Африканский цугцванг. Часть II – 6

*****

Утром Анну разбудил окрик охранника. Даму вывели из душной камеры и куда-то ведут по тусклым и мрачным коридорам.

Вчера женщину привезли в следственный изолятор. Ей предоставили возможность совершить телефонный звонок, и Анна всё рассказала Себастьяну. Писательницу определили в одиночную камеру.

Женщину сопроводили в помещение для дознания, где её дожидается невозмутимый Мозес Гама. Аскетичный кабинет разделён зеркалом Гезелла(1) на две комнаты. Полковник пять часов допрашивает Анну, задавая одни и те же вопросы, по-разному сформулированные и в произвольном порядке. Женщина не догадывается, что в соседней комнате находится солидный пожилой африканец. Вальяжно развалившись в кресле, он через затемнённое стекло с любопытством наблюдает за мимикой и ответами взволнованной белой дамы. Вся его поза олицетворяет состояние лёгкой апатии, но взгляд жёсткий и властный. Ещё внимание привлекает драгоценный перстень на указательном пальце правой руки. Чёрный вертикальный зрачок инкрустирован в жёлтый камень. Оправу в форме глаза оплетает серебряный Уроборос. Указующий перст ритмично выводит на подлокотнике «Болеро» Равеля...

Вечером писательницу навестил Себастьян Перейра. Даму привели в комнату для свиданий. Она бросилась на широкую мужскую грудь и разрыдалась.

– Они подбросили мне наркотики! Это чернокожая сука, мне так было больно…, ты веришь мне, Себастьян? – женщина дрожащим голосом сбивчиво рассказывает мужчине свои злоключения.

Испанец как может, успокаивает писательницу. Он принёс женщине пакет с едой и воду; в изоляторе кормёжка и правда отвратительная, Анна почти не притрагивалась к тюремной баланде и за день проголодалась. Перейра сообщил, что проинформировал о случившемся российское консульство, и обещает нанять адвоката, самого лучшего. Пока, это то немногое, чем Себастьян может помочь женщине.

Вернувшись в камеру, Анна перекусила и немного успокоилась. События дня сильно вымотали как физически, так и эмоционально; хотелось спать.

*****

На следующее утро Анну посетил адвокат, нанятый Себастьяном. Импозантный пожилой негр облачён в дорогой европейский костюм, и благоухает не менее дорогим парфюмом. Представился мужчина просто – доктор юридических наук, господин Джозеф Бикилу.

Адвокат подробно расспрашивает, что и как происходило с Анной, делая пометки на листе бумаги. Он обрисовал женщине неутешительные перспективы. Статья, под которую подпадает дело журналистки (хранение наркотиков), в африканской стране считается очень тяжкой и наказывается сроком до 20 лет. Господин Бикилу рассказывает Анне, что, по его многолетнему опыту работы, суды в таких делах обычно принимают сторону обвинения. Более того, если обвиняемый – иностранец, то с ним и вовсе не церемонятся и выносят приговор с максимальным сроком наказания.

Слова адвоката повергают женщину в состояние уныния. Как, почему она оказалось в этой чудовищной ситуации? Двадцать лет тюрьмы ни за что, да ещё в незнакомой стране. Кто мог подставить её, впутать в эту грязную историю?

В конце встречи Джозеф Бикилу как бы невзначай поинтересовался, нет ли у Анны влиятельных знакомых. Если такой человек найдётся и сможет поручиться, то это обстоятельство могло бы серьёзно повлиять как на приговор, так и дальнейшую судьбу журналистки. Анна задумалась. Влиятельный знакомый; но кого она знает в этой стране…? Ах да, конечно же.

– Абрафо Милла, – Анна вспомнила уважаемого бизнесмена и интервью, которое рассчитывала с ним получить.

– Вы знакомы с господином Милла? – адвокат сделал удивленное лицо, в уверенном голосе слышится недоверие.

– Да, знакома. Мы даже обменялись визитками. Как думаете, он сможет мне помочь? – Анна готова схватиться за любую соломинку, лишь бы выпутаться из этой дикой истории.

