Это второй рассказ о Вознесенских. Их, рассказы, можно читать по одному.

Наталья. Я замужем довольно давно – седьмой год пошел, но детей Бог не давал.

В Центре планирования семьи, куда мы обратились, вынесли вердикт: я здорова и готова к материнству. У Николая моего суженного – "в пределах нормы", хотя лишь тридцать процентов сперматозоидов способны к оплодотворению. Я восприняла эти тридцать процентов с неиссякаемым оптимизмом.

Бесплодие терзало Колю, заставляя его размышлять с горечью:

– Наташа, без детей нет настоящей семьи, и счастье – лишь иллюзия.

Он отчаянно жаждал ощутить радость отцовства. В поисках выхода Коля обратился за советом к своему отцу, Федору – доценту университета, мужчине хоть и немолодому, но сохранившему властную представительность. В нашей среде о нем ходили разные слухи, но, зная, что я вошла в его семью, самые грязные сплетни обходили меня стороной. Впрочем, кое-что все же просачивалось: сбежавшая жена, обвинения в домогательствах к студенткам, склонение их к интимной близости... Видимо, принадлежность к привилегированному кругу и укоренившиеся привычки давали о себе знать. Отец одной из студенток нашел управу через криминальные связи: под угрозой полного уничтожения мой свекор женился на девушке, всего на год старше его сына. Сын и новоиспеченная мачеха учились в одной школе.

Николай. Федор предложил решение, граничащее с безумием, – дерзкий вызов судьбе: не просто донор спермы, а муж во плоти и крови. Его альфа-самцовость, выкованная самой природой, не вызывала сомнений. Коля и Люда, словно живые печати, скрепляли собой акт его мужской состоятельности. В порыве убеждения он бросил, как кость хищнику: «Все дырочки твоей мачехи – в твоем полном распоряжении!»

На мой вопрос, согласится ли мачеха на столь экстравагантную роль, Федор отрезал, словно палач топором:

– Я в этом доме хозяин. Как я скажу, так и будет!

Меня словно обухом по голове ударили. "Обменяться женами?" – эхом отдавалось в сознании. "Да это же грязный сюжет для третьесортной порнухи, а не жизнь!" Но Федор, предвидел бурю пересудов, которую может вызвать такое решение. Он объяснил мне, что это не блажь пресыщенного развратника, а отчаянный шаг, продиктованный необходимостью, и заверил, что интимные подробности останутся за семью печатями.

Наталья. Муж, человек долга и чести, пришел ко мне, словно на эшафот. Раскрыл душу, поведал о терзаниях и робких надеждах. Мой первый ответ был категоричным – "нет!". Но он молил, убеждал, доказывал, что это не потакание низменным инстинктам, а вынужденная мера, продиктованная безвыходностью. И я, любящая и всепонимающая, дрогнула. Согласилась на этот безумный, пугающий эксперимент. К тому же, месяц в Италии...

Николай сидел, оцепенев, в кресле, словно парализованный чужой волей. Он видел перед собой отца, Федора Андреевича, человека, которого всегда считал олицетворением морали и нравственности, и не мог поверить услышанному. Слова отца казались кощунством, плевком в лицо всем тем принципам, на которых Николай вырос. Он пытался найти в глазах отца хоть намек на шутку, на безумие, но видел лишь тяжелую решимость и глубокую скорбь.

Я сидела напротив и молча смотрела в окно. Решила выглядеть суровой: моё лицо, обычно светлое и приветливое, сейчас было непроницаемым, словно каменная маска.

Николай. Словно сквозь толщу воды, я пытался уловить чувства жены, разгадать тайну, что жила в глубине ее души. Наташа всегда была для меня притягательной загадкой, женщиной, которую я любил с отчаянием, но так и не познал до конца. В гостиной, словно в склепе, царила давящая тишина, лишь мерное тиканье старинных часов на каминной полке отсчитывало секунды, приближая неизбежное. Внутри поднималась черная волна – смесь ярости, отчаяния и всепоглощающей беспомощности. Хотелось закричать, обрушить на отца всю горечь обиды, бежать, хлопнув дверью, в ночь, в никуда. Но что-то держало, цепкие нити долга, уважения, любви к Наташе или банальный страх перед зияющей бездной будущего.

