...Лежу на спине. Голый. С вздыбленным членом.

— Салли, давай его свяжем!

— Чем, Ирен? У него даже ремня нет.

— В шкафу галстуки висят, — помогаю я девушкам.

Подруги не просто связывают меня. Четырьмя скользкими полосками они прихватывают мои конечности к стойкам кровати: распинают в позиции косого креста. Пятый галстук идёт на то, чтобы завязать глаза. Галстуки хорошие, модные, типа «ширехари». Подготовка закончена.

Не вижу, кто насаживается тесной горячей пиздёнкой на член, а кто садится на лицо, мазнув мокрыми волосиками по носу. Губы оказываются в сочном плену, нос утыкается в тёплую сухую звёздочку.

Резвые скачки на члене плюс вкусный тугой клитор под языком долго вытерпеть невозможно. Я с наслаждением кончаю. И просыпаюсь от того, что на живот выплёскивается огромное количество горячей жидкости — густой и вязкой. Ещё со школьных лет, с первых юношеских поллюций я сплю голым. Сначала — чтобы не вскакивать среди ночи для смены трусов. А потом вошло в привычку.

А вы когда-нибудь просыпались от поллюции? Уверен, что да. А в возрасте далеко за пятьдесят? Уверен, что нет! Поэтому сей факт меня поверг в глубокое изумление.

Когда я открыл глаза, изумился ещё больше. Вокруг — обстановка моей комнаты в родительской квартире. Со стены улыбается Сюзи Кватро на развороте из иностранного глянцевого журнала. Слева на полу красуется предмет моей гордости — навороченный стереомагнитофон, подарок родителей за успешное поступление на физфак университета.

Странное пробуждение! В изумлении чешу подбородок. И изумляюсь ещё больше: бороды нет! Заглядываю под одеяло. Охуеть... Чьё это тело там? Где заросшее сивым волосом пузо? На плоском мускулистом безволосом животе растекается изрядная лужа плотной и пахучей белой спермы. А из-за двери слышится мамин голос: «Сынок, просыпайся. Завтрак готов. Вставай, Димочка!»

А-а-а, это я ещё не проснулся. Просто эротический сон перетёк в сон фантастический. Вчера мы с коллегой засиделись допоздна в лаборатории, угощаясь традиционным напитком электронщиков, медиков и биологов. Приятель любит разбавленный, а я предпочитаю чистый. Разговор шёл о том, что предмет моей докторской, генератор сновидений, который заказали сомнологи*, иногда даёт неприятные побочки в виде головной боли. Мы были изрядно накушавшись, и решили немедленно проверить одну идею насчёт скважности импульсов. Я надел шлем, коллега закрепил на моих руках электроды, встал к пульту... А дальше я не помню. Всё-таки во мне к тому моменту было около двухсот граммов неразбавленного...

Двести неразбавленного? Да поутру я ещё должен быть в жопу! И с жестоким сушняком! Прислушавшись к организму, констатирую: никакого сушняка, я трезв как отличница-зубрилка на экзамене по научному коммунизму. А из кухонной радиоточки раздаётся: «Воскресенье, день веселья, песни слышатся кругом...». Это позывные советской воскресной передачи «С добрым утром!»

Блять... Какая радиоточка? Они канули в лету давным-давно. Парадокс! Радиоточки нет, но она звучит. Есть тело юношеское, и наличие волос на голове, а на животе как раз их отсутствие. И море густой спермы на рельефном брюшном прессе как результат обильной поллюции.

Вокруг меня обстановка более чем сорокалетней давности?

Изо всей силы щипаю себя за тощее жилистое полужопие. Больно, блять! Ну-ка, ещё раз? Больно! Нет, не сплю я! Поднимаю голову и смотрю в окно. Должна быть зима, снег, двор моего коттеджа, чёрный «туарег» носом к воротам. А что я вижу? Старый клён возле многоэтажки родителей, теряющий последние красные листья...

