Самая хорошая девочка в выпускном классе — такое звание заслужить нелегко, но я за ним никогда и не гналась. Тем более, что количество славных парней, отваживающихся подойти, от этого только уменьшается, зато число завистливых одноклассниц увеличивается вдвое. А я ведь ничего специально не делала. Я не притворялась ни разу. Я просто была такой, какая я есть.

Да, я прилежная ученица. Да, я исполнительная. Да, я внимательна к родителям. Но разве это плохо? Да, у меня красивые волосы и второй размер лифчика, но это ведь от мамы досталось, я ведь не специально!

Если мама приходит поздно с работы, то я ей помогаю не потому, что так надо — я просто по-другому не могу. Она же устала, нужно дать ей возможность отдохнуть. Вот, например, я сама поглажу белье и разложу на полочки. Вот мамина блузка для работы, как всегда белоснежная. Мама так бережно обращается с вещами. Эту блузку нужно гладить очень осторожно, а потом положить маме на полку.

Это моя юбка. Мама сшила ее для меня сама год назад на день рождения — она у меня такая заботливая! По юбке я быстро пройдусь утюжком и положу её на свою полку. Так, папины трусы и носки гладить не надо, просто убрать на полку. Помню, как мама принесла откуда-то эти носочки. Прибалтийские — во всем городе ни у кого таких нет. Приятный тёмно-зелёный оттенок и строгий узор в клеточку. Я очень гордилась тем, что папа ходит в таких носках. Глупо, правда?

Интересно, сколько людей считают меня глупой? Ну, хотя бы просто от зависти? Все девочки в школе наверняка. Половина мальчиков. Ну, кто еще? Может, кто если меня и не считает глупой, так уж точно относится ко мне снисходительно. Смазливенькая девочка, куда тебе учиться? Выскочишь замуж и будешь дома сидеть. Рррр! Раздражает это даже. А главное, во всем городе нет близкого человека, чтоб хоть просто понять меня. Лучшая подруга с четвертого класса, и та уехала.

Но иногда я тешу себя мыслью, глядя на всех свысока и понимая, как все одновременно считают меня пустой и хорошей девочкой. Они не знают. Я вовсе не такая хорошая! Вернее... совсем не хорошая.

***

Черная «Волга» бесшумно остановилась в двух кварталах от школы. Я заметила ее силуэт, пока шла по привычной аллее домой. Обернулась: никого нет. Эх, даже жалко! Хоть бы кто-нибудь заметил хоть разок. Ладно, пускай продолжают считать меня паинькой.

В его машине пахло по-особенному, не как в других машинах. Не то что бы меня часто катали на машинах. Совсем нет, но я хорошо знала обычный запах салона: как на заводе.

У него же чувствовался какой-то тонкий аромат, чуть щекощащий ноздри. Или я выдумала себе это? В любом случае, когда он захлопывал дверь и я оставалась с ним в машине наедине, то буквально тучи мурашек начинали бегать по моей коже.

— Ты как?

— Ничего.

— Больно еще?

— Да нет, уже лучше.

— Надо только привыкнуть к этому, знаешь. Тебе понравится.

Я помедлила с ответом, потом призналась:

— Мне было хорошо. Я... я даже не думала.

Он повернулся и посмотрел мне прямо в глаза. И я снова начала растворяться и таять, словно стекая вниз липким, вязким и тягучим. Как тогда, когда я ощутила на себе этот взгляд в первый раз. Боже, да разве хоть одна девочка из всей школы ощущала на себе такой взгляд!

— Видишь женщину?

Он указал на фигуру женщины, идущей вдоль дома по аллее.

— Как думаешь, она делала хоть раз в жизни то, что делала ты?

— Думаю, что нет.

— Именно! Во всем городе, даю тебе слово, во всем нашем городе женщин, умеющих то, что попробовала ты, можно по пальцам пересчитать. Ну, не считая дешевых шлюх с Заводской. Но они из другого мира.

Он знал. Он знал, чем зацепить меня! Мы всего лишь сидели в машине и разговаривали, а

меня уже пробирал озноб. Внизу живота прилила кровь, и от этого стало теплеть и пощипывать в месте, где ещё неделю назад была жгучая боль.

Его голос был тихим и спокойным. Он продолжал:

— Ты зашла дальше, чем следует. Дальше, чем следовало бы любой девушке, даже такой как ты. И я вижу, что ты боишся. Так?

Он нежно коснулся рукой моей щеки. Провел по ней и дальше, за ухо. Запустил руку в мои волосы. Наклонился ко мне и накрыл мои губы долгим поцелуем. Я почувствовала его язык, такой мягкий и гладкий. Он скользил по моим губам. Я таяла от электричества между нами. Мои глаза прикрылись. Он потянул меня легонько за волосы. Ай! Я запрокинула голову, повинуясь его воле. Я чувствовала, как его язык у меня во рту скользил, словно проверяя каждый уголок. А потом я ощутила, как его ладонь легла на мои трусики, забравшись под подол платья. И я выключилась.

Он гладил меня по оголенной коленке, пока я приходила в себя.

