Вечер 10 сентября 1973 года в нашем маленьком уральском городке недалёко, от Челябинска, выдался тихим и задумчивым, как и положено ранней осенью. Воздух был пропитан лёгким ароматом опавших листьев и дыма, от печек соседних домов, те, что топили углём, как в старые добрые времена, когда жизнь казалась проще, а заботы — ближе к земле. Листья, за окном моей квартиры, уже начинали желтеть, шурша под лёгким осенним ветром, который шевелил их на ветвях старых берёз вдоль улицы, словно шепча секреты ушедшего лета.

Этот ветер нёс с собой прохладу с далёких гор, напоминая о том, что время неумолимо течёт вперёд, унося тепло дней и оставляя после себя золотистую меланхолию. Я, Мария Александровна, женщина пятидесяти пяти лет, с седеющими прядями в тёмных волосах, собранных в аккуратный пучок и морщинками вокруг глаз, следами лет, проведённых за чтением книг и заботой о близких, решила устроить себе вечер полного отдыха.

День на работе в городской библиотеке выдался особенно суетливым, бесконечные стопки возвращенных книг, запросы от студентов местного университета, жаждущих знаний, по русской классике и те тихие разговоры с постоянными посетителями, которые становились, для меня, как семейные посиделки. Я всегда любила эту работу, она дарила ощущение стабильности, словно надёжный якорь в бурном море повседневности, где волны житейских забот, то накатывали, то отступали.

Но к вечеру усталость наваливалась тяжёлым, невидимым грузом, проникая в мышцы и мысли, и я мечтала, о простых человеческих радостях, о чашке горячего чая с мятой, собранной в своем огороде, о старом черно-белом фильме, по телевизору и, может быть, о том, чтобы просто посидеть у окна, глядя, как угасает день. Дочь Светлана с мужем Сергеем уехали на выходные в Екатеринбург к ее старой подруге Веронике, по университету.

Они давно планировали эту поездку, чтобы развеяться, от городской рутины, от ежедневных забот и накопившегося напряжения. Светлана, моя единственная дочь, всегда была светлым пятном в моей жизни, упорная, добрая, с той же мягкой улыбкой, что и у её покойной бабушки, моей матери Ефросии Пантелеймонове, которая ушла слишком рано, из нашего мира, оставив после себя, только воспоминания и старые семейные рецепты. Дочь вышла замуж три года назад, и я с теплотой вспоминала, как она расцветала рядом с Сергеем, как их любовь казалась крепкой, как уральский гранит.

Дочь уехала одна рано утром, когда солнце, ещё пряталось за горизонтом, оставив после себя эхо прощальных поцелуев, хлопанье двери машины и лёгкий запах духов Светланы, нежный, цветочный, который всегда напоминал мне, о её детстве. Дом, наша скромная трёхкомнатная квартира на окраине, в старом панельном доме, построенном ещё в предвоенные годы с потрёпанными обоями и скрипящими половицами, опустел, погрузившись в непривычную, почти осязаемую тишину.

Только далёкий гул трамвая на соседней улице, ритмичный и успокаивающий, и тиканье старых напольных часов в коридоре, тех самых, что достались мне в наследство, от моей матери, всех ровным, неумолимым ходом, отмеряющим минуты, часы и годы, напоминали о том, что жизнь продолжается, за стенами квартиры.

Эти часы были для меня символом времени, они тикали сквозь мои радости и потери, сквозь рождение Светланы и её свадьбу, сквозь одиночество, после развода. Сергей, мой зять, решил остаться дома. Он сказал, что устал, от бесконечных командировок по работе, он инженер на местном заводе по производству металлоизделий, и эти поездки в соседние регионы, полные встреч, чертежи и ночёвок в гостиницах, выматывали его, до полного изнеможения, оставляя после себя только головную боль и ощущение пустоты.

— Хочу просто посидеть тихо, Мария Александровна, разобраться в чертежах и схемах, без суеты, — объяснил Сергей с той своей обычной улыбкой, спокойной и немного отстранённой, когда они собирались в дорогу. Светлана просила передать, чтобы вы не скучали одна, и если что понадобится, инструменты или помощь по дому, я всегда рядом.

Я кивнула, не придала этому особого значения, просто порадовалась, что квартира не будет совсем пустой. За три года брака на моей дочери, Сергей стал частью нашей семьи, я привыкла к его манере поведения, тихий, надежный, всегда готовый починить протекающий кран, донести тяжелые сумки с базара или просто выслушать мои рассказы, о книгах. Сергей казался мне идеальным мужем для Светланы, стабильный уравновешенный. Как уральские горы, которые вырисовывались на горизонте в ясные дни, твёрдый и неизменный, и такой же надёжный в мелочах.

Я даже иногда думала, про себя, с лёгкой грустью, как повезло дочери, после моего развода в сорок лет, когда муж ушёл к молодухе, бросив нас с долгами, разбитыми надеждами и маленькой Светланы на руках, я научилась ценить таких мужчин, тихих и верных. Тот развод был, как удар молнии в ясный день, двадцать лет брака, общий дом, планы на будущее, и вдруг всё рухнуло в одночасье.

Я осталась одна с ребёнком, работала сверхурочно в библиотеке, подрабатывала репетиторством, по литературе в вечерней школе, чтобы свести концы с концами и дать Светлане образование. Ночи были длинными, полными слёз и сомнений. Как жить дальше? Зачем? Мужчины после этого? «Нет, спасибо!».

Были редкие, осторожные свидания с знакомыми мужчинами, через подруг, но ничего серьёзного, страх повторной боли был сильнее любого желания близости. Сергей казался мне почти сыном, которого у меня никогда не было, уважительный, внимательный, с той тихой силой, которая успокаивала. Но в тот вечер в нашей квартире, где воздух пропитался густым ароматом осенних яблок с балкона, тех самых, сочных и красных, что мы собирали летом втроём, хохоча над

шутками и пачкая руки яблочным соком, я не подозревала, что всё изменится так радикально, что этот тихий, обыденный вечер станет поворотным моментом, перевернёт мою жизнь с ног на голову, разбудит то, что спала десятилетиями.

После отъезда дочери, я занялась домашними делами, чтобы заполнить эту внезапную пустоту, которая всегда наваливалась, когда Светлана уезжала. Прибралась в гостиной, протёрла пыль с полок, где хранились потрёпанные семейные фотоальбомы.

Вот Светлана в школьной форме, с косичками и озорной улыбкой, держащая в руках первую награду, за сочинение. Вот наша свадьба с бывшим мужем, в 50-е, когда мир казался полным надежд. Вот недавний снимок с Сергеем на семейном пикнике у реки «Миас». Он жарил шашлыки, Светлана смеялась. А я сидела в тени, чувствуя себя частью, чего-то тёплого, настоящего. Потом зашла на кухню, приготовила себе незатейливый ужин, простую гречневую кашу с овощами из огорода, добавив щепотку душистых специй, которые Светлана обожала и всегда просила сварить кашу, со словами: «Мама, только твоя каша, такая вкусная!».

Аромат разнёсся по квартире, смешиваясь с яблочным, и я почувствовала лёгкую грусть, как же быстро дети вырастают, улетают из гнезда. Сергей вышел, из своей комнаты, той, что они со Светланой занимали, и поел с аппетитом, сидя за кухонным столом, под лампой с абажуром, отбрасывающей тёплый свет.

Мы разговорились естественно, как всегда, о погоде, которая портится, о планах Светланы перейти на новую работу, о том, как завод готовится к зимнему сезону с новыми заказами.

— Как ваша работа, Мария Александровна ? — спросил Сергей, отпивая чай из моей любимой кружки с изображением берёз. «Вы всегда такая энергичная, рассказываете о книгах так, что хочется почитать. А я вот еле на ногах стою после этих командировок, сплошные чертежи и разговоры с поставщиками.

Я улыбнулась, рассказывая, о забавном случае с посетителем, пожилым мужчиной, который искал книги про войну, и о том, как я рекомендовала ему прочитать классику книгу «Война и мир». Разговор лился легко, как река летом, полная свежести, Сергей поделился историей, о сломанном станке на заводе, я вспомнила, как Светлана в детстве рисовала рисунки вымышленных миров. В глазах Сергея мелькала усталость от, но и что-то тёплое, искреннее, когда он слушал, кивая.