– Что ж, это обстоятельство может серьёзно повлиять на вашу дальнейшую судьбу, синьора Венгер. Господин Абрафо Милла действительно очень влиятельный и уважаемый бизнесмен. – Джозеф Бикилу каждым словом сеет семена надежды в душе журналистки. – Если кто-то и сможет вам помочь, так это только он.

Анна вернулась в камеру. У неё появилась надежда, пока ещё хрупкая и крохотная. Но эта надежда вселяет в женщину силы, помогая бороться и выживать.

Больше в этот день журналистку никто не тревожил, и она мается от безделья в удушливом каземате. Чтобы хоть как-то скоротать время, Анна принялась рассматривать рисунки на стенах камеры. Преимущественно это примитивные и откровенно похабные изображения. Но, вот на левой стене, чуть выше своего роста, женщина заметила нечто особенное. Даму привлёк рисунок глаза. Анна сразу узнала его – жёлтое око (с тонким чёрным вертикальным зрачком) в объятиях Уробороса и надпись, выполненная незнакомыми знаками. Откуда он здесь? Неужели это как-то связано с её злоключениями? Размышляя, дама торопливо ходит по камере, пытаясь по-новому осмыслить происходящие события. Время от времени журналистка бросает взгляд на изображение. И вот что удивительно, в каком бы месте помещения ни находилась Анна, кажется, что глаз смотрит прямо на неё, будто следит. Женщина, конечно, знает о таком приёме в живописи. Но встретить этот способ изображения здесь – в следственном изоляторе африканской страны, да ещё так искусно исполненный – во всём этом таится какая-то мистика и нераскрытая тайна.

Засыпая, дама бросила взгляд на стену. Глаз, как живой, пристально наблюдает, словно пытается что-то внушить или подсказать. Анна помнит значение фразы, аккуратно выписанной замысловатыми знаками:

Я всегда наблюдаю за тобой.

*****

Третий день в следственном изоляторе оказался не только самым насыщенным событиями, но и самым тяжёлым эмоционально.

Утром Анну навестил адвокат. Он не просто пообщался с Абрафо Милла, но и лично с ним встретился. Бизнесмен действительно вспомнил русскую журналистку и готов оказать посильную помощь. Но тут, как говорится, услуга за услугу. Господин Милла вытащит женщину из следственного изолятора и замнёт дело, а дама, в свою очередь, в качестве благодарности, исполнит небольшую пикантную просьбу. Писательница находится в некой растерянности. Что означает «пикантная просьба»?

– Господин Бикилу, Вы можете изъясняться более конкретно, что я должна делать? – Анна вопросительно посмотрела на адвоката. – Переспать с Абрафо Милла?

– Я бы так не говорил, – Джозеф брезгливо поморщился и достал из кожаного портфеля пару листков бумаги, – вот, ознакомьтесь, это шаблон стандартного договора.

Анна внимательно изучает документ. Ничего конкретного в тексте не говорится. Общие фразы. Единственное, что можно понять: Милла обещает женщине свободу, если дама соглашается с условием – абсолютно добровольно, принять участие в Эротическом представлении. Более того, если женщина исполнит договор надлежащим образом, то в качестве бонуса получит денежное вознаграждение в долларах США.

– Господин Бикилу, что подразумевает словосочетание «Эротическое представление»? – Анна удивлена и обескуражена прочитанным текстом. – Вы можете внятно пояснить, что меня ожидает?

– Абрафо Милла имеет свои небольшие странности. Но бизнесмен заверил, что ничего того, что могло бы навредить вашему здоровью, синьора Венгер, происходить не будет. – Адвокат старательно подбирает слова. – Однако я и сам не посвящён в подробности. Меня лишь уполномочили сделать вам это предложение.

Женщина находится в замешательстве: перспектива сесть в тюрьму немыслима, однако и участвовать в непонятной авантюре под названием «Эротическое представление» кажется не менее безумной затеей.

– Господин адвокат, я хотела бы подумать. Сколько времени у меня есть?

– Синьора Венгер, разумеется, это ваше право, и подумать следует обязательно, – Джозеф выдержал театральную паузу, а затем добавил, – но обязан вас предупредить, через два, максимум три дня состоится суд, после которого даже Абрафо Милла будет не в силах вам помочь.

