы-выводок о-о-обезьян...

Я стала гадать, что же заставило Аннет начать заикаться и задыхаться, пока она говорила. Оторвав взгляд от той парочки, совокуплявшейся по-собачьи, я увидела, что месье Робер, который так и не вынул свое оружие из влажных и жарких ножен девушки, вновь начал приходить в себя и медленно погружаться в них и выходить, и очевидно, весьма успешно. Его увеличившийся стержень плоти вновь заполнил нетерпеливый любовный канал Аннет, растягивая нежные губки и прокладывая путь внутрь пещерки, пока его яйца не начали шлепать по ее приподнятым ягодицам с той же яростью, которая соответствовала его толчкам.

Эта пара была так спокойна и держалась настолько пристойно, что я не побоялась спросить у Аннет, нравится ли ей это и не причиняет ли ей боль такая большая штука, которую ей присунули в тело. Она могла отвечать лишь отрывистыми фразами, но я смогла расслышать, что это очень изыскано, и что она чувствует, как огненный пульсирующий кончик члена Робера щекочет ее почки.

Теперь, если вы хотите знать, возбудили ли меня эти события, то должна откровенно ответить, — да! И хотя я не понимала значение моих собственных эмоций, меня охватило такое странное чувство, что я почти потеряла сознание. Я прислонилась к одному из столбов в конюшне, чтобы не упасть, и стояла, слегка расставив ноги, невольно испуская из своих потайных мест небольшое количество какой-то жидкости — но вполне достаточное, чтобы этот сок смочил сорочку, в двух-трех местах запачкал мне чулки и даже упал несколькими каплями между ног на землю.

Но после этого извержения я почувствовала большое облегчение, как и Аннет, получившая к этому времени столько ударов мужским органом, сколько нужно было, чтобы удовлетворить все ее страсти, и мы засобирались назад. Я заверила счастливые пары, что не выдам их тайну, а Робер высказал надежду, что когда-нибудь я найду достойного молодого джентльмена, который доставит мне такое же удовольствие. Но боюсь, госпожа настоятельница, что я рассказываю слишком длинную историю и утомляю вас и всех девушек, поэтому позвольте мне закончить.

Очень скоро после тех интересных событий, о которых я только что рассказала, отец отозвал меня домой. Когда Аннет выразила желание остаться и выйти замуж за Робера, я уговорила отца дать им немного денег, чтобы они могли приобрести небольшую ферму по соседству. И именно от Аннет, по случаю ее визита в Париж, я узнала об итогах всего того, чему стала свидетельницей в замке Флерѝ. По-видимому, у Марѝ хватило благоразумия припрятать свое, полученное вопреки ее природному желанию, жалованье, и хорошо, что она так сделала. — моя бабушка была так поглощена ожиданием того, что произведут чресла Сильвиана, что бедняжке приходилось ежедневно, а иногда дважды и трижды за день подвергаться похотливым атакам этого грязного животного. Но даже тут дьявольский умысел породил доброе дело, — Марѝ сказала Аннет, что если бы эта человекообразная обезьяна не была так довольна и ее задней дырочкой, и ее передней норкой, то он бы, как она считает, просто затрахал бы ее до смерти. Как бы то ни было, вскоре, к великой радости старой поборницы научного подхода, она забеременела.

И пока мадам пребывала в таком приподнятом настроении, Марѝ, по совету Аннет, которая догадывалась, чем все это кончится, и знала, какая страшная буря разразится, выпросила у старой дамы все деньги, а также забрала платья и другие подарки, которые смогла получить или выманить у нее. Когда же девушка разродилась от бремени, гнев и разочарование мадам де Флерѝ, разумеется, не имели границ. И почему? Потому что ребенок оказался не диковинкой, а прекрасным мальчиком, очень похожим на своего отца. Так что из дома Марѝ пришлось отправиться восвояси, но благодаря ее собственной предосторожности и советам Аннет, у нее оказалось больше денег и одежды, чем у любой крестьянской девушки, да и вообще у большинства фермеров в округе. Жан был уволен своей хозяйкой, женился на Марѝ, и уже как муж и жена они поступили на службу к Роберу в качестве помощников на ферме. Мадам де Флерѝ умерла, что же касается Сильвиана, то о нем мало что было слышно, хотя Аннет считала, что его куда-то отослали, чтобы больше никогда не видеть. Итак, вот и конец моей истории, и я искренне надеюсь, что не утомила вас своей длинной скучной повестью.

