Курай.

Когда Нэти с лёгким смешком, вытирая подбородок и волосы, исчезла в ванной, в комнате воцарилось странное, почти невесомое напряжение — как будто разрядка только что случилась, но новая уже нависла в воздухе. Мы с Лиссой всё ещё лежали обнявшись, голые, вино допито, шоколад растаял от тепла наших тел. Всё было слишком красиво, чтобы просто разойтись.

И тут, как по заказу, зазвонил телефон.

Не наш. Не Лиссы. Не мой. Звук был чужой, слишком будничный, слишком стандартным. Мы переглянулись, а Фэд, вздрогнув, как школьник на уроке, вскочил и, прикрываясь ладонью, поспешил в коридор. Мы слышали, как он рылся в кармане, потом ответил:

— Алло… Мам…

"Ах. Ну конечно. Мама".

Я села, переглянувшись с Лиссой, и мы обе почти одновременно расплылись в злых, предвкушающих ухмылках.

— Лиссаола, а у тебя не было ощущения, что мы забыли кое-что важное? — я медленно встала и пошла к ней, проведя пальцем по её груди.

— Например, Курианна? — она хитро прищурилась, обвивая меня за талию.

— Например, что Фэд ещё не получил весь приз... И что сейчас именно тот момент, когда надо показать, чего он может лишиться, если не выберет остаться.

Мы слышали, как он на кухне, пытается объяснить что-то вроде «да, всё хорошо, мы у друга», но голос у него дрожал. И не от холода.

Мы с Лиссой молча вышли в кухню и как бы невзначай встали перед ним. Я — слева, она — справа. Обе полностью обнажённые. Обе слегка влажные, раскрасневшиеся, с ленивыми, полными обещаний движениями. Я провела ладонью по своей груди, приподнимая её. Лисса наклонилась и поцеловала мою шею. Всё не глядя на него. Только в его сторону.

— Ты уверен, что должен уходить? — будто бы просто шёпот, но я знала, что он услышит.

Лисса, не выдержав, встала на цыпочки и провела языком вдоль моего уха, у меня по коже прошёлся жар. Фэд застыл с телефоном у уха, в который по-прежнему доносился женский голос, явно обеспокоенный.

— Да, мам, я… ну, мы просто у ребят… — проговорил он, глядя, как Лисса садится на стул, закидывает ногу на ногу и начинает пальчиком водить по своей внутренней стороне бедра. Спокойно, сосредоточенно. Демонстративно.

Я подошла к нему ближе и наклонилась к его уху:

— Скажи, что ты останешься… или мы тебя сейчас свяжем и просто не выпустим отсюда.

Он сглотнул. Мы обе видели, как между его ног начинает подниматься новая жизнь. Жаркая, голодная. Я даже поцеловала его плечо, а Лисса в этот момент, усевшись на стол, широко раздвинула ноги, позволяя увидеть всё — даже остатки влажности, поблёскивающей в складках.

Он судорожно выдохнул:

— Мам, я… я останусь у них до завтра. Да. Завтра. Всё нормально. Всё отлично. Просто не хочется ночью домой.

— А с кем ты? — спросила мама на том конце.

Фэд запнулся. Мы почти хором шепнули: С нами…

— С девчонками… эээ… с друзьями. Я помогал с проектом. Всё хорошо. Я… Всё. Спокойной ночи.

Он отсоединился и выдохнул так, будто с плеч свалился мешок кирпичей. И только сейчас заметил, что у него… всё опять встало.

— Боже… — прошептал он, ошеломлённый.

— О, да, детка, — Лисса соскользнула со стола и подошла к нему, обнимая сзади. — Похоже, ты остаёшься…

— Добро пожаловать в ад сладких удовольствий, — добавила я и, взяв его за руку, повела в комнату.

— А теперь… всё только начинается. — сказала Лисса с хищной улыбкой.

Когда мы втроём обосновались на кровати, нежно и страстно лаская Фэда, я ощущала, как внутри всё тихо пульсирует от возбуждения и волнения. Его руки скользили по нашим телам, губы касались нежно, но уверенно, словно он хотел запомнить каждый изгиб, каждую точку, где мы были особенно чувствительны.

В этот момент в комнату вернулась Нэти. Она взмахнула руками и с улыбкой воскликнула:

— Опять?! Да что это такое, стоит мне на пару минут отлучиться — они тут же начинают непотребство! И почему всегда без меня? Где справедливость?

Мы рассмеялись, и даже Фэд, пойманный врасплох, не смог сдержать улыбку. Лисса с хихиканьем перекатилась к краю кровати и, обняв Нэти, начала нежно целовать её в шею, проводя ладонями по её груди. Нэти откинулась назад, позволяя себе расслабиться под ласками сестры.

Лисса, оторвавшись от губ Нэти, повернулась к нам:

— Фэд, доставь удовольствие моей сестрёнке..., а я пока займусь хозяйкой.

Фэд кивнул, и его лицо оказалось совсем рядом с тем местом, где горело всё, что я чувствовала. Было смешно и волнительно одновременно — обычно с куни мне дарили удовольствие сестра или Нэти. А теперь это он — и я с затаённым дыханием ждала, как он справится.

— Ну, Фэд… Нэти — наша хозяйка, — сказала Лисса, укладывая Нэти рядом со мной, а Фэда — возле моих ног. — Сам понимаешь — заслужила.

Я мельком обернулась. Лисса стояла рядом с Нэти, её грудь чуть покачивалась от тихого смеха, пальцы уже скользили по внутренней стороне бедра подруги. Нэти откинулась, принимая ласку, а Лисса, не глядя на Фэда, добавила:

В комнате воцарилась тишина. Ночь окончательно вступила в свои права, и я лежала с раздвинутыми ногами, чувствуя, как пульсация в центре тела стучит в такт моему ожиданию. Горло пересохло, по коже пробежали мурашки.

Он придвинулся ближе.

