Я стояла по стойке смирно и слушала своего руководителя производственной практики. Павел Никонорович ходил кругами вокруг меня, вещал истины и наставлял молодого специалиста. Было неуютно, когда он останавливался за спиной и дышал куда-то в шею.

— Ты, Иванова, человек старательный и понимающий, у нас в организации себя хорошо показала, нашла общий язык с коллективом, думаю, и со мной сможешь поладить, найдем, так сказать, взаимные интересы. После таких добрых и отеческих слов он прижался к моей спине и стал лапать грудь. Я от неожиданности двадцать три секунды терпела, думала, шутит, на психологическую устойчивость проверяет, но нет, сопеть начал, в вырез блузки полез, за сосок ухватился. Вот козел старый, получай, и я ему локтем по ребрам не сдерживаясь и заехала.

— Ты, Иванова, слишком много себе позволяешь и много о себе мнишь, шипел на меня Павел Никонорович. Роняешь мой авторитет директора регионального отделения и, как я понимаю, с практикой у тебя далеко не все в порядке. Зашуршали листы моего личного дела, получалось у начальника не очень. Листал он одной рукой, а второй растирал ребра о которые я ушибла локоть. -Практики у тебя маловато, придется еще поработать, съездишь в Малые Комызяки, выполнишь поручение фирмы, а дальше посмотрим как тебя охарактеризовать и куда тебя потом распределят.

— Поняла, Иванова, иди в отдел по работе с должниками, получай задание и пулей в Комызяки. Паркет скрипнул, когда я молча разворачивалась и шагала к двери.

— Иванова, а может опомнишься и договоримся? Я молчала, о чем разговаривать с этим любителем молодятины. Старый и противный и дверь в кабинет у него противная, как от сейфа, хлопнуть не получится.

— Значит, в Комызяки направляют? Это правильно, а то некоторые думаю о себе слишком много, начальству дерзят. Глаза молодой твари за стойкой выдачи материалов блеснули торжеством. Вот письмо с уведомлением о направлении дела в суд. Оно негорючее и неуничтожимое, главное, не теряйте. Отметку о местонахождении мобильника должника я вам на навигатор сбросила. Остается только злодея найти и письмо ему отдать. Главное, зачем едете, получить доказательство, что письмо вручено лично в руки, поэтому обязательно сделать видеосъемку. Запись несете сюда в офис, а уж мы его потом. .. ух.

Машина дергалась в раскаленной степи, мелкая и противная пыль поднималась в воздух и висела стеной. Водитель, молодой орел из какой-то южной республики, не обращал внимания на жару и не снимал громадной кепки. Перед очередной дорожной ямой он резко тормозил и переводил взгляд на меня, мгновение смотрел на лицо, чуть дольше на грудь, а потом на ноги в мини юбке. Переводил взгляд на дорогу, облизывал свои губы, медленно переезжал выбоину и топил педаль газа до пола. И молчит, только смотрит и облизывает губы.

Шестерка, не та машина, в которой можно наслаждаться поездкой. А если ямы через десять метров, как после бомбежки, пыль, которая время от времени догоняет и лезет в открытое окно, и этот щетинник озабоченный. Чего он елозит по мне своими глазами, за дорогой смотри, а не на меня. Мне страшно от его молчания и взглядов. Он единственный кто согласился ехать в загадочные Комызяки. Справа от меня под сумочкой лежит перцовый баллончик, он совсем скользкий от моей потной руки и немного успокаивает.

— Во, Комызяки, нарушил молчание орел. Машина медленно переползала нечто вроде противотанкового рва на верхушке холма. В километре далее виднелись или дома, или кучи мусора и дерьма, с такого расстояния трудно найти отличия. Еще через пятьсот метров мы спустились в низину, все ориентиры исчезли, вверху небо, внизу выжженная голая степь и озабоченный водитель в раскаленной машине рядом со мной.

— Все, объявил он, дальше не поеду, в поселок никого чужих не пускают, а местные дети просто шайтаны какие-то, камнями кидают, стекло могут разбить или машину запачкать.

Я расстегнула ремень безопасности и решила не спорить, пройтись пешком.

