Почему-то все болело, кости ломило от неудобной позы, резинка трусов больно врезалась, а майка сдавливала грудь. Остаток ночи она почти не спала и только под утро обессиленная провалилась в дремоту - настойчивый дискомфорт притупился и медленно растаял. Шорох потревожил неспокойный сон - обернутый в простынь паренек стоял перед кроватью. В его взгляде угадывалась тревога и сопутствующая ей твердость. Он накинул простынь на плечи, стянул края и образовавшийся узел держал у живота. Диалог взглядов не принес ясности, было очевидно только одно - единственным человеком, способным хоть что-то предпринять в этих обстоятельствах был именно он.

Осеннее утро уже вступило в свои права и окна залил яркий солнечный свет, вся комната представляла собой мансардное пространство со скошенными со всех четырех сторон стенами. Кровать стояла в самом темном углу, куда не попадал свет низкого солнца, зато он освещал всю половину комнаты возле лестницы. Из всей небогатой обстановки был шкаф, письменный стол, диванчик с обтрепанной обшивкой, да пара шатких стульев.

Женщина, превозмогая ломоту, поднялась с кровати и села, она снизу смотрела на паренька и не решалась задавать вопросов, чтобы не услышать подтверждения своим догадкам. Природа одарила ее естественной, простой красотой: при среднем росте она обладала такими пропорциями, что широкие бедра и объемистая грудь составляли яркий контраст тонкой талии. Волнистые пшенично-желтые волосы спускались ниже плеч, они пышными локонами обрамляли вытянутое лицо с тонким подбородком. Белая маечка сжала ее грудь, отчего своевольные округлости вынужденно уступили, но выделились сверху внушительной ложбинкой, а мягкие шишковатые соски заметно проступили очертаниями через натянутую материю.

Синие трусы-шорты больно врезались резинкой в кожу, оставляя красный след. Они буквально трещали по швам, но сопротивлялись упругому телу, пленили крупные бедра, утягивая их в самой широкой части. Ее лицо выражало не только страдание от продолжительной пытки, тут была неуловимое, ускользающее чувство вины - блондинка всматривалась в глаза паренька и тут же отводила взгляд, когда он смотрел прямо. Каждый боялся произнести хоть слово, избегая утвердиться в своих худших предположениях. Паренек развернулся и, смешно ступая, укутанный в простыню взял со стола трубку радиотелефона, он протянул ее женщине и продиктовал номер.

Не с первой попытки ей удалось набрать короткий номер управы, неверные пальцы норовили путать цифры или дважды нажимать прорезиненные кнопки, что еще больше подтачивало самообладание. Женщина слушала шепот присевшего перед кроватью паренька и под протяжные гудки согласно кивала, дожидаясь ответа. Боль от стянувшего белья притупилась и отступила под давлением неизбежного в случае опасности обострения чувств. Блондинка похрипела, прочищая горло, нахмурила брови и трясущимся голосом попросила кадры. Слово в слово женщина повторяла слова паренька и дело оказалось неожиданно простым - отпуск был одобрен и уже сегодняшний день можно было потратить на решение возникшей проблемы. Женщина отстранила трубку, торжественно нажала двумя большими пальцами на красную перечеркнутую трубку и с облегчением выдохнула.

— Ну, слава тебе, Господи, - произнес паренек, - иди вниз, халат надень. Я в школу, к третьему уроку еще успею.

— Может, отпросишься? - неуверенно спросила блондинка.

Сначала полученный отпуск и кое-как намеченный план действий вселили радость, но глубокое чувство сильного горя возвращалось снова и снова, напоминая о тяжелых последствиях. Говорить и улыбаться не хотелось, грудь сдавило и само состояние выбивало землю из-под ног. Она могла оставаться дома, но сын должен был обязательно идти в школу.

— Нельзя отпрашиваться, - убедительно ответил паренек, - лишнее подозрение. Пойдем вниз, я тебя одену и буду собираться.

Он сошел по крутой деревянной лестнице, следом неуклюже ступала женщина, при каждом шаге одежда на ней трещала и грозила оголить тело в самых неподходящих местах. Обстоятельства не терпели медлительности - прогул в школе мог навлечь на семью ненужные подозрения, потому паренек, путаясь в простыне, вошел в жилую комнату, единственную на первом этаже, привычным движением открыл платяной шкаф коричневого шпона и бросил на металлическую кровать сложенный цветастый халат и отутюженные простые трусы.

— Вот, одень пока, - хлопотливо предложил он, - дома в этом походишь.