Мои бедра дрожали — удержать их было невозможно. Я видела, как он смотрит на меня, не отводя взгляда, без страха и смущения — с почтительностью, желанием, нежностью.

Он наклонился. Я почувствовала его дыхание — тёплое и ласковое, оно коснулось моей самой горячей точки. Я едва всхлипнула, словно девочка, впервые открывающаяся миру, словно женщина, познающая прикосновение губ именно здесь. Никто прежде не трогал меня так — так нежно, так внимательно.

Первые касания были едва ощутимы, словно дыхание ангела. Его губы медленно обвели внешний край, изучая каждый изгиб. Я задрожала от кончика позвоночника, а его язык легко коснулся моих губок. Он не спешил, просто касался и пробовал. Я терялась в этих ласках.

— Фэээд… — выдохнула я, тело само потянулось к нему.

Он понял — я хотела, я жаждала. Его язык проник глубже, осторожно, боясь причинить боль. Но боли не было. Было чудовищно прекрасно. Я сжалась, пальцы вцепились в подлокотники кресла, живот напрягся, в груди вспыхнуло пламя. Соски ныли от отсутствия прикосновений, но всё остальное пылало.

Он работал языком мягко и ласково, скользя по самым сокровенным складкам, лаская центр моего наслаждения. Каждое движение отзывалось волной в моём теле. Я начала медленно покачивать бедрами, сама того не замечая.

— Да… вот так, — прошептала я, — не останавливайся…

Я никогда не позволяла себе быть такой — голой, открытой не только телом, но и душой. Но сейчас я хотела, чтобы он понял: это не просто удовольствие. Это принятие, это контакт, это радость тела. Я расцветала — словно бутон, распускающийся под его губами. И знала, что сегодня расцвету полностью.

Фэд чувствовал меня. Каждой клеточкой, каждым движением, каждым тёплым прикосновением языка он будто читал мои желания, до которых даже я не всегда осмеливалась дотянуться. Его лицо было почти благоговейно серьёзным, как у художника, стоящего перед нетронутым полотном. Но вместо кисти — язык. Вместо красок — моя плоть, дрожащая от предвкушения. Он не торопился. В этом было всё: уважение, голод, нежность. И такая забота, что я почти расплакалась. Он скользил по моим лепесткам, по самому краю, едва касаясь, едва надавливая — как будто боялся разрушить волшебство, в которое сам же и погружал меня. Мой клитор вздрагивал под каждым движением — такой крошечный, но будто связанный с каждым нервом внутри. Я вся была сосредоточена там, в этой точке между ног, между разумом и телом, между прошлым и настоящим.

Я раскинулась полностью. Моё тело было живым криком. Оно не молило — оно требовало. Я уже не стыдилась ни позы, ни звуков, ни ощущений. Всё это — я. Настоящая. Голая — не только физически. Мое лоно пульсировало в такт его движениям, становясь влажнее, глубже, открытее с каждым мгновением. Я чувствовала, как там всё раскрывается — как цветок, пьющий утреннюю росу. Он поцеловал меня прямо в центр, и я всхлипнула — громко, пронзительно, как если бы кто-то сорвал с меня последний слой сдержанности. Я выгнулась, бёдра затряслись, а клитор стал почти невыносимо чувствительным — будто на грани боли, но такой боли, от которой не хочешь убегать. Только просишь: ещё. Ещё. Не останавливайся.

И он не останавливался. Он знал. Он ощущал меня всем своим существом. Его руки скользнули на мои бедра — схватили крепко, властно, удержали меня на месте, будто я могла выскользнуть из-под его языка, сбежать от собственной кульминации. Но я не могла. И не хотела. Он сосал — медленно, вбирая мой клитор в рот, обводя его языком кругами, ленивыми, насмешливыми, как будто дразнил: ты же на грани? хочешь? Я дрожала. Я сжималась. Я задыхалась. В горле стоял спёртый воздух, лёгкие не могли справиться.

А рядом тоже стоны. Там Лисса.

Я приподняла голову, сквозь завесу удовольствия увидела её. Она лежала рядом, спиной ко мне, и её обнажённое тело двигалось в мягком, упоённом ритме. Её губы скользили между бёдер Нэти, её пальцы крепко держали подругу за талию. Нэти выгибалась, как лук, голова её была откинута назад, грудь высоко вздымалась, а из её рта вырывались стоны, низкие, вязкие, почти животные. Лисса выглядела… не просто прекрасной. Почти святой. Женщина, которая знала, что делает. Женщина, дарующая удовольствие. Она повернула голову, и наши взгляды пересеклись. Там, в её глазах, было всё: сестринство, любовь, похоть, радость, гордость. Она улыбнулась — медленно, будто шептала: я вижу, как ты расцветаешь. Я с тобой. Я рядом. Мы — одно.

Это было… невыносимо. Прекрасно невыносимо. Я снова откинулась назад, тело моё выгнулось. Фэд словно уловил момент, как дирижёр в кульминации симфонии. Его язык стал быстрее, чуть напористее, чуть грубее — он втягивал мой клитор в рот, посасывал, щекотал кончиком языка, как будто играл на нём, как на самой капризной струне. Я вскрикнула. Не смогла сдержаться. И поняла — вот оно. Я взрываюсь. Я больше не могу держать это внутри.

Клитор пульсировал с бешеной частотой, всё тело свелось в одну точку — и взорвалось из неё. Оргазм прошёл через меня как удар молнии: ноги дрожали, живот свело судорогой, из глубины раздался сдавленный вопль, и я захлебнулась воздухом, а между ног вырвался горячий толчок — такой сильный, что я почувствовала, как влага вытекает, расплескивается по его губам, по простыне, по моим бёдрам. Это был не просто оргазм. Это был взрыв. Разрыв внутренней пружины. Освобождение.

Я не просто кончила. Я вывернулась наизнанку. Я стала воздухом, телом, звуком. Я рыдала и смеялась одновременно, закусывая губу, вцепившись ногтями в простыню. Каждая мышца дрожала, а изнутри всё ещё шло эхо: пульсация, судороги, отголоски его языка, ещё присутствующего во мне, даже когда он уже приподнялся.

