Варя, опираясь спиной на подушки, полусидела поперёк своей кровати, широко раздвинув бесстыдно обнажённые мускулистые ноги. А затем я вдруг различил Ирэн. Она, в своём безупречно-строгом облачении, словно покорная рабыня, стояла на коленях перед служанкой, припав лицом... губами... к её промежности! Колыхалась её изысканная, с дорогим парфюмом причёска, павлиньим пером сверкала золотая заколка. И звуки глубоких, взасос, поцелуев и слышимая влага лизания, и грубые руки служанки в причёске её госпожи, и её экстатические, сладострастные стоны...

— Оууухх... Барыня... Госпожа... Аааххх!.. Что же... Это... Ооо!..

     Картина женской извращённой любви острова Лесбос прожгла меня сверх до низу. Не помня себя, я ворвался в комнату служанки. Взвизгнувшаяся в панике Варя попыталась вскочить, но руки Ирэн сдёрнули её обратно на кровать. Ирэн обернулась и со странным выражением на лице развратно облизнула губы.

— Иди же сюда, дорогой, - выдохнула она - Ты ведь любишь невинных девушек? Ну давай, давай. Так приступай, что же?

     Мне не составило труда освободиться от френча и форменных брюк, оставшись в исподнем. Между тем, Ирэн с порочной усмешкой уступила мне место между раскиданных ног служанки. "Аааа!" - панически закричала Варя, но Ирэн меткой сильной пощёчиной вынудила её, взвизгнув, замолчать, тихо рыдая.

— Я заплатила ей, - спокойно произнесла Ирэн по-французски - Для этой девки это целое состояние.

     Она извлекла индийский лакированный портсигар, мундштук и с тихим цыканием губ закурила от свечи.

— Видишь, как она разохотилась... А ты не реви, дура!

     Вид нашей Вареньки в столь непристойной позе, с раскинутыми белыми ляжками и тёмным кустом срамных волос почти довёл меня до страстного умопомешательства. Длительное воздержание управляло моим истовым влечением. Даже не потрудившись снять кальсоны, а только лишь развязав и приспустив  их, я, тяжело сопя, навалился на служанку. Мой... Как пишут в арабских сказках, мой зебб - вскочил как бешеный и пережатый, налитый тёмною кровью, вздувшийся кончик его нырнул - как пишут арабы - в её пшеницу. Пышные, поросшие жёсткими волосами тёплые губки её естества разошлись под напором головки, открыв светло алеющую, сочащуюся влагой щель. Между тем, прямо перед моими глазами, развернулись прекрасные ножки Ирэн, которая успела забраться рядом на кровать служанки и подобно ей, бесстыдно развести обнажённые бёдра. Естество моей супруги было беззастенчиво раскрыто прямо перед моими глазами, а её пальчики, большой и указательный, изящно держали гладкий отполированный  слоновой кости мундштук с тлеющей сигаретой, и это предметик, подобно маленькому члену бесстыдного развратного мальчишки, скользнул в теснину её женского естества. Между тем, бодающее движение моего зебба лишь скользнуло по гладко-выпуклой плёночке девственности, пройдясь по вспухшей ягодке похотничка Вари, заставив её глухо вскрикнуть. Засим, заострённый кончик моего пениса, отыскав единственно верное отверстие, застыл, ощутив сопротивление нетронутой плоти.

     Вслед затем, неожиданный шлепок ладони Ирэн по моим ягодицам заставил меня неосознанно дёрнуться вперёд, прорываясь в тесную жаркую глубину Вариного естества. Тонко вскрикнула Варенька, охнул торжествующе я, вспыхнул внезапно перед моими глазами огонёк папиросы в мундштуке, быстро снующем в усладе моей жены. Теснина Вареньки впервые расступалась, принимая мой вздыбленный орган.  Моя служака закатила глаза, отдаваясь новому неизведанному чувству принимания мужчины, меж тем как моя мошонка, прижатая до отказа к её промежности, окрасилась кровью потерянной навсегда невинности. Губы Ирэн чувственно полураскрылись, в то время как гладко отполированный кончик мундштука всё глубже погружался в естество Ирэн.

— Ядри её! - прошипела она сквозь зубы.

