Летние каникулы и отпуска закончились, продолжаем знакомиться с приключениями нашей юной главной героини.

*****

Когда было объявлено о моей помолвке с Найджелом, моя мама была счастлива, и стала настаивать на том, что в честь этого события необходимо устроить достойный праздник, заявив, что мы должны пригласить моих кузенов, тетушек, дядюшек и всех достойных знатных людей.

— У нас будет всё, — заявила матушка. — И танцы, конечно же, тоже. — И добавила, что мы с Найджелом Денби будем замечательной парой: — В наши дни очень сложно с такими вещами; люди кажутся такими легкомысленными. Не знаю, в чем тут дело, возможно, это из-за появления автомобилей? Но у него большой доход, не так ли? Позже ты обязательно поймешь, насколько это важно.

А затем она перешла к тому, что когда-нибудь я смогу найти себе место в лондонском обществе. В конце концов, Найджел рассказывал о своих политических устремлениях, и мать рассуждала о том, как хорошо было бы ей иметь получивших известность и признание зятя и дочь.

— Последствия. Каждый поступок в жизни имеет свои последствия. — Утверждала она, сидя в своем любимом кресле у окна. Когда она говорила о Найджеле, о Лондоне, и о том, как счастлива я должна быть там, ее глаза перебегали с одной части комнаты на другую. — У вас будет красивый дом. Завидую тебе, моя дорогая. Если бы только я могла заставить твоего отца понять важность лондонских сезонов!

Отца в комнате не было, там сидела только мамина подруга Хильда Гарни. Мне показалось, что у миссис Гарни слишком сильный румянец на щеках. Она постоянно улыбалась. Казалось, ее завораживало все, что говорила моя мать.

Я же была так не уверена ни в чем! Мне действительно хотелось уехать из Уэссекса, но разве мне нужен был дом в Лондоне? И вся эта суета вокруг моей помолвки с Найджелом. Я не видела в ней никакой иной причины, кроме повода для возбуждения нездорового интереса со стороны наших родственников, которые приезжали издалека, чтобы послушать мамины россказни о моем браке с Найджелом Денби, внуком адмирала, ныне покойного посла в Королевстве Испания.

Мне не хотелось, чтобы все эти люди, которых я не видела годами, пялились на меня. Но они, конечно же, глазели. Было невозможно предотвратить или избежать их пристальных взглядов, их глаз, выискивающих семейные тайны. Какими же неотесанными были эти люди, их грубость меня пугала. Я искала в зеркале подтверждение тому, что я достаточно красива, чтобы на меня пялиться, но потом решительно сказала себе, что я уже не ребенок, и должна стать счастливее в Лондоне. Я любила провинцию, но в столице я должна обрести свое счастье. Так что пусть они приезжают в Стокбридж, пусть все приезжают.

И вот матушка занялась выбором, подготовкой, приглашениями, вершив свой суд в своей гостиной, издавая указы и pronunciamento [манифест, эдикт, прокламации (лат.)]. Каждый вечер ужин превращался в церемонию обмена сплетнями о том или ином кузене в Мидленде [центральные графства Англии]. Мать настаивала, что не потерпит в доме никого из бедных родственников отца.

— Эти люди из Бристоля; они мне не нравятся. Я не потерплю таких людей в своем доме! — Ее глаза, в которых был намек на безумие, ярко блестели.

Список гостей разрастался. Матушка сообщила, что будут люди даже из Эдинбурга. Слухи о событии распространились по всему Стокбриджу, и я стала центром внимания всех своих подруг — я оказалась первой из них, кто обручился, и они смотрели на меня с завистью, заставляя меня рассказывать обо всех моих платьях и шляпках. Каждый день после обеда я оказывалась среди хихикающих девушек, болтающих о невестах, и перешептывающихся о том, что они знают о мужских ухаживаниях.

Мне пришло в голову, что я снова увижу кузину Гертруду. Она непременно приедет из Лондона в облаке самодовольства и наверняка найдет способ поддразнить меня — я очень хорошо помнила, как она меня дразнила. Я помнила все наши нежные моменты.

В один из дней я сидела с отцом в библиотеке. Иногда он разрешал мне посидеть рядом, пока просматривал свои газеты. Когда снова представилась такая возможность, я заговорила с ним о предстоящем замужестве, о своих сомнениях по поводу жизни в Лондоне. Отец попытался меня утешить, успокаивая меня своим голосом, и выразив свое полное уважение к Найджелу. Поглаживая меня по руке, он сказал, что в лице Найджела Денби я обрету достойного мужа, и я тогда представила себя в качестве миссис Денби, рисовала в своем воображении свой лондонский дом. В конце отец коснулся моего запястья и сказал, чтобы я отправлялась в свою комнату.

— Я присоединюсь к тебе через минуту.

Вскоре после того, как я отправилась к себе, он постучался. Войдя, отец закрыл за собой дверь и подошел ко мне.

— Может, позабавимся? — прошептал он, нежно касаясь моей щеки, шеи, плеч. Его пальцы танцевали и скользили по моему лифу, лаская через платье упругую грудь.