Адвокат ушёл, а женщина погрузилась в раздумья, меря шагами тесную камеру. Но скучала Анна недолго, её опять повели на допрос, но не в специально оборудованную для этого комнату, а, как выяснилось, в офис начальника следственного изолятора.

В просторном кабинете собраны охотничьи трофеи, спортивные кубки и антикварные реликвии, делая помещение по-настоящему роскошным. Одну из стен декорирует шкура распятого льва, две другие украшают головы носорога и бизона. Старинные вазы и статуэтки, расставленные по периметру, превращают комнату в своеобразный этнографический музейный зал.

За большим письменным столом в огромном, кожаном кресле, больше похожем на трон, восседает начальник следственного изолятора. Здесь он Царь и Бог, а величают всемогущего – Гвала Бокасса. Этот огромный, грузный негр обладает лживыми и злобными глазками. Бокасса давно не молод. Вот уже 22 года он возглавляет следственный изолятор; ходят слухи, что начальника прикрывают влиятельные и богатые покровители. Не предлагая женщине сесть, чиновник неторопливо, сухим, казённым языком бюрократа задаёт дежурные вопросы, лениво переворачивая страницы следственного дела. Так продолжается минут пятнадцать–двадцать.

Бокасса тяжело поднялся с кресла, раскурил большую гаванскую сигару и подошёл к женщине, всё это время так и стоящую посередине кабинета. По сравнению с мужчиной Анна кажется Дюймовочкой из сказки Андерсена. Неожиданно с официального тона тюремщик перешёл на «ты». Он старается придать властному голосу доверительно-покровительственный оттенок, но смотрит на женщину с высоты исполинского роста как удав на кролика.

– Вляпалась ты девочка, ох как вляпалась, – горестно начал Бокасса. – Двадцать лет гвинейской тюрьмы для белой леди – не санаторий и, если тебе повезёт выйти из тюрьмы, то на свободе окажется немощная и больная старуха.

– Зачем, вы мне это говорите? – Анна снизу вверх непонимающе рассматривает чернокожего верзилу.

– Тебе здесь никто не поможет, – вкрадчиво продолжает тюремщик, – а я единственный кто может не просто облегчить твою участь, но, возможно, избавит и от страданий.

Анна молча, уставившись в пол, покорно выслушивает двоякие назидания, сомнительные недомолвки. Бокасса то откровенно запугивает писательницу, рассказывая об ужасах тюремного быта, то недвусмысленно намекает на своё покровительство. К чему клонит расчётливый однофамилец африканского людоеда? Женщина гонит прочь гаденькие догадки, которые потихоньку проникают в сознание, обретая вполне очевидные и похабные предложения.

– Я ведь не людоед какой-то, и у меня большое сердце, – начальник следственного изолятора удивительно нежно положил свою огромную пятерню на плечо женщины, – ты просто будешь делать мне минет, и услужливо подставлять свои дырочки, а я уж никому не дам в обиду такую послушную, сладкую девочку.

– Что вы себе позволяете, – вспыхнула Анна и инстинктивно смахнула ручищу громилы.

Женщина возмущена, напугана, она обрела вдруг невесть откуда взявшуюся решимость, придавшую словам особенную, исключительную силу.

– Я русская журналистка! Я буду жаловаться на вас! Все газеты мира напишут о беззаконии и произволе, творимые в этой стране! – В глазах Анны сверкнули такие молнии, что громила оторопел и смешно попятился назад.

Впрочем, начальник следственного изолятора быстро овладел собой. За долгие годы службы ему приходилось наблюдать и «ломать об колено» множество спесивых дамочек, переполненных гордыней и самолюбованием.

– Так ведь я никого и не принуждаю, – лицо тюремщика растянулось в лживой улыбке, – ты уже знакома с местными лесбиянками? Обещаю, так налижешься их грязных щёлок, что твой язык навсегда останется чёрным. – Бокасса хохотнул, собственная шутка показалась весьма удачной.

– Я устала. Отведите меня в камеру. – Писательнице омерзителен этот огромный, самодовольный ниггер.

