Глава 2. О том, как мелкие неприятности обернулись большими приятностями

Буря в его штанах набирала силы медленно и неумолимо. Раньше, в прошлой жизни – а грань его жизни прошла именно сегодня, в этой заброшенной деревне – даже самое забористое из его коллекции порно не имело такого мощного эффекта. Антон уже потерял чувство реальности, его глаза были подернуты поволокой, тело дрожало от неуемной энергии, а глупые взрослые запреты будто не имели больше смысла. Эта кондиция помогала преодолеть неудобства, связанные с переездом в необустроенное жилище, но она имела и другой эффект. Мальчишке приходилось собрать остаток воли, чтобы сопротивляться непрекращающемуся приятному зуду. Стоило ему расслабиться и бурный поток теплой, разжиженной до предела молофьи хлынет прямо в трусы. А такого конфуза пережить невозможно, особенно если имеешь виды на даму, которая постоянно находится рядом.

Чтобы совершать привычные для городского жителя действия, теперь приходилось прикладывать массу усилий. Вот и вечерний душ после генуборки оказался не таким уж простым делом. Вера и Антон в сгущающихся сумерках обследовали близлежащие участки в поисках подходящего инвентаря. Приходилось заглядывать в покосившиеся сарайчики, переворачивать старую ванну и даже заглядывать в окна соседских домов. Наконец, Вера подобрала добротное эмалированное ведро, вытряхнула из него остатки деревенского запустения и радостно помахала сыну. Она еще оставалась в найденной просторной рубахе, чтобы потным телом не портить свою городскую одежду, но относилась к своему виду проще, ибо уже показала ему все, что могла. Выживание требовало компромиссов.

— Тош, я нашла! Теперь мы с тобой заживем!

Но даже эта радость была преждевременной – для простого купания мальчишке пришлось поднять несколько тяжелых ведер из глубины скупого колодца, пока Вера собирала для костра хворост и обломки трухлявого забора. Все здесь было в их распоряжении, но все требовало физического труда и смекалки. К удивлению матери, Антон и не думал скулить, все эти неудобства меркли в сравнении с его новым открытием и зудящим вулканом в штанах. Образ маминого голого тела не покидал его внутреннего взора, хоть движения стали рассеянными, но сознание работало ясно и было подчинено одной задаче – не выпускать из виду своей добычи. Пусть мама расхаживает в своей просторной рубахе, пусть завтра она снова наденет джинсовые шортики – главное уже произошло. А ноутбук, действительно, больше не имел для него особенной ценности.

Когда вода в большом эмалированном ведре нагрелась, Вера с усилием сняла его с костра и долгим, настойчивым взглядом выпроводила сына в дом. Приходилось совершать ванную процедуру прямо на улице за домом и не привычным способом: из-за экономии воды придется ополаскивать отдельные участки тела, зачерпывая воду обеими ладошками. И здесь предусмотрительность Верочки оказалась очень кстати, иначе пришлось бы вместо ароматного розового мыла использовать обнаруженные у соседей темно-коричневые обмылки.

Хоть единственной ширмой для Веры были сумерки, Антон и не думал подглядывать. На сегодня он получил достаточно впечатлений и еще предстояло облегчить свои тестикулы в подходящий момент подальше от материнских глаз. Он даже не пытался представлять себе мамино купание: сняла ли она рубашку целиком или плещет воду на открытые участки своего тела – эта картина заставила бы его сдаться раньше времени, потому что сопротивляться нахлынувшему потоку внутри разгоряченного, до предела затвердевшего пениса было бы невозможно даже для прожжённого ловеласа.

— Тош! Тоша! – Донеслись крики с улицы. – Иди сюда срочно!

Антон рванул сразу. Не то, что он ждал приглашения, просто в незнакомой ситуации все ему казалось опасным. Вера выглядела беспомощной, скудный свет неба в разрывах облаков был непривычен глазам, но достаточен, чтобы различать увиденное.

— Тош, придется тебе мокрым вытираться, - извиняющимся тоном произнесла Вера и протянула ему сырое полотенце.

