Кусочек ночного неба в окне. Краешек иссиня-черного покрывала, покрытого россыпью мерцающих звезд. Таких далеких. Таких манящих...

Когда-то, именно у этого окна, Марина впервые услышала самое ласковое и самое нежное «люблю» в своей жизни. Тогда бывший прошептал ей на ушко, как сильно он любит ее, свою Мариночку.

Свою кошечку.

Свою маленькую, сладкую девочку.

Свою звездочку...

Вот этого Марина не простит ему никогда. И никому не простит. И не позволит.

Не позволит называть себя словом, от которого ее дыхание замирает, и, на краткий, сладостный миг, она словно бы улетает из этого жестокого и циничного мира куда-то далеко-далеко.

Туда, где нет боли и лжи, нет предательства и смерти, нет одиночества и страшных, бесцветных будней — в дивные грезы, где живет одна лишь счастливая любовь.

Занятная аксиома: даже у самой прожженной шалавы где-то, глубоко в душе есть такой уголок светлой, розовой мечты, не запятнанный ни скотством на грязных простынях, ни чередой абортов, ни памятными шрамами от «постоянных пользователей».

Марина шалавой не была, а уж прожженной — тем более. Порой, конечно, Маринка игриво называла себя «шлюшкой» или «развратницей» — например, когда в тесноте клубного танцпола терлась обтянутой платьицем попкой о вздыбленный член незнакомца, прикрытый брюками, и позволяла его рукам мелкие вольности.

Или же в ситуациях, менее невинных: когда медленно надрачивала одному знакомому мальчику в подъезде собственного дома. Не то, чтобы ей очень хотелось, но уж больно мальчик был приставучий — и крайне ранимый. Их последнее свидание случилось перед его отъездом в другой, далекий город — а месяц ухаживаний ни на сантиметр не приблизил паренька к вожделенному телу. Так что девушка решила все-таки поощрить паренька за целеустремленность и терпение.

Тогда Марина ласкала ручкой его готовый взорваться орган, скорее, из сострадания, нежели в порыве горячей страсти. Она подумывала порадовать усердного парнишку и минетом, но даже не успела, как следует, настроиться на быстренький подъездный отсос: мальчик, шумно застонав, кончил так мощно, что покрыл струями семени противоположную стену темного закутка на последнем этаже еще не до конца заселенной высотки.

В тот момент, глядя на потоки густой, тягучей и почти что лишенной прозрачных мутноватостей спермы, которую выбрасывал из себя несгибаемо стоящий ствол, Марина искренне пожалела, что больше ничего не успеет с этим, без сомнений, «потенциальным» мальчиком. Но все равно не стала ласкать его ротиком. Нечего баловать...

С той поры, Марина сильно изменилась. И теперь, смотря в глаза своему бывшему, своему «экс-», она уже точно не опустится до подобных вольностей. Она ведь знала, как он будет себя вести, как будет стараться сбить с нее эту непроницаемую броню холодности.

Как он будет беситься при виде ее насмешливой улыбки, пробегающей по пухлым губкам в ответ на его попытку сумничать или, в очередной раз, похвалиться какой-нибудь безделицей из собственной жизни.

Как он будет тщетно пытаться приобнять, чмокнуть, а то и вовсе повалить на давно «испытанный» диван в надежде на собственную, так сказать, неотразимость и ее уступчивость.

Марина все это знала, словно сама заставляла бывшего исполнять все эти уже малость наскучившие номера на очередной «бис».

Но все это были полумеры, разогревчик, привычный обмен тычками, демонстрация новых ухваток, изученных за почти годовой период расставания, после которого «экс-» вновь решил вернуть Марину в свою жизнь, под которой, очевидно, подразумевал койку и провалы свободного времени...

Основной вопрос он еще задаст. Чуть позже, разгоряченный словами своей «звездочки» про «интересное приключение на море», «ни с чем не сравнимый, новый опыт» и «людей, которые принесли в ее судьбу что-то очень важное и очень особенное».

