Выбор

Окопы. Окопы. Сплошные окопы... Смерть, холодными руками она забрала уже не один десяток моих жизней. Их голубые глаза до сих пор преследуют меня по ночам. Дети в зелёных беретах, распятые на крестах, с выколотыми глазами и содранной кожей... Крики и стоны стоят в ушах и ничем их не заглушить, потому, что они внутри. Как хочется стереть память и никогда больше не выходить на улицу. Свист... Это налёт. Опять грохот взрывов. Окровавленные куски тел придавили мою душу. Я ничего не вижу... Пальцы нащупали ручку. Поворот. Щелчок. Конфорка с хлопком погасла. Сколько раз можно говорить, что я ненавижу этот чайник. Вода на полу, свисток в форточку, чайник снова наполнить и на плиту. Я спокоен, я совершенно спокоен. Опять глаза. Большие голубые глаза на потолке. Они мой сон, моё проклятье, мой страх. Я боюсь себя. Боюсь людей. Я просто боюсь. Боже, не смотри на меня. Да, я убивал. Но убивал только тех, кто хотел убить меня. Не смотри... Не надо! Клянусь! Я убивал мужчин, но не женщин и детей! Глаза растворяются в сером бетоне потолка, и страх проходит. Зачем? Ради чего всё это? Мои мысли похожи на густой бабушкин кисель, медленные и вязкие. С ненавистью смотрю на шприц. Мутная жёлтая жидкость похожа на мои мысли. Не хочу, но надо. Укол. Мягкое тепло растекается с головы до ног. Глаза закрываются. Я силюсь приподнять разом отяжелевшие веки, но не могу. Счастье назойливо кружится вокруг меня. Яркий свет. Мысли уже не ползут, но взлетают в необъятную высь осознания свободы. Душа сливается со звёздным небом и превращается в Луну. Как жаль, что нельзя убрать границы времени этого состояния. Время... Оно неумолимо бежит куда-то, но мне всё равно. Я не собираюсь жить вечно. Прошло несколько часов, три, если быть точным, и я снова тянусь за шприцем. Укол. Привет Серёга! донеслось из ущелья. Голос знакомый, но не могу вспомнить, чей он... Эх, ты, грустно возникло в мозгу. Ванька! наконец, вспомнив, радостно кричу я, но вдруг замираю и хватаюсь за голову. Из-за обвалившегося куска скалы вышел молодой парень. Такой же, как тогда, на поле, когда он шёл впереди меня и насвистывал какую-то популярную песенку. Последнее, что я помню это то, как, он обернулся и... когда дым рассеялся его уже не было. Я подбежал и увидел... Тогда, завернув в свой бушлат обрывки его тела, я блевал и рыдал. Но теперь он стоял живой и весёлый, радостно насвистывая ту же самую песенку, а за его спиной, громыхая винтами, медленно садился вертолёт. Пойдём с нами, предложил мне Ванька, Пойдём, а! Пойдём с нами! неслось со всех сторон. Это ребята выпрыгивали из вертолёта и бежали ко мне. Серёга из первого полка, погиб, когда брали китайское посольство. Братья Литвиновы, их тела мы нашли среди двух десятков трупов моджахедов разбросанных по ущелью. Братья погибли стоя спина к спине, даже после смерти защищая друг друга. Васька Егоров из разведки. Он три дня провисел на кресте, прежде чем нам удалось найти его. И множество других ребят которых я не знал. Но все они были ТАМ. Они окружили меня плотным кольцом, хлопали по плечам и смеялись. Мы вспоминали прошлые годы и были счастливы, что вновь увидели друг друга. Ну, что ж, пора..., грустно прошептал Ванька. Вокруг все замолкли и выжидающе посмотрели на меня. Тоска накатила разом, да так, что стало трудно дышать. Пошли, наконец выдавил я из себя, и сразу стало легче. Мы погрузились в вертолёт и полетели. Полетели в горы. Навстречу солнцу и вновь обретённой свободе.

А на Земле жизнь шла своим чередом.

Орден

В тихом скверике, на старой деревянной скамейке сидел старик. Сложив на коленях жилистые, словно вырезанные из старого дерева руки, он плакал. Рядом с ним на скамейке лежала сумка, наверное, такая же старая, как и он сам, набитая пустыми бутылками. Лёгкий ветерок гладил его седые волосы, стайка взъерошенных воробьёв сновала туда-сюда, в надежде на случайно упавшие крошки.