— Вы как вторая мать для меня, Мария Александровна, — сказал Сергей вдруг, ставя кружку на стол. Светлане повезло, что у неё такая мама, мудрая, добрая. «Без вас Мария Александровна наша семья была бы неполной!». Эти слова тронули меня, до глубины души, вызвав ком в горле, и я засмеялась тихо, отмахнувшись рукой, «Не преувеличивай, Сережа».

Просто стараюсь. Но внутри шевельнулось что-то, благодарность, смешанная с лёгкой грустью, о своей собственной жизни. Потом Сергей ушёл в гостиную, а я, чувствуя, как день подходит к концу, решила принять душ. Осень несла с собой аллергию на пыльцу, кожа на теле зудела после работы, и горячая вода казалась настоящим спасением, обещанием расслабления. Я прошла в ванную, маленькую, но уютную комнату с кафелем.

Белым и синим, как небо над Уралом в ясный день, с небольшой ванной и полкой, для мыла. Дверь оставила слегка приоткрытой, старая, укоренившаяся привычка, оставшаяся с одиноких лет после развода, когда я жила только с ещё подростком Светланой и не беспокоилась, о чужих взглядах или вторжениях. В те годы дом был нашим личным убежищем, мы с дочерью болтали допоздна, за чаем, делились секретами, о школе и первых симпатиях, и дверь в ванную всегда была символом полного доверия, символом того, что мы — семья, без стен между нами.

Включив воду, я стояла минуту, смотря, как струи воды стекают, по кафелю, искрясь в свете лампочки, а пар медленно, лениво заполняет комнату, делая воздух густым, тёплым, почти осязаемым, словно объятие давно забытого, но тёплого любовника, из молодости. Аромат мыла, простого, дешёвого, с нежным запахом ромашки, который я всегда покупала на рынке, у бабушки в фартуке, смешался с паром, создавая ощущение домашнего уюта, смешанного с лёгкой ностальгией.

Скинув блузку и юбку, аккуратно, чтобы не помять, сложив их на стульчике у раковины, я встала под душ, чувствуя, как горячая вода обволакивает кожу мягко, ласково, смывая напряжение из плеч, спины и шеи, где мышцы болели, от долгого стояния, за библиотечной стойкой. Капли воды стекали по лицу, по волосам, омывая кожу тела, я закрыла глаза, позволяя мыслям уплыть свободно, как облако плывёт, по небу.

Воспоминания нахлынули мягко, как осенний туман над полями. Светлана в детстве, крошка с пухлыми щёчками, как мы вдвоём ходили в парк у реки, кормили уток хлебными крошками и смеялись, над их жадностью. Тот день, когда она, уже студентка, познакомила меня с Сергеем, высоким парнем с тёплой, искренней улыбкой, который принёс букет ромашек и сказал» «Здравствуйте! Мария Александровна, очень рад познакомиться с вами, мамой Светланы».

Сергей сразу понравился мне, не крикливый, не хвастун, а настоящий мужчина, с руками, пахнущими металлом, от работы, и глазами, полными уважения. Я радовалась, за Светлану, видя, как она расцветает в его объятиях, как они строят совместную жизнь. А я? После развода, я научилась жить одна, полагаясь только на себя. Книги стали моими спутниками, работа, целью, редкие встречи с подругами, отдушиной.

Желание. Они угасли постепенно, как костёр под осенним дождём, оставив после себя только пепел воспоминаний, о страсти. Но иногда, в такие тихие вечера, как этот, я вспоминала молодость, те беззаботные годы, когда я, Мария, студентка педагогического института, флиртовала с однокурсниками на танцах во Дворце культуры, целовалась под луной у реки с первым парнем, чувствуя себя королевой мира, полные огня и надежд.

Шум воды заглушал всё внешнее, и я расслабилась полностью, позволяя пару окутать меня, как плащ, не слыша шагов за дверью, тихих, осторожных. Только лёгкий скрип двери, тот самый знакомый звук, который я обычно игнорировала в одиночестве, думая, что это ветер или дом оседает, заставил меня вздрогнуть резко и открыть глаза, сердце подпрыгнуло в груди. Сергей стоял в проёме ванной. Его силуэт вырисовывался чётко в полумраке коридора, освещённый слабым, но тёплым светом, от лампочки в ванной, жёлтым, уютным, как свет свечи в старом доме.

Сергей замер на месте, как будто наткнулся на невидимую, крепкую стену, и на миг его лицо исказилось, от чистого удивления, глаза расширились широко, рот приоткрылся в безмолвном, а плечи напряглись. Я почувствовала, как кровь мгновенно прилила к щекам, жарко и предательски, словно обожгла изнутри, разливается, по шее и груди. Наверно, я должна была закричать сразу, инстинктивно, схватить полотенце с ближайшей вешалки, висящее всего в шаге, и отчитать его строго, за вторжение в личное пространство.

— Что ты себе позволяешь, Сережа.

— Немедленно уходи.

Но тело отказывалось двигаться, словно парализованное этим неожиданным столкновением, этим взглядом. Я просто стояла в ванной, под непрерывными струями воды, которые стекали по плечам, по лицу, капая на пол, и мой взгляд к нему, словно загипнотизированный этим внезапным вторжением в мою самую интимную минуту, в мою уязвимость.

Его взгляд, сначала полный растерянности и шока, полный искреннего удивления, быстро изменился, словно тень прошла по лицу. В нем мелькнуло что-то новое, глубокое, тёмное, первобытное, что заставило моё сердце забиться чаще, неравномерно, эхом отдаваясь в ушах громче, чем шум воды из душа.

— Мария Александровна, произнёс Сергей тихо, почти шёпотом, голос низкий, с лёгкой хрипотцой, как будто он боролся с самим собой, словами, которые рвались наружу против воли, с эмоциями, которые он пытался сдержать. Я заметила, как его кулаки сжались, по швам брюк, пальцы побелели, от сильного напряжения, вены на руках проступили резко, как реки на карте.

— Прости меня, пожалуйста Мария Александровна. Я не знал, что вы уже здесь, в ванной. Дверь была приоткрыта, я не заметил сразу.

Я шёл по коридору, думал, никого нет, Светлана же уехала рано, и вы сказали за ужином, что примете душ позже, после того, как я закончу работу с чертежами. Это, это моя вина, я не должен был входить, без стука. Его слова звучали торопливо, сбивчиво, оправдываясь полными вины, но глаза, они не отрывались, от меня ни на секунду, скользили медленно, невольно, по мокрым прядям волос, прилипшим к плечам, по каплям воды, стекающим по коже, и в этом взгляде было что-то, от чего воздух в ванной комнате сгустился еще сильнее, стал тяжелым, почти удушающим.

Я могла бы солгать в ответ, быстро, чтобы разрядить этот неловкий, электризующий момент, сказать, что просто забыла закрыть дверь в спешке, отмахнуться легкой шуткой, как делала раньше в подобных ситуациях с подругами. «Ничего страшного, Сереженька, просто уходи, и забудем этот инцидент».

Но слова застряли в горле намертво, вода стекала по лицу, мешая дышать нормально, капли падали на пол ванной комнаты. Вместо этого я слегка повернулась под душем, инстинктивно. Его глаза невольно, но неотвратимо скользнули по мне, по мокрым волосам, спутанным и тяжелым, по плечам, блестящим от влаги, по контурам тела под струями воды, освещенным мягким светом лампочки.

И я ощутила жар, внезапный, неконтролируемый, не от горячей воды, а от чего-то внутри, разливающийся, по венам медленно, от живота вверх, к груди, заставляя дыхание сбиться, сердце стучать чаще. Это было неправильно до абсурда, опасно до безумия, запретно, как грех в церкви. Он, зять, муж моей дочери Светланы, человек, которого я воспринимала, как сына, как неотъемлемую часть семьи, с которой мы делили праздники, ужины, семейные традиции, Пасху с куличами, Новый год с салатами. Мы болтали о погоде, о работе, о планах на лето. Но в тот момент, в этой тесной, парной ванной комнате, где пар делал воздух почти осязаемым, густым, как сироп из яблок с балкона, а шум воды заглушал все мысли о морали, долгие последствиях, я не смогла отвести взгляд, от него.