Италия... мираж лазурного моря, опаляющего солнца и новых, еще не изведанных впечатлений едва коснулся сознания и тут же растаял, словно дым. Какой прок в красотах мира, если в душе бушует неукротимый шторм? Наташа коснулась его руки, ее пальцы были холодными и чужими. Я встретился с ее взглядом и увидел в глубине глаз испуг, смешанный с робкой, почти угасшей надеждой. Они оба стояли на краю пропасти, и лишь вместе могли противостоять надвигающейся тьме.

Я сидел в кресле, словно парализованный, не в силах пошевелиться. Передо мной, словно изваяние, возвышался отец – человек, которого я всегда считал эталоном морали и непоколебимой нравственности. Услышанное казалось бредом, кощунством, циничным плевком в лицо всем тем принципам, на которых строилась его жизнь. Я отчаянно искал в глазах отца хоть искру сомнения, намек на безумие, но видел лишь тяжелую решимость и глубокую, выстраданную скорбь.

– Что... что ты предлагаешь? – выдавил, наконец, я, словно разрывая липкую паутину молчания. Голос прозвучал чужим, хриплым и словно издалека.

Я закрыл глаза, пытаясь ухватиться за ускользающие обрывки мыслей. В голове, как в калейдоскопе, мелькали фрагменты фраз, осколки воспоминаний, ворох вопросов, не находящих ответа. Я чувствовал себя вырванным из реальности, брошенным в бездну, где нет ни ориентиров, ни спасения. Но, открыв глаза, я увидел в зрачках жены слабое, но все же живое отражение собственной надежды. И в этот момент я понял, что должен сделать.

– Хорошо, – сказал я, глядя прямо в глаза отцу. – Мы поедем в Италию.

Федор расхохотался, и смех его прозвучал фальшиво и зловеще:

– Не "мы", а я с Натальей поедем в Италию. А ты с Леной отправишься в Дом творчества писателей, к Черному морю.

Мы уже давно переехали из квартиры Вознесенских, бабушка подарила мне свою просторную "трешку". Пожилой свекор примчался, торопясь, словно голый в баню, сразу после того, как сын и его жена попрощались на вокзале. Без обиняков стал склонять меня к сексу. Я же, едва увидев его увядший «стручок», не сдержала смех:

– Думаешь, это сработает?

Он раздевал меня, осыпая жадными поцелуями губы и клитор. Я оставалась сухой и невозбужденной, к тому же этот пивной живот... Брр! К счастью, под рукой оказался гель для рук. С его помощью мы все-таки совершили проникновение...

Остальные секс сессии тоже проходили с применением лубрикантов. За двадцать дней у нас было восемь проникновений. В последний день начались женские праздники. Напрасный труд, напрасные мучения!

За те двадцать дней итальянский вихрь закружил меня в водовороте страстей. Шестнадцать знойных мачо – разве это не квинтэссенция dolce vita? Итальянский? К черту! Достаточно английского, они сами, как мотыльки на пламя, слетались, будто медом намазано, можно даже пренебречь кружевным бельем. Говорят, порядочные итальянки-горожанки его и не носят, это удел разве что крестьянок да падших женщин. Коля, ты ждал разврата? Изволь, все по твоему заказу!

Долой хандру! Федя, прощай, у меня есть Visa! Я в Италии! Паста? Пицца? Моцарелла? Или, не дай бог, триппер? А может, сам Леонардо явится? Но первым делом – "Давид" Микеланджело. Его взгляд – обжигающий, словно лезвие, мускулы – натянуты, словно струны арфы, готовые разорвать оковы, жизнь – пульсирует в каждой прожилке мрамора. Еще дома, блуждая по просторам интернета, я впервые столкнулась лицом к лицу с этим титаном. Фильм о Микеланджело, книга Ирвинга Стоуна "Муки и радости", посвященная гению, чье полное имя – Микеланджело ди Лодовико ди Лионардо ди Буонарроти Симони (из наших? говорят, фамилия Симони имеет еврейские корни, происходит от имени Симон, что означает "услышь", намек на благодарность родителей, дождавшихся сына после череды дочерей – точно не знаю, я ж не ребе).