— Знаешь чем хорошая девочка отличается от шлюхи? Хорошей девочке нравится чувствовать себя уязвимой. Она питается этим чувством. А шлюхе всё равно. Ты очень хорошая девочка. И тебе очень нравится чувствовать себя уязвимой.

Он продолжал поглаживая колено.

— А знаешь, в чём беда всех хороших девочек? В том, что хорошие мальчики оберегают их, не давая им почувствовать себя уязвимой. Если же она выбирает себе плохого мальчика, то тогда он делает ее уязвимой. А ей это не надо. Ей надо чувствовать себя уязвимой, а не быть ею. Чувствуешь разницу?

Я кивнула.

— В этом вся сложность. Дать ей почувствовать себя уязвимой, сделав при этом всё, чтоб обезопасить себя от губительных последствий. Это тонкая игра. И мало кому удается в нее сыграть по-настоящему хорошо.

Мне казалось, что он видит меня насквозь и что ему видно даже то, что не доступно мне. Я слушала и видела в нём учителя, врача, наставника и господа бога в одном лице.

***

Улица Заводская в вечерний час была не лучшим местом для прогулок. Мы присели с ним на деревянную потертую скамеечку. На улице никого не было, но всё равно было страшно: даже просто находясь в этом районе было неприятно дышать. Запах курева и алкоголя, казалось, прочно впитался в этот воздух.

Моя левая рука была сжата в кулачок. Крепко-крепко. Мне казалось, что если я разомкну пальцы хоть немного, то белая ткань зажатых в нём моих трусиков станет так видна, что на меня как коршуны со всей округи слетятся все желающие. Без трусиков было холодно и неприятно. Я старалась сидеть так, чтоб голые ягодицы не касались грязной скамейки, а умещались на подоле моего платьица подо мной. И да, я чувствовала себя уязвимой.

— Нравится ее вкус? — Спросил он.

Я поколебалась, прежде чем ответить:

— Он другой, непривычный.

— Нет. Он именно неприятный. И тебе нравится, что он неприятный. И именно в этом для тебя удовольствие.

Он продолжал:

— Каждый мужчина пахнет по-разному. И вкус у каждого мужчины разный. Ты еще этого не знаешь, но когда поймёшь, то почувствуешь, что же именно во вкусе спермы делает её такой.

Я молчала. Мои губы были сжаты и я подрагивала от озноба.

— Раздвинь их.

Он указал на мои сжатые колени. Я покачала головой.

— Смотри, никто не заметит, что ты это сделала. Просто разведи их так, чтоб коленки не соприкасались, а чтоб между ними можно было просунуть три моих пальца. Вот так.

И она чуть расставил мои колени в стороны, вставив меж ними свои пальцы. Я покорно поддалась.

— Я сейчас встану, сяду в машину и отъеду недалеко — вон туда, видишь? Ты останешься сидеть здесь. Ты будешь сидеть и чувтсвовать, каково это — быть уязвимой. Я хочу, чтоб ты прочувствсовала этот вкус целиком. Поняла? Не бойся, я всё время буду рядом и буду следить за тобой. Как только ты почувствуешь, что я нужен, закинь ногу на ногу. Этот жест я замечу и через секунду моя машина будет здесь. Хорошо, золотце?

— Я... я не уверена что смогу .

— Тебе страшно?

— Да.

— Посмотри на меня, ты можешь отказаться от этого прямо сейчас и мы просто уедем. Только приподними свою правую ногу

и положи ее на левую. Всё просто. Это ты решаешь, готова ли ты к этому или нет.

Я глядела в его глаза. Губы дрожали. Обе мои ноги оставались на земле.

— Вот и умница.

Звук мотора, и машина скрывается с глаз. Я сижу, крепко сжимая кулачок. Глаза в землю. По левой щеке вниз тянется мокрая дорожка от слезы — мне чуть холодно, когда ветер дует на неё. Я боюсь того, что кто-то сейчас может увидеть меня. Хочется спрятаться в домик. Я вся превратилась в усилитель звуков. От малейшего шороха моё сердечко ёкает. Шаги вдалеке — и вот я дрожу ещё сильнее, чем прежде. Они всё ближе, ближе. Я не выдерживаю этого закидываю ногу за ногу.

***

Темная «Волга» медленно катилась по сумрачной улице. Мой нос щекотали жёсткие курчавые волоски, а о мой затылок скользил руль, который поворачивался вправо-влево, держа машину на дороге. Я поглаживала губами уже опавшую вялую плоть.

Мои глаза были мокры от слез, а он то и дело поглаживал меня по голове:

— Поплачь моя хорошая, поплачь. Тебе будет легче.

Мне казалось, что я похожа была на ту девушку с картинки, которую я видела у него в журнале. Я помню, как я увидела выражение на лице мужчины, державшего руль: смесь гордости и наслаждения. Но теперь мне объяснили — я лучше, чем та девушка. Я воспринимала ее слишком всерьёз. А она просто шлюха, снимающаяся для журналов. Ее мужчина сделал ее по-настоящему уязвимой.