Что-то в его глазах, смесь искреннего удивления, внезапной вины и того скрытого желания, которое он пытался спрятать, за словами оправдания, будило во мне воспоминания, о той женщине, которой я была когда-то, до замужества, до материнства, до долгих лет одиночества и самопожертвования ради дочери. Вспомнилась, та юная Мария, студентка, полная огня, танцующая на танцах в Дворце культуры под патефонные пластинки, флиртующие с парнями у фонтана, чувствуя себя центром мира.

А потом, брак по любви, которая угасла, рождение Светланы, рутина домашних дел, предательство мужа, когда он ушел, и годы, когда желания спрятались глубоко, под слоем повседневности, как семена под снегом. Сергей, наконец, выдавила я из себя, и мой голос прозвучал хрипло, прерывисто, тише, чем ожидала, почти утонув в непрерывном шуме воды из душа, дрожащей, как осенний лист на ветру.

— Ты, ты можешь уйти сейчас же...

— Пожалуйста. Это, это слишком неловко, слишком неожиданно. Просто закрой дверь и забудь, что видел. Слова повисли в воздухе, слабые, неубедительные, полные фальши, даже для меня самой, и я увидела, как он моргнул, но ноги его не сдвинулись с места, взгляд не опустился. Но Сергей не ушёл, не повернулся и не вышел, как я просила.

Наоборот, сделал шаг вперёд, осторожный, но решительный, и дверь за ним тихо закрылась с мягким щелчком замка, отрезая нас, от остального мира, от коридора с часами, от гостиной, от всей квартиры и реальности, за окном. Я услышала этот звук ясно, сердце ёкнуло от него, как от предвестия. Я увидела, как его пальцы, только что сжатые в кулаки, разжались медленно, неохотно, плечи расслабились слегка, словно он принял какое-то внутреннее решение, долго в глубине души, как корни дерева, под уральской землёй, питаемые тайными соками.

Его рубашка, лёгкая осенняя фланелевая, с закатанными рукавами, от жары дня, была расстёгнута на верхние пуговицы. Он, наверное, расслаблялся после работы, сидя за чертежами, и я заметила, как капелька пота, или это были пары душа, проникающей сквозь дверь, скатилась, по его шее медленно, гипнотически, исчезая в воротнике, оставляя влажный, блестящий след на загорелой коже.

Это простое, обыденное наблюдение ударило меня внезапно, как электрический разряд, заставив взглотнуть ком в горле, горький и сухой, ощущение, от которого щеки вспыхнули, еще ярче. Почему, я смотрю на это? Почему не кричу громче, не требую, чтобы он убрался? Мои руки инстинктивно прижались к груди, пытаясь прикрыться, но это движение, только подчеркнуло мою уязвимость, и жар внутри усилился, распространяясь, по телу, как лесной пожар.

— Я уйду, если вы действительно этого хотите, Мария Александровна, клянусь, — сказал Сергей, и его голос был спокойным, но в нем сквозило глубокое напряжение, как в натянутой струне старой гитары, готовой лопнуть, от малейшего касания. Сергей стоял ближе теперь, всего в метре или меньше, и я видела каждую деталь, как его грудь вздымается чаще, ритмично, как кадыкк дёрнулся при глотке, как пальцы шевельнулись, словно борясь с желанием протянуть руку.

— Мария Александровна, я не хотел вторгаться, это правда. Но дверь была приоткрыта, как приглашение, вы не закрыли её полностью. Может, подсознательно, вы не хотели, чтобы я не увидел вас? Или это я себе сам, придумываю, чтобы оправдать себя?

— Скажите Мария Александровна, если я не прав, и я повернусь и уйду, притворюсь, что ничего не было. Последние слова прозвучали с ноткой самоиронии, лёгкой горечи, но глаза, они горели интенсивно, пронизывая пар, и в них была не только вина за вторжение, но и жгучий вопрос, требующий честного ответа, полный невысказанного. «Щёки мои вспыхнули ещё сильнее, предательский румянец, под горячей водой, который я чувствовала кожей, как ожог, и вода стекала по нему, не охлаждая».

Он был прав, или, по крайней мере, эта мысль вонзилась в меня, как игла. Я забыла о двери в спешке дня, в усталости, но в глубине души, в той скрытой части, где прятались забытые желания, подавленные годами долга, материнство и одиночество, может, и не хотела закрывать ее полностью.

Эта мысль была такой чужой, такой запретной, как кража в собственном доме, как предательство всего, во что я верила, что я попыталась отогнать её, сжав губы крепко, но его взгляд, прямой, неумолимый, как холодный уральский ветер, дующий с гор, не давал спрятаться, не позволял солгать себе или ему. Сергей смотрел на меня не как на тещу, не как на пожилую женщину с седыми прядями, а как на женщину, полноценную, с мягкими изгибами тела, с глазами, полными жизни и скрытой сексуальной страсти.

И это пробуждало во мне то, что я похоронила глубоко годы назад, после развода, я жила только, для Светланы, для работы со стопками книг и тихими посетителями в библиотеке, для стабильности тихих вечеров с чаем и телевизором. Мужчины. Это было, из другой жизни, из той, где я была молодой, полной сил и надежд, а не уставшей матерью, чьи желания уснули, под тяжестью ответственности.

Но теперь, под этим взглядом, я почувствовала себя той Марией снова, желанной, живой, полной огня, который вспыхнул неожиданно.

— Я забыла о двери, Сережа, просто забыла в этой суете, пробормотала я, но голос мой дрожал заметно, звучал неубедительно, прерывисто, как будто слова застревали, и он это заметил сразу, уголки его губ дрогнули в лёгкой улыбке, не насмешливой, а понимающей, почти нежной. Это ничего не значит. Просто, иди, пожалуйста, дай мне побыть одной.

Мы забудем этот момент к утру. Я могла прямо сейчас, схватить полотенце, висящее на крючке, вытолкать его из ванной комнаты физически, если нужно, и притвориться, что ничего не произошло, запереть дверь на крючок, принять холодный душ, чтобы остудить разгоревшийся жар внутри. Вернуться к нормальной жизни. Вернуть всё в строгие рамки приличий, семейных норм, которые я свято чтила все эти годы, ставя семью выше всего.

Но, я осталась стоять на месте, вода ласкала кожу нежно, как пальца влюблённого, а его взгляд, ещё более интенсивный, пронизывающий, казался почти физическим прикосновением, заставляющим кожу гореть, мурашки бегать, по спине. Пар клубился вокруг нас, белый и плотный, смешиваясь с ароматом ромашкового мыла, такого домашнего, успокаивающего на словах, но теперь он только усиливал напряжение, делая воздух сладким, тяжёлым, полным невысказанного.

Сергей сделал, ещё один шаг вперёд, теперь стоя совсем близко, так близко, что его тепло тела, кажется, смешиваясь с паром. Я видела его силуэт ясно, дыхание участилось, видно потому, как рубашка на груди поднимается и опускается неровно, глаза потемнели, как осеннее небо, перед надвигающейся грозой над горами, полные бури.

Зять не говорил ни слова больше, но это молчание было красноречивее любых оправданий или извинений. Оно висело между нами тяжёлым, как дым от печки, полное невысказанных слов, эмоций, вопросов. Я знала, что должна остановить это немедленно, сказать что-то резкое, твёрдое, напомнить о Светлане, о нашем долге перед ней, о той семье, которую мы строили вместе все эти годы, совместные ужины, праздники, разговоры о будущем.

— Сереженька, подумай о Светлане, о том, что мы делаем. Могла крикнуть я, прервать всё. Но вместо этого медленно подняла руку, стряхивая воду с волос лениво, и капли полетели на пол, прозрачные, блестящие в тусклом свете лампочки, нарушая тишину ванной комнаты с тихим, интимным шлепком. «Сережа», — снова произнесла я его имя, и в моём голосе теперь скользнуло что-то новое, дрожащее, приглашающее, как шепот в темноте ночи, полное противоречий.