Он будет бороться с желанием задать его, тот самый, единственный и неповторимый, уникальный по своей уничижительной силе вопрос, ответ на который окончательно и бесповоротно раздавит в нем ту дутую, но изрядную самоуверенность, которая надежно скрывает в нем нутро послушного и угодливого мальчика.

Он медленно выдохнет, соберется с мыслями и силами, аккумулирует в себе всю энергию Вселенной, настроит чакры, позвенит для форсу шпорами — и наконец-таки сам озвучит себе приговор этим одним, на первый взгляд, совершенно невинным вопросом:

— Мариш, а ты спала с кем-нибудь на море?

Пауза. Всегда должна быть пауза. И милая улыбка, обезоруживающая любого самца.

— Да, — просто ответит Марина.

И все. Начало положено.

Она, конечно, расскажет ему все. Подаст эту историю ровно так, как нужно, чтобы он навсегда почувствовал себя раздавленным и морально виноватым перед ней, бедной, утратившей веру в людей и чистые чувства девочкой.

В этом рассказе не будет очень многого из того, что произошло — и обнаружится многое, чего не было вовсе.

Правда, услышь он ее, лишь больно бы уязвила его, ранила бы, сбила бы с ног и запинала сапожищами в дорожной пыли. И это была бы воистину минутная победа. Или, скажем, триумф на час... на неделю... пускай, бы даже на год!

Но после такого удара он бы оправился. И тоже вконец бы изменился. Стал сильнее, крепче, отыскал бы в себе ту самую, спасительную ненависть — и попер бы по жизни вперед, набивая шишки, покрываясь сеткой шрамов и буграми мышц и приобретая самое страшное оружие человека, закаленного стычками с ближними своими: опыт.

А опытный мужчина при встрече с той, которая дала ему первый волшебный поджопник, обычно мило улыбается — а после, из чисто спортивного интереса, увлеченно ебет ту самую неподалеку от места, где свела их ехидная судьба. Чтобы потом оставить после себя лишь воспоминания о хоть и потрясающем, но все же унизительном вечере.

Такой расклад Марину не устраивал. Избить, изранить до полусмерти — это не вариант. А вот отравить — да так, чтобы яд травил не разом, а долго, с каждым новым эпизодом даря иной тип боли и унижения — вот это было самое то.

И только что бывший сглотнул первую ложечку этого яда. И приоткрыл рот для следующей:

— Да... И... как это случилось?

Марина изобразила на лице муки совести примерной девочки.

— Знаешь, мне не очень приятно об этом говорить... — она подняла на своего «мальчика» зеленые глазки и грустно улыбнулась. — Но я расскажу тебе, если хочешь — ведь в этот раз у нас не должно быть секретов друг от друга...

«Уже три дня прошло с той ночи в автобусе, когда Марина нашептывала своему спящему воздыхателю-провожатому все его самые сокровенные желания — и то, как именно он может рискнуть их осуществить.

Да... такой гипноз не снился и самому Милтону Эриксону, не говоря уже о небезызвестной парочке Бендлер энд Гриндер, вскружившей голову всем юродивым мира сего своей НЛП-придумкой.

Как и следовало ожидать, парень, едва отстирал обкончанные во сне шорты, немедленно принялся волочиться за Мариной везде и всюду. Поначалу ее это даже забавляло, но после стало откровенно раздражать. Тем более, что присутствие рядом этого ревностного — до идиотизма — хранителя Марининого целомудрия сильно мешало ей нормально знакомиться с парнями, чьи взгляды на ее чуть прикрытую прозрачным платьицем попочку и наполовину оголенные холмики сисечек с головой выдавали намерения курортных самцов.