Женщине кажется, что его липкие, похотливые слова всю её измазали; хочется побыстрее уйти и даже одиночная камера представляется уже не такой гнетущей, как эта живописная комната. Бокасса вызвал конвоира. Отдав распоряжения на незнакомом диалекте, тюремщик снова перешёл на официальный тон. Обращаясь непосредственно к даме, и сдерживая плотоядную ухмылку, начальник следственного изолятора многозначительно изрёк.

– Синьора Венгер, не смею задерживать. Но если вдруг пожелаете вести себя не столь категорично, то вам следует позвать дежурного охранника и произнести сакраментальную фразу: «Прошу прощения, я готова к аудиенции с господином Гвала Бокасса».

К удивлению Анны, её препроводили в общую камеру. Помимо писательницы здесь находится немка – привлекательная шатенка лет тридцати и пятеро африканок. Возраста они все разного, но судя по всему, главной является полноватая лысая негритянка лет пятидесяти.

Вечером, перед ужином, женщину навестил Перейра. Как и в прошлый раз, он принёс пакет с едой и воду. Анна с трудом сдерживает слёзы – эмоции переполняют женщину. Себастьян представляется единственным человеком, который во всей этой жуткой, фантасмагорической истории ей верит и по-настоящему помогает. Писательница подробно рассказала испанцу о визите адвоката и странном предложении Абрафо Милла. О домогательствах начальника следственного изолятора женщина умолчала. Сейчас, этот короткий эпизод кажется пустым, малозначительным недоразумением.

– Ты ведь знаком с Милла, что может означать его странный договор? – Для женщины важен любой ответ, хоть как-то проливающий свет на необычное предложение бизнесмена.

– Я знаю Абрафо как порядочного бизнес-партнёра. – Себастьян впрямую не уговаривает Анну подписать странный контракт, но косвенно подталкивает именно к этому. – Он всегда выполняет свои обязательства и щедро благодарит за оказанные услуги.

– Послушай, Себастьян, но что это за Эротическое представление, в котором я должна участвовать? – Интуиция подсказывает женщине, что испанец что-то знает об этом. – Расскажи мне, ты бывал на этих представлениях раньше?

– И даже не слышал о них. Но, подумай хорошенько, Анна, из двух зол надо выбирать меньшее, – продолжает увещевать Перейра, – если ты попадёшь в тюрьму, я уже ничем не смогу тебе помочь. Предложение Абрафо, согласен, шанс необычный, но это пока и единственная реальная возможность избежать худшего.

Они ещё немного поговорили. Анна так и не поняла, лукавит Себастьян или действительно ничего не знает о таинственных Эротических представлениях Абрафо Милла.

Когда женщину привели в камеру, ужин уже прошёл. Писательница рассчитывала перекусить тем, что принёс Себастьян, но всё оказалось не так просто. Как только Анна села за общий стол, собираясь поесть сама и угостить сокамерниц, к женщине подсели две африканки. Одна – мужеподобного типа, с накачанными как у атлета бицепсами лет двадцати пяти и вторая лет тридцати с изувеченным шрамами и пирсингом лицом. Негритянки цинично отобрали у Анны пакет с едой, оставив лишь маленькую бутылочку воды. На возражения женщины та, что с пирсингом, достала изо рта лезвие бритвы и недвусмысленно дала понять, что если Анна начнёт «выступать», ей просто порежут лицо.

Настоящий же кошмар начался после отбоя. Чернокожие девки повскакивали со своих мест и стали приставать к немке. Они насильно раздели молодую женщину и побоями принудили удовлетворить их похоть орально. Со слезами на глазах немка по очереди вылизывает их розовые щели, получая оплеухи и оскорбления со всех сторон. Анне невыносимо всё это наблюдать, но и помочь несчастной женщина не может. Писательница отвернулась к стене, лишь бы не видеть всего этого ужаса.

Однако Анну растолкали, и усевшаяся рядом лысая негритянка заставляет женщину наблюдать это страшное представление. Она нашёптывает на ушко писательнице разные скабрёзности, не забывая повторять, что следующей ночью именно Анна станет их любимой игрушкой.

