Примечание: Данное произведение является глубокой переработкой рассказа, который уже много лет гуляет по сети. К сожалению, имя настоящего автора доподлинно неизвестно. Оригинальный рассказ обрывался резко и на самом интересном месте, я решил переписать, слегка изменить и продолжить.

В нашем роду все бабы, сколько себя помню, были одержимы лесом. Не просто там шашлыки-маевки, а настоящей, дикой страстью. Прабабка, бабка, мать – всех их осенью словно бес в ребро толкал. Едва сентябрь золотом брызнет, а дни станут хрустальными и ломкими, как у них в глазах загорался этот особый, хищный огонек. Огонек охотницы, собирательницы, ведьмы, знающей тайные тропы. И эта хворь, эта сладкая лихорадка, передалась и мне. Не обошла стороной, вцепилась намертво. Только для них это были грибы, а для меня – ягода. Клюква. Кровавые бусины, рассыпанные по мшистым коврам болот.

Каждый год, как только ударяли первые легкие заморозки, прибивающие траву и делающие клюкву той самой, ядреной сладости, я брала на работе отпуск за свой счет. Меня, фельдшера с двадцатилетним стажем, уже не спрашивали, куда я намылилась. Знали: Маринка пошла в свои болота, за своей ягодой. И я уходила. Пропадала на целые дни, возвращаясь к ночи уставшей, исцарапанной, но с полными ведрами терпких, рубиновых ягодок.

Правда, за настоящей клюквой, той, что крупная, как вишня, и налитая соком, приходилось мотаться далеко. Километров за тридцать от нашего городишки, к черту на рога, в деревушку Глухари, за которой начинались знаменитые торфяные болота. Гиблое место, говорили старики. Лес там стоял стеной, дремучий, вековой, и болота эти тянулись на сотню верст, до самой соседней области. Заблудиться – раз плюнуть.

Потому одной я туда никогда не совалась. В молодости таскала с собой мужа, Игоря. Тогда он еще был ничего: поджарый, жилистый, без этого пивного отвратительного брюха, которое он отъел к своим сорока пяти. А потом, когда сынок подрос, стала брать его. С Данилой было легко. Он у меня вымахал – дай боже каждому. В свои восемнадцать – под метр девяносто, плечистый, сильный. Настоящий мужик, хоть и пацан еще совсем. С ним в лесу было спокойно, как за каменной стеной. Да и какой толк был от Игоря с его пузом? Он только путался под ногами, кряхтел, перелезая через валежник, и ныл, что комары его сожрут. Данила же, мой атлет, легко перемахивал через замшелые стволы, находил самые ягодные места, куда я со своей начинающей бабской одышкой уже не лезла.

Так было и в этот раз. Осень выдалась на диво теплой, затяжное бабье лето никак не хотело сдаваться. Данька заканчивал одиннадцатый класс, весной ему светила армия. И я понимала, что это наш последний совместный поход. Следующей осенью сын будет тянуть лямку где-нибудь под Псковом, и придется мне либо трястись от страха в болотах в одиночку, либо сидеть дома. От этой мысли внутри все сжималось.

Еще с вечера я собрала походный рюкзак. Две банки тушенки, бутерброды, пол булки черного, рыбные консервы, крупа, термос с чаем на пару литров и бутылка воды. И, конечно же, святая святых – солдатская фляжка, доверху заполненная чистым медицинским спиртом. Работая фельдшером в районной поликлинике, я имела к нему доступ и потихоньку, по сто грамм, таскала домой в склянке из-под микстуры. За пару недель набегала полная фляжка. Спирт я хранила у себя в спальне, которую запирала на ключ. Иначе Игорь, мой благоверный алкаш, мог учуять и вылакать все мои запасы с дружками-собутыльниками.

Что, бывало, и случалось. Забуду запереть дверь, уйду на смену – всё, пиши пропало. Вернусь – а в комнате перегар и пустая фляга валяется. Алкаш хренов. Спать я с ним давно перестала. Как только сын перешел в восьмой класс, я твердой рукой выселила мужа из нашей спальни на диван в зале. Игорь побурчал для приличия, но подчинился. Понимал, гад, мою правоту. К тому времени он меня толком и не трахал уже. А спать с мужиком просто так, для мебели, извините. Для этого и диван в зале сойдет, тем более что он был огромный и продавленный под его тушей.

Да и как с таким брюхом женщину любить? Я уже и не помнила, когда он в последний раз меня по-человечески ебал. Наверное, с полгода назад, в начале весны. Пришел с работы поддатый, воспылал вдруг супружеским долгом. Навалился сверху своим сальным телом, едва пристроил свой вялый отросток, пыхтел-пыхтел, а потом просто кончил мне на живот и захрапел. Я тогда еле вылезла из-под него, мокрая, липкая, и поклялась себе, что больше эта свинья ко мне не прикоснется.