— Что ты делаешь на самом деле?

— Уходи, пока мы оба не сделали что-то, о чём будем жалеть всю жизнь!

Сергей наклонился ближе ко мне, опираясь рукой на стену рядом, его ладонь оставила лёгкий влажный след на кафеле, от пара, и воздух между нами сгустился окончательно, стал тяжёлым, электризованным, как воздух перед грозой, когда молния вот-вот ударит.

Его лицо было так близко теперь, я видела каждую деталь сквозь размытый пар, тень щетины на подбородке, после долгого дня, лёгкую морщинку у глаз, от усталости и смеха, усталость от завода в лёгких тенях под глазами, но и огонь в зрачках, разгорающийся, неугасимый. Волосы его слегка растрепались от влажности, и новая капля пота скатывалась, по виску медленно.

Он не ответил сразу, только смотрел долго, пристально, и в его взгляде смешалось всё, что копилось. Желание, чистое и жгучее, как уральский самородок, сомнение, как тень облака, та решимость, которую я видела в нём раньше.

— А что делаете вы на самом деле, Мария Александровна? — спросил Сергей тихо на конец, голос его был как бархат в ночи, мягкий, обволакивающий, но с острым краем, проникающим под кожу, заставляющим сердце сжаться в предвкушение. Вы ведь Мария Александровна могли закрыть дверь плотно, на крючок изнутри. Могли отвернуться сразу, прикрыться полотенцем, сделать вид, что ничего не происходит. Но вы стоите здесь, под водой, смотрите на меня прямо. И в ваших глазах, Мария Александровна, я вижу то же самое, что чувствую сам внутри, огонь, который не погасить.

Это не ошибка дня. Это правда, которую мы оба прятали слишком долго. Я открыла рот широко, чтобы возразить резко, сказать, что он бредит полностью, что это иллюзия пара, усталости от работы и одиночества в пустой квартире, что это ошибка, которую мы оба забудем к утру, за чашкой чая, но слова не пришли, они застряли в горле, как рыба в плотной сети, не давая вырваться.

Потому что Сергей был прав в сути, и это признание жгло внутри меня, как раскалённый уголёк, из печки, заставляя тело дрожать. В этот момент, я поняла ясно, как никогда. Этот вечер, начавшийся так обыденно, с простым ужином, за кухонным столом, с лёгкими разговорами, о погоде и планах на выходные, с ароматом яблок и каши, может увести нас по пути, с которого нет возврата, по узкой, опасной тропинке в запретный лес, полный теней, огня и последствий, которые разрушат всё.

Вода продолжала литься неустанно, равномерно пар окутывал нас плотным белым облаком, а сердце моё колотилось яростно, отмеряя секунды, до неизбежного выбора, как те часы в коридоре, тик-а-так, тик-а-так, ближе к краю, ближе к падению. Его слова повисли в воздухе тяжёлые, как первый осенний дождь, который вот-вот хлынет с неба, пропитывая землю.

Я чувствовала, как пульс бьётся в висках громко, в горле сухо, в каждой клетке тела, быстрый, неконтролируемый, как галоп лошади. Сергей смотрел не отрываясь, не мигая, его глаза были такими темными, глубокими, какому-то в тихих уральских реках, полные тайн, что я ощущала, как тону в них медленно, забывая о реальности, о квартире вокруг, о жизни за окном с её правилами.

Его рука на стене была так близко, всего в паре сантиметров, что тепло от ладони проникало сквозь, как лучик солнца сквозь туман, и я могла бы протянуть пальцы, всего на миг, и коснуться его кожи. Если бы только осмелилась, если бы разум не кричал внутри «Стоп», это конец всему. Но я застыла, под водой полностью, тело напряглось струной, вода стекала, по спине холодными ручьями теперь, контрастируя с внутренним жаром, боясь, что любое движение, шаг вперед или назад, разрушит это хрупкое, опасное равновесие между нами, балансирующее на грани, готовое сломаться.

— Сережа, — прошептала я на конец, голос мой дрожал сильно, выдавая бурю внутри, страх, холодный как лёд, вина, острая как нож в сердце, но и то возбуждение, которое, я пыталась игнорировать годами, запирая в себе, как старую, пыльную книгу на верхней полке. Это, это неправильно на все сто процентов. Ты женат на моей дочери Светлане. Она доверяет нам обоим, видит в нас опору.

Мы не можем предать её так, разрушить всё, семью, доверие, нашу тихую жизнь. Это измена, грех, который не смыть. Уходи, пока мы не перешли черту окончательно, пока не поздно всё ещё исправить. Но даже произнося эти слова вслух, я знала глубоко внутри, как слабо они звучат, как эхо в пустой, гулкой ванной комнате, не убеждающее ни меня саму, ни его, полная фальши.

В глубине души я не хотела, чтобы он уходил прямо сейчас, не хотела, чтобы этот момент, этот пронизывающий взгляд, эта близость, полное электричество, это напряжение в воздухе закончился так резко, так бесповоротно. Его присутствие здесь, его дыхание, тяжелое и теплое, проникающее сквозь пар, будило во мне женщину, которую я давно подавила, под слоями долга, материнства и одиночества, под маской сильной, независимой одинокой женщины.

Я была матерью, тещей, хранительницей семейного очага, той, кто готовила пироги на Рождество, кто слушала жалобы Светланы на усталость от работы, кто хвалила Сергея за помощь с ремонтом в квартире. Но сейчас, в этой парной ванной, с водой, стекающей по коже, я чувствовала себя живой, желанной, полной сил и эмоций, и это ощущение было сильнее всех доводов разума, сильнее воспоминания о разводе, о ночах, когда я лежала одна в постели, плача тихо в подушку, от пустоты.

Воспоминания нахлынули волной неудержимой, как в молодости, я танцевала на танцах, до утра, подпевая песням, как флиртовала с парнями у костра на пикнике, чувствуя себя королевой, полной огня и свободы. А потом — брак, рождение Светланы, рутина, предательство мужа, когда он ушел с молодой, оставив меня одну, и годы, когда желания прятались глубоко, под слоем повседневности, как трава, под толстым снеговым покровом, ожидая тепла. Сергей не ответил сразу на мои слова, молчал долго, глядя на меня внимательно, и в этой паузе время растянулось, как резинка на трусах, готовая лопнуть.

Медленно, почти нерешительно, с легкой дрожью в движениях, Сережа опустился на корточки, чтобы его лицо оказалось на уровне моего, глаза в глаза, дыхание в дыхании от жара, размывало черты его лица, но я видела контуры ясно, интимно, взгляд скользнул, по моему лицу медленно, по мокрым прядям волос. Прилипшим к щекам, по плечам, по рукам, прижатым груди в слабый, бесполезной попытки защиты. Мурашки пробежали, по моей коже волной, несмотря на горячую воду, обжигающую, не от холода осени за окном, а от его близости, от того, как воздух вибрировал, от напряжения. Сергей не касался меня физически, но эта невидимая нить между нами натянулась, до предела, не давая отвести глаз, не давая дышать свободно, полная электричества.

— Неправильно? Переспросил он на конец, и в его голосе была хрипотца заметная, легкая насмешка без злобы, но и нотка вызова, как у человека, который знает правду и ждет признания. Тогда почему вы Мария Александровна не зовёте на помощь громко? Почему не прогоняете меня силой? Почему стоите так, Мария Александровна, или просто Мария, без формальностей? Я вижу, как вы дрожите, не от воды или холода.

Это страх перед собой? Или желание, которое мы оба прятали? Потому что, я чувствую то же самое, и это жжет меня изнутри. С тех пор, как мы познакомились на свадьбе Светланы, я замечал эти случайные взгляды в гостиной, когда она на кухне, твоя улыбка, когда ты рассказываешь о любимых книгах, твоя забота, когда я прихожу уставшим. Ты сильная, красивая женщина, но одинока, как волк в лесу.