     Придавив Вареньку к постели, я грубо пользовал её, взрыкивая от радости обладания давно вожделеемой служанкой, которая по мере моих усиленных качаний, вскрикивала всё более томно. И вот уже её руки - это неслыханно - без стеснения обнимают своего хозяина! А вот насладить свои руки раскатыванием тугого теста её грудок я не мог, поскольку мешал тугой корсет. И вынужденность воздержания не позволял мне насладиться полной мерой этого сладкого ужения в нетронутой теснине; меж тем, момент пика невыносимого сладострастия приближался неумолимо. В какой-то момент, рука Ирэн схватила меня за волосы и наполовину стащила меня со служанки, так что я теперь лежал поперёк ней; перед моими глазами возникли её поднятые бёдра и блистающая от влаги возбуждения услада Ирэн, так что мой рот был немедленно прижат к ней. Мои губы прильнули к бесстыдно пахнущим нежным горячим срамным губкам Ирэн; и в тот же миг её услада шевельнулась, раскрываясь навстречу, и мой рот и нос заполнился дымом дорогой восточной папиросы. Задохнувшись, я не смог удержаться от излияния своего так долго сдерживаемого потока семени внутрь служанки, и так я дёргался на ней, упоительно, слыша собственные несдерживаемые охания и опустошаясь в сладострастных качаниях до самого донышка, пока не застыл без сил.

***

В начале лета я исхлопотал отпуск, чтобы съездить в имение отца под Тверью. Матушка моя уже несколько дет как почила, и отец женился вновь на богатой вдовушке купеческого происхождения. Мне было известно, что она гораздо моложе его, и на всякий случай я, лыко в строку, приобрёл для отца бодрительное снадобье в аптеке на седьмой линии Васильевского острова, под названием "Сперминъ доктора Пеля". Сей бальзам господа весьма хвалили. Моей первой любви Луши в имении уже не было; после кончины матушки она бросила своего мужа, конюха Степана и уезала в город, где по слухам, работала модисткой.

В имении нам был оказан тёплый приём; новая супруга отца, Наталья Павловна, оказалась весьма милой и обаятельной особой средних лет, несколько кругленькой блондинкой. Она благосклонно улыбалась, когда я прикладывался к её пухлой ручке. С такой же благосклонностью прикладывался и к ручке моей супруги и уже довольно постаревший, но всё ещё бодрый отец. Он был заметно ниже высокой стройной Ирэн и в своих знаках внимания к невестке, казалось совсем забыл про свою супругу, так что мне пришлось навёрстывать это его упущение, уделяя как можно больше участия к ней, и это внимание было встречено с радостию с её стороны. Такое же положение дел продолжалось и в дальнейшем. Отец буквально обхаживал Ирэн, возил её на экскурсии по своему имению, а так же и в гости к соседям, явно гордясь своей великолепной невесткой. И конечно же, в такой ситуации я не мог оставить мою новоявленную мачеху на произвол явного пренебрежения к ней со стороны супруга. Это было бы крайне несправедливо по отношению к этой милой кроткой женщине. Полагаю, что и до нашего приезда отец не много уделял ей супружеского внимания, поскольку даже малейшее участие к ней с моей стороны вызывало у неё приятие истинной благодарности.

Чаще всего после завтрака отец с Ирэн садились в лёгкую подрессоренную двуколку на резиновых шинах и уезжали на очередной променад. Нам с Натальей Павловной просто не оставалось места в этом тесном экипаже, да и желания к таким путешествиям мы не испытывали. Зато мы проводили много времени в нашем прекрасном саду, полному разнообразных деревьев и кустарников. Гуляя в этом домашнем парке, мы мило говорили о французских романах, о поэзии, о жизни в столице. Последнее особенно живо интересовало мою собеседницу. И взаимным пониманием и интересом мы всё более сближались духовно. Только ли духовно, спросите вы?

Мой собеседник усмехнулся.

Покинутые своими супругами, мы оба искали более тесного единения, это очевидно. Одним прекрасным днём, раскрепощённые дневным кофе с ромом, мы сидели рядом на небольшом диванчике у высокого открытого окна в сад, в то время как наш разговор приобретал всё более смелую направленность, касающуюся отношениям мужчин и женщин в столице. Эта тема весьма интересовала Наталью Павловну, ведущую столь однообразную жизнь в этой деревенской глуши. А ведь рядом был я, привлекательный и внимательный мужчина!

