(Написано по просьбе).

Тяжело было мне, матери-одиночке, тянуть лямку, поднимая сына. И вдруг – словно гром среди ясного неба – он начал помогать мне деньгами. Недоумевала, откуда у мальчишки такие средства? Закралось в душу недоброе подозрение – не ввязался ли он во что-то дурное? Но сын, как назло, уходил от разговоров, словно тень от света. Горькая правда, казалось, зрела исподволь, готовая в любой миг выплеснуться наружу.

И вот, день настал. Мой мальчик с блеском сдал выпускной экзамен. Сердце подсказало – нужно бежать в школу, поздравить сына с этим важным событием. И едва он вышел из дверей кабинета, как я увидела: его буквально тащит за собой какая-то школьница. Кто она? Одноклассница? Девушка? А рядом – еще две девицы, заливающиеся смехом.

Заметили меня. И тут сына словно подменили – занервничал, весь покраснел. Его подруга – или кто она ему – вопросительно взглянула сначала на него, потом на меня, и ехидная улыбка тронула ее губы. Шепнула что-то сыну, и тот попытался удержать ее, но вся эта шумная компания двинулась ко мне, не обращая внимания на его мольбы. Неужели он стесняется представить мне свою девушку? Волнение нарастало, но хотелось поговорить с ней, узнать, что у них происходит.

– Мама, – пробормотал он, опуская глаза. Девушка протянула руку.

– Здравствуйте. Меня зовут Наташа. Я одноклассница... вашего сына.

Ее взгляд скользнул по моей поношенной, застиранной одежде. Сразу стало ясно – передо мной избалованная девица из богатой семьи. У таких всегда взгляд оценивающий, ищущий, кто за звонкую монету готов исполнить их прихоти.

– Он часто помогает мне снимать видео для интернета.

Две ее подружки захихикали, обмениваясь многозначительными взглядами. Мне не нравилось все это представление.

– Здравствуйте. Я Галина Михайловна. Будьте любезны, поконкретнее. Что за видео он вам помогает снимать?

Наташа наклонилась ко мне ближе.

— Развлекательные видео, — хихикнула она, словно смакуя каждое слово. Рядом со мной Саша заёрзал, словно пойманная в клетку птица, лицо его пылало, и он отчаянно прятал его в ладонях. Холодный сквозняк гулял по школьному коридору, но пот крупными каплями катился по его лбу, выдавая бурю, бушующую внутри.

Тревога, до этого лишь тихонько царапавшая сердце, теперь вцепилась в меня когтями. Не стали ли делать моего мальчика мишенью для злых насмешек? Материнское чувство, словно древний инстинкт, требовало защитить его от этой жестокости.

Одна из подруг Наташи, крашеная блондинка, чья челюсть работала над жвачкой с большим усердием, вставила свои пять копеек с приторной невинностью в голосе:

— Ага! У него талант лизать и жопы, и письки.

В тот миг я окаменела, взгляд мой пригвоздил сына к месту.

— Мам, это не то, что ты думаешь. Я просто... просто... Ну, я уже взрослый... Так что...

Он заплетался в словах, словно в паутине, не в силах выпутаться и объяснить происходящее. В голове словно молния сверкнула, озарив страшную правду: он снимается в порно, и амплуа его... специфическое. Волна обжигающего стыда окатила меня с головы до ног. Хотела обрушить на него гнев, но не успела.

Улыбка блондинки расцвела еще шире, когда она бесцеремонно подтолкнула Наташу.

— Может, у них это семейное? Надо и маму пригласить, как актрису, в наши ролики.

Третья девица подавила хихиканье, прикрыв накрашенный рот ладонью, искоса поглядывая на пылающее лицо моего сына. Сердце оборвалось и ухнуло в пропасть — они хотят втянуть и меня в этот мерзкий водоворот? Я попыталась возмутиться, но слова застряли в горле, словно ком.

Наташа, словно хищница, смахнула несуществующие пылинки с юбки плавными, выверенными движениями.

