Не спеша, нам некуда торопиться, идём вдоль берега озера от людей подальше. Милка захотела, корешок, будущий подкаблучник, что видно уже сейчас, с ней согласился, а нам с Маринкой без разницы. Даже лучше забраться туда, где не ступала нога человека. Или, хотя бы, ступала мало. Чтобы под ноги не попадались бутылки, пакеты и прочий мусор. Честно говоря, самому не хочется быть там, где гомон, рёв музыки через турбазовские громковещатели, толпящийся народ. Там, где бабы, именно бабы, визгливыми голосами окликают своих мужей и детей, где верещит ребятня, гоняясь по берегу друг за другом и с шумом прыгая в воду. И вода там, на пляже, превратилась в мутную взвесь. Даже пиявки разбежались. Вот и мы бежим подальше от людей. Видать не одни мы такие хитрые. По крайней мере несколько кампаний заметили.

Иду, радуюсь солнышку и любуюсь на природу. Рядом идёт любимая девушка, моя женщина, моя жена, моя Маринка-мандаринка. Такая же ароматная и вкусная. Но, но, расслабился чегой-то. Про любовь пореже. А может я дурак, взявший на вооружение неверный в корне посыл великого поэта: Чем меньше женщину мы любим... Видимо он хотел сказать "больше", а издатель, или редактор, перепутал. Ну как можно не любить это чудо, которое лишь вчера стало моим. Моей. Не могу утверждать, что это именно любовь, потому как сам ещё в себе не разобрался, но то, что меня сильно тянет к этой женщине, точно. Идём, держась за руки, как два пионера. Я их ещё помню, сам был таким.

Как-то видел, как по улице шли довольно пожилые мужчина и женщина. Да какие пожилые, старики. И они держались за руку. Офигеть! Хочу, чтобы у меня к концу моей жизни осталось это стремление держать за руку любимую женщину. И по жизни пройти с ней так же, не отпуская руки. Чтобы чувствовать её тепло, её настроение, её присутствие.

Проснулся сегодня утром с ощущением чего-то хорошего. В детстве просыпался с таким чувством в канун праздника: Новый год, день рождения, ожидание гостей. Не открывая глаз прислушался. Вот, вот то, что меня разбудило в таком радостном настроении. Рядом со мной едва слышное дыхание. Дыхание любимой женщины. Не совсем правы те, кто утверждает, что приятно засыпать с любимым человеком. Нет, правы, конечно, но не совсем. Гораздо приятнее с любимым просыпаться. Открыл глаза. Маринка к стеночке прижалась, голову на руку опёрла и на меня смотрит. На губах лёгкая улыбка, глаза счастливые. И вся такая воздушная, прозрачная, как горный ручеёк.

— Доброе утро, любимая!

— Доброе утро...Что? Повтори, что ты сказал?

— Я? Пожалуйста, повторю сколько угодно. - Чуть не влип. Это же признание в любви, а я ещё не определился. Честно сказать, просто боюсь. Боюсь повторения пройденного. Боюсь привязаться. - Я сказал: Доброе утро, Марина!

— Не ври! Ты сказал...Ааа, - Маринка махнула рукой. - Никогда я не дождусь от тебя этих слов. И не надо. Я дура, ты же их уже сказал. Доброе утро, любимый! Доброе утро, муж!

Уела. Пожелав доброго утра, Маринка положила голову мне на плечо, её рука гладит грудь, живот, чуть ниже. Наткнулась на что-то интересное. Приподняла голову, в глаза мне смотрит

— Это ты меня хочешь или ты в туалет надо?

— Марин, честно, как на духу: Тебя хочу, но если я сейчас не побегу бегом, то всемирный потоп, о котором попы рассказывают, покажется мелким происшествием. И никто нас спасать не будет. Ноя-то с его ковчегом нет. Разве что Шойгу пришлёт помощь. Ой, Марин, правда сейчас что-то будет. Всё, всё потом.