Он уже было собрался наверх, но развернулся в дверях и настоятельно смотрел на женщину, готовый пожертвовать временем. На его глазах женщина подошла к кровати, недоуменно посмотрела на сложенное стопкой белье и опасливо обернулась. Она вцепилась в край маечки и с трудом стянула ее к шее, отчего тяжелые груди качнулись и упруго повисли, они оказались существенно больше, чем могли казаться в одежде. Блондинка обернулась, смущенно опустила глаза в пол и встала боком, не зная, как лучше стоять под взглядом смуглого паренька. Трусы потребовали еще больших усилий, резинка оставила на животе глубокую красную канавку, пришлось извиваться бедрами и одновременно тянуть вниз. Паренек присел и в качестве помощи подсунул пальцы снизу и тянул, плотно прикасаясь костяшками пальцев к пухлым бедрам.

Наконец, удалось избавиться от тесного белья, женщина избегала опускать глаза и нарочито смотрела прямо, ощущая непривычное чувство наготы. Паренек тем временем тяжело заскрипел ступеньками, послышались его шаги наверху и скрип старого шкафа. Блондинка получила возможность рассмотреть свое тело, оно казалось непривычно пышным, округлым и мягким. Не пренебрегая приличиями, она быстро натянула трусы, расправила нежную, широкую резинку и следом накинула халат. В таком виде, застегивая на ходу крупные пуговицы, она поднялась в детскую комнату.

— Дневник где? - заправляя на ходу рубашку в джинсы, спросил паренек.

— Я соберу рюкзак.

Женщина сложила тетради в стопку, добавила два учебника и сверху демонстративно, чтобы он запомнил, накрыла их дневником. Вся кипа отправилась в рюкзак.

— Ручки и карандаш в верхнем кармашке, - предупредительно наставляла женщина, - третьим уроком будет история, на втором этаже в 205 кабинете. Если опоздаешь, скажи, что помогала в красном уголке.

Паренек осмотрел себя, отряхнул джинсы и расправил низ рубашки под ремнем, потом он закинул на плечо рюкзак и решительно спустился по деревянной лестнице. Перед выходом он обулся и развернулся.

— Борь, из дома не высовывайся, если кто-то придет, дверь не открывай, - твердость в голосе паренька успокаивала, - когда домой вернусь, что-нибудь решим.

Женщина кивнула и чуть не расплакалась, она расчувствовалась на самом пороге - спокойный голос матери внушал оптимизм, но тяжесть от осознания всей глубины катастрофы просто душила и лишала надежды. Трудно было принять происходящее, смириться с неожиданной переменой, даже просто прокрутить в голове всю последовательность предшествующих событий. К вчерашнему вечеру хотелось возвращаться мысленно меньше всего - спор, скандал, взаимные оскорбления, потом темнота, молния и чувство глубокой вины. Даже сам итог, обнаруженный утром, в свете вчерашних вспышек гнева казался закономерным и заслуженным.

Борис запер входную дверь и проследил сквозь шторы за матерью - совсем не мальчишеской походкой она прошла к штакетному забору, вышла на проселочную дорогу и скрылась из виду. Вот так, ценой необъяснимых обстоятельств в сентябре неожиданно образовался еще один месяц каникул, особенно после лета это казалось отрадной новостью. За мать он не беспокоился - она лучше других знает, как надо учиться и достигать успехов в школе, а продолжительность этого испытания еще не представлялась так остро. Борис непривычно ощущал себя в женском обличье и еще был подвержен приступу жалости к себе до того момента, как он осознал перспективы своего временного положения в совокупности с вынужденными каникулами и непосредственным участием матери в учебе.

Постепенно печаль сгладилась, Борис поднялся в свою комнату, заправил постель и подивился, как его нынешнее тело умещалось на этой короткой и узкой деревянной кровати в течение всей ночи. Все в этой комнате казалось ему знакомым, даже наоборот, комната как-будто не узнавала его. Он встал у окна в скошенном потолке, голова непривычно упиралась в потолок, отсюда была видна дорога и можно было узнать любого, кто приближался к калитке. Борис последний раз взглянул и отступил в тень. Время близилось к обеду, от переживаний чувство голода не напоминало о себе, но иные физиологические потребности больше невозможно было игнорировать.

Школьник еще не успел познакомиться со своей новой оболочкой, сама мысль об этом пугала, навевала неотвратимость и реальность происходящего - пока он не признавал очевидного, все казалось сном или выдумкой, но стоило смириться и последовать новым правилам и новая реальность твердо укоренится в его жизни. Физиология между тем требовала вполне реальных мер, женщина сжала ноги и вынужденно согласилась исполнить требуемые процедуры. Теперь труднее было идти, чтобы не испустить горячих капель, пришлось осторожно спуститься с лестницы, медленно ступая на каждую ступеньку. Женщина открыла входную дверь и вышла во двор дома, путь до деревянного туалета по бетонной дорожке занял не много времени, но с каждым шагом, приближаясь к заветной цели, вместе с облегчением возрастала тревога.