— Я слыхала, что в столице процветают различного вида извращения... - произнесла моя собеседница, немного порозовев.

— О, я бы назвал это иначе: известные свободы в романтическом общении, - возразил я - И нет ничего зазорного в том, чтобы приобщиться к ним, сударыня...

И взяв её ручку в свою руку, я принялся излагать суть столичных нравов весьма изысканным Эзоповым языком, и когда я упомянул об обычаях столичных кавалеров иметь обычай лобзать услады милых дам, Наталья Павловна стала пунцовой от смущения.

— Это положительно превосходит все границы! - выдохнула она, передёрнув плечами.

— Всецело соглашусь с вами, пробормотал я, придвигаясь к ней поближе - Однако какой мужчина может устоять перед вашим обаянием...

— Ах, Андрей Иванович, что же вы!.. - выдохнула Наталья Павловна в смятении.

Мои губы приникли к атласу кожи её плеча, которое немедленно покрылось морозом гусиной кожи; моя собеседница дрожала в нервическом возбуждении.

— Наталья Павловна, я люблю вас! - прошептал я низко, страстно.

Когда-то я говорил эти слова Луше, и жене директора гимназии... Другим женщинам, когда хотел добиться от них желаемого. Сейчас я шептал это около ушка жены моего отца... Закрыв глаза, Наталья Павловна подставляла шею моим жгучим лобзаниям. Не дав возможности ей убежать, как требовали провинциальные нормы приличия, я крепко обнял её за плечи и приблизил своё лицо. А далее - стыдливый трепет губ, моя непреклонная настойчивость, и вот уже она обнимает меня, а мои губы опускаются в трепетную область декольте... Но уже внизу слышен перестук подъехавшего экипажа, но мои губы не переставая, осыпают шейку моей молодой мачехи жгучим градом поцелуев.

— Умоляю вас, не закрывайте нынче ночью окно в вашей спальне! - жарко выдохнул я, когда уже за дверью стали раздаваться шаги и приглушённый звук голосов.

Наталья Павловна быстро приводила себя в порядок, меж тем как я занял вполне нейтральную позицию у окна. За ужином тёк оживлённый разговор, и говорил в основном отец. Его супруга украдкой бросала быстрые боязливые и почти страстные взгляды на меня. Временами она задумывалась о практике "лобзания услад прекрасных дам", не имея смелости представить, каково это. И ей всё больше хотелось воочию испытать сию любострастную вольность. Ирэн же, искоса наблюдая за нами, искусно прятала усмешку за чашкой чёрного чая. С рассеянным видом при этом она оглаживала вытянутую пузатую солонку, и отец, замедляя свою речь, пристально наблюдал за ласкающими движениями её пальцев. Должно быть пальчики моей супруги будили в нём какие-то греховные фантазии, усиленные действием чудодейственного "Спермина доктора Пеля".

Спит ли моя Дульсинея этой ночью, полной запахами крокусов и трелями неумолчных соловьёв? В обтягивающих гусарских лосинах и свободной белой сорочкой с оборками, я осторожно приставил лестницу садовника к окну своей нынешней матушки. Окно открылось свободно, легко, приглашающе. Пылкие садовники никогда не нарушали ночной покой Натальи Павловны. Как сладко замирает сердце мужниной жены, как колотится сердце преступницы! Распахнуты широко её глаза, и замирает протестующий шепот спазмом в горле, но уже прижаты к губам её босые ножки, торчащие из-под ночной сорочки, и к немалому смущению хозяйки, не намерены останавливаться на пальчиках и лодыжках, пробираясь всё выше и выше! И электрические искры от трения с шёлком исподницы в шевелюре ночного гостя, меж тем как забравшийся в покои барыни садовник занят поисками таинств её дикой розы... Как хорошо, что ночная темень скрывает обличье её пасынка, обещавшего посвятить её в тайные искусы столичных любовных вольностей! С удивлением, страхом, ожиданием неизведанного, полна смятением провинциальная помещица, чувствуя горячее дыхание мужчины на своих, уже самым бесстыдным образом обнажённых бёдрах! И наконец, спохватившись, в великом смущении накрывает она голову Андрюши своею тонкою периной. А там, под одеялом, в жаркой духоте, полной запахом кожи и фимиамом женского естества, ночной садовник тщится развести в стороны бёдра своей названной матушки.

