Просто как пацан здесь. Скажи кому – ведь не поверят. Поздний промозглый вечер, а я стою как баран под монотонным, мелко накрапывающим дождем, прожигающим до костей. Дико хотелось курить, но последнюю я выкурил полчаса назад. Сколько же я вообще торчу под ее окнами? Часа два, наверное. Решиться было трудно. Там, за этими окнами, источавшими теплый, желтый свет жила моя племянница - «cтудентка, комсомолка, спортсменка, и просто красавица», правда, слегка полноватая на мой вкус, но это ее ничуть не портило. Наоборот, придавало шарм и какой-то уютное тепло. Ее обычная стрижка под мальчика необыкновенно ей шла, но нынешние мягкие, будто пуховые светло-русые локоны, изумительно преобразили ее милое лицо в откровенно красивое, подчеркнув высокие скулы, огромные серо-голубые глаза, пухлые губы и молочный оттенок кожи. Если она и пользовалась макияжем, то очень естественным — легкий тон и немного туши для ресниц. 22 года всего, елы–палы. Про великолепную грудь и задницу, туго обтянутую тканью юбки, я уже и не говорю – вообще старался не глазеть.

На недавнем семейном застолье случайно услышал, как она притворно жаловалась кому-то, что мамаша ее, то есть моя сестрица, выставила ее из дома, будто из-за ремонта. И теперь она вынуждена жить одна в старой бабушкиной квартире. От волнения у меня просто взмокли ладони. Одна. Совершенно одна в двушке на третьем этаже. Одна каждую ночь. Я живо представил ее, спящую под тонким одеялом, такую нежную и теплую от сна. В коротенькой ночнушке. Нет, без нее. Одетая на ночь только в тонкий аромат духов «Шанель», как Мэрилин. Кстати, та тоже не была худышкой. Да. Скинуть бы лет этак тридцать пять.

Мой отец дразнил меня тогда стилягой. Но я в то время был «хиппи». Носил хайры до плеч и даже травку пару раз курил – не понравилось, поблевал, а вот секс с девчонками под «Пинк Флойд» – о да, нравился. Это сколько угодно. Да и нравится, чего уж греха таить. С девчонками вот только напряг последние годы. Больше тетеньки попадаются. А в отдельных и, слава богу, единичных пока случаях – бабушки. Но сердце привычно екает при виде весенних девушек с голыми ногами. Забив на свой возраст, я по-прежнему их оцениваю по степени безупречности профиля, высоте бюста и длине ног. А тут внезапно и незаметно подросла дочь моей троюродной сестры и оформилась в такую чику, что глаз не отвести. Школьницей она была изящной утонченной девчонкой вроде Ванессы Паради, когда та пела свою незамысловатую песенку про Такси Джо, а теперь в ней появилась нечто такое, что делало ее похожей на большую гибкую кошку. По-прежнему утонченную, но женственную кошку. Как говорил Марв в «Городе грехов», с таким телом она смогла бы завалить любого мужика. К тому же она излучала сексуальную энергетику такой ядерной силы, что сметала любые попытки сопротивления. Хотел я ее так, что челюсти судорогой сводило, но куда там. Мало того что родственник, так еще и старый как мастодонт. Куда уж мне сравниться с молодыми, поджарыми, мускулистыми, самоуверенными мачо из ее институтской группы, например, когда в активе оплывшая физия в множащихся морщинах и с мешками под глазами, седина в щетине, на башке и груди, пузцо, кожа, далекая от совершенства, проблемы со спиной и коленями. Даже не Уго Тоньяцци из «Народного романа». Лишь яростный блеск желания в глазах. Но, черт возьми, как этого мало.

А, была – не была. Я нажал кнопку домофона.

— Кто там? – раздался вскоре ее напряженный голос.

— Это я – я назвал имя. - Впусти, меня.

Поднимаясь по лестнице, я отчаянно нервничал: что ей сказать? Но племянница, открыв дверь, не задала никаких вопросов, а просто отступила вглубь коридора, позволяя войти.

— Холодно, блин, продрог до костей.

— Чаю хочешь?

— Да, и покрепче, - я оставил мокрый плащ, подмокший пиджак на вешалке и прошел за ней на кухню, любуясь очертаниями ее зада и стройными икрами ног в теплых домашних тапках. Мы пили чай на кухне и вели какие-то странные беседы. Ни о чем. Я честно не помню, о чем говорили после того как она, заварив чай и налив мне большую керамическую кружку, спросила:

— Может молока?