Скачками, придерживая кое-что, чтобы не расплескать, в туалет. И какая зараза придумала помещать такие заведения в конце коридора. Нет, рядом с нашей комнатой такое удовольствие тоже не нужно. Но могли бы в каждом номере сделать такую необходимую вещь. Это ж надо каждый раз одеваться. Не поймут люди, если с голой задницей по коридору промчишься. Хорошо, если только у виска пальцем покрутят. А если на какую матрону нарвёшься, которая помнит те времена, когда воевала в коннице товарища Будённого? Про то, как сама с шорохом и треском прошла по жизни, прокатилась на тачанке, она уже забыла. А раз саму не того самого, значит и все остальные не имеют на это право. Развратники вокруг, сплошные негодяи. Вот уже и голышом носятся. Тьфу! Срамота! Интересно, а если такой бабуле предложить вспомнить молодость? Раздвинуть ноги сил хватит? Тьфу, дурак, о чём думаю. Тут добежать бы успеть.

Успел. Всё успел. За одним и помылся. Что-то рановато я проснулся. Дежурной, и той нет на месте, спит. Ну да, вчера турбаза гудела. Где тут заснёшь. И хорошо, что все спят. Ненавижу стоять в очереди. Даже в душ. Так что бегом назад. Хреново, что полотенце не взял. Ничего, лето, не замёрзну. Прибежал и к Маришке под бочок. Тёпленькая, мяконькая. Но вначале успел полюбоваться. Она простыночкой прикрылась, а та старается, обрисовывает самые сладкие Маринкины складочки. Все выпуклости и впуклости. Занырнул в кровать. Маринка пустила, подвинувшись к стеночке. Вообще-то я сам у стенки спать люблю. Видать с детства остался страх перед волчком, который за бочок может схватить. Сейчас бы попробовал это сделать. Мигом перешёл бы на питание манной кашкой, ибо без зубов мяско кушать проблематично. А Марьяша голову на плечо положила, ножку на меня закинула. Муж? Муж. Терпи. Обнял. Может и правда не стоит ковыряться в своих чувствах? Любит-не любит? Ромашка детская. Хорошо же с ней. И она, вроде бы не против жить со мной. Правда то ещё на воде вилами писано. Неизвестно, как притрёмся друг к другу. Но ведь можно же найти консенсус, как говорил Горбачёв. А Маришка...Она такая Маришка...Короче, не хрен чего-то выдумывать. Поживём - увидим. Не выйдет - значит не судьба. Что, что она говорит?

— Знаешь, я утром проснулась, а глаза открывать боюсь. Ну что ты хихикаешь? Правда боюсь. Думаю: Сейчас глаза открою, а ничего нет. Тебя нет, нас нет. И всё это мне только приснилось. А потом поняла, что никуда ты не делся. - Маринка хихикнула. - Как ошибёшься, если ты так захрапел, что...

Перебил. Вот ведь врушка какая. Сиротинку всякий обидеть может.

— Марин, ну зачем ты врёшь? Ты и так красивая. Не храплю я в принципе. Я, если ты хочешь знать, вообще сплю тихо, как мышка.

— Кто это тебе сказал?

— Сам знаю. И мама сколько раз говорила. А мама врать не будет. Ты, наверное, сама захрапела и проснулась от своего храпа. Ну ничего, я не буду обращать внимания. Ты храпи, Мариш, если иначе не можешь.

Ух, какая ты, Маришка, в гневе! Глаза горят, Щёчки раскраснелись. Съест, право, сейчас съест. Или пришибёт. Быстро отвлечь.

— Марин, да пошутил я. Подумаешь, храпел. Я вот точно знал, что ты рядом и никуда не делась.

— Откуда?

— Оттуда. Ты всю ночь свою холодную попу мне куда-то подмышку затолкать старалась. Тут захочешь, да не ошибёшься.

Заржал и успел соскочить с кровати, пока Маринка раздумывала: Сразу меня пришибить или растянуть это удовольствие? Встав на колено перед кроватью, голый дурак, просил прощенья. Уверял, что попа у моей девочки вовсе и не такая уж холодная. Прохладная, так в жару это даже приятно. Помирились и я благосклонно был допущен на краешек кровати. А уж крепкий поцелуй в Маринкины сахарные уста (О как заговорил! Прямо поэт!) помирил совсем. А то, что последовало за поцелуем и вовсе примирило. Интересно, вся турбаза нас слышала? Точнее не нас, а Маринку. Пусть и старалась заглушить свои восторженные стоны и редкие крики, всё же стены у нас не капитальные. Одно слово - турбаза. Да и пусть слушают и завидуют. Тем более, что с одной, что с другой стороны молодые поселились. Ровесников Куликовской битвы нет. А молодым в пользу наши старания. Разбудим, а там и сами займутся чем полезным. И приятным.