— Э-ээ, послушай, один поцелуй не пожалей, красавица. На плечо мне опускается рука и пытается опрокинуть на спину. Многострадальную сегодня правую грудь хватают и сжимают. А щетина у него, средство нападения, до шеи дотронулся и показалось, что кожи там уже нет. Молча кусаю наглую, которая на груди. Фи, он что, совсем кремом для рук не пользуется, до чего кожу довел, еле до крови прокусила.

— Горячая какая, кокетничаешь, да? Никак не могу найти баллончик, шарю вокруг, а его нет, куда он пропал?

— Ай, какие ноги, я брошу к ним все что у меня есть и сам лягу, его укушенная наглая рука полезла под юбку, стали видны мои ярко красные трусики. Да где же этот гребанный баллончик?

— Уй, зачем в нос дерешься, больно! Это я его затылком приложила. Он меня просто выбесил, когда пальцем в трусы залез немытыми руками и кровью юбку испачкал. Урод, ненавижу, я за нее кучу денег отдала, разорвала бы, кровь не отстирывается и не удаляется, на куски порву, шею мне оцарапал своей бородой, там красное будет, гад! Мне наконец удалось нащупать пропавший баллончик. Ннна-а! Струя перцовой смеси летит мне за спину. Вой пикирующего бомбардировщика слышали? Так вот, орел выл и орал сильнее. Я его даже немного пожалела, поскольку мне тоже досталось не слабо, пока я из машины вылезала. Только я ремень расстегнула, а он не успел, отвлекся, за сиськи меня хватать стал, урод гадский.

Глаза я закрыть успела, протереть их руками не пытаюсь, терплю. Моргаю и жду, когда слезы смоют боль. Совсем потерявший разум орел рвется из ремня безопасности, беснуется и орет, машина раскачивается и дергается. Первое, что вижу. через пару минут и пелену слез, рядом с дорогой лежит большой грязный камень. Тяжелый, я его с трудом подняла и об капот – бабах. И еще раз, потом повернулась и ушла. В Комызяки. Бог конечно троицу любит, но я не страдаю лишней жестокостью, да и два раза поднимать валун утомилась, пусть живет. Фонд защиты животных ему в помощь.

Въезд в Комызяки закрывал опущенный шлагбаум. Рядом, на лавочке, в тени ободранной и заплеванной остановки автобуса сидели два аборигена. Старый, в пиджаке и кепке курил, не старый держал в руке недопитую баклажку пива, и оба на меня уставились. Тишина, жара, пыль, на улице ни одного живого существа и эти. .. смотрят.

— Здравствуйте, проявляю я вежливость, помогите красной девице советом. Молчат, не старый пива отхлебнул и опять не двигаются.

— Я не даром, я оплачу, решила я расшевелить ситуацию.

— Видим, что красная девица, особенно глаза, это старый свою наблюдательность выпятил.

— И шея, добавил не старый. Твари, подумала я, а горный орел из машины и его щетина – двойная тварь и гад. Ненавижу, внутри все кипит, но вида не подаю, улыбаюсь соблазнительно так и неотразимо.

— Нало мне по реке до одного места добраться. Навигатор у меня есть, лодка нужна и проводник. Старый затянулся своей вонючкой и выдохнул струю дыма, потом колечко, потом еще. Любуемся, они в неподвижном воздухе зависли и медленно так тают.

— Егорка может отвезти, старый повернулся и посмотрел на соседа, дашь пару тысяч и отвезет, отвезешь?

— Отвезу, согласился не старый, сразу поплывем или какие дела надо сделать?

— Сразу, ответила я, поплыли и быстрее.

Это не река, а. .. даже не знаю как назвать. Кругом камыши, высокие, метров пять высотой, а между ними узкая полоска мутной воды. Эти полоски соединяются, разъединяются, ветвятся и образуют лабиринт. Я через две минуты запуталась куда мы несемся и откуда. Вцепилась в края узкой лодки и только взвизгиваю тихонько на особо крутых поворотах, когда лодка почти ложится на бок.

Егорка сбавил обороты, шум стал меньше и теперь можно разговаривать.

— Покажи навигатор и точку куда рулить. Достаю, показываю, мы уже близко. Егорка выключает мотор, смотрит на меня и заявляет.

— Я туда не поеду. Ни за какие деньги, проклятое место, и никто из местных не поедет. Назад поплыли. Я сначала онемела, а потом интересуюсь – и что делать?

— Ничего не делать, просто возвращаемся и ты фигачишь в свой город.

— Но мне надо.

— А мне жизнь дорога.