Сперва несчастный влюбленный и его товарищ чуть не кулаками отогнали от них с Юлей двух молоденьких мальчишек, один из которых уже вовсю намекал Марине на «прогулку по ночному пляжу». Потом они же завели привычку инспектировать их номер, периодически устраивая побудку чуть не в восемь утра — даже после ночи в одном из местных клубов.

Но, в итоге, воздыхатель-провожатый совсем перестал видеть край, когда предпринял героическую попытку остаться с Мариной в комнате наедине, предварительным обманом выманив на улицу Юльку, попросив товарища запереть их снаружи — и, что хуже всего, для храбрости приняв на грудь.

Судя по всему, храбрости был жуткий дефицит, ибо на всем протяжении их, если это можно так назвать, «разговора» горе-влюбленный так дышал спиртягой и так шумно втягивал воздух носом, обильно потея, что Марина, было, подумала, что жара сделает-таки свое дело — и вырубит назойливого воздыхателя.

Однако, все случилось иначе: парень наговорил ей много всякого, сумбурного и откровенно бредового, и, под занавес, попытался заключить Марину в свои объятия и крепко поцеловать, очевидно, ощущая цейтнот в виде Юли, которая стала с криками барабанить в запертую дверь как раз на моменте роковой попытки.

В итоге: дверь была отперта под угрозой не то расстрела, не то кастрации, мальчик получил звонкую пощечину и матерную лекцию о плохом поведении — и с тех пор Марина с Юлей существовали отдельно от парней, теперь уже по-полной наслаждаясь солнцем, морем, пляжем, клубными тусовками...

И, разумеется, мужским обществом...

В один из вечеров подруги ввалились — иначе не скажешь — в свой номер уже под утро, раскрасневшиеся, чуть растрепанные после очередной вечеринки на здешнем филиале праздника жизни, немного уставшие, но очень довольные.

— Фу, блин... — Юля рухнула на кровать чуть не лицом вниз, широко раскинув руки и ноги — «звезда», просто «звездой», ибо «звездочка» так же живописно приземлилась на соседнюю кровать. — Марин, это было нечто... Нет, это было что-то с чем-то...

Марина, чуть поежившись, сбросила с себя светлые туфли на высоком каблуке, и таким же, донельзя расслабленным голосом поинтересовалась:

— В смысле?

— Блин... Это шоу, лазеры, музыка гремит, все орут, двигаются... в нашей «деревне» таких тусовок хрен отыщешь. Хоть днем, хоть с огнем, хоть с собаками, хоть с целой бригадой сыщиков...

— С целой бригадой... м-м-м... интересное предложение... — промяукала Марина, улыбнувшись пухлыми накрашенными губками.

Мгновение до Юли доходил смысл сказанного — и она игриво хихикнула.

— Ну ты даешь, подруга... Вроде же ты всегда у нас такая правильная была... Нет, в тебе, конечно, все вреямя бесята резвились — но чтобы трусами из-под юбки светить... или самой к парням в трусы с инспекцией залазить, этого я за тобой не замечала.

— Все меняется, Юль... — Марина блаженно прикрыла глаза. — Все меняется...

— Эй, эй, подруга! — Юлька воззвала к Марининой бодрости излюбленным жестом — щелчками пальцев. — Погоди засыпать. Я же должна услышать, чем это вы занимались в туалете с тем высоким брюнетом в клевой рубашке! Я только и видела, как ты его за руку в сторону кабинок повлекла!

— Юль, давай завтра... — Марине и вправду сильно хотелось спать.

— Ну, Марина! — почти по-детски протянула Юля. — У меня тут, буквально, под носом подруженция парней на танцполе кадрит и по туалетам с ними закрывается — а я, как дура, без подробностей сижу!

Нахлынувшая было дремота неожиданно улетучилась — что-то внутри Марины остро желало поделиться с подругой всеми подробностями этого вечера. А конкретно — того эпизода, о котором и впрямь было, что рассказать. Тем более, Марина прекрасно понимала, что в настырности Юля немногим уступает гестапо — причем, еще неизвестно чьи расспросы с пытками терпеть было легче, ведь умелыми капризами Юля выудила из своего небогатого парня много чего, включая деньги на эту поездку.

