Сегодня я почувствовал, что мне становится легче. Депрессия отступала. Определенно. После недельного валяния на диване, отвернувшись к стене, мне захотелось встать и что-то начать делать. Но я не успел. Если бы она пришла на час позже, все могло бы быть по-другому.

Я услышал, как Ирка открывает дверь, возится в прихожей. Она неслышно прошла по коридору, заглянула в зал, вздохнула, раздраженно закатив глаза, и скрылась в ванной. Я этого не видел, потому что все еще разглядывал узор на диванном покрывале, пытаясь понять и оценить свои ощущения. Но когда живешь с человеком в одной квартире не один год, ты уже знаешь все его повадки и реакции. Мне даже не надо гадать, что сейчас происходит в ванной. Ирка разделась догола, придирчиво осмотрела в зеркале свое отражение, поворачиваясь то одним боком, то другим. Приподняла, будто взвешивая, тяжелые сиськи. Сжала и отпустила. Повернулась спиной к зеркалу, пытаясь разглядеть целлюлит на заднице, которого там нет и в помине. Села на унитаз. Через минуту он коротко блеванул водой и с шипением заткнулся. Зашумел душ. Стараясь не намочить волосы, Ирка намылилась сверху донизу, накрыла ладонью лобок и сунула в вагину два пальца. Другая рука легла на грудь, чтобы потеребить отвердевшие соски. Десять из пятнадцати минут под душем ушли на снятие напряжения, попытку унять зуд и перманентное возбуждение. У нас не было секса уже около двух месяцев.

Потом началось это.

Она вышла из ванной в одном, как она его называла «бесстыжем халате», без трусов и лифчика. Повысив голос ровно настолько, чтобы ее было слышно в зале, сказала:

— Володя, иди сюда.

Я понял, что все рушится, и вряд ли мы найдем какой-то выход. Никогда. Никогда она не называла меня Володей. Вовка, Вовчик, даже Вольдемар, если переусердствует с вином.

Полежав еще немного, я тяжело поднялся и, нащупав ногами тапочки, покорно поплелся на кухню, ожидая казни. Неминуемой и безжалостной. Ирка сидела за столом с маской строгого начальника отдела кадров на лице. И пила вино.

— Сядь, пожалуйста.

О, этот тон. Я его знаю. Она имеет на него право, потому что я инфантильный, нерешительный, тюфяк и далее по списку. Этого я от нее пока не слышал, но знаю, что она так думает.

— Мне все это надоело, — сказала она обиженно. — За три месяца ты не ударил пальцем о палец, чтобы что-то изменить в своей жизни. В нашей жизни. Только пропердел диван. Тоже достижение, но со знаком минус.

Я, наконец, подсмыкнул трусы и сел. Вздохнул, чувствуя, что депрессия никуда не делась. Ирка глотнула вина и продолжила экзекуцию:

— Почему я должна тебя бесконечно тянуть? Я пыталась. Вовчик то, Вовчик сё, у тебя получится. Вот хорошая вакансия, а вот еще. Сколько можно?

Мы помолчали, глядя в разные стороны. Она от обиды, а я от стыда. Конечно, Ирка права. Я должен, обязан, потому что мужик, потому что ответственность. Но вот уже пару лет именно она носит штаны в нашей семье. Так сложилось. Потому что мужику плевать на цвет новых обоев, потому что ему плевать, сколько туалетной бумаги осталось. Он заметит ее отсутствие только тогда, когда на держателе останется пустой картонный рулончик. Потому что с детства на примере родителей знает, что хранительница домашнего очага — женщина. Обои и пипифакс это конечно мелочи, но с этих мелочей все и начинается. Женщина постепенно берет на себя и решение крупных вопросов, еще не вполне сознавая, что делает ошибку. Рано или поздно последняя соломинка переломит хребет верблюду или с горы упадет маленький камешек, который и вызовет лавину.

Ирка допила бокал и налила еще. Сделала большой глоток, поморщилась. Я видел, что она собирается с духом, чтобы обрушить на меня ту самую лавину. И обрушила.

— В конце концов, мне хочется трахаться. Я живой человек.

Она посмотрела на меня, ожидая хоть какой-то реакции. Реакции не было, я по-прежнему смотрел в пол.