Салли, Ирен... Так называли друг дружку симпатичные девчонки из параллельной группы, Света и Ира. Я запал на них на первой же лекции. А какая у нас была самая первая лекция? Правильно, общая физика. Девчонки были общительные, смешливые, держались вместе, и я не мог отдать предпочтение ни Ире, ни Свете. Они это чувствовали и подтрунивали надо мной. Беззлобно, но так, что довести дело до чего-то более серьёзного, чем поцелуйчики под пристальным взглядом соперницы-подруги, было затруднительно. Даже в трусики залезть ни к одной не удалось. Разве что сиськи полапать как бы случайно. Ира как-то спросила, слышал ли я поговорку: «Что посмеешь, то и пожмёшь»... Так у нас всё и закончилось, практически не начавшись. Осталось сожаление о несбывшемся. Я не имел ни опыта, ни знаний, как поступать в таких случаях, и вообще был лопушком-девственником. Они... Да хрен их знает, что было у них в головах! Девушки для меня в то время были терра инкогнита.

Ё-моё! Так чего же я разлёгся? Надо срочно браться за работу над ошибками! Судьба даёт мне второй шанс. Небывалый шанс прожить жизнь не так, как получилось, а зная всё наперёд, так, как я захочу. «И первым делом надо закрыть гештальт с Ирой и Светой» — звучит в голове. Ого, это уже не моя мысль, а того пацана, оконфузившегося с подружками.

Вот и не верь после этого фантастам!

В понедельник на лекции по истории КПСС я сажусь между Светой и Ирой. Как только преподаватель заводит шарманку про единственно верное учение, выдаю анекдот:

— Сколько у тебя девушек было в плане секса?

— В плане секса было сто. Но я очень сильно отстаю от плана.

Подружки прыскают. «Раз уж мы на истории, то вот интересный факт, — продолжаю я. — В древней Руси не было слова «оргазм», поэтому девушки испытывали диво-дивное и чудо-чудное». Света с Ирой, отсмеявшись, смотрят на меня так, что только тупой не поймёт: стулья надо ковать, пока они горячи, а девушек надо снимать, пока они тёпленькие.

В университетской «харчевне» девчонки зовут за свой столик. Поболтав ложкой в тарелке с жидким общепитовским хлёбовом, я провозглашаю: «Сексом сыт не будешь, но и борщом ведь не натрахаешься...» После этой фразы нам приходится извести не только те салфетки, что были на столике, но ещё и попросить с соседнего, за которым едоки пялятся на нашу ржущую троицу, забрызганную борщом.

Одеваемся после занятий в гардеробе факультета. На улице непогода — сильный ветер, несущий дождевые капли параллельно асфальту. Выходим из дверей. Мне направо на троллейбус, им налево — на трамвай. С недоумевающим видом спрашиваю у них: «Вы случайно не знаете, почему сексом можно заниматься с шecтнaдцати лет, а смотреть, как это делают другие — только с вoceмнадцати?» И слышу недвусмысленный ответ:

— Ты прав, Димка! Надо действовать, пока у нас не появились морщины.

Чтобы не оставаться в долгу, я выкладываю ещё один анекдот: «Молодой человек познакомился с девушкой на пляже и говорит ей:

— Девушка, я вас хочу.

Девушка:

— А я стесняюсь.

Молодой человек разворачивается и уходит. Девушка ему вслед:

— Ой-ой-ой! Он так хочет, как я стесняюсь».

Получаю одновременный поцелуй в обе щеки, и мы разбегаемся, довольные тем, что, кажется, поняли друг друга.

Конечно, охмурять наивных девочек тех лет шутками и анекдотами, которые появились минимум лет через двадцать, — приём пошлый. Но эффективный. В запасе же у меня были, как вы догадываетесь, не только слова.