— Точно. Вот наше предложение, Галина Михайловна, — тихо сказала она, наклоняясь вперёд так, чтобы я могла видеть, как мелкая пудра оседает в складках вокруг её рта. — Саша вылизывает ваши дырочки. В кабинке женского туалета. Только ваша красивая попка... и ваша сладкая киска.

Она замолчала, и сальные слова повисли между нами грязным облаком. За спиной, словно подтверждая их мерзость, блондинка смачно щёлкнула жвачкой – жирная точка в гнусной тираде.

Это стало последней каплей. Ни грамма совести, ни тени стыда – они предлагают матери своего одноклассника сняться в порно. И это исходит не от сорвавшихся с цепи мальчишек, а от девиц, чей цинизм обжигает хлеще кислоты. Неужели это и есть лицо нового поколения?

Саша издал жалкий, задавленный звук – что-то среднее между протестом и мучительным стыдом. Его глаза, полные отчаяния, встретились с моими. Ему было стыдно, что я узнала об этом грязной работе, и теперь эти хищницы попытались втянуть меня в свою паутину. Над головой гудели флуоресцентные лампы, выхватывая из полумрака торжествующую ухмылку Наташи. Сердце колотилось в ушах, заглушая удаляющийся гомон уходящих учеников.

— О чём вы вообще?! Ни за какие деньги! — прошипела я, чувствуя, как кровь приливает к лицу, обжигая щеки. Дрожащий палец указал на Наташу. — Бесстыжие... девки! Используете моего сына... как шлюху! — Голос дрогнул, сорвавшись на шепот. Отчаянно взглянула на двери выхода, молясь, чтобы этот позор остался незамеченным.

— Саша! Как ты мог... опозорить себя... опозорить меня! — Я схватила его за руку, впиваясь ногтями в рукав, чувствуя, как мелко дрожит под пальцами ткань.

Саша вздрогнул, словно от удара, съеживаясь под колючими взглядами девушек, в которых плясала насмешка. В одно мгновение на меня обрушилось понимание: он не впервые вылизывал их дырки. Иначе откуда брались эти деньги, звенящие пощечиной по его гордости?

Наташа лишь приподняла безупречно вычерченную бровь, словно отмахнувшись от назойливой мухи. Невозмутимость её была пугающей. Она подалась вперед, и густой, удушающий аромат её духов впился в мои нервы, подобно ядовитым шипам.

— Успокойтесь, Галина Михайловна, — прошипела она, словно змея, сбрасывающая кожу. — Саша вам не рассказывал? Впрочем, чего я жду? Конечно, нет. В наш век каждый второй может сниматься в порно, не рискуя быть узнанным. Лицо вашего сына в наших видео – лишь тень, призрак. Маскировка, сотканная из нитей продвинутого искусственного интеллекта. Цифровая вуаль, скрывающая истину. Что-то заумно я объясняю. Короче, дипфейк, как модно выражаться.

Она коснулась пальцем виска, словно проверяя, на месте ли мозги у меня или у неё.

— В реальности... это он там... или вы... а в ролике чужие люди. – На её губах расцвела хищная, безжалостная усмешка. – Саша согласился, потому что знал: его лицо останется тайной за семью печатями.

Горло Саши судорожно сжалось, и голос его прозвучал приглушенно, словно из могилы, адресованный не мне, а потрескавшемуся линолеуму под ногами.

— Это правда, мам, — прохрипел он, подтверждая слова Наташи. — В каждом видео... моё лицо... ИИ всё прячет, маскирует.

Он поднял взгляд, полный отчаяния и вызова, словно пытаясь защититься от невидимых ударов, обрушивающихся на него мной.

— Я получаю деньги... и какое теперь имеет значение, с кем и как я трахаюсь?

И ведь правда... Сыну уже восемнадцать. Черта пройдена. Значит, я более не властна указывать, с кем ему делить кровать. Даже если его влечет лизание жопы и пизды, – это более не мое дело. Похоже, он сам выбрал этот путь. Меня коробит мысль о его участии в порнографии, но если лицо его сокрыто завесой анонимности, то, по правде говоря, какая разница?

Но как эти девушки посмели, предложить мне, чтобы мой же сын лизал мой зад и пизду? Они далеко зашли.