Маринка вновь на плечо головку положила, ногу на живот закинула. Мокрой писечкой прижимается к бедру. Интересно. Никому бы не позволил раньше такое делать. А сейчас даже приятно. Она у неё горячая. А почему нет? Мы же физику учили. А её законы гласят, что от трения тела нагреваются. Вон даже попа согрелась. Лежу, тащусь, как килька по прилавку, пусть это и заезженный штамп. Глажу спинку и попку любимой женщины. Она на груди что-то рисует пальчиком. Вот вижу, что хочет что-то спросить, но не решается. Интересно, что? Опять про любовь? Навряд ли. Решилась. Набрала в грудь воздуха, будто собираясь нырнуть в омут с головой

— Дим, а как ты относишься к детям?

— Никак, Марин. Я уже к ним никак не отношусь. Вышел из детского возраста. Если ты вообще про детей, так нормально. Могу даже конфетку дать. Нет, Марин, серьёзно: Разве можно к детишкам относиться плохо?

— Дим, я не вообще про детей. А если я тебе рожу?

В принципе вопрос естественный. Раз женщина спит с тобой, значит рано или поздно такой вопрос возникнет. Мужикам-то что - лишь бы сунуть и спустить. А вот им, то есть женщинам, носить, мучаться всякими токсикозами, рожать с болью и кровью, кормить. И всю оставшуюся жизнь рвать сердце о своей кровиночке. Так что было бы ненормальным со стороны женщины не задать такой вопрос. Это же природой заложено: дарить жизнь. Господи, да я тебя на руках носить буду, исполнять любую прихоть. Ты только роди. Это же счастье, наблюдать, как растёт твоя кровинушка, твоё продолжение рода. Не раз и не два представлял, как буду купать, укладывать спать, напевая своим хриплым голосом колыбельную. Как буду радоваться первому слову. Даже не сомневаюсь, что первым будет "Папа". Как буду радоваться первым шагам. Как...Да что ты спрашиваешь? Разве нормальный мужчина откажется от такого? Тем более от любимой женщины. А вот разыграю немного, пусть побесится. Она такая красивая, когда сердится.

— Марин, - сделал глупое лицо, - о чём ты? Какие дети? Ладно, пусть ты, в нарушение всех законов природы, прямо сейчас родишь. И что мы с ребёнком будем делать? На всей этой сраной турбазе не найти ни одной пелёнки. А смеси для кормления? Ну, так и знал. - Слегка придавил Маринкину титю. - Ни капли молока. И чем кормить дитя? Нет, нет и ещё раз нет! Пока не приедем домой, пока не помучаешься девять месяцев - никаких детей. Походи вначале с маленьким животиком, потом с большим, потом с пузиком, помучайся, поприставай ко мне каждый день с вопросом: не разлюбил ли я тебя, такую некрасивую, толстую. Роди. А уж тогда я приеду в роддом за тобой и за ребёнком. Пьяный, с цветами, с шампанским, в окружении друзей и родни. Короче, пока не вернёмся домой - ни о каких детях и речи не веди. Даже не упрашивай, не соглашусь.

Ух, и влетит же мне сейчас! Маринкино лицо изменялось по мере моего монолога. От обиды и непонимания до понимания того, что её просто развели, как лохушку. А теперь расплата.

— Ты! Ты! Ты...Я тебя задушу! Гад! Ты! Ты! Я!