Немку тем временем положили на столешницу. Руки завели за голову и привязали к ножкам стола разорванной на верёвки простынёй. Ноги развели в стороны и, закинув за голову, зафиксировали, так же как и руки. В результате беспомощная женщина оказалась стреножена в самой откровенной и унизительной позе. Её промежность гладко выбрита, а потому сокровенные дырочки на белой коже смотрятся особенно вульгарно.

Вначале немке стимулируют рукой клитор и засовывают пальцы в лоно, заставляя несчастную принудительно кончать. Чтобы вопли не доносились в коридор, в рот затолкали порванные трусы и завязали полотенцем. После восьмого оргазма мужеподобная лесбиянка протолкнула свою здоровенную кисть в вагину. Немка вытаращила от боли глаза и замычала, бешено дёргая связанными ногами и болтая головой. Лесбиянка, не обращая вниманья на мучения немки, энергично шурует кулаком, стараясь просунуть как можно глубже. Африканке удаётся затолкать руку почти до середины предплечья, когда вторая лесби-садистка с изуродованным лицом принялась засовывать пальцы в анальное отверстие. Немка воет не переставая. Когда шрамированная чернокожая бестия проталкивает кулак, растянутое добела колечко сфинктера не выдержав насилия, лопается, и капельки крови, смешиваясь с потом медленно скатываются по дрожащим ягодицам на грязный пол.

Под улюлюканье и скабрёзные шуточки африканки издеваются над немкой с небольшими перерывами, почти до утра. Апофеозом насилия явился акт двойного фистинга. Лысая бандерша пытается засунуть обе свои толстые кисти в уже порядком растянутое лоно. Когда негритянка впихивает ручища, Анну заставляют смотреть, как разрывается побелевшее от растяжения преддверие влагалища.

Наконец, пресытившиеся садистки оставили измученную жертву в покое. На изнасилованную изощрённым способом женщину больно смотреть, а её некогда аккуратные интимные места тяжело изувечены. Вагина обезображена, стёрта до крови, пугая незакрывающейся воспалённой дырой. Анальное отверстие напоминает жерло вулкана, сильно опухший сфинктер вывернуло наизнанку с участком прямой кишки. И в этой алой жерловине пузырится и клокочет кровавая пена. Багровая слизь, смешиваясь с потом, медленно истекает, грязные потёки на белых ягодицах – всё это ужасает. Потерявшую сознание немку отвязали и кинули на шконку.

Анна так и не смогла заснуть. Писательница не считала себя особо впечатлительной натурой, но страшный спектакль, очевидно, разыгранный по заказу, буквально ошеломил и внутренне опустошил женщину. Дама уже готова на всё, лишь бы не попасть в тюрьму и скорее покинуть стены этого жуткого театра абсурда.

*****

Ранним утром четвёртого дня Анну снова препроводили в помещение для допросов. На этот раз в комнате её ожидает представитель Российского консульства. Чиновник кажется изнурённой женщине, каким-то нескладным, серым и невзрачным, таким же безликим, как костюм, мешковато висящий на сутулых плечах. Клерк задаёт казённым языком дежурные вопросы, что-то помечая в служебном блокноте. Не спавшая ночь, голодная женщина отвечает невпопад, предполагая, что этот человек-функция – бумажная душонка ныне, в этой отчаянной ситуации помочь не в силах.

Когда Анна вернулась, изнасилованной немки в камере уже не было. Завтрак прошёл, а чернокожие сокамерницы оставили женщине лишь кусок заплесневевшей лепёшки и маленькую бутылочку с парой глотков воды. Они ходят вокруг Анны кругами, как акулы, готовые напасть на приговорённую жертву. Лесби-садистки зло ухмыляются и обмениваются многозначительными взглядами. Журналистка вспомнила слова Себастьяна «из двух зол надо выбирать меньшее». Она обречённо позвала охранника, а дождавшись, заставила себя произнести унизительную формулу капитуляции: «Прошу прощения, я готова к аудиенции с господином Гвала Бокасса».

*****

Анна находится в просторном кабинете начальника следственного изолятора. Бокасса откровенно издевается над писательницей, всем своим видом показывая превосходство и силу.

– Синьора Венгер, вид у вас какой-то уставший, плохо спалось этой ночью? – притворно тянет слова тюремщик.

