|
|
Новые рассказы 78613 А в попку лучше 11560 В первый раз 5082 Ваши рассказы 4569 Восемнадцать лет 3362 Гетеросексуалы 9271 Группа 13345 Драма 2858 Жена-шлюшка 2528 Запредельное 1515 Зрелый возраст 1678 Измена 12067 Инцест 11812 Классика 358 Куннилингус 3215 Мастурбация 2205 Минет 13168 Наблюдатели 7958 Не порно 3020 Остальное 1064 Перевод 7870 Переодевание 1279 Пикап истории 715 По принуждению 10674 Подчинение 7098 Поэзия 1470 Пушистики 148 Рассказы с фото 2445 Романтика 5557 Секс туризм 498 Сексwife & Cuckold 2456 Служебный роман 2415 Случай 10103 Странности 2705 Студенты 3578 Фантазии 3276 Фантастика 2787 Фемдом 1435 Фетиш 3215 Фотопост 786 Экзекуция 3190 Эксклюзив 346 Эротика 1887 Эротическая сказка 2487 Юмористические 1527 |
Vita Автор:
Stavrogin N.
Дата:
21 февраля 2015
Я нашел ее около гаража, замызганную, заплаканную, сохранявшую, похоже, какими-то невероятными усилиями что-то человеческое. Не знаю, что заставило меня тогда взглянуть в ее лицо и что удержало взгляд. Может, это странное упорство, когда дошел до края, уже свесился наполовину в бездну, но все же держишься за тонкую нить, не разрываешь ее, не сбрасываешься вниз, и не из «приличия» или «привычки», что случается, как мне кажется, по большей части у людей, а из какой-то странной надежды. Где корень этой надежды? Этот вопрос всегда интересовал меня до крайности, и никогда я не мог найти ему сколь угодно адекватное разрешение. С детства я понял, что люди одиноки, и что ничто действительное не может быть выражено словами. Сидя на уроках, дергая девочек за косички, даже трепеща от страха перед хулиганами или от стыда — перед матерью, я всегда чувствовал какую-то странную пустоту. Иногда я хотел что-то сказать о ней, но был слишком скрытен и косноязычен и вскоре оставил свои попытки. Я пытался, далее, составить о ней какое-то «мнение», описать ее, пусть и самому себе, или хотя бы подойти к ней. Надо ли говорить, что безуспешно. Даже в мыслях, представлявших собой скорее смутные течения бессознательного, которые не могут найти подходящей формы, я всегда только запутывался и приходил в безысходное состояние. Культура констатировала, но ничего не проясняла. У скучного и, как мне казалось, поверхностного профессора нашей кафедры философии я случайно нашел слова о том, что пустоту «нельзя забросать вещами». Я представлял дом своей бабушки, огромный, наполненный мебелью и утварью, ее спокойный, твердый, земной говор; сладкую, может быть, унизительную сцену, в которой поп, вещавший недавно божественные истины, утолял свои гаденькие, низменные инстинкты, стремясь хоть чем-то эту пустоту наполнить; чад трактира, в котором никто уже не верит в то, что говорит. Я подошел к этому профессору, которого звали, кажется, В., с некоторым внутренним возбуждением, я долго говорил, может, не очень складно, но надрывно. Он огляделся, будто удостоверяясь в том, что нас никто не видит, и громко, раскатисто захохотал. Я, кажется, что-то понял и просто выбежал из аудитории. Способность удивляться я потерял вскоре после этого случая. Чувства, время, окружение, все события представлялись мне просто смутным пятном чего-то странного. Я боялся смерти и отгонял от себя мысли о самоубийстве. Жизнь моя, тем более, не была настолько невыносимой, чтобы побудить к какому-то действию. Я встретил Л. случайно, кажется, в магазине или на кафедре. У нее были синие глаза, тонкие руки и ломаная походка. Она была чрезвычайно скромна, образованна, из той породы интеллигентных женщин, которой сейчас почти не осталось. Мне было, к примеру, стыдно отпускать обычные для нашего общества пошлые и глупые шутки, мое состояние изменялось, я становился будто бы ближе к себе, хоть и знал уже тогда, что меня нет — такое влияние имел только сам ее вид. Остальных оно, кажется, не касалось, и это нас странным образом сблизило. Мы гуляли часто и разговаривали о вещах слишком незначительных, чтобы их описывать. .