Всю неделю я готовился к бенефису. Таскал в норку, то есть, домой импортное бухло: французское бордо, португальский портвейн в пузатой бутылке, японский виски Vat 69; импортные сигареты — мальборо и житан. В принципе, этого можно было и не делать, потому что любой советский портвейн, перелитый в бутылку от фирменного, чудесным образом приобретал необыкновенные вкусовые качества. А грузинский коньяк за восемь-двенадцать в таре от «Наполеона» превращался в божественный нектар. Не забыл я затариться и заграничными презервативами. За трёшку (на меньшее он не соглашался, гад) выпросил у вчерашнего одноклассника-мажора на пару часов, чтобы только переписать, альбом A Night at the Opera группы Queen. Пинкфлойдовский Wish You Were Here он с барского плеча пожаловал для перезаписи бесплатно. В общем, потратился я основательно, спустил все карманные деньги, оставшиеся от стипендии. Ещё и родителей пощипал на некоторую сумму.

Видя моё необыкновенное оживление, мама приготовила на выходные много вкусного. Она всё правильно поняла. Точнее, понял папа и сориентировал маму. В пятницу вечером папа с мамой благополучно укатили на дачу, ведь у трудящихся было два выходных. А мы, советские студенты, по субботам усердно учились. Единственное, что мне пожелали родители, садясь в жигуль, было: «не наделай детей». Знали бы они, кому советовали: человеку с жизненным опытом девяностых и двухтысячных годов...

Последняя пара в субботу — лекция по матанализу. Приглашаю девушек к себе. Они интересуются, с какой целью. Ничего такого, просто послушать альбом Фредди Меркьюри, занимающий первые места в хит-парадах. Девчонки переглядываются, шепчутся, но ломаются недолго.

И вот мы трясёмся в троллейбусе, почему-то дёргающемся как припадочный. Он резко ускоряется и резко тормозит. Я комментирую ситуацию через анекдот: «В переполненном автобусе девушка нечаянно садится на колени к батюшке.

— Ого-го! — восклицает она.

— Не «ого-го», дочь моя, а ключ от храма».

Приехали. На лестничной площадке у двери Ира говорит:

— Ну, Дима, доставай свой ключ от храма!

Света прыскает, а я демонстративно и медленно расстёгиваю молнию на джинсах. Ржём втроём.

Показываю девчонкам квартиру.

— Здесь можно помыть ручки. И всё остальное. А здесь, — открываю соседнюю дверь, — делают то, после чего моют ручки.

Ира добавляет:

— И всё остальное.

Она в их дуэте как бы солирует. Света на её фоне выглядит стеснительной. Ира — светло-русая и зеленоглазая, в модных очках, спортивная, с небольшой грудью и подтянутой упругой попкой лыжницы. Света, темноволосая и с яркими голубыми глазами, рядом с ней смотрится мягкой, более женственной, пухленькой, что ли, от неё веет домашним теплом и уютом.

Вижу, настроение у девушек игривое. Они немного нервничают, поэтому Ира слегка перебирает с намёками. Мне такое только на руку.

— А это мои апартаменты, — делаю приглашающий жест в сторону своей комнаты, по случаю грядущего эпохального события поражающую чистотой и небывалым порядком. Гармонию нарушает лишь «забытый» на столе номер Color Climax**, наполовину прикрытый конспектом по истории партии.

Включаю девочкам запись в стиле диско. Цветомузыкальная установка разбрасывает по стенам и потолку яркие пятна.

— О, Бони эм! — улыбаются гостьи, пританцовывая.

— Без бони эм не пью, не ем! — подтверждаю я. — Отдыхайте, девчонки. Вот сигареты, пепельница, угощайтесь. Сооружу перекусить, позову, — говорю и отправляюсь на кухню.

Как мужику, мне хочется размяться соточкой крепкого, но что эти сто грамм сделают с юным организмом, до сих пор ничего крепче портвейна «777» не потреблявшим? Лучше не рисковать! И без экспериментов с алкоголем мальчишеская сущность проявляется очень зримо: молодой хуй от волнующих перспектив встал на дыбы! Увы, контролировать буйство гормонов молодого тела не удаётся даже зрелому разуму. А когда накатит? То есть, когда мы с ним накатим?

