Артём привык к этому ритуалу. Вечерние тренировки в университетском зале, долгий душ, смывающий усталость и напряжение, и вот он уже переступает порог родного дома, где его ждало не просто ужин и отдых, а нечто большее. Нечто по имени Алиса.

Его мама.

Ей было чуть за сорок, но время, казалось, боялось ее. Невысокая, почти миниатюрная, она обладала той самой фигурой, которую втайне рисуют в блокнотах мальчишки-подростки и о которой с легкой завистью вспоминают взрослые мужчины. Плавные, соблазнительные изгибы, тонкая талия, которую Артём мысленно мог охватить двумя ладонями, и упругая, круглая грудь, идеально гармонирующая с ее небольшим ростом. Но главной магией была не статика ее форм, а динамика — то, как она двигалась по дому, будто танцуя невидимый танец, каждый жест которой был наполнен грацией и скрытой силой.

И ее наряды. Боже, ее наряды. Артём, спортсмен, привыкший к функциональной одежде, восхищался этим ежевечерним театром. Сегодня, например, на ней было платье-чехол насыщенного изумрудного цвета, из шелка, который облегал ее тело, как вторая кожа. Оно было без бретелек, с глубоким вырезом, открывавшим гладкую кожу груди и изящные ключицы. Ткань так мягко ниспадала на бедра, подчеркивая их линию, и заканчивалось чуть выше колен, демонстрируя стройные ноги на каблуках-лодочках. Вчера это было обтягивающее черное платье с кружевными вставками по бокам, а на прошлой неделе — бордовый комбинезон с открытой спиной, завязки которого сводили Артема с ума. Она всегда выглядела безупречно, словно ждала самого важного гостя в жизни. И этим гостем был он.

Их вечера проходили под аккомпанемент бокала красного вина. Ароматный «Мерло» согревал горло, расслаблял, развязывал языки. Сначала разговоры были обычными: учеба, спорт, его друзья. Но постепенно Алиса, томно попивая вино и глядя на него поверх хрустального бокала, начала задавать вопросы о его личной жизни.

«Расскажи о Лере... она ведь у тебя была первой?» — начинала она, и ее голос звучал как бархат.

Артем, опьяненный вином, ее близостью и этим странным, дозволенным вниманием, рассказывал. Сначала смущенно, общими фразами. Но ее заинтересованный взгляд, ее одобрительная улыбка, когда он говорил о чем-то откровенном, ломали барьеры. Он рассказывал все детальнее. О том, как впервые прикоснулся к девушке, как дрожали ее руки, как пахли ее волосы. Позже он, краснея, описывал сам процесс: первые неуверенные движения, ощущение чужого, но такого желанного тела, тихие стоны в темноте общежития.

А потом однажды, на смелой волне собственных откровений, он спросил сам, глядя ей прямо в глаза:

«А ты, мам? С отцом? Каким он был?.. В постели?»

Воздух в гостиной сгустился, стал тягучим и сладким, как мед. Алиса не отвечала. Она лишь медленно поставила бокал на стол, ее глаза потемнели, а на алые губы легла едва заметная, знающая улыбка. Она поднялась с кресла, подошла к нему, ее каблуки отстукивали тиканье часов, отсчитывающих последние секунды их прежних отношений. Она остановилась вплотную, ее тонкий аромат жасмина и чего-то терпкого ударил ему в голову.

Она наклонилась, и ее губы коснулись его. Сначала легко, почти невесомо, вопросительно. Потом страстнее, увереннее. Это был не материнский поцелуй. Это был поцелуй женщины. Глубокий, влажный, безвозвратный.

Артём, ведомый инстинктом, вскочил, обнял ее за талию, прижал к себе. Его руки скользнули по шелку ее платья, ощущая под тканью теплое, податливое тело. Он слышал, как бешено стучит ее сердце, или, может быть, это стучало его собственное.

«Я так долго этого хотела», — прошептала она ему в губы, и ее пальцы вплелись в его волосы.

Он помог ей снять платье. Шелк соскользнул с ее плеч с легким шелестом, открывая то, что Артём видел лишь краем глаза, мельком, но что теперь предстало перед ним во всей своей запретной красоте. На ней было комплект нижнего белья из черного кружева и шелка. Бюстгальтер был с пуш-апом, соблазнительно приподнимающим и открывающим ее упругую грудь с темно-розовыми, налитыми ареолами. Трусики-бикини были лишь намеком на одежду, узкая полоска кружева едва прикрывала лоно, а тонкие тесемки завязывались на бедрах, делая ее фигуру еще более соблазнительной и хрупкой. Ее кожа была бледной, сияющей в полумраке комнаты, а каждое движение отбрасывало соблазнительные тени на изгибы ее бедер и талии.

Он не мог больше сдерживаться. Его губы опустились на ее шею, скользнули к ключице, нашли упругость груди. Он ласкал ее, сжимал, вкушал ее сосок, чувствуя, как он твердеет у него на языке. Его рука скользнула вниз, по плоскому животу, преодолела барьер кружева и коснулась влажного, горячего бугорка между ее ног. Она вскрикнула, ее тело выгнулось, прижимаясь к нему. Ее пальцы лихорадочно расстегнули его джинсы, и вот его напряженный, твердый член освободился.

Алиса, не сводя с него мутного от страсти взгляда, опустилась на колени. Ее теплые, умелые губы сомкнулись на нем, ее язык заиграл с головкой, скользя и дразня. Это была пытка и блаженство, сконцентрированное в одном моменте. Он вскрикнул, запрокинув голову, его пальцы впились в ее распущенные волосы, чувствуя каждый ее сладостный вздох, каждое движение ее рта, которое доводило его до исступления.

Но он хотел большего. Он поднял ее, уложил на широкий диван, мягкий свет лампы озарял ее распростертое тело. Он развел ее дрожащие ноги, открывая взгляду всю свою тайну. Он вошел в нее. Медленно, нежно, чувствуя, как ее влажное, тугое нутро принимает его. Она обвила его ногами за спину, ее руки притянули его к себе, их губы снова встретились в жадном, ненасытном поцелуе.

Он двигался в ней страстно, но с нежностью, которую не испытывал ни к одной девушке. Каждый толчок был наполнен не только животной страстью, но и годами подавленного восхищения, странной, запретной любовью. Она отвечала ему тем же, ее тело полностью раскрылось, отдавалось, ее тихие стоны и шепот его имени были музыкой, опьянявшей сильнее любого вина.

Он чувствовал, как внутри нее все сжимается, напрягается, ее ноги сомкнулись на его пояснице крепче. С тихим, срывающимся криком она задрожала, ее тело затрепетало в оргазме, волны наслаждения вырывались наружу с каждым ее содроганием. Это зрелище, эта полная отдача стали последней каплей для него. С глухим стоном он излился в нее, чувствуя, как спазмы ее влагалища выжимают из него все до последней капли.

Они лежали, сплетенные, тяжело дыша. Его лицо было прижато к ее шее, он чувствовал соленый вкус ее кожи и сладкий аромат духов. Ее рука нежно гладила его влажные от пота волосы. В комнате пахло сексом, дорогим вином и разбитой жизнью, которую им предстояло как-то собрать. Но в этот миг их мир сузился до этого дивана, до их тел и до тишины, которая была красноречивее любых слов.