*****

Все мы поспешили заверить милую маленькую девочку, что это далеко не так, а аббатиса, в частности, заметила, что она очень удивлена, что такая невинная и неопытная девочка, как Луиза, стала свидетелем таких необыкновенных происшествий и рассказала такую интересную историю.

Затем она намекнула ей, что та может пригласить любую из оставшихся молодых леди внести свою лепту в общее веселье. Немного поразмыслив, Луиза выбрала Эмили, пояснив это тем, что, по ее мнению, Эмили скорее всего расскажет о том, что она чувствовала и переживала, тогда как Луиза могла рассказать только о том, что видела. На это Эмили со смехом согласилась, и начала свой рассказ следующим образом.

— Хотя после смерти отца моей матери досталось довольно приличное состояние, она отнюдь не была так богата, как это принято говорить, но все же любила, чтобы все у нее было в хорошем стиле — и дом, и мебель, и экипаж, и слуги.

Она очень строго следила за тем, чтобы все слуги, — мужчины и женщины, которые работали у нее, — были хороши собой и хорошо одеты. Она не возражала против того, чтобы платить высокую плату, и не обращала внимания на некоторую праздность или небрежность в работе, но внешность — это было все. Поэтому никто в доме не был особенно удивлен, когда мы узнали, что Пьер Морен, камер-конюх, глупый и некрасивый, хотя и достаточно честный человек, был уволен, а Альбер, который являлся старшим пажом и ее лакеем, получил повышение. После этого дворецкий и экономка моей матери получили указание присмотреть для дамы нового подходящего пажа.

Тогда же и появился молодой человек, которого очень рекомендовала экономка, сообщившая моей матери, что в его жилах течет благородная кровь. Более того, скорее всего экономка знала об этом все, так как впоследствии у меня появились веские основания считать его ее родным сыном. Как бы то ни было, юноша был принят и быстро стал большим любимцем моей матери, — уж слишком большим любимцем, как я могла бы подумать, если бы была чуть старше и опытнее. Он действительно был необычайно красив, и вскоре я сама начала испытывать к нему интерес.

Обязанности Виктóра — так его звали — заключались в том, чтобы находится в приемной в ожидании матушкиного звонка. Но так как он весь день находился на дежурстве, она никогда не брала его с собой вечером, когда собиралась на бал, в театр или на маскарад, — для этого у нее были постоянные каретные слуги. Что касается меня, то моя мать не считала меня еще достаточно взрослой для того, чтобы войти в общество, потому я была предоставлена самой себе, чтобы в ее отсутствие развлекать себя наилучшим образом. Хотя мастер Виктóр не имел никакого права слоняться по будуарам и вестибюлям во время отсутствия моей матери, он постоянно находился там, иногда под предлогом уборки и приведения в порядок вещей, а иногда притворяясь, будто присматривает за мной. Я думаю, что экономка одобряла его действия и обычно готовила для него роскошные шоколадные конфеты со сладостями, которые он приносил мне, чтобы скрыть свои низменные помыслы. Немного погодя, когда он осмелел, а я стала более фамильярной с ним, он стал рассказывать мне истории об окружающем нас мире, и далеко не всегда самого деликатного характера. Однажды, например, он рассказал мне случай о том, как в один из дней его мать обнаружила некоего молодого виконта, возлежащего на диване со своей сестрой, раскинувшейся под ним на подушках, при этом его член был глубоко погружен в ее зияющую киску.

Хотя я не совсем понимала эти истории, они не оставляли меня равнодушной. Молодой человек тогда показывал мне картинки, которые, хотя и не были абсолютно развратными, все же имели некую подобную направленность.