"Мама, я люблю вас!".

О, как неожиданно эти слова полоснули по сердцу Натальи Павловны! Она словно вдруг обрела настоящего сына, достойного материнской ласки, правда, не настоящего сына, ибо их любовные отношения в противном случае были бы совершенно противоестественны, но фиктивного, называть которого сыном было бы так возбуждающе греховно! Осторожные поползновения Андрея под одеялом, стремящиеся к тайне своего рождения, вынудили Наталью Павловну приподнять и раздвинуть ноги в позе роженицы, отдаваясь опыту своего названного сына, готового преподнести урок "лобзания услады" своей матушке. И вот жар дыхания коснулся непроизносимых частей юной помещицы, а вслед оного и жар рта, ищущего, горячего, жадного. И ахнула потрясённо Наталья Павловна, впервые ощутив такой градус интимности французских любовных ласк!

— Андрюшааа, ааа, сынооо... - ахнула счастливая помещица, не веря в реальность происходящего.

Ммм!.. Ооо!.. Как можно перенести этот сладкий срам, когда чувствуешь язык молодого человека, проникающий в запретные пределы?! И разве можно назвать это лобзаниями, ведь это уже лизания, когда кончик языка поддевает разбухший, стонущий от ожидания запретных ласк похотничек! Ооо, и бёдра сами поднимаются навстречу сопящему, задыхающемуся под одеялом лицу пасынка, руки которого бесстыдно подныривают под упругую плоть разгорячённых ягодиц... Ныряют под одеяло её руки, чтобы убедиться, что это совсем не сон, и между ног голова Андрея, и пальцы в золоте колец ныряют в густые заросли его волос.

— Андрюш... Ааа...

— Мльммм... Ммыххх... Мхльммм....

И разве можно вынести, когда, не прекращая скабрезного лизания, он... его пальцы... проникают внутрь... От этого сокращается в судорогах, доходит до бешенства матка. Вцепившись в волосы пасынка, тянет Наталья Павловна пасынка на себя. Она хочет его прямо сейчас, и что угодно, но почувствовать его у себя внутри... Всхлипывает Андрей, глотнув полной грудью свежего воздуха, и задрана до подмышек тонкая ночная рубашка, в то время как руки его новой мамы стаскивают с него узкие лосины до колен, а скомканная батистовая рубашка летит прочь. И ничто в мире уже не может предотвратить измены, когда тайная уда Андрея раздвигает влажную липкость створок, вдвигаясь медленно в теснину жены отца...

Мой собеседник закрыл глаза ладонью.

А дальше, как можете представить - частые, иссушающие рот, вдохи и выдохи, мерное поскрипывание старой кровати, жаркое, потное, жадное соитие под одеялом, напряжённое стремление навстречу друг другу горячих тел, прилипшее к заду одеяло, мотающаяся по подушке голова мачехи, от моих ударов скомканная и забившаяся под ягодицы Натальи Павловны простыня.

— Я хочу братика, - в изнеможении сладострастия шепчу я - Мама, я хочу братика!..

Наталья Павловна дико смотрит на меня, а потом её глаза закатываются, и я чувствую, как в жаркой глубине в тесных спазмах непереносимо перевозбуждается мой половой пенис, а затем вспышка непоправимого выплеска страсти, почти болезненного опустошения в пульсирующих неконтролируемых излияниях семени... Когда я покидал спальню мачехи, она лежала без сил в выглядящей целомудренно рубашке, наслаждаясь посвежевшим ночным воздухом из открытого окна со слабым запахом цветов.

Моя прекрасная чувственная маменька всецело отдалась обучению столичных любовных нравов. Помню, мы с ней поднялись на мансарду дома, где на штативе была укреплена подзорная труба, через которую ночью можно было наблюдать звёзды. Даже днём здесь было полутемно от зарослей хмеля, однако же душновато от нагретой солнцем крыши. Поднимаясь вслед за Натальей Павловной на мансарду, я ловил вязким взглядом под колышущимся подолом платья её белые туфельки и стройные лодыжки под шёлком тонких чулок. Здесь я учил свою новую матушку наводить трубу на фокус, и, согнувшись перед прибором, она с увлечением прижала глаз к окуляру.