Я открыла глаза. Он смотрел на меня. Его губы блестели. Взгляд был… тронутый. Глубокий. Благодарный. Я протянула руку, провела по его щеке, нежно, как благодарят за спасение.

— Ты сделал меня… свободной, — прошептала я.

Сзади звучали звуки наслаждения Лиссы и Нэти, но теперь они были не фоном — они были хором. Гармонией. Я лежала раскрытая, обнажённая, принятая, наполненная. И впервые — не стыдилась, что чувствую это.

Лисса.

Я смотрела, как Курай расслабленно лежит, раскинувшись, с этой чуть безумной полуулыбкой на губах, как будто не верила, что действительно сейчас с ней это произошло. А Нэти… её глаза были прикрыты, грудь тяжело вздымалась, бёдра дрожали. Они обе были прекрасны в этой своей усталой, сытой истоме. Словно цветы, раскрывшиеся в полночь и напоённые дождём до капли.

А я? А я всё ещё горела. Нет — пылала. Не просто от вида их удовольствия, не только от звуков, которые до сих пор эхом ходили по комнате… а от желания. Густого, тяжёлого, нетерпеливого.

Я повернула голову к Фэду — и наши взгляды встретились. Его губы были всё ещё влажны от Курай, подбородок блестел. А глаза… в них стояла смесь восторга и недоумения. Он будто не верил, что оказался здесь, между нами, в этом вихре.

Я улыбнулась. Широко, дерзко, как умею только я. "Ты не забыт, красавчик. Я тоже хочу играть."

Перекатившись на него, я легла сверху, прижимая его к матрасу своим телом — тёплым, скользким от возбуждения. Моё тело искало — и нашло. Я чувствовала его член: горячий, камень среди шёлков, он упирался прямо между моих влажных губ. Мы не проникали друг в друга, но это касание было таким… интимным, что я втянула воздух сквозь зубы.

Я склонилась к нему, поцеловала. Его губы — солёные от Курай, влажные, мягкие. Я жадно втянула её вкус вместе с его дыханием. Целовала, словно хотела проглотить. Пальцы легли на его грудь, ногти царапнули по коже, оставляя тонкие красные линии — напоминание, кто тут хозяйка.

"Чёрт, как он вкуснен этот момент. Его член будто знал, как сильно я этого хочу — и в то же время, как я это держу на поводке. Он давил мне между губок, как напоминание: ещё шаг — и ты на нём. Но я не сделаю этот шаг. Ещё нет."

Я оторвалась от его рта, лизнула по щеке, по уху и прошептала, с усмешкой:

— Доставим друг другу удовольствие тоже.

Его глаза расширились, но он сначала ничего не понял. Я перекатилась, развернулась — и улеглась на бок, так, чтобы его лицо оказалось прямо напротив моей мокрой, пульсирующей киски. А моя голова — рядом с его стоячим, живым, нетерпеливым членом. Он весь дёрнулся от одного моего взгляда.

"Ммм… какой красивый. Прямо просится в рот."

Но я не бросилась на него сразу. Я провела языком по губам, чувствуя, как внутри уже покалывает. Бля, я была так возбуждена, что клитор казался размером с кулак, и пульсировал, как если бы внутри был второй, бешено бьющееся сердце. Я раздвинула бёдра. Дала ему доступ.

— Не стесняйся, Фэд. Прямо туда.

Он не замедлил. Его дыхание коснулось сначала внутренней поверхности бедра, а потом — моих складок. Я всхлипнула. Он провёл языком снизу вверх, вдоль щели, захватывая вкус, тепло, влагу. И сделал это с каким-то звериным голодом — будто теперь это я была его трофеем. О, блядь… Да. Вот так. Так меня ещё не ели.

Я застонала, одновременно обхватывая пальцами его член. Он был весь покрыт предэякулятом, скользкий, тёплый, вкусный на ощупь. Я провела языком от основания до самого кончика, медленно, нарочито. Услышала, как он застонал в мою письку. Я рассмеялась тихо.

— Ага, нравится? Мне тоже.

Мои губы сомкнулись на его головке, я чуть втянула — и в тот же момент он провёл языком по моему клитору, резко, уверенно, и я едва не захлебнулась в собственном стоне. Клитор горел, как расплавленное стекло. Ещё — и я потеряю контроль.

Я стала сосать. Медленно, глубоко, не торопясь, сдерживая жадность. Но не потому, что не хотела. Потому что знала: так будет дольше, лучше, злее. Я играла с его членом, обводя языком, втягивая, оставляя мокрые, влажные следы. А он... он ел меня. Не иначе. Ел с удовольствием, с шумом, с этим подрагиванием в языке, когда попадал в самую чувствительную точку.

Я приподнялась на локте, давая ему больше доступа, и чуть качнула бёдрами. Я горела. От него, от себя, от этой двусторонней порочной симфонии. Я ловила каждый его стон, каждый рывок, когда он толкался мне в рот сам, не сдерживая тело, но стараясь не быть грубым.

— Чёрт, Фэд… — выдохнула я, — ты чертовски хорош языком. Если бы не одно "но", я бы оседлала тебя прямо сейчас и разорвала в клочья…

Но "но" было. Моя граница. Он не заслужил меня внутри. Пока нет. Он мог лизать, я могла сосать — мы могли плавиться друг от друга. Но дальше этой грани я не заходила. Я чувствовала, как головка его члена скользит по моему языку, а внутри меня откликается пульсацией, желанием прижаться, втянуть его внутрь себя. Но нет.

Я оторвалась, тяжело дыша, провела языком по его стволу, поцелуя кончик напоследок.

— Ты добьёшься этого, если не облажаешься. Понял, красавчик?

Он поднял глаза — и кивнул, хотя было видно что ничего не понял, а я не собиралась объяснить ни ему ни остальных. Посмотрела на Фэда. С ухмылкой. Влажный, с моей киской на лице, и с пульсирующим, готовым членом — он выглядел чертовски довольным.