Однажды вечером, когда моя мать уехала на маскарад и не собиралась возвращаться до трех или четырех часов утра, мастер Виктóр устроил себе более чем обыкновенное развлечение. Он показывал мне много картинок и рассказывал множество забавных историй, и он — мне стыдно признаться в этом! — но он мне очень нравился. Когда он стал вытаскивать из карманов какие-то фотографии, на пол упало нечто похожее то ли на большую записную книжку, то ли на маленькое портфолио. Я схватила его и попыталась открыть, но он улыбнулся и сказал, что эта книжица не предназначена для того, чтобы ее открывали все подряд, что в ней есть тайны и тому подобное. Все это возбудило мое девичье любопытство, и я настояла на том, чтобы узнать и увидеть содержание книги.

— Что ж, хорошо! Эта книга представляет собой серию драматических сцен, разыгрывающихся между молодой леди и джентльменом, оставшихся наедине, — сообщил он. — Так сказать, любительские спектакли, без зрителей.

Я настояла на том, чтобы немедленно посмотреть фотографии. Он подчинился, сел рядом со мной на диван и стал показывать картинки одну за другой. Книга открывалась потайной пружинкой — любопытная и излишняя предосторожность, решила я поначалу, потому что в первых двух-трех картинках не было ничего предосудительного. Но затем я быстро изменила свое мнение. Я не могу перечислить все картинки одну за другой, но могу упомянуть, что на первой были изображены любовные отношения между молодой леди и джентльменом: они гуляли в саду, обняв друг друга за талию; он стоял на коленях у ее ног, когда она сидела в беседке; они очень степенно целовалась. Однако, когда мастер Виктóр, полагаясь на мою снисходительность, предложил нам самим изобразить сцены, разворачивающиеся перед нами, я только рассмеялась и сказала ему, чтобы он не наглел.

Очевидно, он воспринял это как согласие, потому что опустился на колени рядом со мной, обнял меня правой рукой за шею, а левой обнял за талию, что было явно неподобающим поведением пажа по отношению к дочери хозяйки дома. Но этим дело не кончилось, ибо на следующей картинке молодой любовник предстал в своем более непосредственном образе. Он спустил бриджи и засунул правую руку под нижние юбки молодой леди, в то время как ее естество было самым неприличным образом выставлено напоказ. При виде этой картины мне стало стыдно, и все же я не могла отвести от нее глаз. Я не сомневаюсь, что все это было по-своему истолковано дерзким пажом, который вкрадчиво провел рукой по моим нижним юбкам и начал ощупывать мою неопытную и чуть поросшую волосами киску. Наверное, мне следовало бы встать и позвонить в колокольчик или позвать на помощь, но я не смогла сделать ни того, ни другого. Он засунул указательный палец глубоко в меня, мимо сжимающихся губок, и начал возбуждать меня.

Перевернув очередной лист соблазнительной книги, я случайно взглянула ниже нее и увидела, что мой юный друг обнажил и приготовил свой твердый член. Он был длинный, тонкий, весь покрытый венами, а его вершину увенчивала похожая на сливу головка с прорезью на конце, которая, казалось, чуть улыбалась мне. Не то чтобы у меня тогда сложилось полное представление об этом предмете, но я была очень зла и очень напугана, однако его красивое лицо было обращено ко мне с таким страстным и умоляющим видом, что я смягчилась, застыв в нерешительности и, чтобы скрыть свое смущение, перевела взгляд на фотографию, на которую только что смотрела. Ах, что это была за картина! Она изображала любовника, который настолько преуспел в своих любовных и соблазнительных искусствах, что уже был на грани совокупления, а юная леди изображалась с ногами, задранными вверх и покоившимися на его руках, с широко распахнутыми бедрами, в то время как его рыжеволосый член искал вход в ее интимный проход. Вид этой прелестной картины довершил мое смятение, и я едва сознавала, что делаю. Виктóр быстро оценил мое состояние и, воспользовавшись этим, быстро задрал мой шелковый халат и элегантное нижнее белье и пробормотал:

— Такой белизны и изящества я еще никогда в жизни не видел.