Как ни старалась она крепиться духом, неудобства брали свое и случилось так, что в процессе купания ее махровое полотенце все-таки выскользнуло в ведро с водой. Тогда она одновременно придерживала подготовленное полотенце и стягивала трусики, чтобы их постирать в остатке теплой воды. Когда несчастье произошло, пришлось повязать промокшую рубашку рукавами на поясе и только тогда звать сына на помощь.

— Тош, выжми его хорошенько, тебе им еще вытираться, - набравшись терпения, попросила Вера, - и поищи какую-нибудь веревку, чтобы белье развесить.

Но Антон не отвечал. Сквозь сумрак он смотрел на нее и этот его плотоядный взгляд уже не имел того раздражающего эффекта - слишком устала Вера для такого рода условностей. Не имела она сейчас сил бороться с неуемной самцовой энергией Антона. Спокойно в присутствии сына она достирала свои трусики, несколько раз их ополоснула и выжала над землей. Она все это делала молча, позволяя сыну себя разглядывать, глазеть на трясущиеся от полоскания белья повисшие бидоны. И при этом усталая женщина избегала энергозатратных слов запрета. А брань требовала энергии и еще какой! Следовало бы поторопить Антона с бельевой веревкой, но он стоял как завороженный – только сейчас глупыш заметил, что титьки (это было мамино словечко) были разного размера. Точнее под маечкой они казались одинаковыми, но, когда повисали свободно, одна сильнее тянулась вниз, чем другая. Эта ее особенность казалась даже умилительной оттого, что совершенство маминого тела все-таки имеет маленький недостаток. Левая титька легче держала форму и была по-юному приподнята, а вот правая будто устала быть упругой и слегка оттянулась в ущерб объему. Вытянулся и ареол соска. Рассматривать эту часть тела можно было бесконечно и даже окружающие звуки не пробивались в сознание мальчишки.

— Тош, - Вера произнесла почти шепотом, - мне это совсем не нравится…

Женщина стояла перед сыном, держа в руке свои мокрые трусики. Ждать от него бельевой веревки было бесполезно. Вдруг лицо Антона исказилось, его губы искривились, будто он собирался чихнуть, но тут же расплылись в блаженной улыбке. Борьба длилась всего несколько секунд и ее исход был предрешен, но Вера была достаточно опытна, чтобы распознать этот сдавленный грудной стон – Антон получил облегчение, неземное наслаждение от того, что теплая струя, наконец, освободила его от нестерпимого зуда. Как ни старался мальчишка, но самое неприглядное произошло на глазах его матери.

— Тош, посиди лучше, опустись на землю, - мягко сказала Вера.

Она спокойно развесила свои выстиранные трусики на сухой ветке и вместо того, чтобы в доме переодеться в свою одежду, принялась за новую работу. Ругаться и понукать было бесполезно, не в том состоянии находился виновник, чтобы внимать ее поучениям. Сама она вылила из ведра остатки мыльной воды на землю, наполнила его студеной колодезной водой и поставила на огонь. Предосторожности были уже ни к чему: во-первых, сын уже дважды видел ее наготу, а во-вторых, он находился в таком состоянии, когда условности были ему глубоко безразличны.

— Снимай штаны, - покровительственным тоном попросила мать, - трусы отстираешь сразу, пока свежее…

Антон лениво стащил с себя шорты, не вставая с земли. К несчастью, канонады хватило и на них, но высказывать недовольство при этих обстоятельствах было совершенно неуместно.

— Я в дом пойду постели готовить, - сказала Вера, - когда вода нагреется, сам накупайся и постирай свои… Тебе воды принести еще с колодца?

— Нет, - сквозь зубы ответил несчастный.

Он ждал, когда мама уйдет и можно быть стащить с себя неприятные, липкие трусы, тем более, что от вида ее груди эрекция возвращалась помимо воли и грозила снова завладеть его сознанием. Антон почувствовала себя маленьким и жалким, он сидел на земле и сгорал от стыда. Сконфуженный, он проводил подозрительным взглядом мать, брезгливо скинул трусы и приблизился к костру. Трусы были так безнадежно испачканы, что проще было от них избавиться, но в рюкзаке не было припасено ничего, кроме ненужного ноута, наушников и прочих городских безделиц. Это было омерзительно, но липкую сперму придется отстирывать самому.