Еще и пяти утра не было, как я растолкала сына. Рюкзак и плетеные корзины уже стояли в прихожей. Мы с Даней наскоро позавтракали бутербродами с чаем. Я заглянула в зал. Игорь спал, раскинув руки, из открытого рта несло тяжелым перегаром – у него был очередной запой. «Вот же угораздило меня, – подумала я беззлобно, переворачивая его тушу на бок, чтобы не захлебнулся во сне рвотой. – Как ни крути, а родной человек, хоть и конченый».

Из дома мы вышли в полной темноте. Прохладный воздух приятно холодил щеки. Нам нужно было успеть на первый автобус, который шел в областной центр и по пути делал остановку у Глухарей. На автовокзал, который находился на другом конце города, мы не пошли. Через дорогу от нашего дома была остановка, где подбирали пассажиров все междугородние рейсы. Мы с сыном всегда там садились.

Обычно в такую рань на остановке было пусто, и мы спокойно занимали места. Но сегодня… Сегодня тут было целое паломничество. Десятки людей с ведрами, корзинками, рюкзаками. Не мы одни такие умные оказались. Народ тоже не дурак – урвать у природы дармовой прибавки к столу, пока погода шепчет.

– Данька, давай мне корзины, а сам лезь вперед, занимай места! – скомандовала я, когда к остановке подкатил старенький, дребезжащий «Икарус». Я взяла у сына из рук корзинки, которые он нес, помогая мне. За его плечами был только тяжелый рюкзак.

– Понял, мам, пошел!

Данила, работая плечами и локтями, как заправский регбист, врубился в толпу и исчез в распахнутых дверях автобуса. Я, пропустив вперед самых нетерпеливых, зашла следом.

– Мам, сюда! Я одно место занял! – крикнул он, когда я протиснулась внутрь. Автобус был набит как бочка селедкой. Сын сидел в самом конце, у окна, рядом с какой-то необъятной теткой в цветастом платке. Я, держа корзинки над головой, с трудом пробралась к нему.

– Садись, мамуль, а я постою, – сказал Данила и уже начал было подниматься.

Но я остановила его, положив руку на плечо. Мне вдруг стало его до слез жалко. Ехать почти час, и все это время он, высокий, будет стоять, согнувшись в три погибели. К тому же я помнила, что летом он сильно потянул связки на ноге, играя в футбол, и нога до сих пор побаливала.

– Сиди, сынок, сиди. Я к тебе на колени сяду, я не тяжелая, – улыбнувшись, сказала я и, закинув корзины на багажную полку, без дальнейших раздумий опустилась ему на колени.

Сказав, что не тяжелая, я, конечно, слукавила. За последние годы я округлилась. Вырос небольшой, но упругий животик, задница стала сочной, налитой, да и грудь четвертого размера весила прилично. «Ничего, потерпит, – думала я, устраиваясь поудобнее на его сильных ногах. – Парень он у меня крепкий».

Но уже через минуту я горько пожалела о своем решении. Едва автобус, чихнув сизым дымом, тронулся, как я почувствовала… это. У сына встал. Не просто встал, а поднялся твердым, упругим колом и уперся мне точно в ложбинку между ягодицами. Меня будто током ударило. Сидеть на коленях у родного сына и чувствовать, как его молодой, налитой кровью член давит мне в задницу… это был шок.

«А у него… он больше, чем у Игоря… намного больше», – пронеслась в голове паническая и одновременно пошлая мысль. И в то же мгновение я поняла, что потекла. Моя пилотка, забывшая за долгие месяцы, что такое мужской член, моментально отреагировала на этот упругий, настойчивый толчок. Она пустила сок. Горячий, обильный, он мгновенно намочил тонкие хлопковые трусики.

Я утром не стала подкладывать ежедневку. Месячные прошли, а недержанием я, слава богу, не страдала. Моя «девочка» всегда была сухой. Но кто же знал, что так выйдет? Моей сопливой пизде было абсолютно все равно, чей член в нее упирается. Сын это или не сын – она чувствовала мощь самца и текла, подчиняясь древнему, как мир, инстинкту.

«Вот дура, что ж я прокладку не положила!» – мысленно взвыла я, понимая, что любовным соком, который теперь выделялся все обильнее, я промочу штаны не только себе, но и парню. Самое обидное было то, что я не могла встать. На следующей остановке в салон набилось еще больше народу, и теперь в проходе было не протолкнуться.

Но настоящий кошмар, сладкий, мучительный кошмар, начался, когда наш старый «Икарус» выехал из города. Асфальт кончился, и пошла трасса, словно после бомбежки. Я всегда кляла дорожников, но сейчас… сейчас я готова была их расцеловать. Каждая ямка, каждая колдобина заставляла автобус подпрыгивать и качаться, а я… я ерзала на коленях у сына. Моя задница, моя мокрая промежность терлась о его каменный стояк.

