Глава 8: Все сказано

Когда в первую неделю января я вернулся на работу, отец Михалес изложил свои планы относительно моей новой должности,.

– Совет директоров утвердил новый офис, именно офис, а не просто должность. Вы будете занимать руководящую должность. У вас будет секретарь, следящий за тем, чтобы все стенограммы были актуальны, чтобы другие достижения были полностью...

Он подробно объяснил, как хочет, чтобы я выполнял работу, спрашивал мое мнение, прикидывал, сколько еще людей нам нужно будет нанять. У него был целый блокнои планов, с предложениями для моего рассмотрения по пунктам, которые он считал спорными. Это была брошюра, которую он представил совету директоров.

– Я сплагиатил многие из ваших отчетов и идей прошлого лета, – сказал он, – и скопировал контрактную систему из Good Sam в Миннеаполисе, где раньше работал...

Он хотел подробно узнать, как в это вписывается программа Кливленд, и я рассказал о новых базах данных, профессиональных организациях и контрактах. Он хотел, чтобы я посетил все крупные больницы в этом районе и узнал, как они работают.

Совет директоров создал комитет, который должен наблюдать за нами и консультировать нас. Они составляли пошаговый план организации работы, основываясь на брошюре о. Михалеса и собственном опыте (несколько человек входили в советы директоров других больниц, а один – доктор Йохансен – руководил аналогичной программой в службе по подбору врачей). Они хотели встретиться со мной.

Я был поражен. Кабинет. Помощник, скоро, возможно, еще один. Ответственность за других.

– Вы можете выбрать себе секретаря или помощника, либо из тех, кто уже работает на нас, с его или ее согласия, либо нового сотрудника. Все зависит от вас. Я бы хотел увидеть описание работы, которое вы напишете, прежде чем размещать вакансию. Ваш новый офис ремонтируется прямо над главным входом. Ваша должность – заместитель главы администрации по профессиональным полномочиям. Подчиняться будете мне. Вы не являетесь начальником руководителей отделов, но будете с ними работать. Кстати, они утвердили эту должность и вас на ней. Они знают, что по мере роста больницы слишком многие проскальзывают сквозь трещины, не столько из-за неспособности поддерживать лицензию, сколько из-за ощущения, что мы – всего лишь ступенька. Они обещали вам помочь и не будут, повторяю, НЕ БУДУТ раздражаться в ответ на любой вопрос, который вы можете задать. Это же касается и цвета краски на стенах.

Он улыбнулся, имея в виду, что руководители отделов не станут обижаться на меня, если я задам глупый или невежественный вопрос.

Мне пришлось многое принять. Я не отвечал за других с тех пор, как служил в морской пехоте. Я задавался вопросом, не происходит ли все это из-за стрельбы.

– Отец, меня повышают из-за убийств?

Он в задумчивости откинулся в кресле. Этот вопрос был для него серьезным, как будто затрагивал самую суть нашего чувства ценности. Он сцепил пальцы, посмотрел на них, а затем на меня.

– Впервые я заговорил о необходимости перемен в этой области в апреле прошлого года, за два месяца до того дня. Даже упомянул, что считаю подходящим человеком для этой должности вас, но в вашем резюме есть некоторые слабые места, если быть откровенным, большинство из них связано с вашей относительной молодостью. Вам двадцать девять, почти тридцать. Вы же будете иметь дело с врачами, которым за семьдесят. Самонадеянными. Неуверенными в себе. Критичными. Обвиняющими. Ваша работа была хорошей, но у вас – всего лишь степень бакалавра, что для некоторых из этих людей делает вас дерьмом. Когда обсуждали эту должность, мы решили, что вы будете хороши в офисе, но не готовы им руководить.

– Потом – стрельба. Затем раскрытие того, кто уничтожил убийц, и, самое главное, тот факт, что вас не видели по телевизору, не слышали по радио, даже не было интервью в новостных журналах. В оценке руководителей отделов вы поднялись. В этот момент я сказал, что отправляю вас в Кливлендскую программу и сохраняю здесь вам зарплату. Они согласились. Они знают, что вы не застенчивы, не скрытны, но дружелюбны и никогда ни о ком не скажете плохого слова. Знают, что вам делались предложения рассказать свою историю, причем некоторые за деньги. Они пересмотрели мнение о вас.

– Эту должность вам принесло не убийство, а то, как вы с ним справились. Вам стали доверять. На последнем собрании все единодушно высказались за то, чтобы создать эту должность, назначить на нее вас и как можно скорее приступить к работе. Я приказал отремонтировать офис; хочу, чтобы врачам было трудно избегать вас, как это часто случается, когда речь идет об обновлении дипломов, поэтому ваш офис находится на переднем крае, рядом с центром.

– Очень рад, отец. Но мне нужны будут советы...

– Я здесь. Даже Фил может дать их вам немного. Может помочь наблюдательный комитет, доктор Йохансен. Каждый начальник отдела. Все вас знают. Они могут быть амбициозными и манипулятивными... так что, ваше предполагаемое смирение может помочь. Сомневаюсь, что они это понимают, и не в их характере глубоко задумываться о характере администратора, – он улыбнулся.