Полная надежд, с платиновой картой Феди в сумочке и хрустящими ста евро в кармане, жаждущими приключений. Сердце колотится, словно пойманная птица, стопятьсот раз проверяю – все ли на месте. Вперед, в этот незнакомый, манящий мир! Первые минуты – как у слепого котенка, ты словно вырвался из клетки. Но пути назад нет. Искать любовника? Да они сами меня находили! Казалось, каждый мужчина во Флоренции мечтал обо мне. На их итальянское щебетание я не обращала внимания, большинство владеет английским, с их неподражаемым акцентом "ч-ч-ч". Первый мачо подкатил с дежурной итальянской фразой, видя, что я отвернулась:

— Американо? – киваю. Он перешел на английский. – Хочешь просто Италию или итальянских мальчиков?

Не буду утомлять пересказом его сальных речей. Алекс (так он представился) оказался местным гидом для англоговорящих.

Предложил посетить джелатерию. Оказывается, здесь два разных охлажденных сладостей: 150 граммовый джелато (не слишком сладкое и не такое воздушное) и мороженое, похожее на наше. Порции мороженого скромнее – всего 80 грамм, которые делят на четыре шарика (по 20 грамм) и водружают на горячую булочку – божественно!

Вот же скряги эти макаронники! За порцию мороженого с булочкой, жалкое джелато, кислый кофе и этот убогий отель "на час"... Что до его "достоинства" – ну, не фонтан, конечно. Лучше, чем у Феди, но до Коли как до луны. Сантиметров 14-15, не больше. И эту самую "крайнюю плоть" увидела впервые. Неумело сдвинула, обнажив головку – и сразу этот спертый запах. Обрезанный все-таки чище, меньше потеет. Но, надо отдать должное, парень умелый. Куни, пальчики – кончила раза три. Хотела его, и получила этот второй в моей жизни адюльтер. Полез пальцами в зад, но я пригрозила – не надо мне этого. Минет был с прелюдией и послесловием. Наивная, ждала второго захода. Вроде бы и подняла бойца, этого мачо итальяно! – но нет, все ограничилось одним актом. Почувствуй себя шлюхой! Актом довольна, а вот итальянцем – нет. Самый пропащий день, буду молить Бога, лишь бы забеременеть!

О пятнадцати последующих "падениях" и говорить нечего. Какая тоска! А в отеле Федя доставал своим микропенисом: "Не забывай, тебе нужно забеременеть!".

Результат отрезвляющий: после почти месяца "страстных" ночей со свекром и шестнадцати измен я так и не залетела. Лена, мачеха мужа, торжествует – ребенок есть! Дай Бог от Федора, а то я не знаю, что натворю!

Италия – стерва. Надо было наших, хоть кавказцев, хоть узбеков. Они бы подарили мне здорового желанного ребенка, а не похож на отца, так на то в Незалежной говорят: Бачили (видели) очи, чего куповали (покупали), так ишьте (ешьте) чтоб вам повылазило...

Но хоть Давида Микеланджело увидела, излечилась от зависти к европейцам, причем совершенно внезапно.

Жизнь продолжалась, завтра на работу, она сама себя не сделает.

Я работаю замом главного в бухгалтерии закрытого института связанного с геронтологией.

Наш лидер, бывший директор института, З. – бабушка моего мужа, ей далеко за 90, но очень энергичная. По родственному подошла ко мне поинтересовалась, как съездила отдохнуть. Тут меня прорвало рассказала ей всё, как свёкор подвёл, про мои шестнадцать попыток с макаронниками тоже рассказала, как мой муж не в ту даму спустил, Теперь его мачеха беременна от пасынка...