Когда я проходил мимо, сзади донеслось: "Слышь, сынок..." Я остановился и оглянулся. Старик призывно поманил пальцем. Я присел рядом с ним: "Чего тебе, отец?". Он посмотрел на меня красными, слегка припухшими от слёз глазами и вдруг из-за пазухи достал небольшой свёрток и протянул его мне. Я развернул тряпицу. В ней лежал орден красной звезды.

Купи сынок... Недорого отдам... Тридцать рублей всего... Я ведь это... И он замолчал. Я посмотрел старику в глаза, и вся его жизнь в один короткий миг пронеслась передо мной. Пепелища домов, сгоревших вместе с людьми. Грязные, оборванные солдаты бегущие в атаку. Горящий танк, стреляющий по врагу до последнего снаряда. Голод, холод, пламя и хаос войны увидел я в этих глазах. И орден. Орден красной звезды.

Я отдал старику две десятирублёвые бумажки, которые взял дома на обед, серую тряпочку, в которую была завернута вся его жизнь, и, не оглядываясь, пошёл на автобусную остановку.

В хлебном магазине, в шумной очереди, стоял старый солдат, его обветренное, изрытое морщинами лицо улыбалось, а в тихом скверике, на старой деревянной скамейке лежала сумка, доверху набитая пустыми бутылками.

Заветная мечта

По бескрайней пустыне шагал странник. Горячий, сухой ветер бросал в него песок, башмаки его истоптались, а одежда клочьями свисала с исхудавших плеч. Много дней странник шёл, с мечтой найти Источник и остановиться возле него, чтобы построить свой дом. Иногда ему казалось, что вот она, вода, протяни руку и... но как только он подходил ближе, мираж растворялся в колеблющемся от жары воздухе и лишь бескрайние пески окружали одинокую его фигуру. Странник уже не помнил, когда он ушёл на поиски, сухие, потрескавшиеся губы его постоянно что-то шептали. Он уже привык разговаривать сам с собой, и лишь видя очередной мираж, замолкал, щуря слезящиеся глаза, что бы рассмотреть, а вдруг...

И вот однажды странник увидел то, о чём так давно и страстно мечтал. Среди невысокой зелёной травки, выбегая из-под ствола раздвоенной у основания пальмы, переливаясь и искрясь на солнце журчал Источник. Светло-голубая вода призывно шелестела, сочная зелёная трава шептала: "Приляг, отдохни..." Но странник столько раз обманывался, что просто прополз мимо. Прополз, не имея сил, чтобы оглянуться, думая о том, что ещё немного, и он найдёт свой Источник. Единственный и неповторимый. Ох, как же он заживёт тогда.

Среди бескрайних песков пустыни, умирал странник. Он уже был не в силах даже ползти. Он лежал, глядя слезящимися глазами в небо, и по старой привычке разговаривал сам с собой. Шёпот медленно стихал и, наконец, слившись с голосом ветра умолк навсегда. Тело странника постепенно запорошило песком, а в нескольких десятках шагов позади, искрясь и переливаясь в лучах уходящего за горизонт солнца, плескалась его заветная Мечта.

Записки с "Титаника"

Не столь давно из морских глубин были подняты останки корабля. Я, участник экспедиции, нашел прелюбопытнейший документ, суть которого и раскроется во время моего дальнейшего повествования...

С каждым днем плавания старый, обветшавший корабль все чаще трещал и скрипел, грозя вот-вот развалиться и затонуть. С каждым новым порывом ветра, с каждым ударом волны днище корабля начинало протекать, причем, новые трещины и пробоины возникали в корпусе быстрее, чем удавалось заделать старые. Корабль медленно умирал. Но не это было самым страшным. Гораздо больше людей пугало то, что во время очередного пожара в каюте капитана сгорели все карты, лоции и навигационные приборы. Корабль оказался в той непонятной ситуации, когда, покинув свою старую пристань, в которой он так долго простоял, что отвык от дальних плаваний, экипаж не знал, как попасть в порт своего назначения. К тому же старого капитана покинул разум, и он уже не понимал не только что делать, но и как выглядит порт, в который отправлялся корабль в начале своего пути. Капитан пытался вести судно ориентируясь по звездам, но помутившийся рассудок был не в силах распознать ни одного созвездия. Несколько раз корабль садился на мель и натыкался на подводные скалы, поэтому бедняга оставил эти попытки, а корабль получил несколько новых пробоин. Через некоторое время капитан, действуя наугад, пришвартовывался то к одному островку, то к другому, но на них не было ни причалов, ни пристаней и приходилось покидать их ни с чем. И разбитое судно, и несчастный, полоумный капитан, и пассажиры (к их прискорбию) стали безвольной игрушкой волн.