– Переведите меня в одиночную камеру, – женщина с трудом сдерживает себя, чтобы не расплакаться от обиды и унижения. Анна с трудом выдавила из себя последнее слово, – пожалуйста.

– Одиночная камера? Как странно, обычно заключённых угнетает одиночество. Вы не любите простое человеческое общение? – Бокасса поднялся с кресла и, обогнув стол, медленно приблизился к писательнице. – А может быть, вы расистка, синьора Венгер, и не любите людей с чёрным цветом кожи?

Анна молчит, разглядывая рисунок наборного паркета, и моля Бога, чтобы весь этот дурацкий спектакль поскорее закончился.

– Отвечайте! – рявкнул тюремщик, – и в глаза смотреть, когда с вами разговаривает начальник следственного изолятора.

– Люблю, – писательница испуганно посмотрела вверх: чудовище в человеческом обличии грузно нависает над женщиной, маленькие, злые глазки сверкнули холодным блеском.

– Так, так, так, и кого же вы любите? – голос Бокассы слегка потеплел.

– Людей с чёрным цветом кожи, – Анна с трудом, тихо выжимает из себя каждое слово.

– Ну, что ж, хорошо. Вот это мы, синьора Венгер, сейчас и проверим, – людоед оскалился голливудской улыбкой. – Полезайте-ка под стол. Да и одиночную камеру нужно ещё заслужить.

Анна медленно, словно поднимаясь на голгофу, подошла к столу со стороны отодвинутого кресла. Она опустилась на карачки и, выполнив приказание, стала ожидать неминуемого. Стол выглядит огромным, он явно старинный, потому женщина расположилась без особых затруднений. Тюремщик, предвкушая «сладенькое», расстегнул молнию форменных брюк, чуть приспустил штаны, и поудобнее устраиваясь в кресле, слегка пододвинулся к столу.

– Можешь начинать, белая шлюха, покажи, как ты любишь свободный народ Демократической Республики Гвинея. – Начальник изолятора в ожидании удовольствия с наслаждением продолжает унижать женщину.

Анна тяжело вздохнула и запустила руку в трусы. Женщина извлекла на свет толстую чёрную колбасу. Она обнажила головку, и массивная иссини-сиреневая залупа устрашающе выглянула наружу. Дама обхватила нежными губами немаленький орган и приступила к минету, слегка помогая себе пальчиками.

– Руки в сторону, синьора Венгер, работает только ротик, – строго одёрнул тюремщик, – подрочить я и сам могу.

Писательница упирается руками в могучие колени мужчины. Такой размер для дамы в диковинку, и Анна с трудом приспосабливается, чувствуя, как оживает во рту дремавший чёрный змий, наливаясь горячей кровью. Женщина тщательно посасывает внушительный инструмент. Дама надеется побыстрее покончить с этой унизительной процедурой, а посему усердно старается, используя все свои познания в интимном ремесле. Член быстро затвердел, и заглотить его целиком дама не решается, потому она плотно обхватив влажными губами головку, смачно посасывает, как рождественский леденец. Прилежно выводит вокруг мясистой залупы вычурные пируэты, усердно вылизывая и щекоча кончиком язычка уздечку.

Кто-то позвонил Бокасса, и он минут десять что-то эмоционально обсуждал по телефону. Всё это время, дама, не прерываясь, ублажает представителя свободной Африки. Писательница начала уставать. Спина затекла и ноет, коленки болят, а язык с трудом ворочается в оккупированном рту.

Однофамилец людоеда, чувствуя приближение кульминации, решил взять инициативу на себя. Он крепко обхватил голову Анны ручищами и нанизывает на вздыбленный орган, как помидор на шампур, стараясь проскользнуть головкой как можно глубже.

Женщина пытается приноровиться к жёстким проникновениям, и как может расслабляет мышцы гортани. Лицо сделалось пунцовым, слезинки навернулись в уголках глаз – потекли, смешиваясь с капельками пота. Анна чувствует, как головка с каждым разом проскальзывает всё глубже, сильнее, дыхание прерывается. В глазах темнеет, голова кружится, воздуха не хватает.