А я? Я снова опустилась, вбирая его в рот глубже, чуть сильнее. А он в ответ — сильнее втянул мой клитор, начав водить языком кругами.

"Блядь. Ещё немного — и я взорвусь. Прямо ему на лицо. Как настоящая сучка. Моя вина, что он такой вкусный?"

Но я не останусь одна. Я хотела, чтобы он тоже почувствовал, каково это — быть сожранным без остатка. Хотела, чтобы он сорвался… раньше меня.

И я знала, как это сделать.

Я не сразу поняла, что Курай уже поднялась. Просто… почувствовала. Этот взгляд. Как будто кто-то взял раскалённую ложку и медленно провёл ей по моей спине. Я не видела её, но знала — она смотрит. На меня. На нас.

И, чёрт подери, это только добавило масла в огонь.

Медленно подняв глаза вбок, я встретила её взгляд — прямой, обжигающий, с той хищной полуулыбкой, в которой смешались возбуждение, гордость и чёртова ненасытность. Она смотрела, как я сосу член Фэда, как мой рот скользит по нему всё глубже, как мои губы обтягивают его ствол, как я дрожу, качаю бёдрами навстречу языку, рвущему мой клитор с каждым движением. Как пальцы впиваются в простынь, как я вся на грани.

"Да, детка, смотри. Я — не картинка. Я фильм. Твой любимый жанр: «сестра сходит с ума от удовольствия»."

А за её плечом… Нэти. Сидит, прижав колени к груди, щёки покраснели до ушей, глаза блестят, как после слёз или ещё чего вкусного. Она кусала губу, и её рука — медленная, несмелая, почти невинная — уже скользила вниз.

— Ну нихуя себе, — выдохнула Курай. Голос хриплый, с перчинкой. — Вот это картинка…

Я усмехнулась — не останавливаясь ни на секунду. Только глубже втянула член Фэда в рот. Почувствовала, как он дёрнулся — весь, от корня до головки. Он застонал. Глухо, низко. Почти как предупреждение.

"Ммм, ты уже на краю? Ну-ну, малыш, не вздумай сорваться первым — у меня для тебя есть расписание."

Я провела языком под уздечкой, медленно, с нажимом. Затем прикусила головку, легко, почти ласково. Он выгнулся. Резко. Плечи вздрогнули, бёдра подались вверх.

— Осторожно, детка… ты же хочешь дожить до финала? — шепнула я, ухмыльнувшись. — Хочешь — потерпи. Или я возьму твою душу прямо сейчас.

Но стоило мне снова опустить бёдра — и его язык нашёл мой клитор. Снова. Резко. Точно. И всё моё тело пошло волной, как будто электрическим током ударило. Я чуть не прикусила себе язык.

Я застонала — низко, глухо, с хрипом. И тут же — голос Курай. Ловкий, обволакивающий, тёплый, как расплавленный шоколад:

— Ты только посмотри на неё, Нэти… Моя сестрёнка. Как она сосёт… Боже, как же ты хороша, Лисса.

Я услышала всхлип, потом голос Нэти — почти шёпот:

— Я… я не могу оторваться. Она… Она вся течёт по лицу Фэда… А он будто пьёт её…

И, сука, ведь это правда. Влажность текла, хлюпала, капала. Я чувствовала, как капли скатываются по его подбородку, как он слизывает каждую, будто жадно, будто больше никогда не получит. Его руки сжимали мои бёдра, его рот был занят мной полностью. Он ел меня, как голодный зверь — и я не хотела спасения.

Я двигалась. Медленно, но ритмично. Направляя его. Давая. Подчиняя. Одновременно вбирая его член, лаская его языком, губами, глотая каждый дюйм. Я слышала его дыхание, чувствовала, как он борется с собой, и это только подстёгивало. Я была между — и снизу, и сверху, и внутри.

Оргазм уже шел. Я знала. Я чувствовала, как пульсирует клитор, как мышцы внизу живота сжимаются, как бёдра подрагивают.

— Смотри, как она дрожит… — снова Курай. — У неё бёдра трясутся. Ещё немного — и она взорвётся…

"Да, милая. Я уже почти не держусь."

Фэд почувствовал. Его пальцы вцепились сильнее. Он втянул мой клитор, начал сосать. Сосать — не просто лизать, а именно так, как будто вытягивал душу. И я…

Я заорала.

— Оххххх, да! Да, Фэд, ещё! ЕЩЁ!

Всё сорвалось. Спина выгнулась, руки сжались в кулаки. Я вцепилась в его бёдра, грудь напряглась, дыхание сбилось, и я потеряла контроль. Я не просто кончала — меня разрывало на части. Я не сдержалась. Я рычала, стонала, материлась сквозь зубы. И в этот момент…

Он кончил. Во мне. В рот. Раз. Два. Три рывка — горячих, тяжёлых, плотных. Я не отстранилась. Я проглотила всё. С шумом, с жадностью. Я держала его до последней капли. Я почувствовала, как его тело дёргается подо мной, как он всхлипывает, как будто я высосала из него последние силы.

— Он кончает… — с благоговением прошептала Курай. — Прямо ей в рот. Смотри, как она не отпускает…

И правда — я не отпускала. Мой рот продолжал работать. Я ласкала его языком, нежно, дожимая, как будто шептала:

"Ты справился. Ты был хорош. Но я всё ещё хозяйка."

И в этот же миг меня накрыло повторно.

Оргазм был… как удар. Как цунами. Как тысяча вспышек внутри. Сначала клитор — вспыхнул, сорвался. Потом внутри — судороги, спазмы, мурашки по всему телу. Я чувствовала, как ноги трясутся, как грудь вздымается. Я рычала, вгрызаясь в подушку. Волна за волной. До самой последней.

Он продолжал лизать. Продолжал держать мой клитор на языке, пока я сходила с ума. Я обвила его голову бёдрами. Я тряслась. Не в силах остановиться.