— О, Иван Матвеевич играют в крокет во дворе! - воскликнула Наталья Павловна, опустив трубу пониже - С Ирэн.

Придвинувшись поближе ко своей ученице, я взглянул через плечо, куда была направлена труба.

— Вы можете наблюдать за ними безо всякой опаски, - произнёс я вполголоса - Во дворе солнце, а здесь полутьма. Они нас не видят.

Мои руки легли на талию своей прекрасной мачехи.

— Андрей Иванович!! - воскликнула она возмущённо, но конечно же, тихо, чтобы никто не услышал.

— Продолжайте наблюдение, - произнёс я твёрдо ей на ушко.

Мои руки самым бесстыдным образом задирали подол её платья. До провинции ещё не дошла мода современного французского белья, и я мысленно поблагодарил Всевышнего за это. Кроме нескольких нижних юбок, на моей мачехе ничего не было, кроме подвязок для чулок над коленями.

— Ваш муж не подозревает, что здесь происходит, Наталья Павловна, - уверил я её - Вы ведь читали рассказ Бокаччо, где муж был занят делом, а жена ему помогала советами, в то время как её кавалер... Вы помните... Подобно жеребцу... Сзади...

Наталья Павловна выдохнула и закусила губу.

— По-конски, как говорят крестьяне - продолжал я, спуская штаны - Дамы в Петербурге обожают эту любовную позу, она позволяет получать удовольствие в любом месте, практически на глазах у других людей, а иногда и... В присутствии мужа...

Наталья Павловна сдавленно ахнула, когда я вошёл в неё. Подо платья и нижние юбки лежали у неё на спине, и их приходилось поддерживать; ей же приходилось держаться за привинченный к полу штатив, сдерживая толчки моих бёдер сзади.

— Иван Матвеевич... Смотрите в трубу, Наталья Павловна... На своего мужа... Это ли не изысканность наслаждения?

Постукивали во дворе деревянные молоточки по костяным шарикам, смеялась Ирэн, басил что-то отец. Масляно шелестя, двигался мой пенис в тесной влажной усладе моей мачехи.

— Ммххмм... Ммххмм... Ммххмм...

— А!.. А!.. А!..

Мои руки под ворохом юбок, плотно держали за талию жену моего отца.

— Ой!! - вскрикнула Наталья Павловна, отстраняясь вдруг от тубы - О боже! Он взглянул на меня! Прямо в глаза!.. Мы пропали!..

Она дёрнулась, выпрямившись и порываясь убежать, но я держал её крепко.

— То обман, Наталья Павловна... Обман оптики. Он нас не видит.

Придавив ладонью её между лопатками, я принудил её вновь нагнуться.

— Смотрите... Смотрите же!.. И наслаждайтесь...

Этот опыт изысканного прелюбодеяния а-ля Ренессанс так понравился моей мачехе, что мы повторили его, приехав в город. Там, гуляючи по парку, мы отыскали уединённое место в зарослях сирени в фиолетовых волнах дурманящих запахов. Я показал ей иной вариант соития, когда мы сидели рядом на скамейке, в каждый момент рискуя быть пойманными каким-нибудь прохожим. Я через шлиц в брюках освободил свой детородный орган и показал ей, как - без перчаток, сударыня! - довести его руками до возбуждённого состояния. Как она нервно оглядывалась по сторонам при этом!

— Теперь приподнимите юбки и садитесь... На него.

— Вы с ума сошли!!

Она была бледна, её губы нервно дрожали.

— Садитесь! - прикрикнул я голосом, не терпящим возражений - Быстро! Так некоторые дамы удовлетворяют господ в поездах... И даже, когда едут на извозчиках! Не будьте отсталой провинциалкой. Так... Покрутите попой, чтобы направить его... Ммхооо... Да!..

Сидя на моём пенисе, как курица на насесте, она предоставила мне самому двигаться под ней, не представляя, что женщина может быть активной во время соития. Ведь это же так безнравственно! В конце концов, испугавшись какого-то движения неподалёку, она соскочила и нервно стояла рядом, пока я с трудом заправлял обратно свой негнущийся инструмент. В это время подошли две наглые цыганки, предлагая погадать, и получив презрительный отказ, одна из них, зло прищурившись бросила моей спутнице:

— Ебись в рот, мандавошка!