Пока накрывал стол, девчонки щебетали под музыку в комнате. Слышно было, что разговаривают и хихикают, но слов не разобрать.

Кстати, пора бы их позвать! Высунулся из двери и крикнул:

— Кушать подано! Идите жрать, пожалуйста!

В ответ раздалось:

— Сейчас! Только ручки помоем...

Входят. Щёчки пылают, по глазам видно, журнальчик полистали с интересом. Увидели на столе импортное пойло, переглянулись.

— Как же мы домой поедем? — спрашивают.

Куда домой-то? Они, как я знаю, снимают комнату на двоих в жопе географии, район автозавода. Там дешевле.

— А вы оставайтесь. Утром поедете. Родители ведь не ждут, — закидываю пробный шар. — Да и темнеет на дворе. Пока то да сё, совсем ночь наступит.

Переглядываются. Ира интересуется, блестя глазами:

— Что ты имеешь в виду под «сё»? Приставать не будешь?

— Обязательно буду! — успокаиваю. И объясняю, почему: — Ни одна девушка не сможет доставить столько удовольствия, как две!

— Мы будем кричать, — хихикают.

— Надеюсь, что будете! — заверяю я. И спрашиваю: — Кому что наливать? Бордо, «партейное»*** вино или вискарь? Предупреждаю, всё очень вкусное.

Ё-моё! Я не ожидал, что девчонки так проголодались! Под бордо они сточили почти всё, что было на столе! Разомлели, повеселели, а глаза у обеих стали такие добрые-добрые... Мамин тортик «Прага» сопроводили благородным португальским напитком, от чего их моральные устои пошатнулись ещё сильнее.

— Ну, девочки, ещё по сорок капель, и перейдём... — начинаю я, но закончить фразу не успеваю.

— В койку! — подсказывает Ира, за тут же что получает от Светы пинок локтем.

— Не угадала, Ирен, — возражаю я, — перейдём к кофе. Но ход твоих мыслей мне нравится!

Девчонки эдак одобрительно хихикают, поглядывая на рельефную продолговатую выпуклость на моих джинсах. Для поддержания светской беседы, пока варится кофе, я рассказываю очередной анекдот: «Мужик спрашивает у девушки лёгкого поведения:

— Минет сколько стоит?

— Пять рублей.

— А чего так дорого?

— А ты бы за сколько сделал?»

Смеются. И тут Ира выдаёт:

— А правда, Димочка, мог бы ты сделать нам с Салли что-то аналогичное минету? Правда, с собой у нас рубля три на двоих.

Салли, то есть Света, густо розовеет и, взяв в рот сигарету, долго не может попасть её кончиком в пламя зажигалки. А я зависаю на несколько секунд и чуть не упускаю закипевший кофе. Ё-моё, а вдруг и в Ире, как во мне, сидит альтер эго? Какая-нибудь опытная женщина из будущего?

Ирен продолжает жечь напалмом:

—Мы так в интернате развлекались. Девочки мальчикам, мальчики девочкам. И всем хорошо, все довольны. А главное, никакого риска.

— А она? — глупо спрашиваю я, кивая на пунцовую Свету с сигаретой, отвернувшуюся к окну.

— Нет, Светик не интернатская. Она домашний ребёнок. Но тоже хочет попробовать. Правда, Салли? — Ира гладит подружку по головке. Света нервно дёргает плечом. Ира объясняет ей: — Ой, да ладно! Ничего же такого. Подумаешь, письку мальчик увидит... Зато улетишь! Язык — это тебе не собственные пальцы.

Вот так пердимонокль! Я-то был уверен, что куни — мой главный козырь для неизбалованных изысками скромных девушек, мощный разогревающий приём, сравнительно малоизвестный в советское время.