И только когда всё стихло — когда тело отпустило, — я осела. Сползла набок. Сложилась. Как мокрая простыня. Дышала тяжело, шумно. Во рту — вкус его спермы. На губах — солёный вкус себя.

Курай села, волосы растрёпанные, грудь вздымается.

— Вы… сумасшедшие, оба, — хрипло выдохнула она. — И я вами горжусь.

Нэти просто кивнула. Молча. Глаза затуманены, рука ещё между ног.

Фэд приподнялся. Тыльной стороной вытер лицо. Улыбнулся — с трудом.

— Я… — прохрипел он, — готов умереть прямо сейчас.

Я хмыкнула, не открывая глаз, легонько хлопнула его по бедру:

— Не сегодня, герой. Ещё не заслужил… но был чертовски близко.

А потом — тишина. Только дыхание. Только послевкусие. Мы лежали, сбившись в одну ленивую, расслабленную кучу, как коты после дождя. Простыня была смята и почти сдвинута с кровати. Воздух тёплый, тяжёлый от запахов тела, пота, сока и чего-то едва уловимо-персикового — аромат свечи, наверное, которая всё ещё догорала в углу. Всё внутри пульсировало медленно, будто эхо прошедшей бури.

Курай рядом со мной зевнула, и её ладонь скользнула по моей груди — не чтобы разбудить, не чтобы возбудить, а просто потому, что ей так было приятно. Я ответила тем же. Пальцы лениво, кругами, гладили её живот, обводили пупок, скользили по линии рёбер. Мы не говорили — не нужно было. Просто были. Вместе. В тишине, что была теплее всех слов.

С другой стороны кровати Фэд полулежал, полусидел, опираясь на подушки, с растрёпанными волосами и видом мужчины, пережившего стихийное бедствие. Он выглядел так, будто отдал нам не только всё, что мог, но и чуть больше. Улыбка была мягкая, усталая. Губы припухли от поцелуев. Грудь вздымалась медленно, но глубоко.

А рядом с ним уютно устроилась Нэти. Она прижалась боком к его телу, её пальцы лениво скользили по его груди, по животу. Она будто рисовала на нём что-то невидимое. То ли шрамы, то ли звёзды. И в этом прикосновении было что-то детское — не наивное, но искреннее. Будто она изучала мир впервые. И Фэд был её атласом.

Она подняла голову, посмотрела на него снизу вверх — и с чуть смущённой, но решительной улыбкой скользнула взглядом ниже. Туда, где его член, отдавший всё, сейчас спокойно лежал между ног, уставший, покойный. Почти смущённый.

— Он такой милый, когда спит, — сказала она, наклоняясь ближе.

— Это ты сейчас про кого? — хмыкнула я, приподнимаясь на локте.

— Про него, — Нэти кивнула на член, не отрывая взгляда. — Фэд, не обижайся… но можно я его… поизучаю?

Фэд фыркнул.

— Я уже не уверен, что мне можно что-то решать в этом доме, — пробормотал он, усмехаясь. — Но ладно. У меня всё равно отключено питание…

— Ну и сиди молча, как хороший учебный манекен, — Курай лениво лизнула моё плечо. — Мы тебя не обидим. Пока.

Нэти склонилась ещё ниже. Её ладонь осторожно легла на основание. Она провела пальцами вверх по стволу, потом коснулась мошонки и чуть вздрогнула.

— Они реально… как в мешочке, — выдохнула она. — Тепло. Мягко. Но не прям желе. Почему так? Они всегда такие?

Фэд усмехнулся, но ничего не сказал. Я ответила вместо него:

— Потому что природа решила, что хранить такую важную часть мужского "величия" нужно как драгоценности. В отдельной бархатной упаковке.

Курай тихо хихикнула, уткнувшись мне в шею.

— Да, но я серьёзно, — Нэти перевела взгляд на Фэда. — Ты чувствуешь что-нибудь, когда я вот так? — она аккуратно взяла мошонку в ладонь, взвесила её, будто проверяя на точность.

— Это не совсем возбуждает… но чувствуется. Будто кто-то играет с гранатами без чёки, — пробормотал он с ухмылкой.

— А если надавить?

— Не надавливай! — сказали мы с Курай одновременно. Я даже привстала, а Курай щёлкнула пальцем в воздухе.

— Это как нажать на яичницу и надеяться, что она станет крутым омлетом. Нет. Так не работает. Аккуратнее, зайка.

Нэти закивала, но всё равно продолжала трогать. Она перевернула член в сторону, смотрела на него сбоку, сверху, снизу. Провела под ним пальцем, потом коснулась венки сбоку.

— Вот эта полоска. Она такая яркая. Это… вена?

— Да, — Фэд выдохнул. — И там много всего проходит. Будь осторожна, а то я снова встану, и у нас не будет пощады.

— Не встанешь, — я хмыкнула. — Ты и так героически выстоял.

— Да… Но девчонки, мы серьёзно, — Курай заговорила мягче. — Нам правда многое интересно. Ваши тела другие. Функции, ощущения, всё не так. Мы же не биологи, а у нас тут анатомия вживую. Так что извини, Фэд, ты — учебное пособие на сегодня.

— Нормально. Главное, чтобы не препарировали.

Нэти посмотрела на головку, коснулась еле видимой щелочки.

— А если тут поцеловать?

— Ты… — он резко зажмурился, — либо делай, либо прекращай.

Она тихо хихикнула… и поцеловала. Аккуратно. Едва касаясь. Я видела, как его пальцы сжались на простыне. И член чуть дёрнулся.

— О, — сказала она. — Он как будто услышал…

— Ещё раз поцелуешь — снова оживёт. Ты хочешь, чтобы он не спал? — сказала я, подмигивая. — Дай ему поспать. Ему снишься ты, как большая добрая девочка с любопытными пальцами.

— А что если мне нравится трогать? — Нэти прикусила губу. — Он правда… ну, красивый. И странный. Я никогда так не видела. Не вживую.