А я, я устал притворяться, что вижу в тебе только тещу, только семью. Я открыла рот снова, широко, чтобы ответить резко, сказать, что он сошёл с ума полностью, что это предательство Светланы, что она — наша святая связь, моя дочь и жена, но слова застряли опять, как кость в горле, не давая вырваться. Потому что он был прав в корне, и это признание жгло внутри, как раскалённый самородок.

Я могла крикнуть на весь дом, могла оттолкнуть дверь ванной комнаты рукой, могла напомнить о Светлане, о её свадьбе три года назад, о том, как она сияла в белом платье в маленькой церкви на окраине, о нашей семье, которую мы строили вместе с любовью и трудом. Но не сделала ничего, тело предало меня, разум сдался, под натиском эмоций. Вместо этого слегка наклонилась ближе к неиму, инстинктивно, и вода плеснула сильнее, стекая по моему телу.

Его глаза следили, за каждым моим движением, за рукой, поднимающейся, за плечом, за губами, слегка приоткрытыми, дыхание стало глубже, видно по груди, пальцы на сжались крепче, костяшки побелели от усилий. Я, я не знаю точно, начала я, но голос сорвался на полуслове, прервался, и я замолчала, не в силах продолжить, чувствуя, как слезы горячие смешиваются с водой на щеках, стекая вниз.

— Это безумие полное, Сереженька. Светлана, она любит тебя всем сердцем. А я, я просто устала быть одной в этой квартире, в этой жизни. Моё тело, казалось, жило своей собственной жизнью теперь, игнорируя разум полностью, шепчущие о последствиях ужасных, о разбитой семье, о слезах Светланы, о одиночестве, которое станет ещё глубже после этого.

Вспомнилась Светлана ярко, моя умница, моя опора в жизни, как она выходила замуж, за Сергея три года назад, сияя от счастья в белом платье, сшитом на заказ, как я держала её руку в церкви, шепча «Будь счастливой всегда, доченька. Как радовалась, за неё искренне, потому что он был таким, правильным, таким, кого я бы выбрала для себя в молодости, надёжным, тёплым. А теперь... Это предательство чистой воды, нож в спину семье. Но желание, это проклятое, давно забытое желание, росло внутри меня неудержимо, как пламя под ветром уральских гор, раздуваемое его словами, его взглядом, его близостью.

Я подняла руку из-под воды медленно, провела по запотевшему кафелю, оставляя размытый, неровный след, и мои пальцы оказались всего в сантиметре от его ладони. Пар от душа смешался с его дыханием, горячим и прерывистым, и ванная комната сузилась до нас двоих, весь мир исчез, остались только мы, вода, пар и это напряжение, электрическое.

Капли воды с моей руки упали на пол у его ног, оставляя мокрые, блестящие следы, и этот звук, тихий плеск, эхом отозвался в тишине, как удар сердца. Это простое движение, всего лишь стряхивание воды, перевернуло что-то внутри нас обоих и заработало, как ключ, повернувшийся в замки давно забытой двери. Сергей посмотрел на эти капли долго, на след пальцев на кафеле, потом на меня прямо.

И в его глазах вспыхнула решимость яркая, смешанная с отчаянием, как будто он ждал этого момента месяцами, годами, скрывая под маской идеального зятя, под разговорами, за ужином. Медленно, осторожно, словно боясь спугнуть дикое животное, он протянул руку, не касаясь меня сразу, но так близко, что я почувствовала тепло его ладони ясно, как лучик солнца сквозь плотные облака воздух между пальцами задрожал, от близости.

— Мария, — сказал Сергей, теперь без отчества формального, голос мягкий, интимный, низкий, сбрасывая все барьеры, как старую, ненужную одежду, полон эмоций, которую он держал в себе слишком долго. Скажите мне правду, пожалуйста, честно. Чего вы хотите на самом деле? Потому что я, я не могу больше притворяться, держать это в себе. С того дня, как увидел вас в саду прошлым летом с корзиной яблок в руках, с улыбкой на лице от солнца, я думаю о вас постоянно.

Ни как о теще, ни как о семье. Как о женщине, сильной, красивой, полной жизни, той, кто заслуживает гораздо больше, чем одиночество в этой квартире и книги, по вечерам. Я люблю Светлану, да, она моя жена, но... Это другое чувство. Это огонь, который жжёт меня изнутри каждую ночь, когда я лежу рядом с ней и думаю о тебе.

Скажи, если я ошибаюсь, если это только моя фантазия, и я уйду сейчас, закрою дверь и забуду, притворюсь, что ничего не было. Я смотрела на него, не отрываясь. На лицо, освещенные мягким, рассеянным светом лампочки, на губы, так близкие, полные, что наклонись всего чуть, и коснёшься, почувствуешь вкус соли пота и желания. Разум кричал внутри меня яростно, как сирены тревоги.

Остановись немедленно, это разрушит семью полностью, Светлану, всё, что ты строила десятилетиями с любовью, стабильность, доверие, тихую жизнь в маленьком городе. Вспомни развод свой, как муж уходил молча, хлопнув дверью в последний раз, как Светлана, тогда маленькая, плакала ночами, спрашивая, почему папа ушел, мама. Это моя вина. Но тело, сердце, они шептали другое, громче, настойчивее, полные жажды.

Воспоминания, о одиночестве нахлынули сильнее, как волна, ночи, когда я лежала одна в своей постели, слушая тишину квартиры, жалея о несбывшемся, о любви настоящей, о страсти, о прикосновениях теплых мужских рук и члена в себе, которые забылись в рутине. Я не знаю точно, выдохнула я наконец, но это была ложь прозрачная, как вода в реке, я знала.

Знала глубоко, что хочу Сергея, хочу этого запретного тепла, хочу забыть все роли, тещу идеальную, мать жертвующую, одинокую сексуально неудовлетворенную женщину. Хочу быть просто женщиной, которую он видит сейчас, который желает так открыто, с сексуальным голодом в глазах, полным огня. Или «Знаю, Сережа». Но это страшно, до ужаса. Что мы наделали уже? Что будет дальше? Сергей наклонился, ещё ближе, преодолевая последние преграды, и его дыхание коснулось моего лица сквозь пар, тёплое, с лёгким, знакомым запахом чая с мятой, который мы пилиб за ужином всего час назад.

Тело моё отозвалось невольно, мгновенно, мурашки по спине, жар разливающийся внизу живота. Я наклонилась навстречу ему, сокращая расстояние, до минимума. Губы зятя были так близко, тепло их ощущалось, даже через воду, обещая то, чего я была лишена годами — сексуальной близости, любовной страсти.

В этот миг, я сдалась полностью, без остатка. Не хотела больше сопротивляться яростно, не хотела притворяться сильной и независимой, не хотела прятаться, за ролью матери дочери. Хотела его, и это было сильнее меня самой, сильнее вины, которая жгла сильнее всего на свете. Тогда позволь мне показать тебе, Мария, прошептал он, голос его был как обещание сладкое, как дверь в запретный мир, который я отрицала десятилетиями, полный света, теней и страсти.

Позволь почувствовать, что ты живая, полна сил, что мы оба живые в этот вечер. Только на этот раз, только сегодня. Если потом скажешь стоп, забудем всё, я уйду. Но дай шанс. Его рука наконец коснулась моей, лёгко, трепетно, по запястью, пальцы тёплые, шершавые от мозоли работы на заводе, скользнули вверх к плечу медленно, оставляя след жара, как искры.

Я закрыла глаза на миг, отдаваясь ощущению полностью, прикосновение было уверенным электрическим разрядом, пробежавшим, по коже, от плеча груди к сердцу. Заставляя забыть, где мы, кто мы, только тело, только момент, только мы. Вода продолжала литься неумолимо, ритмично, пар клубился гуще, обволакивая нас как туман уральских лесов ранним утром, смешиваясь с нашим дыханием, прерывистым, синхронным, тяжелым.

Звук струй воды сужал мир, до этой маленькой ванной комнаты, тесной, парной, но полной жизненной, пульсирующий, как сердце влюблённых. Сергей смотрел на меня неотрывно, глаза его горели, пальцы медленно скользили, по плечу вниз по руке, по локтю, касаясь каждого сантиметра кожи, и каждый сантиметр отзывался жаром волн, идущими по всему телу, заставляя ноги слабеть, дыхание срываться. Я знала ясно, это неправильно, до мозга костей, мы стоим на краю пропасти глубокой, один шаг вперёд, и всё рухнет, семья, доверие, моя тихая жизнь одинокой женщины.