– Теперь я занервничал. Спасибо, сэр. Я буду...

Он прервал меня.

– Разве вы не хотите узнать о зарплате? – Он сделал паузу. – Я могу точно сказать, что вас НЕ поймут. – Он назвал мне число, и я понял, что у меня есть будущее в Скай-Грей.

Я пошел в свой новый выглядящий разрушенным офис. Повсюду царил строительный беспорядок. Строители смотрели на меня так, словно я вторгся на их территорию, поэтому вскоре я перешел в другую часть здания.

***

Поздно вечером того же дня мне позвонили, и быстро разрушили доверие ко мне отца Майкла. Я согласился на интервью.

– Алло?

– Я пытаюсь дозвониться до Джона Бака, – сказал кто-то. Голос был мужской, молодой и знакомый.

– Это я.

Не люблю разговаривать по телефону. Считаю, что это необходимо, только чтобы назначать встречи и добиваться женщин, но в остальном не приносит особой пользы обществу.

– Это – Тони Спаньоль, мистер Бак. Я – тот ребенок...

– Тони! Какой сюрприз услышать тебя. Как ты узнал мой номер?

– Я позвонил в больницу, и меня соединили с отцом Майком. Он сказал, что вы не будете против. В любом случае, мистер Бак, у меня к вам просьба. У меня есть подруга, она работает в школьной газете. Сказала, что было бы большой сенсацией взять у вас интервью, поскольку вы не дали ни одного. Она взяла интервью у меня и у мамы, но мы их сделали около дюжины; однажды я даже был на CNN.

Он был собой впечатлен. Я мог понять, какое значение он, должно быть, приобрел, едва не погибнув во время бойни.

Он продолжил:

– Поэтому она попросила меня спросить вас, не дадите ли вы ей интервью.

Повредитт ли это чему-либо, если школьный репортер возьмет свое первое интервью? К этому времени у меня уже не было никаких просьб. Было достаточно взрывов и угроз, чтобы «Милосердный Господь» стал справочной информацией для тех, кто никого не потерял, никого не знал, не был покалечен или ранен.

– Дай ей мой номер и скажи, чтобы она мне позвонила, – сказал я без всякого участия.

– Когда вы хотите, чтобы она позвонила? – спросил он.

– В любое время. Скажи ей – сейчас, хорошо? – Я засмеялся. – Рад был тебя слышать, Тони. Передавай привет Мэрилин и Кэлу.

– Конечно, мистер Бак. Пока.

Я услышал его шепот, когда он повесил трубку. Он должен был просто передать ей трубку. Что он и сделал: ее звонок раздался сразу же и с того же номера. Я этим наслаждался.

– Алло.

– Мистер Бак? Это Сьюзан Даггерс. Я – репортер газеты средней школы «Кларк». Я понадеялась, и знаю, что Тони сказал вам, что хотела бы взять у вас интервью о стрельбе в больнице «Милосердный Господь». Не могли бы вы рассмотреть такую возможность, сэр?

– Вы хороший репортер, мисс Даггерс? – поинтересовался я.

– Я учусь. Мне кажется, я написала несколько хороших рассказов о преступлениях возле средней школы и о детях, которые попали в беду. Хотя советник не стал печатать статью об избиениях в банде. В меру своих возможностей я правдива.

– Это статья о том, что произошло, или какой-то комментарий?

– О том, что случилось. Я прочитала несколько полицейских интервью о вас, но они показались мне запутанными.

– Ты их прочитала, да? – Значит, ребенок действительно работал до того, как я согласился на интервью. – Они опрашивали меня частями, несколько раз, и поэтому, я думаю, их отчеты несколько бессвязны, – сказал я. – Ты можешь взять у меня интервью. Можешь приехать в больницу? Я могу показать тебе, где был и что происходило.

На другом конце я ощутил торжество. Наверное, она думает, что это – ее большой успех. Я улыбнулся. Снова стать пятнадцатилетним...

– Можно я приду в субботу? Так я не пропущу школу. Лучше всего утром, поздно вечером у меня баскетбольная игра.

– Как насчет девяти утра? Можешь взять с собой камеру, если хочешь. Никаких моих фотографий. Но можешь записывать звук.

– Отлично!!! Здорово!!! Большое спасибо, мистер Бак. В субботу в девять. Я буду.

Мы повесили трубку. Я уже и забыл этот энтузиазм в молодости.

***

В субботу она пришла вовремя. Я увидел, как она вошла в зал, направилась прямо к стойке информации и попросила позвать меня. После стольких месяцев вернулась Джоди и увидела, что я приближаюсь.

– Вы, должно быть, репортер, Сьюзан Даггерс, – сказал я ребенку. Это была высокая чернокожая девушка с волосами в кудряшках. Она была одета в темный брючный костюм, туфли на низком каблуке и имела при себе блокнот и небольшой диктофон. Джоди могла слышать каждое слово.

Сьюзан повернулась и улыбнулась мне.