— Нет. Пусть так. Сахару немного.

Она села напротив, тоже с маленькой чашечкой. Что дальше? Я не помню с чего я начал разговор, но вышел он долгим. Она пару раз подливала мне кипятка. Наконец сказала:

— Мне завтра рано утром в институт. Я постелю тебе в бабушкиной комнате. Куда ты пойдешь? Почти два.

Пока я умывался в ванной и судорожно соображал, что мне делать дальше, она улеглась, прикрыв дверь в свою комнату. Выйдя, я немного постоял у закрытой двери, потом нерешительно приоткрыл ее и спросил шепотом:

— Спишь?

— Нет, - также шепотом ответила она. Привыкая к темноте, я подошел к ее постели и присел на край. Молол какую-то чепуху про погоду, спрашивал, нравится ли ей учиться (это на четвертом-то курсе, заботливый какой) и так далее. Сердце колотилось нещадно, казалось вот-вот выпрыгнет изо рта, руки тряслись мелко и я уже не знал – от стресса или вожделения к ней. Меня старого кобеля, уже нюхавшего жизнь со всех сторон, колотило как школьника, которому девочка впервые позволила снять с нее лифчик.

— Может закрыть форточку, зябко? - спросил я.

— Нет, пусть так.

— Замерзла, наверное, – я запустил руку под одеяло и сразу наткнулся ладонью на ее горячее бедро. Она не шелохнулась. От волнения у меня перехватило горло, и я замолчал, только медленно провел ладонью вверх, пока не уткнулся пальцами в трусики. Она не шелохнулась. Я медленно погладил бедро с внутренней стороны, коснулся другого, и мышцы ее бедер чуть сократились, стискивая мои пальцы, она еле заметно подалась навстречу моей руке. Или мне это только показалось? Терять было нечего – я уже ясно обозначил свои намерения и, решительно откинув одеяло, подцепил пальцами ее трусики и потянул их вниз. И вот тут она мне помогла. Поддев пальцем резинку, она помогала снять их с нее совсем. А потом, скрестив руки, через голову стянула с себя растянутую футболку, в которой собиралась спать, оказавшись передо мной совершенно обнаженной.

Я снова положил ладонь на внутреннюю сторону ее бедра и, слегка нажав, прошептал:

— Раздвинь ножки пошире.

Она медленно развела ноги в стороны, и я склонил лицо над тем, где все мирские тайны сливаются в одну-единственную, древнюю и вожделенную. Я чувствовал ее дрожь, чувствовал, как от ее теплого тела тонко пахло яблоками. Я нежно подышал на низ ее живота, ложбинку вдоль бедра, на выступающий лобок, а затем, едва касаясь, провел кончиком языка по сдвоенным губкам от верха к низу и обратно вверх до клитора, ее губки начали потихоньку разжиматься и мой язык очутился между ними. Прерывисто дыша, она выгнулась как кошка и снова помогла мне, двумя пальцами легонько потянула вверх и раздвинула две полоски внешних половых губок, приоткрыв вход во влагалище. Я скользнул языком по внутренней стороне бедра к влажной от возбуждения промежности, по набухшим половым губам, кончиком языка коснулся клитора и проник в щелку, вылизывая каждую складочку, тер языком набухающий клитор. Я медленно облизывал по кругу ее трепещущие большие губки, теребил губами маленькие, и погружал, насколько мог, свой язык во влажное и горячее лоно. Нежное девичье тело отзывалось на любое мое прикосновение, даже самое невесомое – ее дергало немилосердно, будто я касался оголенных нервов. Ее желание быстро нарастало. Возбужденная дрожь ее перешла в ритмичное движение тазом в такт движению моего языка, и она вскидывала свою попу, резко двигаясь мне навстречу. Смочив слюной большой палец, я осторожно ввел его ей в попку, и проникновение это вызвало ее новые содрогания и тихий стон. Я чувствовал, что ее отделяет от оргазма два-три вздоха, и хотел чуть прерваться, чтобы оттянуть финал, но она вдруг конвульсивно сжала мою голову бедрами, вцепилась пальцами в волосы, останавливая мои движения, возбужденно охнула и как-то с подвывом застонала, содрогаясь, быстрее задвигала тазом и, замерев, кончила. Скоро она выпустила из рук мои волосы, бедра ее расслабились и я поднялся. Девушка неподвижно лежала на спине, запрокинув голову и раскинув руки. Потом приподнялась на локтях и прошептала:

— Я же говорила, чтобы ты перестал. А теперь я кончила.