Два сознания, соединившиеся в одном, дают странную интерференционную картину восприятия. Один я, проживший целую жизнь, наслаждаюсь возможностями и обострёнными чувствами тинэйджера, без труда охмуряя наивных девчонок диетической советской эпохи. Другой я, студент-первокурсник, то, образно говоря, сидит со стоячим хуем и открытым от изумления ртом, не высовываясь, то пытается проявить инициативу и сморозить какую-нибудь глупость.

Вот и сейчас, услышав предложение Иры, юноша во мне чуть не кончает прямо в штаны от перевозбуждения. Как эту эпидерсию восприняли бы девочки?

Видимо, что-то такое отражается на нашем с ним лице. Ира, не сводящая с меня настороженных глаз, спрашивает прерывающимся голоском:

— Дима, ты чего притих? Да или нет?

Вот так номер! Мы поменялись ролями. Не я уламываю девчонок на секс, а они меня! Ну и славно. Получается, и баба с воза, и волки сыты.

— Не вижу препятствий! — отвечаю я, но юношеский организм, измученный спермотоксикозом, не справляется с голосом и даёт петуха.

Кофе мы пьём без всякого интереса, лишь бы номер отбыть и оттянуть неизбежное. Руки трясутся у всех троих, чашки выбивают дробь по зубам и блюдцам. Справляться с волнением юноши, который сейчас увидит живую пизду, даже сразу две, мне удаётся плохо, несмотря на титанические усилия. Ему везёт, надо признаться, потому что в прежней жизни я раздел первую девчонку на полгода позже.

После кофе Свете хочется покурить, потом она предлагает послушать Фредди Меркьюри. Но это уже явное оттягивание неизбежного. Я напоминаю про фюрера, оттягивающего в бункере свой посиневший конец, Ира резонно замечает, что музыку лучше слушать в процессе. Опытным глазом вижу, что её разбирает нетерпение.

— Пойдём, Салли, посмотрим, удобная ли у Димы ванная комната, — берёт она подружку за руку и тянет к выходу из кухни.

Девочки плескались недолго, минут сорок. За это время я успел прибраться в кухне и разобрать чистую, благоухающую свежестью постель. Подружки, наконец явились: Ира, обёрнутая от сисек до попы в полотенце, и Света — в блузке и джинсах. Но даже в неверном мигающем свете цветомузыки удалось рассмотреть, что лифчика на ней нет, тонкая ткань блузки топорщится на крепких сосках. Сиськи-то у неё ого-го, чуть не на два размера больше Иркиных.

— Ну, располагайтесь поудобней, девочки, — напутствую их. — Я быстро...

В ванной на змеевике полотенцесушителя наблюдаю мокрые колготки, лифчики и трусики...

Врываюсь в комнату о’натюрель — с торчащим наготове членом. Вокруг него чисто и гладко, как у первоклассника: вчера вечером расстарался, немало изумив альтер эго.

Приёмчик из далёкого для девочек будущего срабатывает.

— Какой он у тебя... огромный... — с удивлением выдыхает Ирен, а Света натягивает одеяло почти до глаз.

Я принимаю разочарованный вид:

— Ну вот, забаррикадировались. А кто хотел куни, аж кофе пить не мог?

— Мы не хотели куни. Мы хотим, чтобы ты нам письки полизал! — хихикает Ира.

— Желание девушек для меня закон! — заявляю срывающимся голосом возбуждённого тинэйджера и берусь за верх одеяла. Света вцепляется в свой край так, что белеют пальцы. Со стороны Ирен сопротивления нет, наоборот, она помогает мне избавить её от преграды между нами.

И тут происходит то, что мне долго удавалось сдерживать. При виде голых сисек и русой мохнатки внизу живота накатывает стремительный спазм, член дёргается и извергает струи спермы! Тинейджер так удачно стреляет, что накрытие приходится не только на Ирины сиськи, губы и очки, но и на лицо Светы. Эх!.. Не выдержал юный организм сладкой пытки...