Но в этот момент мне было всё равно полностью, вина отступила в тень, оставив место чистому чувству, первобытному. Открыла глаза и встретила его взгляд, глубокий, гипнотический почти, без капли сомнения теперь, только желание чистое, смешанное с нежностью тёплой, как летний дождь. Может, в нём был и страх лёгкий, что этот момент исчезнет внезапно, как унесенный осенний лист на ветру.

Я не знала наверняка. Но точно знала, не хочу, чтобы зять останавливался ни на секунду. Не теперь, когда его близость заставляла меня чувствовать себя живой по-настоящему, полной, как не чувствовала годами долгими, с тех пор, как потеряла веру в любовь после развода, после ночей одиночества, когда я читала романы о страсти втихую, чтобы забыться на миг.

— Сережа, — прошептала я, голос едва слышен в шуме воды непрерывном и напряжении между нами густом, дрожащей как струна. «Мы не должны продолжать. Светлана, она вернётся завтра утром, с улыбкой и рассказами о поездке, и что тогда? Как мы посмотрим ей в глаза без вины? Это, это измена страшная. Но эти слова звучали слабо, как последняя попытка цепляться, за реальностью, которая уже вытекала сквозь пальцы, как вода».

Его рука замерла на моём запястье, пальцы сжали нежно, но он не отступил ни на шаг, напротив, придвинулся ближе, коленом упираясь в край ванной. Наклонился ещё ближе, и теперь его дыхание касалось моих губ напрямую, так близко, что я чувствовала вкус мята от чая, тепло обещающее больше, полное.

Рубашка Сергея намокла, от пара полностью, прилипла к телу тесно, обрисовывая контуры мышц широких, плечи от работы тяжёлые на заводе, и я невольно проследила взглядом линию шеи, где пульсировала жилка тонкая, видимая, как сильно бьётся его сердце в унисон с моим бешеным ритмом.

— Не должны, да, — согласился Сергей тихо, голос хриплый, низкий, заставивший меня вздрогнуть, от головы до ног, волна жара прошла по спине электрическая.

— Но ты ведь тоже этого хочешь, Мария, правда?

Я вижу, по твоим глазам блестящим, потому, как губы дрожат слегка, по дыханию твоему прерывистому. С тех пор, как мы познакомились на свадьбе, я замечал всё, эти случайные касания рук, когда передаешь соль, за столом, твоя забота тихая, когда я прихожу уставшим с завода. Ты женщина сильная, но одинока глубоко, как я в этой рутине семейной. Светлана хорошая жена, да, но... Это чувство другое.

— Скажи нет, и я уйду без слов. Но я думаю, ты чувствуешь тоже, Мария, признайся.

Я хотела возразить отчаянно, сказать, что он ошибается полностью, что это иллюзия момента, усталости дня, пары от душа, но не смогла, правда жгла внутри меня, как огонь в печке. Я чувствовала это в каждом вдохе тяжёлом, коротком, в каждом ударе сердца, гремящем в ушах, в том, как моё тело тянулось к нему невольно, вопреки всему разуму, вопреки воспоминаниям о Светлане, о её смехе звонком, о её доверии абсолютном.

Знала, это запретно до предела, может разрушить семью нашу, Светлану, жизнь тихую в городе маленьком, где сплетни летят быстрее ветра. Но в этот момент я не думала последствиях ужасных, были только он, его тепло, его взгляд, пронизывающий насквозь, видящий меня настоящую, без масок и ролей. Медленно подняла руку, и капли полетели на его рубашку, оставляя тёмные пятна влажные на ткани, пропитывая её глубже.

Это было, как мостик невидимый между нами, ещё одна нить, связывающая сердце и тело крепко. Коснулась его руки, той, что лежала на стене близко. Пальцы мои мокрые, дрожащие, легли на его кожу тёплую, и я почувствовала, как он напрягся мгновенно, мышцы сжались, тепло разлилось волной.

Кожа его была тёплой, чуть шероховатой, от мозолей повседневных, и это ощущение было таким реальным, таким живым, полным жизни, что я сжала сильнее, не отпуская, притягивая ближе без слов. «Что мы делаем на самом деле?». Спросила я, но это был не вопрос простой, а признание глубокое, в голосе смешались страх холодный, как пот, облегчение тёплое, как вздох, и желание жгучее, как огонь.

Я не ждала ответа словами длинными, потому что знала инстинктивно, он чувствует то же самое полностью. Это смесь страха, перед неизвестным тёмным, желания неудержимого и отчаянного стремления продлить момент этот, сделать его вечным, как сказку старую. Сергей не ответил, вместо этого наклонился ещё ближе, преодолевая барьер, и его губы наконец коснулись моих нежно, не поцелуй страстный, а лёгкое, почти невесомое касание сквозь пар густой и воду, как прикосновение бабочки крылом, дающее последний шанс отступить, сказать «Стоп».

Но, я не отступила ни на миг, тело отреагировало само, наклонилось навстречу, губы прижались крепче, и это движение простое, инстинктивное стало ответом ясным, которого он ждал так долго.

Его губы прижались крепче теперь, поцелуй сначала осторожный, робкий, полный сомнений и нежности, быстро перерос в глубокий, жаркий, страстный, словно мы оба отпустили все цепи тяжелые, все барьеры моральные, сдерживавшие нас годами долгими, семейные обязанности, вина острая, страх перед будущим. Вода стекала, по мне непрерывно, горячая, обжигающая кожу, но теперь она казалась частью этого всего, обволакивала нас, как шелк тонкий, скользкий.

Рука Сергея скользнула к моему затылку медленно, пальцы запутались в мокрых волосах спутанных, притягивая ближе нежно, но настойчиво, и я почувствовала, как тело отзывается на каждое движение его, дрожь легкая по спине, жар нарастающий в груди, волны удовольствия, идущие от живота вниз, заставляющие ноги подкоситься слабо. Я протянула руки к нему в ответ, обхватила плечи сквозь мокрую рубашку, ощущая, как мышцы напрягаются под пальцами твёрдо, сильные, твёрдые, от работы ежедневной на заводе, от подъёма тяжести и ответственности.

Вода плескалась громче теперь, когда я слегка сдвинулась ближе, приближаясь, и этот звук естественный, смешанный с нашим прерывистым дыханием тяжёлым, синхронным, был единственным, что нарушало тишину квартиры, тишину, в которой эхом отдавались наши сердца бьющиеся. Сергей отстранился на миг, всего на секунду, чтобы вдохнуть воздух полный пара, и наши взгляды встретились близко.

Его глаза, теперь такие близкие, в сантиметрах, горели огнем диким, неукротимым, но в них мелькала тень борьбы внутренней, как облако в ясном небе летним. Я видела ясно, как он пытается удержать контроль, напомнить себе, о границах строгих, о Светлане, о семье нашей, о том, что это может стоить всего потерять, губы его дрожали слегка, дыхание сбивалось неровно. Но я не хотела контроля никакого, не сейчас, когда всё внутри меня кричало о свободе полной, о жизни настоящей, о том, чтобы взять то, что судьба отняла давно.

— Мария, прошептал Сергей, голос дрожал хрипло от эмоций, выдавая, как сильно он меня хочет, как это зрело в нём годами, как вулкан под коркой земли. Если скажешь остановиться прямо сейчас, я остановлюсь мгновенно. Ради тебя, ради Светланы, ради всего, что мы имеем вместе.

— Но, пожалуйста, не говори ничего. Позволь мне, нам, почувствовать это, до конца. Только этот вечер, только мы. Но я не сказала ни слова, слова умерли на губах моих, заменённые желанием чистым. Знала глубоко, это безумие абсолютное, игра с огнём опасным, которая сожжёт нас обоих дотла, дом, семью, будущее тихое. Всё равно, огонь манил неотвратимо, обещая тепло забытое.