Антон установил теплое ведро на место и принялся двумя ладошками обливать свое дрожащее тело. Купание казалось неполноценным, а судорожные мысли возвращались в нормальное русло – без сексуального опьянения захотелось домой, захотелось отмокнуть в теплой ванной и сыто поужинать. Даже мыло не приносило чистоты, а для того, чтобы смывать пену требовалось еще больше драгоценной теплой воды. Пришлось даже по темноте голышом добраться до колодца, поставить ведро на догорающие угли еще один раз и в еле теплой воде закончить купание, а потом выстирать свои трусы и шорты. Антон проклинал свою жизнь, все в нем кипело от раздражения, но выплескивать его на мать он уже не решался. Что-то в нем изменилось за сегодняшний день.

— Осторожно, шагай на мой голос, - несмело произнесла Вера, когда в темноте дома послышался скрип пола. – Ты полотенце повесил куда-нибудь?

— Нет, - робко ответил Антон, я им обмотался.

— Иди повесь, здесь темно, никто тебя не увидит.

Когда дело доходило до борьбы за выживание, голос Веры становился твердым и уверенным. Антон вышел, неровно ступая в темноте. Слышались неизбежные для слепого передвижения стуки и тычки в стену, лишь когда сын вернулся, Вера могла быть спокойна.

— Ложись на диван, я постелила как смогла, - скомандовала Вера, - я на кровати лягу.

Она даже подошла, несмотря на усталость в теле, убедилась, что сын устроился на скрипучем диване с упавшей спинкой и только после этого отправилась на свою сторону комнаты. Вдруг в кромешной темноте раздался скрежет, пружины кровати растянулись и неожиданно корпус грохнулся на пол, не выдержав нагрузки.

— Мам, ты не ушиблась? – Антон подскочил с тревожным вопросом.

— Не сильно, - только и ответила Вера, переполненная досадой.

Она несколько минут копошилась в темноте старого дома, звучал лязг металла и тяжелые падения, но привести кровать в нужное положение не удавалось.

— Тош, двигайся к стенке, - шепотом попросила Вера, - завтра уже починим мою кровать, не в темноте же нам возиться…

Лежать на скрипучем и видавшем виды диване было твердо и неудобно, особенно когда стало тесно и пришлось прижаться спиной к облезлой стене. Антон старался не копошиться, выбрал самое удобное положение, где твердая стальная пружина уже не врезается в поясницу, и больше он не шевелился. Та ветхость, которой мама накрыла диван и которой приходилось накрываться, пахли одинаково – они несли в себе какую-то старческую стерильность, какая бывает в бабушкиных шкафах. Возможно, нечеловеческая усталость и сильнейшие впечатления дня помогали пережить этот дискомфорт, но Антон уверенно предпочитал в настоящую минуту заброшенный дом своей уютной детской спальне. Смирение приходило с усталостью.

— Мам, - вдруг шепнул среди тишины Антон. – А почему мы так внезапно сбежали в эту дыру? Я же понимаю… что-то случилось? Да?

Этого вопроса избежать было невозможно, это было делом времени – рано или поздно придется объясниться с сыном и Вера имела наготове правильные слова.

— Тош, так надо. Понимаешь? – Женщина придавала голосу мягкую внушительность. – Нам надо пересидеть здесь хотя бы лето… я надеюсь, все разрешится.

И вдруг прозвучало как гроза:

— Тош, он страшный человек…

Заводить бесконечный разговор в сотый раз не хотелось никому из них. Хоть Антон и знал нрав отчима, он не был уверен, что его можно назвать страшным человеком. Но если так нужно, мальчик вполне мог полагаться на слова матери. Этим коротким объяснением он мог довольствоваться и перенести тяготы деревенской жизни, потому что мнением матери в действительности он дорожил.

— Тош, - Вера прервала напряженную задумчивую тишину, - мне не нравится, что тебе пришлось увидеть сегодня днем. Понимаешь, так сложились обстоятельства. Мы же не виноваты, правда?