— Значит, подробностей тебе захотелось, засранка... — Марина повернулась так, чтобы видеть глаза подруги. — Ну, слушай... В общем, я ему отсосала.

— Чего? — Юлины глаза округлились от удивления — причем, и самим фактом фелляции незнакомцу в клубном туалете, и выбранным подругой термином для обозначения сего действа.

— От-со-са-ла, — по слогам повторила Марина. — Ну, минет сделала. Ты что, у своего ни разу в ротик не брала?

— Нет, брала, конечно... — Юля видимо смутилась.

— Ну, вот и я взяла, — продолжала Марина, получая странное удовольствие от смущения подруги. — У Вадика — у этого брюнета. Высокого... Знаешь, Юль, я раньше думала, что все эти разговоры про высоких парней: ну, типа у них члены длиннее, чем у низкорослых... короче, думала, фигня это все. И знаешь, подруга, я ошиблась. У Вадика там... — Марина закатила глаза. — Ого-го у него. Длинный, ровный, с мелкими венками... И головка такая, знаешь... как кончик копья. Недаром же раньше члены «копьями удовольствия» называли...

Юля слушала подругу и, дивясь, собственно, рассказу, недоумевала, как из знакомой девчонки получилась вот эта барышня, которая так легко и свободно рассуждает о том, что раньше называла только «штучкой у мальчиков», боясь употребить даже детсадовское «писюн». А Марина, тем временем, продолжала:

— В начале у него не встал. Хотя я, когда его из ширинки достала, подумала, что уже стоит — только потом сообразила, потому что он мягкий был. Хотя, я где-то читала, что большинство больших членов всегда будут немного висеть — что-то там, связанное со структурой пещеристых тел... В общем, у Вадика сначала не встал. Но я ему уже начала головку посасывать. Он чаще задышал — и руку мне на затылок кладет. Я сперва думала — убрать. А потом даже как-то заводиться стала — как будто он меня сам в рот имеет. Нет — пояснила Марина, когда увидела, как челюсть Юли отправляется на сближение с полом, — конечно, ничего такого не было. Просто он держал мне руку на затылке... ну, и подталкивал немного, когда я паузы делала... В общем, я ему отсасываю. То за щечкой подержу, то язычком по всей длине пройдусь, то поглубже возьму... И все время я ему... надрачивала. Там, на стволе, наверно, еще одна моя ладошка поместилась бы. Ну, а второй ручкой я... в общем, я себя ласкала.

— Это, типа, по-французски — или как? — шумно вздохнув, спросила Юля.

— По-Маринински, — улыбнулась Марина. — По-честному это, Юль. Я же поняла, что он хочет мне в ротик закончить, а трахаться тогда у меня настроения не было. Плюс, если честно... мне стало интересно, какая у него на вкус... ну... ты поняла, в общем. А елозить губами просто так, без сатисфакции, мне не хотелось. Вот и начала я свою девочку ласкать... А процесс уже затянулся: Вадик перед этим пять виски-кола выпил, да и музыка, наверно, ему настроиться не давала. Плюс, туалетная кабинка все-таки: стучат все время, разговоры, запах курева и прочие «отвлекающие моменты». Благо, народу было все же не очень... И Вадик все никак не кончит. Я уж думала его «красавца» в себя пустить, но потом вдруг решила ему второй рукой яички помассировать. Они у него небольшие такие с редкими волосиками — наверно, или уже трахнул кого-то, или подрочил перед клубом. Я слышала, парни так иногда делают, чтобы при знакомстве не волноваться. Дураки, наоборот, шансов меньше: чувствуется же, как у кого мошонка зудит, как кто хочет...

— Так... — Юля запнулась — рассказ подруги сильно ее возбудил. — Он кончил?