— Это нормально, — Курай вздохнула. — Тебе можно. Нам можно. Нам всем интересно. Мы просто не всегда это вслух говорим.

Я поцеловала Курай в висок.

— И это кайф — узнавать друг друга. Без стыда. Без спешки. Просто быть вместе, и трогать, и щекотать, и исследовать. Мы не только любовницы. Мы — учёные в стране наслаждения.

— С таким телом как у Фэда — и правда, как в экспедиции по джунглям, — фыркнула я. — Всё большое, густое, и в любой момент может наброситься.

Мы рассмеялись. Даже Фэд — хрипло, но искренне. Он поднял руку и запустил пальцы в волосы Нэти, погладил её, поблагодарил взглядом.

— Спасибо за деликатность, мои маленькие анатомы, — прошептал он. — Пусть я и манекен, но манекену приятно, когда его любят.

А я подумала:

"А ведь правда. Мы все сейчас любим. Не телом. Не действиями. А самим фактом, что нам интересно быть друг с другом. Говорить. Трогать. Молчать. И смеяться — после всего, что мы сделали."

Это был наш момент. Наш тихий, ленивый, сияющий момент. Он ещё лежал, раскинувшись, с моей влажностью на лице и моими следами на губах. А я устроилась у изголовья кровати, вытянувшись вдоль Курай, которая по-прежнему дышала глубоко, тяжело, будто внутри неё до сих пор пульсировала волна. Я коснулась её руки, потом скользнула пальцами по животу, и она открыла глаза. Улыбнулась — как-то по-доброму, уставшему и очень настоящему. Мы не сказали ни слова. Просто прижались ближе друг к другу, я — к ней спиной, она — губами к моей ключице. И это было… идеально.

Но моё внимание уже было приковано к другому. К Фэду. И — к Нэти.

Движения её были почти ленивыми, расслабленными, но я-то знала, что это за расслабленность — обманчивая, кошачья. Под кожей уже пульсировало что-то очень живое. Её волосы спадали на плечи, и она откинула их назад, обнажая шею, пока её ладони легли на бёдра Фэда.

Он вздрогнул. Взгляд был чуть растерянный — то ли от того, как стремительно всё развивалось, то ли от количества тел, звуков, запахов вокруг. Его член всё ещё лежал на животе, но я видела, как он медленно… оживал. С каждым прикосновением её пальцев.

— Хороший мальчик, — шепнула я себе под нос и улыбнулась.

Нэти не спешила. Она обвела пальцем по стволу, потом наклонилась и поцеловала головку. Легко, как будто приветствовала. Фэд дернулся. Его живот дёрнулся от неожиданного жара.

— Тебе приятно? — спросила она, не глядя на него, только облизнув губы. — Скажи.

— Да, — выдохнул он. — Очень...

— Это только начало, — пробормотала я, поглаживая Курай по бедру. Та прижалась ближе, её рука скользнула вдоль моей груди, играя с соском. Я выдохнула и чуть прикусила губу. Мы с ней смотрели, как заворажённые.

Нэти снова наклонилась. Я видела, как её губы приоткрылись и сомкнулись на головке. Она не спешила глотать, не гналась за глубиной. Она… исследовала. Втянула совсем немного, медленно провела языком по нижней стороне, оттянула кожу, а потом снова поцеловала — легко, с ухмылкой. Всё это — в её ритме. Ни капли спешки. И тем сильнее было ощущение жара.

Фэд застонал. Его пальцы сжались в простынях, он чуть приподнялся, будто хотел что-то сказать, но только втянул воздух сквозь зубы. Она глянула на него снизу вверх — и ухмыльнулась.

— Чувствуешь, как он живёт? — обратилась она к нам, словно комментируя происходящее. — Вот он. Вот он просыпается…

Я провела языком по губам, наблюдая, как её ладони нежно обхватывают основание, как она чуть оттягивает кожу, целует головку, потом снова втягивает его в рот — не глубоко, но вкусно. С наслаждением. Как будто это был десерт, а не плоть. Как будто она пробовала, как танцует его жар на её языке.

Фэд застонал громче.

— Сладкий? — спросила я вполголоса, касаясь пальцами бедра Курай. Та кивнула, как будто отвечала и мне, и себе. Мы обе смотрели, как Нэти, не торопясь, будто медитируя, сосёт, вынимает, обводит языком, снова втягивает. Всё — в каком-то невероятно нежном темпе, от которого становилось ещё жарче.

— Скажи мне, — вдруг выдохнула она, глядя прямо на него, не прерывая движений рукой, пока член стоял уже во всей красе, упруго и гордо.

— Что ты чувствуешь сейчас?

Фэд открыл рот, но поначалу даже не смог вымолвить ни слова. Его глаза метались между её губами, между её движениями и нашими взглядами.

— Это... это как будто всё тело сжалось, — прошептал он. — И каждый раз, когда ты… когда ты берёшь в рот — это будто ток... по спине, до ног…

— Умница, — сказала она, и снова обвела языком головку. "Ты заслуживаешь внимания, но вот так — только пока."

Курай тихо рассмеялась и провела пальцами по моей груди. Я ответила лаской, не отрывая взгляда от происходящего. Между ног у меня снова всё начинало пульсировать. Видеть, как кто-то сосёт, — особенно с такой техникой и с таким лицом — было чертовски возбуждающе.

— Ты знала, что она такая искусница? — прошептала я Курай на ухо.

— догадывалась, — ответила та, — но никогда не видела. До сих пор.

Мы обе чуть придвинулись ближе, устроившись у изголовья, накрывая друг друга руками, ногами, прикосновениями. Я чувствовала, как её пальцы скользят по моей талии, как она ласкает внутреннюю сторону бедра. Между тем, как я смотрела на то, как Нэти работала языком. Мы касались друг друга, пока наблюдали, как другая ласкает. И в этом было что-то… невероятное.