— А если за пять тысяч?

— За десять, Егорка задумчиво смотрит на меня, нет, даже за пятнадцать не поеду. ..хотя. ..держит паузу.

— Чего хотя, чего мнешься, скажи прямо, чего хочешь? Что. Ты. Хочешь?

— Тебя хочу.

— Что?!

— Тебя хочу, разложить здесь голенькую и трахнуть, он скалится и с вызовом смотрит в глаза.

— Скотина, в него летит подвернувшийся под руку предмет.

— Да не психуй ты, я же не принуждаю, хочешь плывем в поселок, дашь тысячу на бензин и хорошо, а если сильно надо, то раздевайся, становись на коленочки и. ... А потом отвезу тебя в проклятое место, возьму грех на душу.

Сижу. Рядом противная бурая жижа за бортом. Нет никаких идей и мыслей. Меня заманили в западню и придется соглашаться. По сути, мне надо выбрать между Павлом Никаноровичем и Егоркой. Оцениваю парня на другом конце лодки. Прокачанная фигура с хорошей мускулатурой, почти черный загар, симпатичный, стрижка, вот только, уродская.

— Хорошо, вздыхаю и начинаю расстегивать пуговицы блузки. Скидываю лямки бюстгальтера и мой четвертый размер вываливается на свободу. Егорка как увидел, привстал и замер, смотрит не отрываясь.

— Чего ждешь, спрашиваю я, давай, тоже раздевайся. Он наклонился и без слов стянул с себя шорты. У него под ними ничего не было. Стянул одну тряпочку и стоит голый. Сам стоит и у него стоит, никогда таких не видела, он у него завитушкой, идеальная полуокружность и ни одной волосинки на нем и вокруг.

— Ты чего такой бритый, интересуюсь я, не больной случайно?

— Уже здоровый, помотал из стороны в сторону своим собачьим хвостом.

— Что значит уже и от чего лечился?

— Лобковая вошь, объявляет он без всякого смущения, выбрили, мазью намазали и все, полностью здоров, даже справку дали.

Сняла с себя последний предмет, сижу, смотрю, любуюсь на свою киску. Короткий густой пушок золотился и переливался на солнце как пыльца фей. Не зря полгода бегала краску искала, а потом мастера, он потом два часа меня пользовал, проверял окрас на фрикционную износостойкость. Губки у меня там очень аккуратные, пухленькие, гладенькие, ничего не торчит, многие говорят, что форма их идеальна. В клиторе пирсинг, колечко молепуленькое зеленого золота, тоже поблескивает, пушок оттеняет. И в эту роскошь и утонченность сейчас полезет чудовище после лобковых вшей. Где я и где вши? Ненавижу, и Комызяки и Павла Никоноровича.

А сама обещанное выполняю, коленочками на фуфайку встала, руками за борта ухватилась, спинку прогнула, головку приподняла, взгляд чуть выше горизонта, какая же я сейчас красивая, просто идеальная. Ветерок появился, по сиськам прошелся, они немного вспотевшие висели, и так прохладненько стало, что даже настроение улучшилось.

А Егорка сзади пристраивается, хвостик свой в меня толкает. Ниче так, приятненько, он зашел. Двигаться начинает, туда значит и обратно. Очень приятненько, он когда задвигает на полную, то его корень о мой клитор трется и головка как-то хитро изгибается и попадает в такое место, где никто и никогда до сих пор не побывал.

И так мне хорошо, так хорошо, он без остановок двигается и двигается, Огонек внутри разгорается все сильнее. Очень хочу, чтобы он меня за сиськи взял, чтобы сильно взял и сжал, чтобы больно и огонек взорвался. А он за сиськи не берет, а как врежет мне по заднице, у меня в голове что-то полыхнуло, ножки подгибаются и полилось из меня.

— Я устала, выйди пожалуйста, ну пожалуйста, я тебя умоляю, ой. ..мамочки, Как я попой своей ему навстречу махну, как лодка от этого покачнись и наклонись. Ничего не понимаю, ничего не соображаю, дышать нечем, кругом холод и темнота, меня за волосы тянут и я выныриваю из воды. Стою на дне, здесь мелко, рядом Егорка, за волосы меня тянет и орет:

— Сука ебанная, ты что вытворяешь, я же не кончил?

— Егорушка, я не хотела.

(Продолжение – позже).