Прежде чем выйти из машины, я достала из кармана тщательно выглаженный мамой носовой платочек и не менее тщательно вытерла подбородок и губы. Когда я вынимала его из кармашка, он пах свежестью. Когда я положила его обратно аккуратно свернутым, он пах тем, что моя мама не одобрила бы ни за что.

— Спасибо, — сказала я, захлопывая дверь машины.

***

— Будешь ужинать, доченька? — Спросил папа, приглашая к столу.

— Нет, спасибо, я не голодна.

Закрывшись в своей комнате, я лежала на кровати под картой мира на стене. Почувствовала во рту волос. Поймала его и вытащила, держа на кончике языка. Взяла пальцами. Он был жесткий, как маленькая скрученная проволочка. Я повертела его перед глазами его. Странно, но у меня не было отвращения. Вернее, теперь это было что-то другое. Я положила этот волосок на белую наволочку подушки рядом с собой. Во рту был его вкус. И он останется до утра, я знаю об этом.

Все предыдушие разы я приходила домой и первым делом тщательно чистила зубы. Чтоб никто не догадался. Я была уверена, что острый запах шел из моего рта чувствуется за километр. Я пила воду, чай, сок, молоко, только бы забить этот запах. От молока было только хуже, но вот грушевый сок почему-то помогал. Немного. Но на утро какие-то оттенки вкуса спермы все еще блуждали во рту.

Вошел папа. Я с трудом поборола испульсивное желание спрятать волосок и тем самым, может быть, сильнее выдать себя. Пусть будет так, как есть. Уязвимо.

— Ты в порядке?

— Да, пап, просто есть не хочу.

— Ты плакала? Глаза красные.

— Не знаю, может быть. — глуповато ответила я.

Он ушёл.

***

Свернувшись в клубочек, я лежала на белых смятых простынях и прислушивалась к своим ощущениям. Истерзанная страстью промежность приятно ныла, хотелось положить на неё руку и погладить, успокоить, но я почему-то стеснялась. Мужчина лежал рядом и поглаживал мои волосы.

— У меня для тебя есть новая игра, вот послушай.

Я едва заметно кивнула, показывая, что слушаю.

— Завтра ко мне сюда приедет мой знакомый, очень хороший друг. Он приятный мужчина, семейный, просто у него проблемы в жизни и в семье, и ему очень нужно расслабиться.

Я замерла.

— Он приедет и сядет за вон тот стол. Ты будешь сидеть под скатертью. Твоя задача — доставить ему такое же удовольствие, которое ты доставляешь мне, пока он сидит за столом.

Я молчала. Почему-то труднее протестовать, когда лежишь голая.

— Ты его не увидишь, он тебя не увидит. Я буду в соседней комнате, всё будет безопасно. Просто сделай ему так же хорошо, как ты умеешь делать мне, поняла?

Сглотнув, я кивнула.

— Умничка.

***

Хлопнула дверь, в коридоре послышались приглушенные мужские голоса. Я сжалась в комочек, сидя под большим деревянным столом, и в панике огляделась: длинная скатерть спускалась почти до пола с той стороны, где была дверь в комнату, но со всех остальных сторон она едва доходила до середины ножек. Если тот мужчина захочет обойти стол, он меня увидит. Сердце бешено колотилось, я чувствовала себя очень уязвимой и ничего не могла с этим поделать.

Скрипнула дверь, кто-то вошёл. Я отползла подальше от края скатерти, чтоб даже ног моих не было видно. Послышался шорох одежды, шаги, звук отодвигаемого стула — и вот мужские колени приподняли скатерть, когда мужчина сел прямо передо мной.

Я задрожала, но потом взяла себя в руки. В конце концов, всё под моим контролем. Да, я уязвима, но я могу ничего ему не делать, или сделать так, как хочу. Меня никто не заставляет.

Подобравшись к нему поближе, я опустилась на колени перед ним и задрала скатерть так, чтоб она лежала над его ремнём. Запустила руки между мужских ног, занялась ширинкой. Расстегнув его пояс, пуговицу и молнию, я деловито потянула его брюки вниз. Он чуть приподнялся на стуле, помогая мне. Спустив его брюки почти до колен, я взялась за его трусы и, помедлив, стащила их тоже.

Перед моими глазами лежал чуть набухший, но не возбуждённый мужской член. Я осторожно поцеловала яички и он вздрогнул. Я лизнула их, и он вздрогнул ещё.

Мне совсем ничего не было слышно из-под стола, да и кровь так стучала у меня в ушах, что я все равно ничего бы не услышала. Я сосредоточено думала о том, как делать всё хорошо и как при этом не стукнуться о крышку стола, когда он вдруг начал кончать, заливая спермой мой рот. Её было много, я едва не закашлялась.

Сделав несколько завершающих движений, я поцеловала головку напоследок и отпрянула, давая понять, что всё закончилось. Отползла подальше от его ног, тихонько достала платочек и сплюнула в него остатки чужой спермы. Замерла.

Мужчина зашевелился, встал из-за стола и натянул сначала трусы, потом брюки. Я смотрела на край его штанин — единственное, что мне было видно из-под стола и скатерти, пока он возился с ремнём.

Штанины приподнялись и снова опустились, на мгновение открыв мне тёмно-зелёные носки в клеточку.