Нэти тем временем выпрямилась, провела рукой по члену вверх-вниз, вытирая влагу пальцем. Рассматривала. Как будто изучала, запоминала. Как будто вызывала его на разговор.

Я облизала губы, соскальзывая пальцами с живота Курай, и, не отрывая взгляда от Фэда, чуть улыбнулась. Он лежал, полурасслабленный, полувозбуждённый, пульсирующий от желания. И я знала, чёрт возьми, знала, что ему было мало. И мне тоже.

Я видела как Нэти чуть приподнялась, чтобы облизать кончик его члена. Она подняла голову от его паха и села на колени, облизав губы. Я почувствовала, как в ней что-то изменилось. Не просто игра — какая-то внутренняя серьёзность появилась в её взгляде. Тепло, чуть уязвимо. Я замерла.

— Фэд, — тихо, почти как дыхание, но в этом голосе было столько решимости, что даже я замерла в движении. — Скажи… ты девственник?

Я повернула голову, приподняв бровь. Вот так прямо? Нэти удивила. Резко, в лоб — но именно в этом было её очарование. Я замерла, ладонью продолжая лениво гладить грудь Курай, но уже чувствовала, как её тело отзывается на перемену — как будто воздух в комнате стал плотнее, медленнее.

Фэд замер. Он сглотнул. Взгляд его забегал: на Нэти, на меня, на Курай — и снова на неё. Щёки залились краской. Милый. Смущённый, голый, с влажным членом, пульсирующим в воздухе — и в то же время такой… невинный в этот момент. Почти мальчишка. Это было неожиданно мило. И чертовски возбуждающе.

— Я… Наверное, да, — выдохнул он. — Хотя… после всего, что было с вами… я уже не знаю, как правильно ответить.

Я хмыкнула, прикусив губу — и рассмеялась. Сначала тихо, потом громче. Это было честно. И нелепо. И именно этим — прекрасно. Курай тоже засмеялась, а Нэти, фыркнув, спрятала лицо у него на бедре. Смех как-то разрядил напряжение. Но не полностью. Оно осталось — глубже, в подспудном, в том, что не сказано.

— Ну, справедливо, — сказала Курай, перекатываясь ближе. — Мы тоже не уверены, как считать.

— Орально — точно нет, — вставила я, и провела пальцами по щеке Фэда. Он вздрогнул. Я чувствовала, как мурашки бегут по его коже от одного моего прикосновения. — Мы уже трижды превзошли это.

— Анально… — с притворной задумчивостью произнесла Нэти. — Ну, если считать тот вибратор, что побывал в наших с Курай попках…

— Это да, — фыркнула Курай. — Хотя технически…

— …это всё ещё игрушка, — закончила я, став серьёзнее. — А вот вагинально… Тут всё ясно. Мы пока — закрытые главы. Плёнка хранит наши тайны.

Слова прозвучали спокойно, но я сама уловила внутри лёгкий толчок. Не стыд. Не страх. Просто… напоминание. Это моё решение. И я его не изменю, пока не почувствую, что можно. Даже в такой ночи, даже с этим, чёртовски красивым Фэдом, который ел меня, как голодный волк, и стонал у меня на языке… Он ещё не заслужил меня до конца. Пока нет.

— Я говорила близняшкам, что у меня случайно порвалась, — добавила Нэти, усмехнувшись и посмотрев на Фэда. — Но сама уже не уверена, считать или нет.

В комнате повисла пауза. Не глупая, не неловкая — просто… глубокая. Мы смотрели друг на друга — обнажённые не только телами и своими откровениями. Я ощущала тепло от Курай, от Нэти, от Фэда, чувствовала, как между нами натянулась ниточка доверия. Мы говорили о том, что редко обсуждают вслух. А здесь — можно. Именно здесь. Среди пота, запаха возбуждения и мягкого света свечей.

Нэти снова опустилась. Её пальцы обхватили член Фэда — нежно, но уверенно. Она провела по нему рукой, затем — языком. Он застонал. Глухо. Глубоко. Как будто его внутри что-то сорвалось.

Её язык — уверенный, мягкий, сдержанный — с упрямым ритмом руки. Она делала это не для похвалы. А потому что хотела. Потому что чувствовала. Я любила в ней это: страсть без фальши.

Я склонилась ближе, глядя, как его член исчезает у неё во рту. Его дыхание стало резким, грудь — рвано поднималась.

— Сейчас… — выдохнул он, вцепившись в простыню.

И она не отпрянула. Чёрт, Нэти… Она просто приняла его. Его жар, его дрожь, его тело, что изгибалось под ней. Его сперма — горячая, липкая, солоноватая — ложилась ей на язык, в глотку. Я видела, как напряглась её шея, как она проглотила, не отводя взгляда от его глаз. Это было красиво. Настояще.

Когда он опустился, выжатый до последней капли, Нэти подняла лицо. На губе блестела капелька. Она не торопилась убирать её. Только облизала кончик языка.

"Провоцирует, сучка!"

Я подалась вперёд. Я прижалась к ней, толкнув плечом.

— Раз ты не делишься… — прошептала я, касаясь её губ. — Я возьму сама.

Поцелуй был долгим. Солёный. Сперма Фэда теперь была на моём языке, в моей слюне. И это… возбуждало. Не как извращение — как интимность. Как ритуал. Наш способ сказать: "я здесь. я с тобой. ты во мне".

Мы целовались — жадно, глубоко, делясь этим вкусом, этой ночью. Это был не просто акт — это была связь.

Я чуть отстранилась, взглянув ей в глаза.

— Освежиться бы… — выдохнула она. — Мы устроили молочный коктейль без вишенки сверху.

Я рассмеялась.

— Вот именно. Пойдём, пока никто не захотел добавки.

Мы поднялись, тепло и лениво улыбаясь. Я кинула взгляд назад, на Фэда. Он лежал с видом человека, которого только что выдернули из рая. Или запустили в новый круг ада — сладкий, медленный, бесконечный.