Он продолжал целовать, бормотать и даже проникать языком в мое маленькое девственное сокровище. Это действо, как я теперь знаю, имело двойную цель: оно не только возбуждало меня, но и делало мою киску влажной и открытой, чтобы его члену было легче проникнуть внутрь.

Потребовалось совсем немного такой работы, прежде чем я в полуобморочном состоянии откинулась на спинку дивана, положив голову на диванную подушку. Я сразу же почувствовала головку юноши, и его бедра между моими ногами, его голова и живот прижались ко мне, и его еще более горячий член коснулся ракушки, притаившейся между губками моей любовной дырочки. Мне еще не было больно, но когда он очутился на нужной дорожке и начал пробиваться внутрь, я не смогла удержаться от легкого вскрика. Он немедленно положил конец моему протесту, довольно жестоко, как мне показалось, положив одну из диванных подушек мне на лицо и плотно прикрыв рот. Затем тремя сильными толчками он практически расколол мою бедную раскрытую пещерку и таким образом достиг своей цели. Я перестала быть девушкой! После еще трех таранных толчков я почувствовала теплый густой разряд, впрыснутый в мое самое сокровенное интимное святилище, и мой красивый молодой насильник томно опустился на мое тело, снял подушку с моего лица и покрыл ее поцелуями.

На самом деле, он должен был быть благодарен: он же получил все удовольствие, а я — всю боль. Придя в себя, он попросил у меня прощения за то небольшое насилие, которое ему пришлось применить, и объяснил, что когда у молодой девушки отнимают девственность, она обычно не может сдержать крика. По причине страха, что кто-нибудь услышит меня и придет посмотреть, в чем дело, он был вынужден прибегнуть к принудительным мерам, чтобы не повредить моей репутации. Затем он вытер своим носовым платком мою изнасилованную норку, что действительно было необходимо, так как она была вся мокрая от крови и от чего-то, более похожего на крем. Когда он это проделал, я почувствовала себя более комфортно. Затем он сказал, что спустится вниз и сообщит, что я приказала подать шоколадное печенье, желе и стакан ликера. Я выразила ему свою благодарность в связи с возможностью освежиться, на что он далее предложил раздобыть и попробовать бутылку шампанского. Он сказал, что если бы он смог, то пронес бы его наверх, и это пошло бы нам обоим на пользу.

После этого он удалился, заправив свой длинный и изящный мужской стержень, расправив бриджи, пригладив волосы и стараясь выглядеть так, словно ничего не произошло. Что касается меня, то он посоветовал мне отдохнуть в течение четверти часа, пока он будет отсутствовать, и посмотреть на остальные картинки, содержащиеся в его порочной и привлекательной книге. А там, мои дорогие, во всевозможных позах, какие только могут принимать мужчина и самая сладострастная женщина, были изображены счастливые любовники, — дама стояла на коленях, заглядывая под живот на инструмент своего любовника, или оседлывала его, беря тем самым на себя большую часть любовной работы и прочее и прочее. Чтобы еще больше, как я полагаю, возбудить своего любимца, на некоторых фотографиях она позволяла ему присунуть свой член в те дырочки, которые обычно считаются не совсем законными, например, в свою попку или ротик... Все это чрезвычайно приятно, я бы сказала, но не очень прилично. Однако в данном случае они служили цели Виктóра, а именно — моему возбуждению. Так что, когда он вернулся, неся с собой не только вино, шоколад и желе, но и шампанское, я была рада не только освежиться, но и обрадовалась его обществу. В тот вечер, еще более разгоряченная вином, и возбужденная его объяснениями и замечаниями по поводу спальни, я сказала ему, что дарую ему все поблажки, какие только могут быть во власти девушки, а ежели сейчас не время, то мы сможем найти возможности друг для друга либо в саду днем, либо в покоях моей матушки, когда ее светлости не будет дома.