Маринка для удобства лишения меня жизни села мне на живот, начала душить меня своими пальчиками. Сопит, пыхтит, глазки блестят, раскраснелась, ротик приоткрыла, только что язычок от усердия не высовывает. Пришлось придержать её руки. Ведь и впрямь придушит в порыве, потом сама будет жалеть. Ну да, пришибёт, а потом извинится. И елозит голой попкой по животу. И не только по животу, но и чуть ниже. Наелозилась? А я ведь предупреждал. Нет? Какая разница. Что поделать, если я тебя всё время хочу. Резко развёл в стороны Маринкины руки. Она от неожиданности подалась вперёд, упала на меня. Губы к губам. До чего же сладкие губы! Повторяюсь? Ну и что. Сладкие, медовые. И мягкие. И отвечает. И нижние губы тоже сладкие и мягкие. Чтобы я почувствовал это, Маринка немного приподняла попу. Ну вот, теперь можно начать первый шаг к рождению будущего ребёнка. Интересно, кто у нас будет? Мальчик? Хорошо. Сын, наследник. Гараж, футбол, хоккей, рыбалка. Будет напарник. Буду растить сильным, ловким, справедливым и честным. Мужчиной. А если девочка? А девочка даже лучше. Они, девочки, они такие девочки! Наряди хоть во что - куколка. Эти бантики, рюшечки, платьица. А дальше косметика, Всякие лаки, помады, духи. И целовать буду всю, от макушки до пальчиков на ножках. Девочек нужно растить в нежности. Тогда они вырастают красавицами, умницами, спортсменками. Ох, мля, мечтатель! Пока ещё зачин с Малинкой-Маринкой сделали. Неизвестно пока, получилось ли, нет ли. Вон она, красавица моя, укрыла меня, будто грелка в полный рост, греет. Успокаивается после оргазма. И как у нас с первого раза совпало всё. Ладно я, мужик. Мне кончить что два пальца об асфальт. А женщине настроиться надо, привыкнуть. Неужто мы и впрямь созданы друг для друга. Глажу спинку, попку. Мандаринка млеет.

Пора вставать. Не дай Бог припрутся кореша, а мы тут нежимся. Ладно, дома будем валяться. Вечером, ночью, утром и в полдень будем стараться, ребёночка делать. Малинка моя напарница и пусть кто-нибудь попробует отобрать. А сейчас ещё и МОЯ женщина, моя жена. Пасть порву только лишь за попытку. Не то что дыхнуть в её сторону, глянуть будет нельзя. Только издалека. Не ближе моей вытянутой руки. Иначе в ухо хрясь! Отдыхай. Не тяни руки к моей Маринке. Ребята, теперь можете петь: Ах, какая женщина! Мне б такую. Ну всё, встаём. Только ещё разок поцелую сладкие губки, ясные глазки, румяные щёчки. Попку поглажу. И титечки бы не забыть приласкать. Да разве ж про них забудешь, про такие вкусные яблочки. Нет, встаём. Маринка одевается. И вот ведь зараза какая (это я любя), дразнится. Знает, что глаза из орбит выскакивают, и всё же и так выгнется, и эдак. И наклонится, показывая себя с самой лучшей стороны. Чтобы я мог рассмотреть всё со всех сторон и в подробностях. Чтобы смог оценить, какое богатство мне досталось. Нет, если ещё пару минут так покрутит попкой, точно в постель затащу. Вроде как почувствовала что-то, перестала дразнить.

— Дим, если я сразу купальник надену? Мы же на озеро пойдём?

— Мыться не пойдёшь?

— Фигушки. Пахнуть буду тобой. Пусть нюхают и завидуют, что я с таким мужчиной была. С мужем. Может быстрее забеременею. А ты?

— А я тебя поддерживаю. Пусть завидуют, что я с такой женщиной был. Со своей женой, кстати. Я тогда тоже сразу плавки надену.

— Дим, а обратно идти в мокрых трусах?

— Марин, ну что ты как маленькая? Снимешь трусики да так пойдёшь. Под сарафаном не видно. И я могу рукам волю дать.

Маринка смеётся.

— Да ты и так им волю даёшь. Вадим, ну не надо, иначе снова ляжем.

— Ну и ляжем. - Попытался поймать вывернувшуюся Млинку. - Делов-то.

— Дим, ну не надо. Я есть хочу. Правда, правда.

— Вот довёл женщину. - Ржу. - Оголодала совсем.

— И зря смеёшься. Сам вроде не хочешь.

— Хочу. А нечего. Заразы эти гости. Все наши запасы подъели вчера. Одни огрызки. Ладно, давай мусор соберём да пойдём молодожёнов будить. В кафе заскочим да пойдём на берег.

Едва подошли к дверям комнаты Милки с Димом, они сами на выход. Нос к носу столкнулись. Морды довольные. Тоже с утра развлекались. Пошли в кафе. Поели, а сейчас вот идём от цивилизации к дикой природе. Не совсем дикой. Где её взять, дикую-то? Просто подальше от людей.