Антон не отвечал, он вообще не считал нужным отвечать на те вопросы, которые казались ему очевидными. Какая-то жалость поднималась в его груди, ведь мамочке приходилось еще тяжелее, а она женщина и довольно хрупкая, хоть и старается казаться сильной. Он даже развернулся на бок и вытянул ноги, чтобы ей осталось больше места на краю дивана. Вера лежала на спине, свесив левую руку на вымытый пол. Было приятно от царившего в доме запаха сухих трав, от покоя уставших мускулов, от признания и доверия сына. Вдруг в кромешной темноте его прямая рука непроизвольно скользнула и легла на ее теплом теле. Ладонью мальчишка ощутил верх женского бедра, а пальцы прикоснулись к трусикам. Антон тотчас отдернул свою руку и завел ее за спину, дремота моментально рассеялась.

— Верни, где было! - С напускной строгостью шепнула Вера. – Антон, я серьезно, мне так теплее.

В кромешной темноте он почти не чувствовал ее присутствия, только глубокое дыхание в темноте выдавало Веру – таково было расстояние между телами. Из чистой заботы мальчишка отстранился к самой стенке и, чтобы вернуть руку на «положенное место», пришлось ее вытянуть и провести вперед. Ладонь снова легла на мамино оголенное бедро. Это была феерия, натуральное обнажение чувств, слишком сильное для его неискушенной души. Ноутбук еще утром казался сокровищем, но что стоит вся его коллекция, даже папка самого избранного порно в сравнении с тем, что он может ощущать сейчас?!

— Тош, мне правда нужна твоя поддержка, - пересохшими губами произнесла растроганная Вера, - у меня сейчас тяжелый период…я, если честно, думала, что с тобой будет тяжелее, а ты молодец, как взрослый мужчина. Завтра надо будет обязательно бельевую веревку натянуть и что-нибудь найти перекусить. Слышишь, как у меня урчит в животе?

Вера сама сдвинула ладонь сына на свой животик, позволяя кончикам его пальцев скользнуть по трусикам. В изгнании она как могла обеспечила себе уют, во всяком случае, она не забыла собрать в сумку свой ночной пеньюар, под которым и упокоилась рука Антона.

— Я тоже есть хочу, - дрожащим голосом поделился Антон, чтобы отвести внимание от интимной близости на совершенно невинные бытовые потребности.

Они старались говорить так, будто рука сына не блуждала по голой коже матери в непроглядной темноте деревенского дома. Антон не в силах был остановиться, он делал то, на что получил согласие, его сердце выстукивало неровный ритм, губы пересохли, а орган снова напрягся до предела. Казалось, он так распрямился, что вот-вот сбоку прикоснется сопливой головкой к ее бедру. Паренек судорожно соображал, что завтра утром нужно будет срочно опорожнить яички за домом, пока мама спит, но сама эта мысль только усугубляла его непростое положение. Кровь бурлила в его жилах, а молодая семенная жидкость бурлила в перегретых яичках.

— Тебе нравится…здесь? – Вера повернула голову и мальчишка увидел неестественный блеск ее глаз.

Антон почувствовал теплую женскую руку и широко открыл рот - сверхчувствительное прикосновение пальчиков к возбужденной головке члена прошило его молнией наслаждения. Вера нежными подушечками всех пяти пальцев окружила вздувшуюся головку, заключив ее в ласковый плен, и невесомо ими прикасалась к чувствительной плоти. Антон сопел, он изо всех сил сопротивлялся прорывающемуся из груди стону.

— Здесь нравится? – Повторила Вера свой двусмысленный опрос.

Пальцы больше не двигались, но молодой мужчина проваливался в какую-то мягкую глубину, сквозь туман он слышал мамино дыхание, чувствовал ее прикосновение, собственные конвульсии… Наконец, он погрузился в сладкий, пленительный сон, где можно было не переживать о пролитой на мамину ладонь теплой молофье. Изнеможение взяло свое.

В следующей главе мы увидим, как Вера с сыном налаживают быт и вынужденно терпят его мальчишеские странности.