– Вы выглядите точно так же, как на фотографии, – сказала она.

– Я избегаю фотографов, но некоторые из них меня подловили, так что, я даже не знаю, о какой из них вы говорите. Не хотите ли поговорить со мной в моем кабинете? А еще лучше, я проведу вас по больнице, покажу, где, что и как происходило. Вы можете фотографировать, но я бы предпочел, чтобы не фотографировали меня. Может найтись сумасшедший, который захочет отомстить или сделать себе имя. Я хочу, чтобы моих фотографий было как можно меньше. Хорошо?

Она сказала:

– Я немного разочарована вашей фотографией, но понимаю, что вы защищаете себя. Так, где все случилось?

– Вроде как прямо здесь. – Я посмотрел на Джоди. – Вы давали какие-нибудь интервью?

Она ответила:

– Меня упоминали в некоторых историях, но только одной строчкой. Я думала, вы не даете интервью?

– Только когда уверен, что это – хорошее дело.

Джоди улыбнулась и кивнула.

Включилась Сьюзан:

– Вы участвовали в перестрелке, мэм?

Джоди:

– Я потеряла часть селезенки, когда меня ранили в живот.

Сьюзан замешкалась, как мне показалось, от удивления.

– Здесь были вовлечены многие, и кое-кто до сих пор в большом трауре. Нам нужно быть осторожными, – сказал я. Она кивнула. – Стрелки вошли туда и начали стрелять во всех подряд, одной из первых была Джоди.

Я показал ей, где стреляли и где был я. Рассказал о своих действиях: как заталкивал врачей в класс, как нашел пистолет Томми и патроны, как шел за телами в кафетерий. Она сделала фотографии разных мест, особенно комнаты ожидания, где были ранены и убиты несколько человек. Я подробно описал, что видела и делал в кафетерии.

– Вот здесь был Тони, – указал я, – а один из убийц держал левую руку на его шее, а винтовку – направленной как бы на охранников в другом конце зала. Миссис Спаньоль была здесь, – я снова указал пальцем, – и ее парень держал левую руку вокруг ее шеи, а пистолет в правой руке был направлен ей в висок. Его винтовка валялась на полу; возможно, заклинила, или ему требовалось перезарядиться, но он не успел, когда появились охранники.

– Отсюда я подал сигнал охранникам, шагнул вперед и выстрелил в парня миссис Спаньоль, выбив у него пистолет. Пуля прошла через его голову и попала мне в руку, – сказал я, подняв руку, – а затем я шагнул к парню Тони и выстрелил в него. Он смотрел прямо на меня, и я выстрелил ему под глаз. Они оба упали, Тони и его мама были в порядке, и все закончилось.

Я показал ей свою правую ладонь со зловещим шрамом.

– Круто, – сказала она. – Я читала, что вы были морским пехотинцем. Это помогло вам в ваших действиях?

– Морпехи научили меня оценивать ситуацию, а затем действовать. Как только я увидел, что могу положительно повлиять на ситуацию, и у меня появился хороший шанс спасти людей и выжить самому, я начал. Думаю, я был позади убийц всего секунд десять, прежде чем выстрелил в них. Это было быстро. К счастью, они были в неудобном положении с учетом заложников и охранников.

– Что случилось с парнем, у которого вы забрали пистолет?

– Он уже... ушел. Я наткнулся на Джоди. Она была подстрелена и лежала прямо там, где вы ее видели, расстроенная, думая, не умрет ли она. Помню, я сказал: «Надеюсь, что нет» или что-то в этом роде. Она сказала, что думает, будто парней только двое.

– Вы были женаты, когда это случилось?

– Да. Сейчас мы в разводе. Вскоре после стрельбы, вообще-то.

– Она испытала облегчение, узнав, что вы не были серьезно ранены?

– Думаю, да. Решила, что я – плохой стрелок, поскольку попал себе в руку. Мне тоже нравится такой взгляд на это.

– Этот инцидент как-то связан с вашим разводом? – спросила она.

Хм. Неужели ей всего пятнадцать?

– У тебя есть будущее в журналистике, Сью, – сказал я и глубоко вздохнул. – Да. Это показало нам обоим, что мы не должны оставаться в браке. Это было душераздирающе. Худший момент в моей жизни, и в больнице, и дома.

– Почему вы до сих пор не даете интервью? – спросила она.

– Потому что они питают его. Один убийца вдохновляет другого. Убийство здесь и там, резня, джихад... Это – самый страшный момент в моей жизни. Оно положило конец стольким жизням. Я не хочу об этом вспоминать. Вам же рассказываю потому, что хочу, чтобы все это закончилось.

Сьюзан была в восторге. Мы взяли немного мороженого из автомата в кафетерии и сидели там, разговаривая о том дне, о том, кто жил и умер, о том, что тогда было. Потом она спросила, изменило ли это мое отношение к жизни.

– Да, как и все остальное. Люди думают, что я хорошо справился с плохой ситуацией. Хорошо, потому что миллион вещей могли бы пойти по-другому и даже хуже. В некоторые ночи мне снятся кошмары, но не о том, как могло бы быть. Я вполне уверен, что делаю что-то, чтобы помочь, и с этой уверенностью у меня есть душевный покой.