— Ну, да, — Марина улыбнулась. — Правда, не очень много. Я ему яички помяла пару минут — он мне в ротик все и вылил.

— И ты... проглотила?

— Конечно, — Марина с легким удивлением посмотрела на подругу. — Я всегда глотаю. А то еще сплюнешь — и случайно на платье попадешь. Или на ковер куда-нибудь. Юль, а ты что, когда у своего в рот берешь — ты потом не глотаешь?

— Да, я как-то... — Юля замялась. — Короче, мы никогда этот... процесс до конца не доводили.

— А ты доведи, доведи... — Марина проказливо улыбнулась. — Он у тебя и так по струнке ходит, а когда пару раз проглотишь после минета, он тебе хоть «Гуччи», хоть «Диоры», хоть луну с неба к ногам поднесет.

— Да... — Юля недоуменно воззрилась на свою, как оказалось, куда более опытную подругу.

Марина смотрела на Юлю — и ощущала странную смесь смущения, возбуждения и собственного превосходства на фоне большего опыта в интимных делах. Раньше ее мало заботили тонкости сексуальной жизни и любовного быта: ей казалось, что

главное в отношениях — все-таки искренние чувства, желания все время быть вместе, умение находить компромиссы и идти сквозь все сложные этапы, крепко держа за руку того, кто тебе по-настоящему дорог.

Но то было раньше. А сейчас она сидела в паре шагов от своей подруги, явно шокированной ее рассказом, и вновь перебирала в голове все подробности сегодняшнего вечера.

Об одной детали Марина все же умолчала. Там, в туалете, когда она встала с коленок перед Вадиком, блаженно прислонившимся к стенке тесной для двоих кабинки, она прижалась к нему своей мягкой грудью и кое-что прошептала кончившему ей в ротик парню своими влажными губками.

«У тебя очень большой член, лапусь. Даже не знаю, вошел бы он в меня целиком... — Марина впервые в жизни сказала такое парню. — Ты, солнце, главное много не пей. А то твой большой опустится — и ты забудешь, что такое трахаться с девочками. И дрочи тоже поменьше. Всем девушкам — и мне тоже, зай — нравится, когда мальчик много кончает...»

И ушла, оставив Вадика в клубном туалете, в полнейшем недоумении, со вставшим от таких слов членом. Ушла, искренне надеясь, что в тот самый момент, когда она, с лукавой улыбкой, повернется к Вадику спиной и соберется раскрыть дверь туалетной кабинки, он наплюет на все предосторожности — и, крепко прижав ее к стенке, резко войдет в нее своим длинным членом. Войдет — и будет размашисто трахать ее, распаленный Мариниными словами, каждый раз стараясь вогнать свой стержень поглубже в ее влажную щелочку. Трахать — чтобы после наполнить ее своим семенем, ничуть не опасаясь последствий.

Куда больше возбуждающей внешности, сексуального опыта и даже внушительного органа, с умением долго и много кончать, Марина ценила в мужчине уверенность, граничащую с наглостью, и решимость на грани безрассудства.

На сей раз, к сожалению, ей попался мальчик, богато одаренный и внешней красотой, и размерами члена — но совершенно лишенный тех личных качеств, по которым Марина всегда определяла настоящего самца.

— Слушай, Мариш, я у тебя спросить хотела... — неожиданна прервала повисшую тишину Юля. — В общем, мне один мальчик подарки дарит, букеты присылает, постоянно норовит до универа подвезти... Но тут такое дело: он — черный. Негр... точнее, не совсем: мулат, по-моему.

— И? — в голосе Марины явно слышалось неподдельное любопытство.

— И вот я думаю: стоит с ним встретится — или нет? Само собой, ничего не будет — у меня же мой есть! Просто, знаешь, с одной стороны интересно, все-таки иностранец, буквально, человек из другого мира... А с другой, как-то стремно, он же черный весь... Вот я и не знаю, соглашаться на одно свидание — просто так — или отворот поворот давать?