— Пятьдесят тысяч, — вдруг прозвучал голос Наташи, и эта сумма обрушилась на меня, словно ледяной душ. Моя челюсть отвисла. Такие деньги не предлагают обычным проституткам с улицы.

Пятьдесят тысяч. Цифра повисла в звенящей тишине, словно оглушительный удар. Почти весь мой месячный заработок. Гротескная плата за гротескное предложение. Отказать? Разум кричал об этом, но тело предательски оцепенело. Я отчаянно искала в лице Саши хоть искру возмущения, отвращения, чего угодно, что дало бы мне силы вырваться из этого паралича. Но он, словно сломленный, смотрел в пол, ссутулившись под бременем стыда. Во что он превратился с этими девчонками? В бесхребетную тень. Хотя он у них как жополиз и пиздолиз. Альфа-самцом его точно не назовешь. Так стоит ли мне ввязываться в это порно, или нет? Реши, умоляю, избавь от мук выбора! Не могу отказать. Если согласишься ты, то я буду жертвой, которая помогает сыну. Если соглашусь я, то буду выглядеть распутной шлюхой. Молчишь?

Флуоресцентные лампы, словно рой разъярённых насекомых, назойливо жужжали, усиливая липкий, удушающий зной, поднимающийся по моей шее. Воздух сгустился до плотности сиропа, настоянного на дешёвых духах и хищном предвкушении быстрых, грязных денег. Иллюзорное облегчение, призрачная надежда на побег, возможность расплатиться с чудовищным долгом, который я недавно заимела – эти мысли терзали меня, яростно сражаясь с леденящим душу ужасом, ужасом переступить черту. Хватит ли сил? Имею ли я право? Глаза отчаянно метались между покорно опущенной головой Саши и выжидательной, словно у змеи, ухмылкой Наташи. Решение обрушилось, словно каменная глыба, тяжелое и горькое, словно полынь.

— Да. Я согласна.

Хищная улыбка Наташи расцвела на губах, острая и торжествующая, словно лезвие бритвы.

— В туалет, Галина Михайловна, – скомандовала она, словно отдавала смертный приказ, и вытянула руку в сторону зияющего пустотой коридора. Движения – четкий, отточенный механизм, словно шла не игра, а деловая сделка, где на кону моя жизнь. Кабинка в конце. Две ее приспешницы перестали хихикать, теперь их взгляды – ледяные осколки, оценивающие и безжалостные, словно у стервятников, высматривающих добычу. Блондинка достала из сумочки телефон, и глянцевый черный прямоугольник зловеще блеснул в полумраке. Саша дернулся, когда Наташа грубо схватила его за руку, отталкивая за мою спину. Эхо наших шагов по истерзанному линолеуму резало слух своей неестественной громкостью, каждый отзвук затягивал тугой узел страха в желудке. Едкий запах промышленной химии обрушился на нас по мере приближения к туалету, такой резкий, что глаза невольно заслезились. По пути встретилась уборщица, промелькнувшая тенью, не обронившая ни слова. Кому какое дело до трех женщин, идущих в туалет, когда в школе почти никого не осталось?

Внутри безжалостный свет резал глаза, отражаясь от стерильной фарфоровой плитки. Указанная Наташей кабинка казалась тесной клеткой, от которой исходил слабый, но упорный запах хлорки и затхлой плесени. Когда я вошла, ноги налились свинцовой тяжестью, и собственное дешёвое платье вдруг показалось предательски тонким, обнажающим мою уязвимость. Наташа ворвалась следом, заполняя собой всё пространство, ее удушающий аромат дорогих духов вступил в яростную схватку с больничной атмосферой. Она резко толкнула Сашу вперед, пока его грудь не коснулась моей спины.

— Подними юбку и спусти трусики до колен, — прошипела она, обдавая ухо обжигающим дыханием, словно языком пламени. Кровь хлынула к щекам, опаляя их стыдом. Каждый нерв вопил о бегстве, но мозг цепко держался за мысль о пятидесяти тысячах, якорь надежды в этом море смятения. Дрожа всем телом, я подалась вперед, упираясь ладонями в ледяную перегородку. Металл вытягивал тепло, пронзая холодом до костей. Зажмурившись, я отчаянно пыталась бежать — отсюда, от себя, в спасительные дебри повседневности: список покупок, квартплата, поступление Саши в университет... хоть что-нибудь, лишь бы не чувствовать то, что происходит в реальности. Думать о чём угодно, только не о том, что сын будет лизать мою задницу.