Насосы работали не прерываясь ни на минуту. Они откачивали воду. Но безжалостная влага, миллиметр за миллиметром заполняла трюм. Капитан, его главные помощники и основная часть команды переселились на самую верхнюю палубу в надежде, что берег будет достигнут прежде, чем корабль затонет целиком. Пассажиры судна, занимавшие нижние палубы и большую часть трюма, были брошены на произвол судьбы. По мере прибывания воды люди, занимающие трюм стали тонуть. Те, в ком еще оставались силы, начали переползать на нижнюю палубу, оставшиеся же либо утонули сразу, либо, приспособившись на пустых бочках и других не тонущих предметах, которых, правда, было очень мало, приступили к спасению утопающих. То есть, самих себя. Но борьба за место под солнцем кипела не только в трюме. На всех палубах кипела бурная деятельность. Все пытались пробраться как можно выше, но далеко не все имели на это силы. Вышестоящие сбрасывали тех, кто находился ниже, и забрасывали их всем, чем попадется под руку. В основном, грязью, которой тут развелось в избытке. Если же кому-то удавалось пробраться наверх, то он присоединялся к остальным вышестоящим и забрасывал той же грязью всех, кто остался внизу, не оставляя, между тем, попыток забраться еще выше. Наблюдая со своей самой верхней палубы за хаосом, воцарившимся на корабле, безумный капитан, очевидно, в минутном проблеске сознания, решил обезопасить себя от разбушевавшихся пассажиров. Плотное двойное кольцо вооруженных матросов, свернувшись наподобие кобры, приготовившейся к броску, оцепило все подходы к его палубе.

А корабль продолжал умирать. Трюм был практически доверху заполнен водой. В страхе, люди на нижней палубе закупорили все люки. Те, кто остался в трюме, были обречены. Глухие стоны, проклятья и мольбы слышались из-под стального пола. Правда, не долго. В скором времени крики перешли в характерное бульканье, которое, впрочем, то же скоро стихло. Это происшествие повергло присутствующих в такое уныние, что многие сели на пол с отрешенными лицами, стараясь не думать, что и они закончат свои дни под задраенными люками. Хватало и тех, кто, не взирая ни на что, продолжал карабкаться наверх, причем с еще большим остервенением.

Жители самой верхней палубы, хоть и находились в окружении верных матросов, не хотели умирать вместе со всеми. Под покровом ночи некоторые из них сели в хорошо оборудованные шлюпы (которые хранились так, на всякий случай) и растаяли в темноте. Другие же пытались угомонить пассажиров. Они кричали сверху, что не будет больше жертв, что вскоре корабль подойдет к счастливым берегам, где все будет хорошо, но пассажиры, особенно с нижней палубы, не слушая, перли наверх всеми правдами и неправдами. Ведь голос звучал сверху, а снизу уже хлюпала вода. Самые умные, воспользовавшись всеобщими настроениями, решили сместить капитана, о чем и сообщили пассажирам. Они верно рассудили, что капитан безумен и не знает, что творит, что если порыться в бумагах, то, наверное, можно найти какие-нибудь карты, да и люди оказались не против. Они все учли. Почти все...

Когда подошло время решать, кому же из них встать за штурвал, кто достоин быть капитаном... начался мордобой. Да, да. Обычный мордобой. Все швыряли друг в друга грязью, а на самой верхней палубе ее было даже больше, чем на нижних. Рвали друг другу волосы, одежду, царапали в кровь лицо, некоторых в свалке даже затоптали. А пассажиры смотрели снизу вверх и не могли понять, что же там происходит. Чей-то робкий голос попытался воззвать к верхней палубе, что цель- то собрания выборы капитана, и еще какую-то чушь, но его тут же заткнули. Ведь кое-кому даже нравилось это зрелище.

Увлеченные битвой, ни зрители, ни участники не заметили капитана, который, улыбаясь, и помахивая каким-то странным предметом, вышел на палубу. Он был пьян, лицо же его было серьезно и сосредоточено. Он все слышал и не хотел сдаваться без боя.

Быть может запах перегара, который был очень силен, быть может просто одиночество этой фигуры, так не вписывающееся в общую картину происходящего, привлекло всеобщее внимание. Но внимание это опоздало лишь на какие-то мгновения, ибо капитан держал в руках не что иное, как старую бомбу. И запал уже догорал.

На этом запись обрывалась...