— Ну, так это ж замечательно. Я так и хотел. А я тебя не слышал – ты же закрыла мои уши своими ножками, - я поднялся и принялся приводить в порядок одежду.

— Уходишь?

— Пора мне, наверное.

— Я тебя не пущу. Ну, куда? Ночь на улице. И дождь. И потом, я хочу, чтобы ты остался.

Она привстала и принялась расстегивать пуговицы на моей сорочке.

— Не стоит, – сказал я и попытался отшутиться - Тебе вряд ли понравится, там не на что смотреть. Чай, не шешнадцать.

– Много ты понимаешь. Седые мужчины мне нравятся больше всего на свете. Сказала, не пущу. Не хочешь чтобы я тебя раздела – сам раздевайся и ложись. Одной холодно.

Честно сказать, я боялся, что не попросит. Суетливо скинув одежду, нырнул под одеяло. Она легла рядом, положив мне на плечо свою прелестную головку. Я ощущал кожей торчащие соски ее грудей. Немного полежав, она потихоньку стала легко целовать и покусывать мое плечо, грудь и прошептала:

— Теперь лежи спокойно, я сама хочу все сделать.

Наездницей она оказалось прекрасной. Ее тяжелые и упругие груди колыхались в такт круговому движению ее дивной задницы, и я с удовольствием мял их в ладонях, ощущая затвердевшие ее соски. Движения то замедлялись, то учащались, то она вообще замирала на мне, а то вдруг начинала так бешено колотиться, что я еле удерживал ее. Стоны совсем скоро переросли в крики, которые она поначалу пыталась сдержать, тело извивалось надо мной, я чувствовал, как ее мелкой дрожью сотрясает оргазм. Несколько нетерпеливых движений снизу и я с облегчением так бурно излился, что семя тут же вытекло из нее на мой живот. Она полежала на мне, замерев, а потом скользнула по ногам и стала языком подбирать оставшиеся на животе капли спермы. Ее влажные и горячие половые губки я ощутил своим коленом, и мне снова отчаянно захотелось войти в нее. Очень скоро я вновь почувствовал эрекцию и она прошептала: «О! А он опять стойкий оловянный солдатик! Можно я снова буду сверху?»

После. переведя дух, она нежно целовала неспешными поцелуями мои глаза и губы, постепенно ослабевая, и утомленно заснула. Я осторожно выбрался из постели, неслышно оделся и тихо вышел из квартиры. Светало. Меня мог кто-нибудь увидеть, а это было совсем ни к чему. Я заехал «...домой. В огромность квартиры, наводящей грусть», переоделся и отправился на работу. Спать хотелось мучительно. Я мужественно поборолся со сном, не выдержал и с полчаса покемарил в пустом и темном конференц-зале. А ближе к обеду раздался телефонный звонок.

— Я на пары не пошла, - вместо приветствия прошелестела в трубку племянница. - У меня там все болит, я не знаю что делать.

Вот незадача. Что бы это могло быть? Я примчался к ней и, задыхаясь, нажал на кнопку звонка. Она открыла сразу, будто ждала у двери. В купальном халате, с взъерошенными волосами, она порывисто обняла меня, зарывшись лицом в складки моего плаща.

— Подожди, - я мягко отстранил ее, повесил на вешалку плащ и пиджак и, обняв ее за плечи, повел в комнату. - Расскажи, что случилось, что болит? - спрашивал я, усаживая ее на развороченную с ночи постель.

— Ты же ведь большой уже мальчик, должен был понять. Ну что ТАМ может болеть? ТАМ может только хотеть! – она лукаво улыбнулась и развязала пояс, стягивающий полы ее халата. На работу я не вернулся.