Прошло два часа. Ее должна была забрать ее мать.

– У тебя баскетбольная игра?

– Да, мы играем с «Милосердным спасителем» здесь, в Скай-Грей. В четыре.

– Может, я успею. Моя девушка училась в «Спасителе». Я бы хотел прочитать ваше интервью, получить копию газеты. Это возможно?

– Я пришлю вам газету, или просто занесу. Я часто прохожу здесь мимо. Мама работает на соседней улице. Она – адвокат. Оно должно выйти в пятницу. А вот и моя мама, – сказала она и встала. Я тоже встал. Ее мама тоже была высокой, довольно элегантной, изящной. Красивая женщина, одетая вполне профессионально, вероятно, в этом отношении она – образец для своей дочери.

– Мисс Даггерс, мы как раз заканчиваем. Я – Джон Бак, – сказал я, когда мы пожали друг другу руки. Она очень широко улыбнулась.

– Моя дочь считает, что это это большой успех – получить интервью с вами, мистер Бак.

– Она выкрутила мне руки; решила, что для Тони я сделаю все, и заставила того позвонить.

Она облегченно рассмеялась.

– Тони в нее влюблен.

Я улыбнулся и посмотрел на Сьюзан.

– Так что, мы знаем, что у него есть здравый смысл.

Они обе улыбнулись, и вскоре мы попрощались.

Я предупредил отца Майка об интервью. Он подумал, что это – лучший способ снять любой затянувшийся интерес к моей части инцидента и рассмеялся:

– Школьная газета? Газета Тони? Хороший выбор!

Я позвонил Марии и спросил, не хочет ли она сходить на баскетбольный матч в свою старую школу. Она сказала, что, «конечно нет», ну, может быть, или, скорее, нет», «хорошо». Так что, чуть раньше четырех мы забрались на трибуны, чтобы посмотреть, как «Милосердный Спаситель» играет с «Джордж Роджерс Кларком». В эту субботу трибуны были полны болельщиков из двух школ. Мы остались на стороне «Милосердного Спасителя», но нас увидела миссис Даггерс и помахала мне рукой. Мария увидела несколько знакомых и поздоровалась с ними. Мы нашли места, и я указал Марии на Сьюзан.

– Она высокая.

– Да. Ты играла в баскетбол?

– Играла, пока не узнала, что это – игра для высоких девушек. Женщины в моей семье всегда низкорослые, поэтому нас поощряли играть в игры коротышек, такие как софтбол, футбол или лакросс. Хоккей на траве тоже. Волейбол и баскетбол – нет.

– Я был третьим бейсменом в хардболе. Не очень талантливым, но мог бить, и у меня была приличная рука для броска на первый. В баскетболе в старших классах я сидел на скамье запасных.

Мария улыбнулась так, как улыбаются все женщины, понимающие, что мужчина хочет произвести на них впечатление каждым своим действием, броском мяча, открытием банки, починкой машины, чем угодно.

– Это правда! – сказал я.

Мария улыбнулась.

Было весело. Сьюзан оказалась чудесным нападающим. «Спаситель» проиграл игру со штрафного броска защитника «Кларка». Мария болела за свою альма-матер, поэтому я старался не слишком радоваться победе Сьюзан. Когда знаешь только одного ребенка в игре, он привлекает твою преданность. После игры мы с Марией поговорили с несколькими ее знакомыми, и я представил ей маму Сьюзан, в то время как команды переодевались или собирали вещи.

Думаю, Марии понравилось быть в своей старой школе. Она опасалась, но встреча со старыми знакомыми ее стимулировала. Большую часть игры она смеялась, шутила и кричала на удачные и неудачные розыгрыши. Тихая, неразговорчивая Мария пришла в ярость из-за блокировки/штрафа! Я смотрел на нее, ее лицо пылало красным, как и волосы, вся она искала справедливости, стояла и требовала. Я пожалел рефери. Садясь, Мария ударила меня по плечу, когда увидела, что я улыбаюсь.

Я увидел ту Марию, которой она все еще была внутри, ту женщину, что спустилась по лестнице в своем доме и запретила мне уходить. И снова вау.

Интервью Сьюзан вышло в пятницу. Поздно вечером того же дня я нашел экземпляр газеты в своем ящике на работе. Ее заголовок гласил: «Спаситель из нашей больницы «Милосердного Господа». Об этом говорили на Fox и CNN, MSNBC и других каналах. «Saviour» (спаситель) с буквой «u» в традициях Скай-Грей стал моим псевдонимом, поэтому я улыбнулся и покачал головой: прозвище мне дал ребенок в своей школьной газете. У нее брали интервью на нескольких системах – Fox и MSNBC – и она сказала: «Он не хочет, чтобы это стало причиной еще большей трагедии. Говорит, что это был худший день в его жизни». Сьюзан стала знаменита по-своему. Ей повезло.