Казалось немыслимым совершить эту процедуру по-женски. С рассеянным взглядом женщина обвела участок и скрылась за деревянной дверью, потемневшей со временем от осадков. Внутри оказалось меньше места, чем ожидалось, Борис не вполне понимал, что ему требуется выполнить - это были не те отработанные действия, что знакомы ему с детства. Он развернулся, задрал полы халата и неуклюже забрался ногами на возвышение, расставив ноги по обе стороны круглого отверстия. Изнутри уже поджимало, поток стремился вырваться, Борис стащил белые женские трусы, но расставленные бедра не позволяли спустить их достаточно низко, резинка противилась. Вторая рука была занята собранными краями халата, пришлось сдвинуть непривычно толстые ноги вместе, чтобы стянуть трусы с объемистого зада. Только проделав все эти действия, ему удалось присесть над дырой.

Борис посмотрел вниз, от долгого терпения стало приятно, растянутый мочевой пузырь начал вызывать сладкий зуд, а взгляд на бритый, ощетинившийся лобок подбавлял чувственности. Он еще сдерживал поток, наслаждался моментом, старался его растянуть как можно дольше, как вдруг сопротивление было сломлено и упругая темно-желтая струя ударила вниз, она попадала в край сырой доски и брызги разлетались в стороны, покрывая мелкими горячими каплями голые лодыжки. Сразу стало приятно и необъяснимо сладко, показалось, что мощная струя не только снимает внутреннее напряжение и приносит облегчение, но и ласкает зудящие участки кожи вокруг половой щели.

Поток долго не ослабевал, в блаженстве Борис потерял счет времени, он позабыл о затекших в неудобной позе ногах, о матери и своей участи в ее теле, наслаждаясь нехитрой процедурой мочеиспускания. Наступило пресыщение, поток ослаб, перестал достигать края ямы и постепенно превратился в капель. Стыдно признаться, но за последнюю пережитую минуту сознание мальчишки настолько поменялось, что только сейчас он осознал свое настоящее положение и некоторые его выгоды. Заканчивать не хотелось, капли продолжали спадать в темную глубину, тогда Борис догадался промокнуть промежность туалетной бумагой. Первое же прикосновение к неподготовленной чувствительной щелке прострелило вспышкой чувствительности. Из туалета послышался волнительный женский вскрик.

Борис не помнил, как дошел до дома. Он лежал на железной кровати, чувствовал, как растягиваются под ним пружины, прислушивался к своему глубокому неспокойному дыханию, к ощущениям внизу живота. Это казалось откровением, в противовес утреннего ужасного перевоплощения он получил представление о яркой женской чувственности. Изнутри распирало, неясные мысли роились в голове, первый поход в туалет был настолько ярким событием, что невольно думалось об остальных, куда более интимных наслаждениях. С этими мыслями мальчишка шарил по своему телу, ощупывал свои непривычные объемы, наслаждался их сочным содержимым. Да, даже поглаживание рождало глубоко внутри сильное чувство, казалось, так можно лежать сутками напролет и упиваться самоуслаждением.

Дрожащие пальцы, непослушные воле мальчишки, с трудом справились с пуговицами халата. Казалось, он совершает что-то грязное, но эта грязь была так сладка и притягательна, что не находилось сил противостоять ей. Распаленная фантазия требовала все более решительных действий, вот руки откинули края халата в стороны и грудь оказалась оголенной. Борис пока не решался опускать на нее глаза, просто лежал, глядя в потолок, и приближал ладони к заветным выпуклостям. Внизу живота было щекотно, копился какой-то живой сироп, но он вовсе не грозил выплеснуться наружу.

Женские пальцы прикоснулись к белым, мягким округлостям, задели чувствительные напряженные соски и из груди вырвался громкий стон. Борис растопырил пальцы и попытался обхватить каждую из грудей, он ощущал одновременно приятное чувство от прикосновения и мягкость плоти в ладонях. Это было невероятное чувство, еще вчера для того, чтобы извергнуть фонтан спермы было достаточно просто приложить руку к живой женской груди, пусть даже меньшего размера. Теперь это было в его силах, но уже наслаждение дарила не такая малость. Стук калитки во дворе вернул Бориса из прострации, он, пользуясь последними секундами, еще несколько раз смял мягкие и одновременно упругие сиськи, потом заправил полы халата и взлохмаченный вышел встретить мать. Ненасытную любознательность пришлось умерить, чтобы утолить ее потом, в более подходящих условиях.