Мне приходилось быть архи-осторожным – соседи могли засечь зачастившего пожилого мужчину. Ну, а если опознают, то тогда вообще пиши пропало. Поэтому визиты мои были предельно конспиративны: машину оставлял за два дома, к подъезду подходил вдоль стены, чтобы не мелькать под окнами, вводил код на замке подъезда и быстро поднимался на этаж, входил в уже открытую дверь квартиры. За все время меня так никто и не «срисовал». Единственное, что нас выдавало – это ее крики, которые она не могла или просто не хотела контролировать. Соседка как-то поинтересовалась. Но племянница потупила глаза и призналась, что ей часто сняться кошмары. Да, это точно. Каждую ночь. Месячные у нее шли всего пару дней и такие незначительные, что мы не прерывались. Она сама ухаживает за мной после любви, заботливо обтирая мой член и низ живота гигиеническими салфетками. На естественный в такой ситуации вопрос, она улыбнулась и сказала, чтобы я перестал беспокоиться, она все держит под контролем.

Племянница приезжала ко мне и когда у нее появился МЧ, и за день до свадьбы с ним, и рано утром в день свадьбы, и через неделю после нее. А вернувшись из свадебного путешествия, она наплела молодому мужу что-то про подругу и мы не вставали с постели два дня – мне пришлось брать больничный для отмазки. Тот еще был спектакль с участием «больного отца», заботливой «дочери» и участкового терапевта. Видела бы та, что делал «больной папа» с «дочкой» после ее ухода.

Она по-прежнему предпочитает доминировать и быть сверху, при этом очень любит нависать надо мной и давать мне сосать соски ее дивных грудей. А еще она просто кайфует, когда я кончаю внутри ее нежного чрева.

Мне нравиться будить ее по утрам, переворачивая податливое тело на спинку и осторожно раздвигать ее стройные крепкие ноги. Я наваливаюсь на нее, погружаясь в самую глубь ее горячей плоти целиком, до немыслимых пределов, ощущая, как просыпаются ее бедра и льнут к моим, подхватывая ритм. Как в полудреме она обвивает меня руками вокруг шеи, как вырывается из припухших от поцелуев губ тихий стон, как из-под ресниц сияют нежностью ее заспанные глаза. Как она сонно и сладко потягивается после любви и голенькая поднимется с постели.

Мне нравиться смотреть на нее медленным утром, когда она одевается перед зеркалом. Как натягивает на чресла белые трусики, как от моего взгляда медленно скрываются под тонкой тканью ее заветные дырочки, которые я только что облизывал, был внутри этого чудесного тела, упивался им, слыша тихие постанывания. Как она застегивает «молнию» на юбке или, извиваясь, влезает в тесные и тонкие, как вторая кожа, джинсы. Как заведя руки за спину, она пытается застегнуть бюстгальтер, обтягивающий мягко колышущиеся при каждом движении, груди. Как надевает кофточку или водолазку, что рельефно обтягивают ее великолепный бюст, или застегивает пуговки на блузке, сдержанно улыбаясь и хитро поглядывая на меня через зеркало, вспоминая, вероятно, мою недавнюю возню с этой же блузкой и негромкое сетование: с ума сойти, сколько пуговиц, как будто на гармони играешь. Она, вероятно, узнала бы и фразу и саму ситуацию, когда б смотрела «Народный роман», но слишком молода для такого старья, как эта итальянская мелодрама и я. Но, черт побери, я сам себе завидую, когда ощущаю пальцами маленький, покрытый мягкими завитками треугольник внизу ее живота. И пусть весь мир подождет.

Ненасытность племянницы меня поражает и воодушевляет – мы до сих пор встречаемся с ней два или три в неделю. Вот и теперь она позвонила, что едет ко мне. Так что мне пора заканчивать свою писанину.

Я поставил точку и, достав из лежащей рядом с клавиатурой пачки сигарету, закурил. Перечитал написанное, вымарал несколько причастий и лишних глаголов, слегка поджал текст, сделав его более читабельным и компактным. Вроде нормально получилось. Поразмыслив, я решил не менять ее имя. Пусть так и остается – Кира. Жаль, конечно, что все это не более чем мои фантазии. Так сказать сублимация моего нездорового влечения к родственнице. Все это никчемные грезы. Кроме стояния под ее окнами в дождливую ночь – я так ни на что и не решился. Но тут уж ничего не поделать, «хороша Маша, да не наша». На страничке сайта я открыл вкладку «опубликовать рассказ» и скопировал в открывшееся поле текст. Через пару дней я получил по мылу письмо, что мой рассказ принят и даже будет опубликован вне очереди, что и произошло еще через несколько дней.

А еще через неделю мне неожиданно позвонила Кира и внезапно севшим голосом произнесла: «Я прочла твой рассказ на сайте. Хочу, чтобы все было так, как ты написал. Приезжай».