Она погладила меня по голове:

— Надо было ко мне обратиться! Все же в наших руках. Ты иди и живи с Колей и Леной, ты ещё молода, через год или два, если естественной беременности не наступит я тебе помогу. Ни о чём не беспокойся, я не уверена, что Коля и Люда – дети Федора. Скоро Лена прибежит определять чей у неё сын. А у нас с тобой будет план «Б». Мы тебе загоним сперматозоид от моего мужа...

— А он разве не старый?

— Старый, но сперматогенез продолжается до конца жизни. Стоять не стоит, но мы сдоим сперму и введем в тебя. Нужно только, чтоб он чуть-чуть занемог – простуда, грипп, тогда организм испугается и живчики будут сильнее. Если не удастся внедрение от деда, есть куча гениев физиков и лириков, найдем тебе донора. Сама не ищи. За меня не беспокойся пока твоего сына или дочь не увижу - не помру.

Прогноз бабушки сбылся: Лена прибежала с тестами ДНК. Как и предсказала бабушка Федор не был отцом никому, под большим секретом З. рассказала, что у него в детстве был паротит, но мама Коли вовремя обратилась к З. Коля получился от материала писателя Е. с помощью З., второй ребёнок - Люда родилась от материала учёного академика Н. После эта шлюха - мать Коли и Люды – сбежала со смазливым аспирантом Феди. Сейчас они живут в Израиле и про прошлое вспоминать не хотят.

Пришло время и Дед заболел. Бабушка, как и хотела, извлекла сперму из его организма и подсадили мне естественным путём, чем-то вроде насоса. Я ожидала, что процесс затянется на год или два. Но мне повезло на первом же эксперименте (я считалась добровольцем совершенно секретной программы «Дети гениев») забеременела. З. сказала, что на детях гениев природа отдыхает, а внуки будут умны и хорошо развиты, только воспитание не отдавай ни в чьи руки.

В положенный срок в нашей странной семье появилась дочь Дарья. Тогда же бабушка дала тайно мне экземпляр завещания деда, где все имущество переходило Даше.

Николай. После Наташиных откровений об "отце" меня словно озарило: вот почему мать сбежала, бросив мужу двух чужих детей. Не оправдываю её, нет, подлость всегда останется подлостью.

Жизнь с двумя женами оказалась куда запутаннее, чем с одной. Теперь я постигал мудрость пословиц о тяжкой доле мусульман, которым дозволено иметь до четырех жен! Но я не пал духом: раз Бог послал мне этих женщин, значит, пошлет и сил прокормить их и, смею надеяться, утешить. Как любит говорить бабушка:

— Есть план «Б». Дочь Даша – миллионерша...

Лена. Годы неслись стремительно, словно осенние листья в вихре, Славик рос богатырем, впитывая мир с неутолимым любопытством, Даша расцветала дивной розой, пленяя взгляд своей красотой и внутренней гармонией. Наш союз, рожденный из тени обмана и вспыхнувшей страсти, словно феникс, восстал из пепла, превратившись в тихую гавань истинной любви и глубокого взаимопонимания. Мы научились видеть не только свет, но и тени друг друга, прощать оплошности, словно детские шалости, и быть нерушимой опорой в бушующем море жизненных невзгод.

Николай оказался не просто мужем, а скалой, защищающей от невзгод, не просто отцом, а мудрым наставником. Он щедро дарил детям свое время, погружая их в мир сказок, уча футболу на залитой солнцем лужайке и раскрывая тайны живописи. Наташа же, словно родник, пробившийся сквозь камни, нашла общий язык со старшими Вознесенскими, и те души не чаяли в Даше – ее звонкий смех звучал в Переделкино дни напролет. Никто не удивился, когда огласили дедово завещание – вся любовь и богатство семьи Вознесенских перешли к маленькой Даше, словно благословение на светлое будущее.

Дед перед смертью выкинул очередной фортель – развелся с бабушкой, сказал, что столетняя жена не красит гения. З. даже слова не сказала, не стала делить немалое богатство Деда. Прошлым месяцем ей исполнился 101 год, но она до сих пор консультирует свой институт, ежедневно бывая там. Неугомонный трудоголик.