Что ни говори, двоим в одном мозгу ужиться трудно. А иногда и невозможно. Выходит, всё, что плели сочинители фэнтэзи о попаданцах в чужое тело, полная хуйня?

Растерянная Света трогает пальцем спущёнку на верхней губе и... украдкой пробует жидкость на вкус.

Ирен ахает. Хочет протереть очки, но только размазывает по стёклам сперму. Снимает их и спрашивает:

— Димочка... Ты... в первый раз?

Глупо отрицать очевидное. Пока юный ум мечется в поисках отмазки, взрослый я признаюсь, что да, кое-кто из нас в интернатах не обучался, и пизду живьём видит впервые.

— Ой, Димочка, не думай плохого. У нас ничего, кроме полизать и пососать, не было. Всё-таки не общага ПТУ, а физматшкола при АН, там дураков не держат.

— Где, в академии наук не держат? — прорывается у меня скепсис учёного, нередко убеждавшегося в обратном. Но получилось смешно...

С радостью замечаю, что свирепая юношеская эрекция после кончины ослабевать не собирается.

— Хочешь дососать? — киваю на головку, из которой сочатся остатки спермы.

Ирен соглашается и садится на кровати, но я предлагаю более эффектный приём.

— Давай, я лягу, а ты сядешь писькой на губы, лицом к нему, — показываю на стояк. — Как в сказке: избушка, избушка, стань ко мне задом. И нагнись!

— А что, так тоже можно? — удивляется она, отсмеявшись.

Мы занимаем классическую позицию «шестьдесят девять». Ира свысока глядит на сжавшуюся под одеялом Свету и говорит:

— Учись, Салли!

Она решительно наклоняется, прижимая к моим губам мокрую лохматку, обхватывает ладонью член и направляет в рот. Пробравшись языком через спутанные заросли, забираюсь в скользкую расщелину и утыкаюсь кончиком в мягкую, но неподатливую преграду. Обалдеть, она и впрямь девственница!

Девственница приплывает буквально через минуту! Видимо, постилась с самого выпускного в физматшколе. Дёргаясь в конвульсиях, едва не откусывает головку. Падает и распластывается по мне как пантера по дереву.

Мои попытки продолжить ласки маленького клитора Ирен решительно пресекает, отодвигаясь от языка:

— Я всё... Хватит. Димочка, хватит!

Отдышавшись, уточняет, что хватит пока, что кончать подряд не может. А вот Салли...

— Что Салли? — странным голосом спрашивает Света, торопливо вынимая руку из-под одеяла.

Ирен смеётся:

— Салли дрочит, потому что тоже хочет!

— Не говори ерунды, — виноватым тоном отвечает подружка.

— Ты зачем письку так тщательно намывала в душе? Чтобы чистой домой поехать? — Ира внезапно срывает неё одеяло и отбрасывает далеко в угол. Света машинально закрывается руками: ладошкой между ног, предплечьем — сиськи. Но у неё сиськи такие, что не закроешь и тремя предплечьями Красивые, очень красивые!

— Салли, ну хватит уже! — тормошит её Ирен. — Расслабься, попробуй. Тебе понравится.

Девочка убирает руки и демонстративно отворачивается в сторону. Мол, делайте, что хотите, мне пофигу.

Ну вот, лежит вся в мурашках. И ноги плотно сжаты. От лёгкого прикосновения к колену Света резко дёргает ногой. Начни я с поцелуя коленки, как намеревался, сидел бы уже с разбитыми губами. Пришлось убрать руки и слегка отодвинуться. Ира пристроилась у моих ног и облизывает член.

Сижу неподвижно. Молчу. Проходит минута, другая. Ирен хихикает, время от времени выпуская головку из тёплых губ.

— Извини... Я испугалась... Больше не буду! — обещает Света.