Потянулась к нему снова, пальцы скользнули, по его шее влажной, по коже горячей, притягивая ближе крепко, и поцеловала страстью такой, какой сама от себя не ожидала никогда, голодной, отчаянной, как будто наверстывало упущенные годы одиночества полного, как будто это был последний шанс на жизнь настоящую. Его руки теперь смелее обняли меня твёрдо. Пальцы прошлись, по спине мокрой, по коже нежно, но требовательно, оставляя следы жары следом, и я выгнулась навстречу инстинктивно, позволяя воде стекать на нас обоих свободно, пропитывая его одежду до нитки.

Сергей шагнул в ванну полностью, не раздеваясь ни на миг, вода ударила по нему струями сильными, но это только усилила близость нашу, ткань рубашки прилипла к телу, контуры стали видны ясно, и я почувствовала его тепло сквозь неё, твёрдость. Мы были на грани тонкой, я знала это, следующий шаг изменит всё навсегда, сотрёт моральные границы между нами.

Но не думала, о завтрашнем дне, о Светлане, возвращающейся с улыбкой яркой и рассказами о Екатеринбурге, о том, как мы снова станем тещей и зятем, за столом семейным, притворяясь безупречно. Хотела только его, только этот момент драгоценный, только это чувство, которое заставляло меня чувствовать себя по-настоящему живой, полной, женщиной желанной. Время, словно замерло в этот миг, растянулось в вечность сладкую, когда его губы снова нашли мое увереннее, поцелуй стал глубже, медленнее и следующим каждый миллиметр.

Пар в ванной сгустился плотнее, окутывая нас покрывалом тёплым, почти осязаемым, как одеяло из тумана утреннего, и каждая клеточка моего тела отзывалась на его прикосновение ярко, дрожью в пальцах, жаром в венах горячим, пульсацией нарастающей. Его руки, теперь уверенные полностью, скользили, по плечам мягко, по спине изогнутой, вниз по бёдрам, и я прижималась ближе инстинктивно, забывая о воде стекающей, о ванной под ногами, о мире за дверью ванной комнаты с его строгими правилами.

Поцелуй становился глубже постепенно, полным отчаяния тихого и нежности глубокой, как будто мы пытались утонуть в это мгновение навсегда, чтобы не думать о том, что ждет за дверью закрытой, вина тяжелая, которая на утро ударит молотом, тайны темные, которые будем прятать в глазах и улыбках, разрушенные жизни, если правда выйдет наружу когда-то.

Я отстранилась на секунду короткую, чтобы вдохнуть воздух полной пары и его запаха, мыла ромашкового, пота лёгкого, металла от завода, и наши взгляды снова встретились интимно, близко. В его глазах было столько эмоций, страсть как пламя костра, нежность как ласка ветра, тень вины, которую он, как и я, пытался отогнать, спрятать в глубине души. Я знала твёрдо, мы пересекли черту главную, ту, за которой нет пути назад, к прежнему невинному миру.

Но в этот момент я не хотела возвращаться назад ни за что. Назад в одиночество холодное, в роль тещи строгой, в тишину ночей пустых. Хотела его полностью, хотела это чувство, которое стирало годы одиночества, роль матери жертвенной и хранительницы очага, делая меня просто Марией, женщиной полной, живой, желанной. Сережа, прошептала я, голос хриплый от эмоций, полный чувств, который не выразит словами простыми, смесь радости внезапной и боли сладкой, желания и страха легкого.

Это, не должно закончиться здесь, в этой ванной комнате. Не сегодня вечером. Не так резко. Он посмотрел на меня долго, и на миг мне показалось, он хочет сказать что-то важное, о чувствах, которые копились в нем годами, о том, как это началось с первого взгляда на свадьбе, о вине перед Светланой, о будущем туманном, губы его приоткрылись слегка, но вместо слов длинных лишь кивнул молча, словно соглашаясь с невысказанным полностью, с тем, что мы оба понимали сердцем. Его руки нашли мои ладони, переплели пальцы мокрые, теплые, дрожащие от возбуждения, и он помог мне выйти из-под душа грациозно, выключая воду одним уверенным движением руки.

Вода стекала с нас на пол, образуя большую лужу, блестящею в свете лампочки, а его взгляд следовал, за каждой куплей на моей коже, по плечам скользнул, по груди, по бедрам, как будто он пытался запомнить этот момент навсегда, выжечь в памяти каждую деталь, каждый изгиб тела, каждую эмоцию. Я не стеснялась его взгляда ни капли, в его глазах не было осуждения жёсткого, только восхищение чистое, искреннее, горячее, которое делало меня сильнее внутри, желаннее, живее, ярче, как будто я молодела на глазах, сбрасывая годы.

Сергей взял полотенце с вешалки, мягкое, пушистое, с лёгким запахом стирального порошка лавандового, который я люблю и обернул меня осторожно, заботливо, но руки его не спешили отпускать ни на секунду. Пальцы скользнули, по плечам нежно, стирая воду круговыми движениями, такими бережными, полными любви, что внутри меня что-то растаяло мгновенно, как лёд под солнцем весенним, и слёзы навернулись на глаза, от этой неожиданной нежности.

— Ты красивая невероятно, Мария, — прошептал Сергей тихо, голос низкий, полный тепла искреннего. Всегда была красивой, полной жизни. Я видел это всегда, но боялся признать даже себе, прятал глубоко. Я прижалась к нему ближе, чувствуя тепло его тела сквозь мокрую рубашку прилипшую, твердость груди, и он обнял крепче, ладонями по спине гладя, словно боялся, что я растворюсь в паре густом и исчезну, как сон.

Мы стояли так минуту длинную, две, может, три, молча полностью, слушая, как вода капает с нас на пол медленно, как сердцебиение наше сливается в один ритм ровный, как дыхание становится спокойнее, но все еще прерывистым от эмоций бурных. Потом, не говоря ни слова лишнего, Сережа взял меня за руку нежно, пальцы переплелись крепко, как корни деревьев в земле, и повел из ванной комнаты в коридор босиком, по прохладному полу, оставляя следы мокрые за собой.

Мой разум пытался прорваться сквозь туман желания, мысли о последствиях нахлынули снова, о Светлане, о ее возвращении радостным о том, как мы спрячем это, от соседей любопытных у подъезда, от друзей её, от коллег на заводе, от самих себя в зеркале.

— Сережа, подожди минуту, — прошептала я, останавливаясь в коридоре, рука на его плече. А если Светлана узнает когда-то? Что мы скажем — правду?

— Как жить с этим бременем? Сергей повернулся ко мне лицом, глаза серьёзные, но решительные, как скала. Не узнает никогда, если будем умны. Мы будем осторожны всегда, встречи тайные, когда она в отъезде, звонки короткие, взгляды украдкой. Это наш секрет, Мария, только наш, священный. Ты заслуживаешь счастья настоящего.

Я отмахнулась, от мыслей тяжёлых, слишком слабы они были против этого жара внутреннего, против желания, которое горело ярче звёзд. Сейчас был только он, только мы вдвоём, и я не хотела терять ни секунды одной, из этой ночи драгоценной. Мы дошли, до моей комнаты медленно, той самой комнаты скромной, где стояли старые фото на деревянной полке, Светлана маленькая с куклой, наша семья на пикнике у реки с корзиной, Сергей с уловом рыбы в руках на озере прошлым летом.

Комната была маленькой, кровать большая с пледом вязаным руками матери моей, шкаф с книгами-стопками, шторы тонкие, колышущиеся, от сквозняка лёгкого, из окна. Свет был мягким, осенним, тёплым, пробивающимся через шторы, от уличного фонаря далёкого, желтый, романтичный, как в старом кино черно-белом.

Сергей остановился у кровати, повернулся ко мне, и его руки снова нашли мои ладони, дрожащие от волнения, но решительные, прижимая к своей груди бьющийся.

Он медленно снял полотенце с моих плеч, давая мне последний шанс передумать, отступить назад, глаза его спрашивали без слов ясно: «Ты уверена полностью?». Это навсегда изменит твою жизнь. Но я шагнула ближе сама, прижимаясь всем телом, к его мокрой одежде.