Из всех историй, написанных обо мне, из всех репортажей, где меня опознавали и изображали на всех телешоу, именно интервью Сьюзан Даггерс побудило к действию некоего глубоко скрытого члена IWC. Он увидел его на CNN и записал, что позже обнаружила Служба национальной безопасности. Он не спешил, но знал, что хочет сделать, и хотел сделать это с неверным «Спасителем». У него была работа, никто не знал, что он – нелегал, и он только что через Интернет связался со старым другом, разумеется, тайно. Этот друг не был членом IWC, но слухи о нем распространились. Ясин все еще был на свободе в Америке.

Филу понравился двойной смысл, который, в конце концов, прикрепился ко мне, как только одна школьница дала мне прозвище. Он живет со «спасителем нашего милосердного Господа».

***

В марте позвонила Карен Энн. Она была деловой и отстраненной как в голосе, так и в словах. Мы обсудили запрашиваемую цену дома и другие вопросы такого рода. Дом был маленький, со сквозняками и дешевой постройкой. Я думал, что запрашиваемая цена для него высоковата, но она на некоторое время хотела сохранить цену. Я заговорил о детях, но она сказала, что не хочет видеть их рядом с человеком, ведущим аморальный образ жизни. Сказала:

– Я не хочу, чтобы мои дети были рядом с теми, кто выставляют напоказ свой образ жизни, живя совместно без брака.

Да, она сказала именно так: женщина с двумя детьми от другого мужчины, будучи замужем за одним и живя с другим.

Я хотел рассмеяться, но сдержался.

– Карен Энн, мы не живем вместе. Мария и я. Никогда и не жили вместе. Мы серьезно относимся друг к другу, но нет, вместе мы не живем, – сказал я. – Ты предположила, и мы тебе это позволили. Прошу прощения.

Карен Энн промолчала. Я удивлялся, почему она не злися и не борется.

Наконец, она сказала:

– Джон, я бы хотела, чтобы между нами все было лучше. Спокойной ночи, – и она повесила трубку.

Глава 9: Сила любви

Время от времени я встречал Марию на мессе, по пятницам или воскресеньям. Мы сидели вместе на протяжении всей мессы, она причащалась, и мы шли на завтрак в местную закусочную или по пятницам к ней на работу. Мы держались за руки. Мария здоровалась с людьми, которых видела, но никогда не встречала за долгие годы своей замкнутости. Мы говорили о ее терапии (по четвергам, с 7 до 8 часов), бейсболе, политике, религии, книгах и практически обо всем.

Она утверждала, что она – натуральная рыжая. Я сказал, что когда-нибудь ей придется мне это доказать.

Ей пришлось на мгновение задуматься над этим, но тут же она прищелкнула языком, сказав:

– Когда-нибудь я это сделаю.

Я почувствовал, как заколотилось мое сердце.

Но это было дружеское, непринужденное ухаживание. Мы не были подростками, и, по мере того как недели превращались в месяцы, я видел разницу. Мы смотрели телевизор с ее родителями, или гуляли по теннисному корту, наблюдая за игрой детей, или читали книги в одной комнате. Она приходила в дом моих родителей и иногда разговаривала с моей мамой, а потом звонила мне и приглашала меня к себе домой на ужин. Они с мама дважды, насколько я знаю, ходили за покупками на гаражные распродажи, а папа упоминал, что сидел с ней и смотрел предсезонную игру «Редс». Я никогда не думал о том, что моя девушка может подружиться с моими родителями.

Я говорил с ними о Марии, о ее проблемах, о трагедии, которая привела к ее болезни, о том, почему она была такой замкнутой. Они видели это в ней, но ои также видели ее со мной, и она казалась им нормальной. Тот факт, что она начала с ними общаться, обнадеживал. Они обсуждали отсутствие у нее диплома, ее работу на низших должностях – то, о чем говорят будущие родственники. Они никогда не воспринимали это как критику, но теперь понимали, что последствия трагедии остались надолго.

– Она такая нежная, – сказала мама.

Я избегал предположений. Мы были друг с другом несколько раз в неделю, но не ежедневно. Я был влюблена, но с момента рождения Хэнли прошел всего год, за вычетом развода. Мы были наедине и часто целовались, но петтинг был под контролем, и мы избегали секса. Я еще многого не знал о ней; она попеременно то жаждала секса, то явно избегала его. Мы говорили об этом, но она как будто хотела получить разрешение. Я подумал, не опасается ли она вызвать недовольство своих родителей. Позже узнал, что дело было не в них. Ей требовалось разрешение от самой себя.

***

Однажды в воскресенье, в начале апреля Мария пригласила меня на ужин. Они с матерью готовили, а отец жарил стейки на гриле. Я все еще не торопился с развитием всех этих отношений.

Я пришел на час раньше, чтобы посмотреть по телевизору игру «Редс». Мистер Грей положил несколько стейков на гриль и сел смотреть игру и разговаривать.

Наконец, я спросил:

– Так, каким образом вы связаны с основателями Скай-Грей? Я полагаю, что через вас, мистер Грей?