Начальник следственного изолятора последовательно и не торопясь пропихивает внушительный уд в самую глотку, наслаждаясь, как плотно мышцы обхватывают залупу. Гвала Бокасса размашисто трахает голову и вот, наконец, лицо уткнулось в волосатый пах; чёрный фаллос полностью вошёл и застрял глубоко в гортани.

Дама утробно замычала, протестующе шлёпая кулачками по толстым ляжкам ненавистного ниггера. Тюремщик не спеша снял голову новой наложницы с члена, писательница жадно хватает воздух, как рыба выброшенная волной на берег. Но пауза чертовски коротка. Африканец после успешного опыта теперь уже вовсю пользует Анну, не обращая внимания на жалобное сопение и жалкие удары по коленям. Бокасса с упоением дрючит женщину, и настолько эти проникновения кажутся божественными, такими сладострастными, словно миллионы фонтанчиков поднимаются откуда то из глубин сокровенного и, смешавшись в один пьянящий оргазм, слепят холодным бесовским блеском.

Анна плотным кольцом натруженных губ обхватывает раскалённую плоть готовую вот-вот оросить обжигающим семенем.

– Смотри на меня! Смотри!… – грозно рявкнул ниггер, сжимая в руках натраханную голову.

Гвала Бокасса зарычал как смертельно раненный бизон, тот самый которого он так долго выслеживал на охоте. Тот самый, который теперь стережёт охотника долгими бессонными ночами полной луны. Тот самый, одинокий и непреклонный, который возвращается в кошмарных снах снова и снова. И этот багряный испепеляющий взгляд навсегда лишил опрометчивого стрелка душевного покоя и похитил самое дорогое, для Гвала Бокасса – охотничий фарт.

Кровь мутной багровой пеленой заволокла взор тюремщика; первые, горячие потоки спермы ритмично выплёскиваются в услужливо подставленный чувственный рот.

Кровь бешено пульсирует в висках, Анна как заворожённая смотрит в лицо, перекошенное гримасой оргазма. Ошалевшая писательница наблюдает, как лик Гвала Бокасса принимает то дьявольские, то черты какого-то животного, а густое, мутное семя всё не кончается, изливаясь, заставляет женщину судорожно сглатывать, освобождая место для новых порций.

– Глотай всё до капельки, – опустошённый ниггер постепенно приходит в себя.

Женщина с трудом возвращается к реальности. С изумлением разглядывает обмякший, но всё ещё сохраняющий внушительные размеры орган и не понимает, как смогла принять такое, проявленные способности удивляют Анну. Горьковатая тягучая сперма полностью затопила рот. В сознании ритмично барабанят слова: «глотай, всё глотай, сука…». Анна послушно сглатывает, ощущая, как медленно стекает в пищевод тёплое семя. Женщина вспомнила, что со вчерашнего дня ничего не ела. Специфический, насыщенный вкус малафьи, с голодухи Анну начинает мутить. Дурнота не проходит. Сдерживая позывы тошноты, писательница мучительно вязнет, липкая, как дёготь, усталость овладевает, тело затекло, плохо слушается.

– Открой рот! Покажи язык! – Тюремщик пришёл в себя и, раскурив кубинскую сигару, блаженно затянулся.

Улыбнувшись, щедро обкуривает вонючим облаком ошалелую даму. Анна с трудом подавляет новую волну, рвотные спазмы не отпускают. Механически исполняет приказание. Довольный африканец добродушно потрепал по щеке свою новую белую рабыню.

– Эх, жалко будет расставаться с такой послушной и старательной синьорой. Послезавтра суд, тебя могут перевести в другую тюрьму. Ну да ничего, старый, мудрый Гвала Бокасса обязательно что-нибудь придумает. – Вслух рассуждает начальник следственного изолятора.

Тюремщик вызвал охрану. Сделав необходимые распоряжения, он подождал, пока конвоир поможет женщине выбраться из-под стола. Анна покинула кабинет, африканец остался один. Гвала Бокасса то ли размышляет, то ли находится в приятном оцепенении после минета. Незапно встрепенувшись, тюремщик набрал номер мобильного телефона...

Примечания

1. Зеркало Гезелла — стекло, выглядящее как зеркало с одной стороны и как затемнённое стекло – с противоположной.