Его рубашка, теперь пропитанная водой полностью, липла к коже тесно, обрисовывая линии тела, и я потянулась к пуговицам пальцами, расстегивая их одну за другой медленно, пальцы дрожали не от страха холодного, а от предвкушения сладкого, от того, как сердце колотилось в груди, как барабан в тишине. Первая пуговица расстегнулась щелчком тихим, вторая, ткань расходится, третья, и я увидела кожу его, тёплую, с редкими волосками тёмными, запах мускуса.

Когда рубашка упала на пол наконец, мокрым тяжёлым комом, шлёпнувшимся у ног, его руки обняли меня резко, притянули к себе, и мы поцеловались снова, теперь без всякой сдержанности строгой, без сомнений мучительных, губы сливались жадно, языки сплетались в танцы, дыхание смешалось в одно. Кожа его была горячей невероятно, солоноватой от пота и воды свежей, мускулистой от труда, и я ощущала каждый его вдох глубокий, каждый удар сердца сильный, эхом отдающийся во мне, синхронизируясь идеально. Мы опустились на кровать медленно, не разрывая поцелуй страстного, матрас прогнулся под нашим весом мягко, плед смялся под нами.

Я потерялась в этом ритме новом полностью, в его тепле обволакивающем, в его силе, которая была одновременно нежно-заботливой и требовательно-настойчивой. Как у человека, долго ждавшего момента этого, копившего эмоции. Руки его скользили по мне, следуя, по плечам гладко, по бокам изогнутым, по бедрам нежно, лаская каждый сантиметр, и я отвечала взаимно, пальцами по его спине по спускающимся мышцам, по груди твердой, чувствуя биение сердца под ладонью горячей.

Двигались вместе инстинктивно, медленно сначала, осваивая, потом быстрее, увереннее, будто знали друг друга всегда близко, будто этот момент был предопределён судьбой с нашей первой встречи на свадьбе её дочери, с того первого рукопожатия тёплого.

Я забыла, кто я есть, кто он такой, забыла обо всём мире внешнем, кроме этого чувства, заполнившего меня, до краёв переполненных, шепот его имени «Мария, моя Мария», прикосновения нежные и жадные одновременно, дыхание сплетённое наши ртами. Это было, как музыка симфоническая, ритмичная, нарастающая постепенно, крещендо-мощная, не желающая заканчиваться никогда, волны удовольствия накатывающие одна за другой, как волны реки в половодье.

Время растянулось бесконечно, комната наполнилась нашими вздохами тихими, стонами легкими, словами любви шепотом и вины мелькающей, и осенний ветер, за окном, шелестящий листьями сухими, казался далеким фоном, нереальным, второстепенным к нашей симфонии личной. Когда всё закончилось наконец, волна спала медленно, оставив после себя приятное тепло и усталость сладкую, мы лежали в тишине глубокой, переплетённой телами близко, ноги в ногах переплетены, руки на талии друг друга, головы на одной подушке мягкой. Словно боялись оба, что малейшие движения разрушат этот хрупкий, новый мир наш, созданный в эту волшебную ночь.

Рука Сергея покоилась на моей талии, пальцы лениво гладили кожу кругами, а я прижималась к его плечу, слушая, как дыхание его становится ровным постепенно, спокойным, глубоким, как сон приближающийся. Запах его тела, мускусный, смешанный с ромашкой лёгкой, наполнял комнату всю, и я вдыхала его глубоко, как запрещённый наркотик.

Но с этим спокойствием после бури, как всегда бывает, пришли мысли холодные, как осенний дождь, который, наконец, начался за окном, стуча по стеклу каплями мелкими, ритмичными. Капли барабанили упорно, напоминая о реальности жёсткой. Что теперь будет? Как мы будем смотреть друг на друга, за завтраком обычным, притворяясь, что ничего не изменилось? Как, я встречу Светлану, обниму её крепко, улыбаясь широко, зная, что предала её самым страшным образом? Как спрячем это, от соседей, сплетничающих у подъезда ежедневно, от друзей Светланы, от коллег Сергея на заводе, от самих себя в зеркале по утрам. Вина навалилась внезапно, тяжёлая, как камень гранитный, сжимая горло туго, перехватывая дыхание.

— Мария, — прошептал Сергей тихо, голос сонный ещё, но напряжённый внутри, хриплый от недавнего, словно он предугадывал мысли мои тёмные, чувствуя, как тело моё напряглось рядом.

— Не думай, об этом сейчас, пожалуйста. «Мы, мы найдём способ общий, справимся вместе». Я не хочу, чтобы это было только раз один, только в эту короткую ночь.

— Ты, ты особенная для меня давно, с первого взгляда. Я боролся с собой, но... Не смог больше сдерживать себя.

— Мы будем умны, осторожны, тайные встречи, когда, Светлана в поездках. Это риск большой, но... Стоит того, Мария. Ты заслуживаешь любви настоящей. Сережа повернулся ко мне боком, заглянул в глаза мои внимательно, в них была решимость та же, что и в словах его, но и тень страха, как у меня. «Мы сможем, поверь». Я повернулась к нему в ответ, слезинка скатилась, по щеке медленно, и он стёр её большим пальцем нежно, лаская меня.

Знала я, это будет не просто, ложь ежедневная, секреты тяжёлые, постоянный страх разоблачения. Не забудем эту ночь никогда, не сможем жить, как ни в чем не бывало, с улыбками фальшивыми, за столом. Но кивнула молча, не находя слов подходящих, горло сжало комом и прижалось ближе тесно, пытаясь удержать тепло этого момента, еще немного подольше, как осенний лист цепляется, за ветку, из последних сил перед падением, вдыхая его запах, слушая дождь стучащий.

Утро пришло слишком быстро, серое, пасмурное, с каплями дождя на окне стекающими лениво, как слезы невыплаканные. Свет пробивался сквозь шторы тускло, освещая комнату мягко, интимно, и я встала первой тихо, тело ныло приятно от ночи секса, но разум болел, от мыслей тяжелых.

Накинула халат старой дрожащими руками, ткань холодила кожу слегка и посмотрела на Сергея, который еще лежал, уже не спя, глядя на меня с нежностью такой, любовью в глазах, что сердце сжалось в кулаке сладко. «Доброе утро, моя любимая!», — прошептал он, протягивая руку. Я улыбнулась слабо, села на край кровати, взяла ладонь его в свою. «Что теперь с нами будет?», — спросила тихо, я дрожащим голосом.

— Мы справимся вдвоём, обещаю. Знала я, впереди реальность суровая, вина грызущая ночами, тайны прячущиеся в глазах, необходимость притворяться мастерски перед Светланой, которая вернётся скоро. Но в глубине души, там, где теплилось новое чувство яркое, надеялось искренне, что он прав полностью, что мы найдём способ сохранить это, пусть как секрет священный, который будем нести вдвоём в тишине наших тайных встреч, в шепоте по ночам, в взглядах украдкой.

Я вышла, из комнаты тихо, закрыв дверь мягко, и остановилась в коридоре, прислонясь к холодной стене, чувствуя, как тепло его прикосновений всё ещё живёт на моей коже нежно, как эхо поцелуев в волосах, как воспоминания о ночи безумного секса. Этот вечер изменил всё в моей жизни, перевернул мир, как ураган мощный, разбудил спящее, но я не жалела ни на йоту. Не жалела, что позволила себе быть просто женщиной полной, а не только тещей строгой, не только матерью своей дочери.

И, может быть, мы действительно найдём способ сделать это чувство наше, запретное, рискованное, но такое живое, такое настоящее, полное огня, чем-то большим, чем одна ночь короткая ночь прекрасного секса, чем-то, что будет длится вечно между мной и зятем, несмотря ни на что.

— Ох дорогие читатели, будь я женщиной поскромнее, наверное никогда бы не смогла рассказать вам свою историю любви, о которой мечтала всю жизнь, да что там говорить — до сих пор выдерживаю, ведь свидания у нас с зятем довольно частые, а самое главное регулярные!

Не надо, над этим смеяться. Любовь тещи и зятя – это настоящая любовь. Ведь душой нас одиноких женщин, всегда притягивает к тому мужчине, который ближе...