Позади себя я услышала сдавленный вздох Саши, шелест одежды. Его колебание было ощутимым, в воздухе повисло тяжёлое напряжение. Кажется ситуация, где он лижет жопу матери, у него вызывает не меньший стыд, чем у меня. Наташа нетерпеливо сказала:

— Ну, Сашок, служи. Не робей, помни: твоя мать – тоже женщина, как и мы.

Затем пришло невыносимое ощущение: осторожное, лёгкое, как пёрышко, прикосновение тёплого дыхания к моей обнажённой коже под платьем.

— Стонать! — Приказала мне Наташа.

За ним последовала ужасающе чуждая влажность его языка, сначала нерешительного, а затем настойчиво прижимающегося ко мне.

— Ах...

Стыд накрыл меня обжигающей волной. Девушки у кабинки зашептались, снимая всё на камеру телефона. Холодный металл вдавился мне в лоб, когда я прижалась к его лицу моей задницей сильнее, желая, чтобы всё это поскорее закончилось. Пятьдесят тысяч. Однако сынок, что-то медлил.

— Ну же! Сначала целуй одну ягодицу, потом другую, — велела Наташа моему сыну.

Трясущиеся губы Саши коснулись моей правой ягодицы — неуверенный, будто детский поцелуй, от которого у меня снова по спине пробежали мурашки стыда. Понемногу он покрыл её всю поцелуями. Затем он повторил то же самое с левой, его дыхание сбилось. Наташа прислонилась к двери кабинки, критически наблюдая.

— Боже, какой стеснительный перед мамой, лижи ягодицы языком, — резко скомандовала она. — Как будто собачка облизывает крем с тарелки.

— Ох... ах, — моё дело охать и ахать.

Он вылизывал мою кожу. Тихонько заскулил, как пёс, звук был приглушен моей плотью. Я зажмурилась ещё крепче, чувствуя на губах привкус солёных слёз. Это были мои слёзы. Заставить сына лизать мой зад ради денег. Никогда не думала, что опущусь до такого. Но отступать уже было поздно.

— Не просто лижи, — рявкнула Наташа. — Войди в очко языком. Сашин язык напрягся, осторожно скользя по моему сжатому входу. — Сильнее! Кружи там. Вычисти эту узкую дырочку.

— А-а!!!

Видя, как помыкают моим сыном, в груди уже поднималась волна отчаяния, хотелось все бросить к чертям. Но разве разумно уходить, когда до заветных денег рукой подать? Мы уже запятнали себя этой грязной сделкой, осквернили души. Терять больше нечего, кроме наживы. Придется стиснуть зубы и терпеть его унижения. Тем более он лизал девчонкам и раньше. Ему неловко передо мной, и напрасно. Он навсегда останется моим сыном.

Мальчик послушно надавил, и кончик вошел с влажным, чмокающим звуком, который эхом отозвался в тесном пространстве. Мои руки побледнели, когда чувства того, что мы творим обжигало сильнее, чем само вторжения в моё очко. Ведь это не просто парень – это моя кровь, моя плоть, мой сын. Позади нас, словно безмолвный свидетель, застыл всевидящий глаз телефона, жадно ловящий каждое движение моих бёдер, тихую дрожь в плечах Саши.

— О да!!! — Сказала я. — Продолжай, малыш!

— А теперь издавай звуки, словно сосёшь, — прошептала Наташа, и в голосе ее звучала темная, завораживающая магия. Саша прильнул к моей плоти, и его рот заработал с ритмичной жадностью, словно не вылизывал моё очко, а саму суть моего естества. Каждый звук эхом отдавался в моей голове. Непристойное чавканье слышалось в женском туалете. Боже мой, что он делает с моей жопой? И должна признать всё происходящее довольно приятно. Опыт у сыночка в облизывании очка приличный.