Так что, стейкам пришлось ждать долгого и короткого рассказа об истории города. Я узнал о разведчике Грее и Той, Кто Сияет, его жене из Майами, об одном из Пис Грей, их ребенке, найденном на тропе разгромленной армии, потерпевшей поражение в битве при Вабаше. Он рассказал, как сын Пис, Скай Стивен Грей открыл здесь стоянку на дороге, первоначально называвшуюся «Стоянкой Скай Грея», но в конце концов сокращенной до «Скай-Грей». Он рассказал о храбрых делах двухсотлетней давности, о Безумном Энтони Уэйне, Павших Тимберсах и договоре в Грин-Вилле. Больше всего он говорил о Мичикиникве, великом вожде в войне Майами, хотевшем мира с белыми, сохранившем небольшое перемирие, заключенное с генералом Уэйном в доме на ферме, который до сих пор использует Бен Грей.

Я сказал:

– Моему отцу эта история понравится.

Оно и стейки пропеклись хорошо, но пирог с ревенем, испеченный Марией и ее матерью, был терпким и попросту идеальным. Женщины выглядели разочарованными. Мы же, мужчины, думали, что все было прекрасно.

***

Как только наступила поздняя весна, мы с двумя священниками по воскресеньям снова начали сидеть на крыльце и смотреть на заходящее солнце, восходящую луну или дождь. Иногда в любой вечер я часами сидел в одиночестве и с помощью фонарика или освещения электронной книги читал в темноте роман. Официального времени начала работы у меня не было, просто была работа. Мне нравилось сидеть на крыльце со священниками или с книгой.

Я скучал по детям. Карен Энн сообщила, что за дом предложена ставка, но она ее не устраивает. Она думала об этом несколько часов и решила, что цена слишком низка. Мне стало интересно, нет ли у нее сейчас другого мотива. Пока у нее неполная семья, дом для нее – подходящего размера. Коммунальные услуги стоят недорого, ипотека приемлемая, дом находится в хорошем районе города на тихой улице, с другими похожими домами, и она знает соседей. Дети могут ходить на игровую площадку, не выезжая за пределы района, и, возможно, она хочет защитить их наследство. Я подумал, не хочет ли она остаться там, по возможности, пока не найдет другого мужа.

Однажды в воскресенье в середине мая мне позвонила Мария. Это было необычно. Она весь день была с родителями на каком-то блошином рынке за городом после ранней мессы, и я не видел ее. Она просто хочет поговорить, сказала она. Она спросила, что я делаю в воскресенье вечером, и я пригласил ее к себе. Она пришла после ужина, около 7:30 вечера, засветло в это время года, и о. Майк и Фил сидели в деревянных креслах-качалках, а я – в адирондакском кресле. Эта прекрасная рыжеволосая девушка появилась на тротуаре, руки на бедрах, в шортах и светлой белой рубашке на пуговицах с коротким рукавом. На ней был просто потрясающий наряд.

– Это что, какой-то мужской клуб, да? – спросила она, изображая возмущение, голос был нормальной громкости. Только позже я понял, что ее обычная сдержанность уменьшилась. Она знала Фила и меня, а второй католический священник, вероятно, держал ее в тонусе. Только Майк был для нее новым, хотя она и не знала, кто он такой.

– Добро пожаловать, Мария, всегда, – сказал я.

Я встал, что трудно сделать изящно из адирондака, спустился по ступенькам и встретил ее. О. Майк и о. Фил стояли рядом.

– Мария, это – о. Михалес, главный исполнительный директор больницы. Майк, Мария Грей, моя девушка.

Они пожали друг другу руки, и я увидел блеск в глазах Майка.

– Очень приятно, юная леди. Фил и Джон рассказывали мне о вас. Рад наконец-то познакомиться с вами, – сказал Майк.

– Для меня это честь, отец, – сказала она.

– Присаживайтесь, либо в адирондак, либо в садовое кресло, – сказал я, держа ее за руку, когда она заняла мой адирондак. Фил засмеялся, а Майк улыбнулся. Я изобразил возмущение и сел в садовое кресло рядом с ней, но адирондак был идеальной формы и позволял видеть женские ноги в шортах. Нужно находить приятное и в этом.

Я все еще держал ее за руку. Я всегда любил держаться за руки.

И вот по воскресеньям Мария начала присоединяться к нам, смеялась и рассказывала истории. Она знала многое из истории своей семьи от отца, и я расспрашивал ее, а Филу и Майку, похоже, нравились знания о местном. Фил был родом с дальнего конца архиепархии, и его первый контакт со Скай-Грей произошел после реабилитации, когда его назначили приходским священником, а Майк был из Индианы и попал в «Милосердного Господа» после работы в нескольких католических больницах. Оба мужчины считали, что знание местной истории – даже сотни лет назад – может помочь им понять людей и отношение к ним в такой общине, как Скай-Грей.