Остаток дня был испорчен. Но той же ночью мне удалось провести очередной урок эротического раскрепощения. Мы впервые были обнажены полностью, и я уговорил Наталью Павловну залезть на меня сверху; мне кажется что её смущала не столько пикантность ситуации, сколько несколько отвисший животик. Всячески мною поощряемая, она наконец оценила возможность прочувствовать моего амура внутри себя так, как ей хочется, соблюдая глубину принятия и темп. А как поразил её захват моим ртом её соска, гальваническим током пронизавшим её естество!

— Андрей... Это извращение!! - выдохнула она.

— Воистину... - согласился я, сопя - Теперь другую грудь, сударыня! Сынок хочет титю...

Во время наших бесед, моя мачеха обыкновенно мило покрывалась алою краской, слыша мои разнузданные речи, будившие в её голове непристойное направление мыслей. Когда же я заговорил о книге доктора Фрейда, в которой петербургские дамы узнали об интересном капризе чувствительных дам, практикующих обхождения с мужским амуром так, как обыкновенно обходятся с петушками на палочке, то Наталья Павловна стала буквально пунцовою до самых плеч.

— Бог знает о чём вы говорите! - выдавила она, мучительно краснея - Прошу вас не продолжать подобных скабрезностей.

— Как вам угодно, матушка, - склонил я голову в почтительном поклоне, прикладываясь к её ручке - Но это лишь доподлинная мода, пришедшая к нам из Франции...

Во время обеда Наталья Павловна была задумчива как никогда, а я делал вид, что не замечаю её растерянно-вопросительных взглядов. Оставшись же наедине с нею в нашей мансарде, мы оба отдались распущенности чувств; мои поцелуи положительно пьянили её, а нескромные ласки груди заставляли учащаться её дыхание. Свободный покрой её платья позволил обнажить её пышную грудь - мыслимое ли дело в дневной обстановке - и тут же припасть к ним, втягивая в рот твёрдые соски. Непристойность сего действа возбуждало её: пристало ли взрослому мужчине сосать женскую грудь?

— Пристало в той же мере, сударыня, в какой многие няньки имеют обыкновение успокаивать младенцев мужского пола устным умиротворением нежных их стручков!

И с этими словами был выпущен на свободу и самый стручок пасынка Натальи Павловны, который вероломно, как смычок, играющий на струнах нервов, во всю длину прошёлся по соска́м мачехи, ахнувшей от неожиданного избытка чувств! О, как причудливы манеры французских амурных обычаев, позволяющих обеими руками завладеть пухлостями прекрасной дамы и сомкнув их, совершать любострастные движения в смазанной любовным соком ложбинке между ними? И можно разве избежать желания почувствовать скольжение масляной головки потаённого органа по кожи шеи? Лицу? Губам??

— Ммм! Андрюша! Ан...

Воспользовавшись тем, что губки Натальи Павловны протестующе раскрылись, горячая вздутость тайного отростка скользнула между ними... И невозможно отстраниться, потому что руки пасынка крепко держат голову мачехи, и происходит невиданное, непристойное действо, когда рот названной матушки становится для него усладой!

— Оох, маменька!..

Плотно охвачен любострастный отросток, и осторожен он в своих качаниях.

"Ебись в рот, мандавошка..." Вот так это происходит!

— Ой! Зубки, маменька!

Вкус греховных иллюстраций из безнравственных французских романов на губах...

Шаги на лестнице внизу! Чу! Бросается к окну пасынок, отворачивается, тщится запихнуть обратно то, что отказывается умещаться в брюках. Прижимает ко рту платочек Наталья Павловна...

Ну, а ночью было всё так, как любит маменька. Открытое окно, лестница, ловкий садовник с цветком лилии в зубах и долгая, жаркая, изматывающая страсть в постели под одеялом, мускулистая потная спина пасынка под ладонями, его вздрагивающие напряжённые ягодицы... А потом то новое, совершенно неслыханное приятие детородного органа, исторгающего бурную, горячую, затхлую липкость...

Наталья Павловна скоро уезжает к своей больной сестре, и в нашей жизни в имении отца наступил новый период...

— -----------------

(с) Кейт Миранда

февраль 2025