— Войди языком глубже, знаю, что ты можешь это сделать, я верю в тебя, Сашенька! — Резко приободрила наш режиссёр моего сына, стуча пальцами по двери кабинки. — Старайся лучше!

Его язык напрягся, нырнул внутрь, а затем начал медленно, размеренно вращаться — штопор вторжения, царапающий обнажённые нервы. Моё дыхание прервалось, зажатое между отвращением и невольным сжатием. Он замычал, когда моё очко прижало его язычок.

— А Вы Галина, Михайловна, двигайтесь на встречу его языку, — приказала мне Наташа, хлопая меня между лопаток. — шлёпайте ягодицами его лицо, чтобы было видно на видео, как он трахает языком вашу жопу.

Повиновалась, откидываясь назад, с каждым толчком насаживаясь на его язык. Мокрый шлепок моей плоти, касающейся его лица, эхом раздавался в туалете. Боялась не зайдёт ли кто-нибудь. Умру от стыда если кто-то порядочный увидит, что я делаю с сыночком. Руки Саши впивались в мои бёдра, чтобы удержаться на месте.

— Ах, ах, ах, ох, ох, о да, ах!

Блондинка тихонько хихикнула снаружи, безжалостно снимая всё на телефон. Наташа одобрительно промычала. — Да, — выдохнула она, наклоняясь ближе, чтобы изучить напряжённое лицо Саши. — Семейное дело.

Когда язык Саши с влажным хлопком выскользнул, Наташа схватила его за волосы, откинув голову назад. Глаза покраснели, мокрые полосы прорезали влажные щеки.

— Ну же, — скомандовала Наташа, её голос был угрожающим. — Спасибо маме. Как положено. Скажи ей, как ты "благодарен" за её вкусную задницу. Саша дрожал, его губы были скользкими от слюны и чего-то ещё. Сглотнул, подавляя рыдания.

— С-спасибо, мама, — пробормотал он сломленным голосом — За то, что позволила мне... вылизать твою вкусную жопу. Его взгляд скользнул по моей открытой коже, прежде чем снова опуститься на пол, и слеза брызнула на грязный кафель. Наташа довольно ухмыльнулась: «Молодец».

Сердце сжалось от жалости к сыну. Как-то не вязалось в голове: этот мальчик, сейчас, казалось, готов разрыдаться. Но, конечно, это совсем другое. Вдруг его пронзило ощущение предательства, будто нож вонзили в спину? Не ожидал, что собственная мать толкнет его в эту бездну унижения. Я боялась, что он сломается, откажется идти дальше. После всего, что мы пережили, отступать было смерти подобно. Не хотелось бы мне уговаривать лизать мне пизду. Это такой позор для матери. Но мне придётся вести себя по взрослому и заставить его, как бы это омерзительно не выглядело.

Наташа пренебрежительным движением отпустила его волосы.

— А теперь основное блюдо. — Её палец решительно указал ниже. — Теперь пизда твоей мамы. Поцелуй её для начала. С почтением». Саша замешкался, дрожь пробежала по его плечам. Наташа резко шлёпнула по затылку.

— Сейчас же!

Он вздрогнул, словно от удара, и тут же прильнул ко мне дрожащими губами, в жалком подобии нежности. Поцелуй обрушился – липкий, влажный, отторгающий. Едкий запах отбеливателя, витавший в воздухе, утонул в его горячем, навязчивом дыхании. За моей спиной послышалось нервное шуршание платьев, девичье перешептывание. Напряжение сгустилось, словно предгрозовой туман. К счастью, уговаривать его не пришлось – похоже, сынок до смерти боялся перечить Наташке. Словно очнувшись, он перестал мять губы и начал целовать, как подобает.

— Ах, целуй, сыночек.

Наташа наклонилась.