оrg Она была из филологической семьи и подтвердила некоторые мои догадки относительно реального состояния умов интеллигенции. Я заметил почти вульгарный характер наших бесед: проходя вечером мимо беснующейся пьяной молодежи, мы обсуждали вклад Бахтина в исследование творчества Д. По приподнимающимся иногда уголкам ее губ я понимал, что ее это забавляло. Она жила тем, что переводила с немецкого. В ее комнату проникало мало света, и от этого все вещи как бы сливались и превращались в темные мазки, нанесенные на грубый ватман. На стене была надпись, показавшаяся мне странной и нехарактерной. «Ничего нет, загляни в пустоту». Близость произошла по безмолвному согласию обоих, я начал ее целовать, трогать ее сухие, потрескавшиеся губы, я чувствовал странную истому, мертвую нежность. Мое сознание задела страшная мысль о том, что если я действительно хочу о ней заботиться, мне придется ее убить. Ее тело было податливым, мягким, движения — плавными, не лишенными страсти, но при этом будто усталыми и бесконечно грустными. Иногда, впрочем, ее будто бы охватывал невроз, она судорожно обнимала меня и что-то возбужденно шептала. Сорвав покрывало с Изиды, человек сходит с ума, и я не думаю, что от истины — дело, скорее, в том, что таким образом ее достичь невозможно. Нельзя понять женщину, разрезав ее мертвое тело и детально изучив функционирование органов. Я мог бы прибавить к этому мнение, что целое не «есть» сумма частей. Иногда мы видим Бога в лепестке розы, в свете, падающем на ровный асфальт или во сне, но колесо жизни гонит нас вперед, а невозможность говорить заставляет забыть об увиденном. В наших отношениях что-то менялось, и я не слишком сильно задумывался о том, в какую сторону. Однажды ночью я проснулся от того, что она, видимо, терзаемая кошмаром, с нечеловеческим лицом утробным голосом произносила нечто, похожее на молитву. Она становилась все холоднее — будто раскрывая свое истинное лицо. Я не говорю о «масках» или «шифрах» — все это лежит здесь, истинное же — там. Это не отдалило нас друг от друга, напротив — мы будто окончательно сблизились. Нам нужно было все меньше скрывать друг от друга, да и как можно скрыть — ничто? Она все меньше работала; я ходил, полусонный, по длинным коридорам Университета, говорил не значащие ничего слова. Мы все больше времени проводили просто лежа рядом и смотря на тлеющую свечу. Она однажды сказала мне, что лампы не горят, а светят, и мы начали зажигать свечи. Тоска придавала чувствам другие формы. Однажды она просто набросилась на меня, кажется, обросив все человеческое. В ее глазах я не видел голода, который являлся, на моей памяти, всегда аттрибутом безумия — только странный огонь. Эти ее глаза, именно в моменте, запомнились мне, кажется, навсегда, и часто являлись во сне или в раздумьях. В одном из таких снов (или раздумий? я не помню различий) огонь становился все темнее и разрастался, поглотив и глаза, и все вокруг — мне тогда подумалось, что все остальное и существует только в качестве ширмы — я готов был смотреть на него вечно, и, кажется, смотрел — но вечность кончилась. После того случая Л. надрывно плакала, а я обнимал ее и все с той же мертвой нежностью гладил по голове, не говоря ничего. Мы оба знали, что прощаемся с остатками тепла. Все, что было потом — признание, самоубийство, лестница, которую я, кажется, перебирал ногами, истертые страницы книг, может — последний надрыв отчаянья, который я замечал в других — было не важно. Я мог бы закончить рассказ, сказав, что все погрузилось в туман без различий, и я был бы, наверное, прав, но не вполне. Кто знает — может, безумец снова его потревожит? Все опять повторится с начала? Мы вряд ли можем отличать миг от мига, поэтому, вслед за философом, я назвал бы этот вопрос бессмысленным. 2950 2 +9.3 [4] Комментарии 6
Зарегистрируйтесь и оставьте комментарий
Последние рассказы автора Stavrogin N. |
ЧАТ +4
Форум +3
|
© 1997 - 2024 bestweapon.one
Страница сгенерирована за 0.006609 секунд
|