Когда начались проблемы с работой, я еще трепыхался, но после второй осечки перестал пытаться. Мы просто спали. Ирка не инициировала секс, считая, что это должен делать мужчина, причем начинать он должен задолго до сцены в постели. Обычные женские тараканы с прелюдией и ухаживанием. Потом я приобрел единственную вредную привычку — перед сном запереться в туалете, включить на телефоне порно и подрочить. Быстро, даже без особого удовольствия, только чтобы снять напряжение. Пару минут подергать, шесть секунд на оргазм и в койку. Скорее всего, Ирка занималась тем же, стоя под душем. Какое-то время мы так продержались, и вот настал момент, когда она не выдержала.

— Ну что ты молчишь? — спросила она с мольбой, слегка пережав интонации, как это делают в театре. Кажется, это называется «с надрывом».

Я все-таки посмотрел ей в глаза. Там было ожидание, решительность и жалость, настоянная на алкоголе. Самое время, чтобы начать называть меня Вольдемаром. Но этого не случилось. Она сделала еще один большой глоток.

— Володя, я вынуждена так поступить. Это ультиматум. Я не хочу тебе изменять, но если ты не исправишь ситуацию, то... Мне дорого мое здоровье, как психическое, так и физическое. Мне жаль с тобой разводиться, потому что есть еще надежда, что ты одумаешься.

Тут она допустила оговорку, почти по Фрейду:

— Я тебя люби... люблю, — она покраснела, но решимости не потеряла.

— Еще мне жаль оставлять тебя с голым задом. Квартира записана на мою маму. Сам понимаешь, где ты окажешься с парой сумок своей одежды. Мне жаль тебя. Все-таки пять лет вместе...

Да, она снова права. Я останусь один, потому что родственников, к которым я мог бы переехать, у меня нет. Никаких нет. Мне вдруг стало безразлично, что будет дальше, что станет с нашим браком, с нами. Видимо депрессия накрыла меня еще одной волной. И прозвенел звоночек, что пора бы обратиться к психотерапевту. Или как называют тех, которые ковыряются в голове?

Я поднялся, прошаркал до дивана и упал, отвернувшись к стене. Но услышал, как Ирка сказала вполголоса:

— Молчание — знак согласия. К черту все.

Когда надо она становится очень решительной и целеустремленной. Но что бы настолько резко, это стало для меня неожиданностью. Ирка протопала в спальню, погремела там дверцами шкафа и через полчаса вышла за дверь, поцокав каблуками. Полчаса это просто олимпийский рекорд — обычно она тратит столько времени только на боевую раскраску лица. Потом еще столько же на муки «мне нечего надеть» и «какие туфли подойдут к этому платью».

Когда захлопывается дверь, и ты остаешься один в полной тишине, что-то неуловимо меняется. Настроение, чувства или восприятие момента одиночества. Или все вместе. Мне почему-то стало легче. Я перекатился на другой бок и сел. Нормально. Встал, дошел до кухни и отыскал в буфете початую бутылку вина. Я не пью. Совсем. Но организм сказал «надо» и Вовчик..., теперь уже Володя ответил «есть». Половина бутылки оказалась для меня смертельной дозой — я отключился, едва дошел до дивана.

То, что я не успел обдумать на трезвую голову, настигло меня во сне. Все было как в кино: полумрак бара, мужественный во всех отношениях незнакомец в дорогом костюме и моя жена в том самом черном платье, о котором что-то говорила Коко Шанель. На столе с белой скатертью свеча, отбрасывающая неверные тени, и два бокала вина. Парень накрывает Иркину руку своей широкой ладонью и выдает какую-то нелепую шутку, но Ирка все равно смеется, у нее цель – переспать. Просто. Все равно, что съездить на воды. Для поправки здоровья. Пусть этот самец и не идеальный вариант, ей не нужны его мозги. Только подкачанное тело и член. Большой он или нет, она пока не знает, поэтому встает и тянет парня на танцпол. Она позволяет лапать свою задницу и сиськи во время медленного танца, после чего расслабляется. Все идет по плану, в Иркин живот упирается конский стояк. Они долго целуются и уходят в закат.

Хотел бы я, чтобы сон закончился хотя бы на этом, но нет.

Мое поврежденное алкоголем сознание перенесло нас в живописное место у озера. Парень подсаживает Ирку на капот спортивной машины и укладывает на спину. Я вынужден смотреть, как он делает из ее черного платья скомканный пояс, потом сдирает с нее узкие трусики. Моя жена, не пытаясь сдерживать похоть, тянется к ремню на его брюках. Тонкие пальцы оттягивают резинку трусов, и на свет вываливается огромный и толстый член.