— Используй язык, – прошипела она, и в её голосе сквозило ядовитое указание. — Также как и раньше лакай как собака из миски. Саша повиновался беспрекословно, словно марионетка, дернутая за ниточки. Язык его, широкий и неожиданно горячий, скользнул вверх, оставляя за собой влажный, трепетный след. Движение осознанное, отточенное до автоматизма — глухой раскат удовольствия, эхом прокатившийся по моему телу, завязав живот в тугой узел. Он замер, тяжело дыша у самого бедра, обдавая кожу жарким дыханием. Флуоресцентные лампы, словно обезумев, яростно мерцали над нами, рождая причудливые, дрожащие тени, что игриво плясали на хищном оскале Наташи. Лизал мне пизду.

— Ах, о да, ах!

Я получаю удовольствие. К такому нельзя привыкать. И всё же... Пятьдесят тысяч. Пятьдесят тысяч. Пятьдесят тысяч. Это скандирование барабанило по моим стиснутым зубам, заглушая его прерывистое дыхание. Снаружи блондинка прошептала: «Идеальное видео».

Я крепче прижалась спиной к ледяной перегородке, пальцы побелели от напряжения. С легким толчком подалась вперед, навстречу его жадному языку. Влажный, сочный шлепок разорвал тишину кафельной комнаты, непристойно громкий, почти оглушительный. Подняла ногу и, не удержавшись, закинула на его плечо. Саша закашлялся от неожиданности, ноздри его раздулись, словно у загнанного зверя, когда он пытался приспособиться к внезапному вторжению. Пальцы, вцепившиеся в мои бедра, дрожали.

Я ебала его. Ебала в рот.

— Да, да, да, да, ах!

Его язык нырнул глубже в ответ, исследуя с неистовой, выученной точностью как змея, заползающая в нору. Резкий и невольный вздох вырвался из меня, смешавшись с прерывистым мычанием Саши. Телефон блондинки попался мне на глаза. Стыд обжег меня, но под ним разлился предательский жар – древняя биология, выдающая ужас. Сильнее трахала лицо сыночка, каждый толчок прерывался скользкими шлепками плоти о плоть. Наташа наклонилась ближе, пахнув приторными духами, когда прошептала: «Да Вы уже сами знаете что делать, Галина Михайловна».

Язык превратился в неумолимый поршень, то глубоко погружаясь, то кружась. Ему уже тоже стало всё равно, что вылизывает мать. Пот стекал по моей спине. Зрение затуманилось. Удовольствие, густое и тошнотворное, начало скручиваться, сжимаясь, словно петля, вокруг моей решимости.

Мои бёдра задрожали, теряя свой мучительный ритм. Рыдания вырвались из меня – наполовину протест, наполовину капитуляция. Ебу рот сына за деньги. Какое бесстыдство. И в тоже время так возбуждает. Вырвался крик, грубый и гортанный, эхом отразившись от плитки. Саша застыла подо мной, сжав губы, поглощая мой стыд. Наступила тишина, тяжёлая и удушающая. Это была пауза. Знала, что близка к тому самому. Над головой жужжали флуоресцентные лампы, освещая мои дрожащие бёдра, склоненную голову сына, блестевшую от пота и слюны. Продолжила шлёпать моим бёдрами лицо сына, чтобы моя пизда насаживалась на ротик сыночка. Это было очень быстро. Затем зажала голову мальчика.

— А-ах!

Оргазм. Кончила в рот. Сыну. Никогда не думала, что это случиться.

Рука Наташи легла мне на плечо.

— Хорошо, – сказала она, и в этом слове сквозило удовлетворение. Вытащила из дизайнерской сумки толстый конверт, сквозь прорезь которого виднелись хрустящие рубли. Он шлёпнулся мне на ладонь, тяжёлый, как чувство вины. —Уберись, – скомандовала она, поворачиваясь к Саше. Его взгляд был пустым, он подлизал меня внизу.

— Вы оба – настоящие красавцы.

Её друзья смотрели в телефон – оценивающе, торжествующе. Саша медленно вытер рот тыльной стороной ладони, избегая моего взгляда. Конверт был в моей руке. Пятьдесят тысяч. Оплачено полностью.

На следующее утро на мой телефон пришла зашифрованная ссылка. Ледяное сообщение от Наташи: "Твой дебют".