— Просто так, говоришь... — Марина насмешливо посмотрела на подругу, словно насквозь видя все ее тайные желания. — Просто так ничего не бывает, милая... Не знаю, что тебе и посоветовать, Юль — у меня с негром ни разу не было. Ко мне, правда, постоянно один араб клеится. У них язык такой нежный, певучий, сексуальный... Рисунки мне красивые присылает... Мне только подруги рассказывали про нерусских. Но у них, в основном, с дагестанцами, чеченцами и прочими «гостями с гор» было. Пылкие, конечно, горячие — но далеко не все. Обычные. А с неграми — еще ни одна из моих девчонок не пробовала...

Марина на секунду задумалась. Потом как-то очень хитро улыбнулась и произнесла грудным голосом:

— Все говорят, что у негров очень большие члены. И в порно у них дубины по колено, все черные, блестят, как антрацит... Еще я где-то читала, что, от природы, черные мужчины гораздо лучше подходят для оплодотворения — у них очень густая сперма, очень активные сперматозоиды, и поэтому очень-очень высокий процент забеременеть, если он тебе внутрь кончит. Поэтому сейчас в Европе и Америке почти все белые женщины предпочитают жить с европеоидами, а трахаться с неграми. Потому что негры ебут куда лучше белых...

Марина спохватилась, поняв, что только что откровенно ругнулась при подруге. Но Юля, казалось, даже не расслышала, заворожено слушая, как Марина рассказывала, растягивая слова и прибавляя тех самых, блядских ноток в нужные моменты. А потому Марина продолжила:

— На Западе вообще мода такая есть. Белый муж подкладывает свою собственную жену под черного любовника — а то и под парочку! — и наблюдает, как негр, или негры, ее трахают. Причем, чем больше их члены, тем лучше. Некоторые мужья любят при этом слушать, как черные их унижают, оскорбляют, называют его «бледным сосунком», а жену его — «белой шлюхой». У них же там, в Америке, вся эта тема с рабством в памяти сидит... вот они и оттягиваются на белых женщинах. Особенно круто считается, когда негр кончит в белую без презерватива. Представляешь, Юль? Огромный, матово блестящий, черный хер на всю длину входит в узкую белую киску — и до краев заполняет ее своей густой спермой, которая цветом как наше деревенское молоко... Девушка потом, конечно, рожает — и дальше идет скакать по черным концам. А ее муженек растит дома негритенка, с пеленками возится, по дому суетится — и работает, конечно. Прикинь, жизнь?

Марина выдержала паузу, надеясь услышать от Юли какой-нибудь комментарий, но та, похоже, посчитала вопрос чисто риторическим, пребывая в глубокой прострации — или же предаваясь похабным фантазиям.

— Нет, жуть, конечно, полная... — Марина делано передернулась, а потом мечтательно подняла глаза к потолку. — Я только в порно один раз такое видела. Блондинка сосет громадный черный хер на глазах своего мужа — аж слюной захлебывается. А негр, при этом, ее по щекам хлещет. Представляешь? А в конце черный ей внутрь кончил. Целый стакан спермы, наверно, слил ей прямо в киску — и заставил мужа слизывать текущие у нее между губок белые струйки.

На несколько мгновений в комнате девочек повисло молчание. Юля уже откровенно текла от рассказов подруги, а Марина с каждым словом погружалась куда-то, в темную, обволакивающую бездну, из которой ей совсем не хотелось выбираться...

— Постановка все это... — наконец, произнесла Юля, с трудом сдерживая дрожь в голосе. — В кино и не такое покажут.

— Ну, да, постановка, — легко согласилась Марина. — Только знаешь, в каждой шутке есть доля шутки... и в каждой порнухе есть свой кусочек правды — причем, порой, довольно большой... и черный.

Подруги дружно захохотали.

За окном уже начинало светать...»