Я вижу в ее взгляде страх и изумление. Но как только хлюпающая вагина принимает половину этого стояка, Ирка довольно стонет и выгибается в спине. Ее развалившиеся на стороны сиськи бодро колышутся, вторя толчкам любовника, уже начинающего разгоняться. Хочется надеяться, что он спринтер, потому что мне уже наскучило наблюдать за этой бешеной скачкой. Я разглядываю их без эмоций, как трахающихся мух, отмечая где-то на задворках сознания, что происходит нечто неправильное.

Иркин любовник наконец-то дарит ей несколько оргазмов необычайной силы и красок, а потом и сам снисходит до того, чтобы кончить. Конечно в рот и на сиськи. Ежедневный просмотр порно накладывает определенный отпечаток. Ирка облизывается и... подмигивает. Мне. Все это время она знала, что я за ними наблюдаю.

На этом сон заканчивается, но реальность не становится лучше.

Меня разбудил звук ключа, входящего в замочную скважину. Они вошли и под шиканье Ирки прокрались в спальню, не включив свет. Я говорю «они», потому что определил это сразу, как только открылась дверь. Первой шла Ирка, расставив в темноте руки, а за ней на прицепе следовал какой-то крупный мужик, держась за ее плечо. Ирка остановилась и повернула голову, слепо уставившись на то место, где должен был лежать я.

— Спит..., — прошептала она на пределе слышимости. — Пошли.

Не зажигая света в спальне, они прикрыли дверь и все стихло. Но ненадолго. Не прошло и десяти минут, как застучала кровать, а Ирка глухо и ритмично застонала в подушку.

— Ну, нет! — сказал я себе. Вслух.

— Я лучше сдохну, чем буду рогоносцем! — это я добавил уже про себя, потому что твердо решил встать и... вот, например, этим стулом заехать Иркиному любовнику по голове. А для этого надо быть незаметным.

Добравшись под Иркины стоны до спальни, я бесшумно, но резко распахнул дверь и, сделав шаг, замахнулся стулом, целясь по массивной фигуре раскачивающей кровать. Внезапно включенный торшер меня ослепил, но через секунду я оценил обстановку и застыл на месте. На кровати сидел одетый в свой обычный деловой костюм Витька, Иркин брат, а она сидела в кресле с подушкой у лица и продолжала стонать. В черном платье от Коко, мать ее, Шанель!

— Ир, все, прекрати этот цирк, — прервал ее достаточно натуральные стоны Витька.

Она опустила подушку и с хитрой ухмылкой посмотрела на меня. Но потом на ее лице появилась тревога и испуг. Все потому что я выронил стул и упал, стукнувшись головой о шкаф.

***

Потеря сознания не дает возможности правильно оценить время, сколько человек находился без этого самого сознания. Как по мне — прошла секунда, мгновение и вот я уже лежу весь в белом, на белых простынях, под белым потолком и с перебинтованной головой. Рядом сидит моя заплаканная жена, в полной прострации и с расфокусированным взглядом.

— Где я? — спросил я на удивление внятно.

Ирка даже подскочила от неожиданности. А потом с ее лицом стало что-то происходить. Эмоции плавились, перетекали одна в другую. Испуг сменился удивлением, удивление перешло в радость, а потом ее губы скривились, и она зарыдала, бросившись мне на грудь.

— Прости меня, прости, Вовка... — сдавлено зашептала она, заливая слезами мою модную больничную ночнушку. А потом уже не сдерживаясь, запричитала в голос:

— Я такая дура! Я во всем виновата!

— Тссс..., не кричи. Башка гудит. Что случилось?

Оказывается, с некоторых пор мне стало неприятно, когда кто-то рядом кричит. Надеюсь это временное. Ирка переключила эмоции с раскаяния на жалость и продолжила уже тише:

— У тебя в голове росла опухоль, поэтому ты так себя чувствовал. Доброкачественная, не волнуйся. Но врач сказал, что если бы протянули еще месяц, то все.

— Значит, не зря я башкой об шкаф?

Ирка смущенно улыбнулась.

— Получается, что не зря.

Мне бы следовало поблагодарить ее за настойчивость и целеустремленность. Кроме всего прочего, она спасла мне жизнь. Я проверил свои ощущения — беспросветной тоски и апатии ко всему не чувствовалось.

— Все-таки добилась своего. Не мытьем, так катаньем. Сучка ты... крашена.

Ответить как героиня Гурченко она не успела. Я притянул Ирку к себе и поцеловал в губы — пора было наверстывать упущенное и начинать говорить спасибо, меняя свою... нашу жизнь к лучшему.