Мы разбрелись кто куда, будто по сигналу. В теле дрожала усталость, не та, от которой хочется вырубиться, а сладкая — медовая, пронзительно-живая, как если бы мышцы впервые поняли, зачем им вообще дано существовать. У каждого в глазах стояла нега, след от прикосновений, запах чужой кожи. Но и мысль — достаточно. На сегодня — да. Мы насытились друг другом.

Курай пошла в душ — и я слышала, как она там напевает себе под нос, чуть сипло, всё ещё с хрипотцой после стона. Нэти ушла на кухню. Холодная вода, чай, наверное. Ей всегда нужно что-то держать в руках, когда сердце бьётся слишком громко. Фэд остался в комнате и начал прибирать кровать, скидывая в корзину влажные, перепутанные простыни. Я присоединилась к нему — и мы вместе натянули свежую, чуть прохладную простынь, на которую тут же упали как дети. Холодок ткани приятно обжигал разгорячённые тела.

Через несколько минут все снова вернулись. Не раздетые, но не укрытые. Просто в футболках, мягких шортах, в своих привычных запахах. Каждый по-своему — но с общей тишиной внутри.

— Хватит с нас, — пробормотала Курай, усаживаясь в изножье, поджимая под себя ноги.

Три часа ночи. Тихо так, что слышно, как за окном скребёт когтем по стеклу случайный ветер. Город выдохся. Даже фонари за окнами светят лениво, будто зевая. Кухня, в которую мы вышли, всё ещё пахла кофейным ароматом, пряным дымком благовоний, смешанных с потом, смехом и остатками вечерней страсти, которая всё ещё висела в воздухе. Простыня на диване свалена комом, бокалы пусты, полузакрытая штора лениво колышется от сквозняка. А на полу, рядом с креслом, валяются чьи-то трусики и закусанные салфетки.

Я прислонилась к дверному косяку и выдохнула, прикрыв глаза. Тело всё ещё пульсировало. Не так, как во время оргазма, — иначе. Мягко, тёпло, по-живому. Так пульсирует что-то настоящее, когда буря уже прошла.

Фэд стоял у раковины, пил воду из ладоней. Его спина блестела от капелек пота, светилась в лунном свете. Курай сидела на табурете, потягивалась, лениво, как кошка после охоты. Волосы растрепаны, взгляд рассеянный, но в уголках губ всё ещё играла тень той улыбки, что бывает после хорошего секса. Нэти уже скрылась в ванной, мы услышали, как потекла вода в душе.

— Ну что, очередь? — кинула я, оборачиваясь к Курай.

— Ты следующая. — она зевнула. — Я ещё пару минут тут... размазываюсь.

Я усмехнулась. Да, сегодня мы действительно устроили себе катастрофу на троих. Почти. Почти… потому что я удержалась. Да, я была влажная, голодная, бешеная — но я сохранила грань. Не отдала себя полностью. Потому что могу. Потому что хочу, когда это будет — по-настоящему.

Ванная комната встретила меня мягким полумраком. Тёплый свет от ночника отражался в зеркале, плитка чуть прохладная под ногами. Я закрыла за собой дверь, повернула кран и встала под струю воды. Тёплая, почти горячая. Смывает с меня запахи, вкусы, следы. Я стою, закрыв глаза, провожу руками по телу — по груди, по животу, по бёдрам. Касаюсь себя между ног — нежно, аккуратно, без возбуждения. Просто — подмыться. Очиститься. Остыть. И с каждым движением словно возвращаюсь в себя.

Завтра не будет стыда. Ни грамма. Не будет упрёков или сожалений. Мы сделали это вместе. Всё было правильно. Честно. Жадно. По-настоящему. И всё равно — хочу в чистую простыню, в свежую постель, где нас трое — и больше ничего не надо.

Я вытерлась, накинула мягкое полотенце на волосы и вышла. На кухне уже никого. В комнате тихо. Только чуть слышно дыхание.

Кровать была уже постелена — Курай, конечно, постаралась. Простыня свежая, пахнет мягким мылом. На прикроватной тумбочке горит свеча. Кто-то поставил рядом графин с водой и несколько стаканов. Мелочь — но чертовски уютно. Всё говорит: тут тебе рады. Тут — твоё место.

Я скользнула под простыню. Осторожно пробралась между телами, вжавшись сначала в спину Курай. Её кожа тёплая, шелковистая. Её дыхание глубокое, ровное — она почти спит. Я поцеловала её в плечо, легко, не будя, и скользнула вперёд, уткнувшись лбом в грудь Фэда.

Он лежал посередине, раскинув руки. Голый, довольный, горячий. Пах — мной, Курай, собой. И всё это — в смеси с мускусом, потом, теплом, после чего остаётся только одно: лечь, прижаться и выдохнуть.

С другого бока Нэти, уже тоже помытая, укрытая, сонная, обнимала его сзади, прижимаясь грудью к его спине. Её ладонь лежала у него на животе, чуть выше паха. Словно говорила: я здесь. я ещё чувствую тебя.

А я… я устроилась, как в гнезде. Между ними. Ладонь Фэда легла мне на бедро. Его пальцы провели по коже, нащупывая. Не с вожделением. С привязанностью. Как будто спрашивал: всё хорошо, Лисса?

— Всё хорошо, — прошептала я, даже не открывая глаз.

Я чувствовала: мои волосы всё ещё чуть влажные, кожа прохладная, но вскоре согреется. Я слышала, как дышат рядом, как иногда кто-то шевелится. Простыня чуть тянется, когда кто-то меняет позу. Тело расслабляется. Веки тяжелеют.

"Я не боюсь того, что было. И не боюсь того, что будет."

Сегодня я не была одна. Я была частью чего-то большего. И пусть это не навсегда, пусть рассвет сотрёт часть магии, — я запомню это. Мы лежим, обнажённые, но не уязвимые. А наоборот — сильные. Потому что мы разделили себя. Телом. Взглядом. Прикосновениями.

И сейчас — я просто сплю. Между ними. В тишине.