Я помедлила, а потом нажала. Видео загрузилось — интимный крупный план женских бёдер, прижимающихся к лицу мальчика. Но лица... лица были не наши. Моё было моложе, с медово-русыми волосами вместо моих выцветших каштановых. У Саши подбородок был толще, щетина, глаза другого оттенка синего. Наши тона кожи — более бледные, более гладкие — казались более потными. Даже фон был другой. Ученики вряд ли бы опознали что всё это творилось в туалете их школы. Название кричало жирными буквами: «Мать доминирует над сыном». Ниже хлынули комментарии: «Чертовски возбуждающе, давай ещё», «*Эта мамочка владеет им*», «Это постановка, просто зрелая женщина с молодым парнем», «Ищу милфу, которая будет доминировать надо мной». Никто не узнал правду. Холодная дрожь пробежала по моему телу. Это были мы... и в то же время не мы. Нейросети были настолько развиты, чтобы спрятать наш стыд.

Пересмотрела видео, остановившись на моменте, когда «она» выгнулась назад, застонав. Этот звук – мой звук – дрогнул в динамиках, но он был слегка изменён. Коснулась экрана, прослеживая изгиб незнакомого горла. То, как «он» дрожал, отчаяние, когда «он» сжимал «её» бёдра... Было ли это так на самом деле? Или эта дрожь так же создана нейросетью. Неприкрытый стыд Саши был передан идеально, даже через пиксели. ИИ ткал новую плоть поверх наших костей, скрывая каждую опознаваемую родинку, каждый шрам. Видео показывало реальный инцест, но мир видел только постановку. Анонимно. Безлико. Безопасно. Моё дыхание стало спокойным. Пусть все думали, что это постановка, все удивлены насколько натурально сыграли "актёры".

В конце коридора щёлкнула дверь Саши. Он не разговаривал с прошлой ночи. Я смотрела на конверт на кухонном столе – аренда оплачена, долги погашены. Настоящие деньги. Настоящая свобода. А на экране незнакомцы переживали наш опыт. ИИ не просто маскировал нас; он давал нам идею, как жить в будущем. Мать и сын могли исчезнуть в пикселях, целиком поглощённые голодным интернетом. Ни один родственник не узнает нас. За пятьдесят тысяч рублей мой сын будто бы и не лизал ничего. Я закрыл вкладку браузера. Тишина стала ещё тяжелее.

Сообщение от Наташи пришло через час – резкое, деловое. "Новое предложение. Фейсситтинг. Ты ездишь на лице сына, как на лошади. Десять тысяч. Я не могу платить по пятьдесят каждый раз. Но так предложений будет больше. Согласна?"

Я уставилась на экран. Десять тысяч. Хватит на продукты, электричество, и что-нибудь купить Сашке. Не плохая подработка. Стыд снова нахлынул – горячий, густой, удушающий. Неужели упаду до того, что буду использовать сына в порно, чтобы зарабатывать деньги. Но потом представила видео – эти стоны незнакомцев, эти комментарии, которые были направлены в сторону "чужих" людей. "Безопасно". Слово отозвалось эхом, холодное и соблазнительное. Мой большой палец завис. Затем я набрала: "Согласна."

После этого запросы продолжали поступать. Мы снимались в нескольких видео. Я и Сашка привыкли. То что я играла доминирующую роль его не смущало. Становилась более раскованнее, более бесстыжей.

И вот однажды.

— Следующее видео: Ты накажешь его. За то, что он тебя не слушается.— Наташа обрисовала сценарий. Я стою над ним. Он, на коленях. Ремень — фальшивые удары, настоящий ужас. Крупные планы его слёз. Используем какой-то химикат. Я, плюющая на него.

— Заставь его умолять прекратить, – закончила она, а потом добавила. — Снимайте видео без нас у вас дома. Отправляйте его ко мне, а уж я поработаю над ним.

—Хорошо, – сказала я, не испытывая ни капли стыда от того, что это станет нашей повседневностью. Нет, нет. Я никогда не делала с сыном постыдных вещей. На роликах совершенно "чужие" люди. Это "они" извращенцы, а не мы.

Никто не докажет, что я с собственным сыном снимаюсь в порно.