Оба предполагали, что название города как-то связано с погодой в районе его основания; они не знали, что это – мужская фамилия. Они заметили, что этот район, казалось, был одержим своей историей: Средняя школа Энтони Уэйна, начальная школа Литтл Тертл, Скай-Грей, средняя школа Джорджа Роджерса Кларка, Форт Уэйн, Форт Рекавери, Форт то-то и то-то. Даже Гамильтон и Гринвилл изначально были Форт-Гамильтон и Форт-Грин-Вилль. Марии нравилось говорить о том, что она знает.

За эти месяцы она менялась. Укреплялась в уверенности и обществе. Я снова влюблялся, и на этот раз не в одиночестве, я был уверен, осознанно уверен. Никакого быстрого романа. Я решил, что попытаюсь заставить ее выйти за меня замуж.

***

В ближайшее воскресенье, когда исполнился год со дня массового убийства, в газетах и других средствах массовой информации появились большие материалы о стрельбе, о том, что было известно обо мне, и о связях с другими террористическими инцидентами. Национальная безопасность провела «блестящее» расследование и облаву на заговорщиков. Были биографии двух террористов, лидеров IWC, призывы к более тщательной проверке международных туристов и редакционные статьи о природе исламистских убеждений.

Согласно одному из своих отчетов о последствиях, Национальная безопасность обнаружила, что Ясин Талиб читал эти истории, видел их по телевизору; несколько из них записал. Он работал в мотеле, пытался найти деньги на еще один год обучения в колледже, и, по данным «Хоумленд», чувствовал себя неудачником по жизни. Он подумывал о возвращении домой, но ему казалось, что там его сочтут таким же неудачником, как он и есть. Его брат, по крайней мере, строил большие планы, и хотя надеялся на большее, он сражался с неверными и погиб со славой. Убит «Спасителем нашего милосердного Господа», – христианский намек был пощечиной, написал Ясин в одном из своих последних электронных писем в начале следующего года. Ясин же был ни кем иным, как колеблющимся. Один из аналитиков «Хоумленд» считал, что он пытался найти выход из положения.

***

В четверг вечером, в июне Мария попросила меня сопроводить ее на сеанс терапии. Ее терапевт предложила мне поприсутствовать. Я решил, что это признак того, что я становлюсь важным в жизни Марии, и познакомился с доктором Кэрри Морган. Ей было около пятидесяти, она была высокой и широкой. У нее была улыбка и глаза, по которым было ясно, что она не дура.

– Мистер Бак, я рада, что вы здесь, – сказала доктор Кэрри.

– Мария для меня очень важна. Конечно, я буду приходить, когда она или вы попросите, – сказал я.

– Мария выразила вам свои чувства?

– Да. Мы начали обсуждать брак. Мой последний брак распался в августе прошлого года, и вскоре после этого я встретил Марию, – сказал я.

Мария сказала:

– Джон познакомился с моими родителями, а я – с его.

– Хорошо, – сказала Кэрри. – У меня есть разрешение Марии обсуждать с вами все аспекты ее дела, верно, Мария?

Мария улыбнулась:

– Конечно.

– Хорошо, Джон, я поставлю вас в тупик. Какие черты в поведении Марии вы видите, что намекают на ее проблему, с которой мы имеем дело уже почти десять лет?

– Она кажется хрупкой, неуверенной в себе в определенных обстоятельствах. Легко пугается темноты, групп незнакомцев, отдельных людей, подходить к незнакомцам, звонить по телефону. Она очень нерешительна при звонке, как будто ей нужно собрать всю свою силу воли. При встрече с человеком она сначала говорит очень тихо, и ему трудно расслышать ее. Затем, по мере продолжения разговора, становится громче. Но я знаю многих женщин и некоторых мужчин, похожих на нее, видел и таких врачей в больнице. Со всеми этими чертами.

– Значит, вы считаете, что ее состояние находится в пределах управляемости?

– Да. Очень даже. Она заставляет себя делать то, что должна, или то, что на самом деле хочет. Она более спокойно относится к священникам; я видел, как она откровенно и дружелюбно, без всяких колебаний встретилась с моим боссом. Я вижу ее в роли своей жены. Как матери детей, справляющейся с их поведением. Со мной.

Было странно произносить вслух эти слова, когда Мария рядом, как и рассказывать о моих мечтах женщине, с которой только что познакомился.

– Ну, Мария, а что ты думаешь об этой оценке?

Мария сидела на диване рядом со мной, и держала мою левую руку между двумя своими.

– После Джона я стала более открытой, но я опираюсь на него. Например, сегодня я немного нервничаю из-за этой встречи, поэтому и держусь за его руку, – улыбаясь, сказала она.

– Я это заметила, – сказала Кэрри. – В этом нет ничего особенного. Это очень нормальное поведение, когда нервничаешь, искать утешения у того, кого любишь или в ком видишь защитника. Я тоже держу своего мужа за руку.

Мария сказала:

– Я больше не думаю о том, чтобы убежать в магазин. Мне снова нравится церковь, и я готова вступить в совет или что-то в этом роде. Независимо от того, делает там Джон что-нибудь или нет. Он не верит... Я думаю о будущем. Дети, которых я надеялась иметь, уже не кажутся такими далекими. Брак, похоже, когда-нибудь может состояться. Но есть так много вещей, которые я могу сделать неправильно...