Боже, как же это было хорошо. Тереться через тонкую ткань спортивных штанов о здоровенную, твердую ялду своего взрослого ребенка. Я поймала себя на том, что с нетерпением жду следующей ямы, чтобы снова, пусть на мгновение, ощутить эту божественную фрикцию. Единственное, что меня беспокоило, – это мокрое пятно. Я точно знала, что оно расползается. И когда мы выйдем, все будет видно. Люди же подумают, что мы обоссались. Мы с Данилой были одеты в одинаковые черные спортивные костюмы с белыми лампасами. Я специально такие купила – грязь не так заметна. Под штанами и олимпийками у нас были только футболки. На мне белая, на нем – синяя, с какой-то рок-группой.

– Тебе не тяжело, сынок? – Я повернула к нему голову, стараясь, чтобы голос не дрожал.

Уже рассвело. Солнце, пробиваясь сквозь запотевшее стекло, золотило пылинки в воздухе.

– Да нет, мам, нормально, – ответил Данила, не глядя на меня. Он положил руку мне на живот. Видимо, ладонь затекла, и он просто нашел, куда ее пристроить. Но через тонкую футболку я отчетливо чувствовала жар его кожи.

«Какой же он у меня большой, сильный… красивый, а какой член!», – думала я, искоса поглядывая на его профиль обрамлённый растрёпанными светлыми волосами, которые он любил отращивать ниже скул, и снова притираясь к его паху, когда автобус в очередной раз подпрыгнул. Сын сидел весь красный как рак. Он же тоже все понимал. Чувствовал, как мать ерзает задницей на его стояке.

А попка у меня была что надо. Не огромная, но и не плоская. Упругая, круглая, ядреная. Я не раз ловила на себе сальные взгляды мужиков, когда шла по коридору поликлиники в коротком медицинском халате.

– Потерпи еще немного, уже подъезжаем, – прошептала я, увидев за окном знакомые березовые перелески.

И тут, перед самой остановкой, я чуть не кончила. Водитель, видимо, прозевал огромную выбоину. Автобус подбросило так, что я взлетела и с силой опустилась обратно. И член моего мальчика, твердый, как стальной стержень, вошел точно в мою щель, вдавив туда мокрые трусы.

«Охренеть…» – только и подумала я, тихонько постанывая и с наслаждением ерзая на его члене, пока никто не видит. Еще пара таких ям, и я бы точно залила и себя, и его.

Я снова посмотрела на сына. Он сидел багровый, то ли от стыда, то ли от возбуждения. Боялся, наверное, что я по приезду устрою ему взбучку. Хоть он и был взрослый, но меня побаивался. Я его никогда не била, но в строгости держала. Он ни разу не видел меня в нижнем белье. Свои трусы и лифчики я стирала отдельно и прятала. Я знала от подруг, что молодые парни часто дрочат на ношеное белье своих матерей. А я не хотела, чтобы мой сын нюхал мои трусы. Но сейчас… сейчас он впервые в жизни упирался стояком в настоящую, мягкую, мокрую женскую вагину. И справедливо боялся моего гнева.

– Все, сынок, приехали. Возьми корзинки, пожалуйста.

Сказала я и с огромным сожалением встала с его колен. Пробираясь к выходу, я крикнула водителю, чтобы подождал.

– Дань, давай в деревню не пойдем, сразу в лес, а? – попросила я, когда мы вышли. – Рюкзак поносишь, не тяжело тебе? А то пока дойдем, пока вернемся – всю нашу ягоду соберут.

Вместе с нами вышло еще человек пять грибников-ягодников, и они тут же ринулись к опушке. Лес был рядом, манил осенним пожаром. А наша дача в Глухарях – в километре отсюда. Терять время не хотелось.

– Да не вопрос, мам. Мне не тяжело, – сказал сын, поправляя лямки рюкзака.

Мы остались на остановке одни. И мои худшие опасения сбылись. Спереди у Данилы, в том месте, где бугром выпирал его член, на черных штанах расплылось огромное темное пятно. Такое же, я была уверена, красовалось и у меня на заднице. Я не могла его видеть, но чувствовала, как холодит кожу мокрая ткань.

Заметив мой пристальный взгляд, упершийся ему в пах, сын густо покраснел, схватил корзинки и, не глядя на меня, быстрым шагом пошел к лесу. Я закурила. Руки слегка дрожали. Не зная, что мне делать и что говорить, я пошла за ним. В автобусе я основательно натерла свою киску о его твердый стояк, и теперь там все зудело, ныло и требовало немедленной, отчаянной разрядки.

Продолжение следует…