— Не брыкайся больше, ладно? — я осторожно глажу голень, потом коленку, бедро... Не доходя до поросшего чёрными кудряшками холмика, перебираюсь на другую ногу. Двумя ладонями поднимаюсь по внутренней стороне бёдер почти до самого верха. Целую коленку, другую. Слышится прерывистый вздох. Ирен отрывается от минета, чтобы посмотреть, что происходит. Поднимаю Светину ножку вертикально и целую нежную кожу подколенной ямки, провожу по ней языком.

Опаньки! Девчонка глубоко дышит. Вот уже и попку приподнимает, и ножки разъезжаются в стороны.

Веду серию поцелуев от колена до паха. И тут девичьи бёдра плотно сжимаются...

— По... подожди... сейчас... Я стесняюсь!

Жду. Не бросать же всё...

Наконец, Света немного расслабляется и совсем чуть-чуть разводит бёдра. Веду языком по шелковистой коже бедра и останавливаюсь, когда губы касаются мягких волосиков. Повторяю маневр ещё пару раз, задерживаясь у самого входа в девчачью сокровищницу. Всё. Бёдра становятся мягкими, веет знакомым духом. Прохожусь по другой ножке, и на финише в мои губы толкается мохнатая, мокрая, тёплая, мягкая плоть: девушка проявляет инициативу. Развожу пошире её бёдра и замечаю, что Ирен забыла про минет окончательно. Она во все глаза наблюдает за тем, как доводят подружку до согласия.

Ну так есть, на что любоваться! Милый, трогательный вид: розовая блестящая внутренность раковинки на фоне чёрных кудряшек, слипшихся и блестящих от влаги! Лепестки малых губ набухли и распрямились. Проводя кончиком языка между ними, чувствую вкус девичьего нектара, напоминающий фисташки. И целую, втянув губами, остренький клитор. Света вздрагивает, прижимает мою голову руками и не отпускает до тех пор, пока не кончает несколько раз подряд, причитая тоненьким голоском: «Мамочка... Ещё... Мамочка... Ещё...Не могу больше... Ещё!.. Всё-ё-ё!..»

Лёд был сломан полностью и окончательно. Мы виртуозили по-всякому почти ночь напролёт. Всё было, кроме одного: обе целочки остались в неприкосновенности. Я даже самонадеянно решил, что разрядил своего альтер эго минимум на пару дней. И рассказал девчонкам очередной анекдот: «Парень с подругой в постели, уже ближе к утру. Она предлагает:

— Давай ещё раз?

Он (задумчиво глядя вниз под одеяло):

— Ну, иди, договаривайся...»

Я ошибся! Потому что проснулся от стояка. Девочки, явно уже умытые, весело перешептывались, поглядывая на торчащий ломиком хуй.

И всё завертелось по-новой! Было классно, разве что немножко жаль денег, потраченных на импортные гондоны...

Послесловие.

Закрытие гештальта с девочками было как бы развлечением, чем-то вроде маленькой благодарности себе-юноше за вторую жизнь, забытое чувство щенячьего восторга и несокрушимое здоровье. Планы же на дальнейшее я строил серьёзные. Учиться «без дураков», выбрать специализацией ядерную физику, а не как в прошлой жизни физику полупроводников, защитить кандидатскую как можно раньше, попасть на Чернобыльскую АЭС и предотвратить тот роковой эксперимент, окончившийся в моей истории жуткой катастрофой.

Но это программа-минимум.

Кроме того, надо активно двинуть по комсомольской линии, вступить в партию, делать карьеру всеми силами, прорываться наверх.

А иначе, будь ты трижды доктор наук и профессор, сделать так, чтобы комбайнёр не пришёл к власти в Союзе, не получится...

*) Сомноло́гия (от лат. somnus — сон и греч. λόγος — учение) — раздел медицины и нейробиологии, посвящённый исследованиям сна, расстройств сна, их лечению и влиянию на здоровье человека.

**) Color Climax — датский порнографический журнал.

***) «Партейным» в шутку называли портвейн.