На мгновение она замолчала. Она была ошеломлена. В ее сознании рождение ребенка, воспитание его в семье было ее целью, ее образом успеха в жизни. Я подумал о ее родителях, и это было легко понять.

Кэрри улыбнулась и спросила:

– Как ты относишься к Брэндону? Брендон – это тот парень, что напал на нее, – объяснила она мне.

– Я его ненавижу, но сейчас все по-другому. Думаю, если бы я увидела его в магазине, то просто пошла бы в другую сторону. Раньше я думала, что со мной случится какой-нибудь припадок или срыв, – сказала она. В этот момент она не двигалась, ее глаза были спокойны, а одна ее рука крепко сжимала мою.

– Как бы ты справилась с ситуацией, если бы рядом не было Джона? Смогла бы ты справиться с чрезвычайной ситуацией с ребенком?

Мария молчала.

– Боюсь, что замру или спрячусь. Не хочу сделать что-то не то: а вдруг я сделаю еще хуже?

Она крепче сжала мою руку, проецируя себя в сложные ситуации, с которыми может столкнуться каждый: возгорание масла на сковороде, ребенок, забравшийся слишком высоко на дерево или играющий возле плиты с кипящей водой. Она боялась, что не справится, примет неверное решение и не сможет защитить ребенка. Или, что еще хуже, случайно причинить серьезную травму. Она боялась, что не будет действовать, потому что все может пойти не так.

Кэрри сказала:

– Сейчас я вполне уверена, что ты сделаешь все, что в твоих силах, примешь наилучшее на тот момент решение. Это все, что может сделать каждый из нас.

Я вспомнил, как в одном фильме мать спросила своего мужа-спортсмена: «Сколько из этих бейсболистов растут в страхе потерять любовь своих отцов каждый раз, когда выходят на площадку?» И ее муж ответил: «ВСЕ».

Я сказал:

– Я буду любить тебя. Какой бы выбор ты ни сделала в любой ситуации. Ради наших или чужих детей, неважно, как все обернется, потому что я знаю твое сердце.

Обе ее руки держали мои, а Кэрри смотрела.

Мы говорили о том, о сем, о нападении в больнице, о моих пятнадцати минутах славы. За годы терапии Кэрри стала подругой Марии, и знала Марию, но она была ее профессиональной подругой. Это не был сеанс парной терапии. Речь шла не о том, чтобы исправить или помочь нам как любовникам. Речь шла о Марии, ее личности, ее принципах, ее характере и ее страхах.

Кэрри сказала:

– Помнишь, сколько времени нам понадобилось, чтобы заставить тебя бегать и бегать одной, а потом найти работу и заниматься ею? У тебя появились друзья, сейчас ты встретила мужчину и влюбилась, ты ходишь в кино и церковь, растешь независимой. Строишь планы. Джон, многое из этого происходит, чтобы угодить тебе или потому, что она так сильно хочет быть с тобой.

Кэрри посмотрела прямо на Марию.

– У вас двоих был секс? – спросила Кэрри. Она смотрела прямо в глаза Марии, как будто ответ был очень важен.

Мария возмутилась и ответила:

– Когда мы займемся сексом и решим, что тебе нужно знать, мы тебе скажем. Если бы мы были здесь, чтобы решить какую-то проблему, связанную с сексом, мы бы говорили об этом.

Кэрри заколебалась, потом рассмеялась, и я понял причину ее вопроса. Она знала Марию очень, очень хорошо. Мария потеряла всякий намек на возмущение в своем выражении лица, когда увидела, что я улыбаюсь.

– Она похожа на некоторых жен морских пехотинцев, которых я помню, – сказал я. – Похоже, вы хорошо ее знаете, доктор.

Кэрри сказала с улыбкой:

– Она очень сильна в своих представлениях о надлежащем поведении, о том, как люди должны общаться, что является личным, а что открыто для комментариев. Это часть того, почему она так строга к себе. Я думаю, Мария, мы можем пока сократить наши встречи до одного раза в месяц, а через несколько месяцев и вовсе их прекратить. Ты готова. Конечно, ты всегда можешь мне позвонить и назначить дополнительную встречу, если захочешь, а я могу позвонить, чтобы узнать, как у тебя дела. Как тебе это?

Мария удивилась, но потом поняла. Ее возмущение Кэрри восприняла как силу характера.

– Хорошо. Отлично. Ты уверена?

Кэрри только улыбалась и кивала. Мария глубоко вздохнула, словно этот момент рано или поздно должен был наступить, и вот он наступил.

– Что я буду делать по вечерам в четверг? – спросила она.

– Ты что-нибудь придумаешь. Играй в софтбол, запишись в хор, работай в столовой. Все будет хорошо.

Они обе почувствовали радость от того, что многолетняя борьба наконец-то принесла свои плоды.

Я встал.

– Было приятно познакомиться с вами, доктор.

Мария обняла Кэрри, потом они тихо и с улыбками сказали что-то друг другу, вероятно, обо мне, и мы ушли.