Вскоре он заставил меня склониться. Колени стояли на кровати, на покрывале, мое лицо покоилось на сложенных руках, попка была вздыблена вверх. Я вся дрожала от острого томления. Затем, когда было поднято платье, нижняя юбка и камиза, отец обнажил нижнюю часть моего тела. Я показала ему свою попку, и почувствовала прикосновение его пальцев.

— У нас будет теплое лето. Здесь, в Уэссексе, погода будет теплой, — пробормотал он, пощекотав мое любовное гнездышко, мою бороздку, потом розовый бутончик задней дырочки. Я выгибалась от его прикосновений, наслаждаясь этой медленной лаской. Потом его ладонь вновь скользнуло в мое любовное устье, проникая внутрь, пробуя и прощупывая его. Когда пальцы оказались на моем клиторе, перекатывая и пощипывая его, я не сдержалась — повернула голову и широко открыла рот, чтобы издать громкий звук страсти, пока кончала; пока отец собирал своими пальцами мои изливания и трепетную дрожь моего тела.

Поцеловав меня, он прошептал на ушко.

— Думаешь о Найджеле?

Его возбужденный пульсирующий орган был уже обнажен, и когда я повернулась, то увидела его. Прикоснувшись к нему, я обхватила пальцами его толщину, самую напряженную его часть, и стала ласкать, гладить его, любуясь раскрасневшимся навершием. А потом он стал извергаться, — сильно и бурно, прямо на простынь, выплескивая свой ликер прямо на мою кровать.

Да, я думала о Найджеле. О своем будущем муже, который через неделю приехал навестить меня в нашем родительском доме. Мы гуляли по лужайкам, а он держал меня за руку, пока мы, смеясь, наслаждались прогулкой.

Мне нравилась его степенность; дух Лондона, окружавший его. Он говорил о своих делах, потом о своих друзьях, потом о женщинах, которых он познал. Найджел сказал, что я самая красивая из всех, отчего заставил меня залиться краской. Я вздрагивала всякий раз, думая о его амурных подвигах, о его лондонских дамах. Потом он взял меня за руку и сказал, что во время нашего брака у нас будут прекрасные каникулы.

— Мы будем счастливы, Кларисса. Ты ведь любишь меня, правда? Да, верю, что любишь.

Когда же мой жених начал рассказывать мне о своих путешествиях, то показался мне таким умудренным жизнью, что я начала осознавать свою робость. Мне предстояло так много познать! Найджел пообещал, что после свадьбы мы обязательно поедем в Италию, сказал, что мне непременно нужно увидеть статуи и крыши Флоренции. Пока мы гуляли по лужайкам, меня переполняла гордость от своей помолвки.

Потом под деревом рука Найджела обхватила мою талию, он прильнул к моим губам и мы поцеловались. Я дрожала от его поцелуев, а он, уловив мой трепет, рассмеялся и сказал, что это его забавляет.

— Какая же ты нежная!

В попытке вернуть себе самообладание, я постоянно задавалась вопросами: найду ли я истинное наслаждение в браке? Понравится ли мне респектабельность красивого лондонского особняка?

В доме моих родителей теперь царило оживление. Приближалось торжество по случаю моей помолвки. Повсюду глаза прислуги были устремлены на меня — в залах, в холле, на лестнице. Я проводила много времени перед зеркалом, крутясь вправо и влево, чтобы оценить, как я выгляжу, — иногда стояла там обнаженной после ванны, разглядывая в отражении свою грудь и попку, свою норку с густой шерсткой. Хихикающие горничные постоянно раздражали; они всегда находили предлог, чтобы войти в мою комнату и потревожить мои мечты. Интересно, сколько служанок будет у меня в Лондоне? Я думала о прислуге в доме Найджела, представляла, как он будет овладевать мной на своей кровати. Заставит ли он меня склониться? Возьмет ли он меня, пока я буду стоять коленопреклоненной, будет ли его мужское достоинство толстым и твердым в своем безудержном первом толчке? Я представила его член в своем любовном гроте, в своей попке, и сразу подумала о матери и конюхе. Линч-младший и моя мама, которая стонет, выгибаясь от переполняющего ее возбуждения. Потом мне вспомнилось, как Найджел наблюдал за нами с отцом в ту ночь в Лондоне, и покраснела от этой мысли — тогда мой жених спокойно разворачивал сигару, наблюдая за нами, а отец что-то бормотал, когда трахал меня, утверждая своими ласками свою власть.

Вечером мы ужинали вчетвером — мать, отец, Найджел и я. Подсвечники и супницы на столе; тени, скользящие по стенам. Матушка, казалось, была в хорошем расположении духа. Она отругала одну из служанок, но потом посмеялась над шуткой, которую рассказал Найджел. Отец потягивал вино, разговаривая то с моим женихом, то с матушкой. Глядя на меня, он загадочно улыбался.

— Мы отправимся в Хенли! — вдруг заявила мать. — Хочу посмотреть там на лодки [город Хенли-он-Темз, расположенный в графстве Оксфордшир, известен своей королевской речной парусной регатой и состязаниями старейшего в Англии гребного клуба].

Найджел смотрел на меня. Матери, похоже, он весьма приглянулся. В этот вечер у нее были обнажены плечи, а декольте выгодно подчеркивало грудь.

Через некоторое время разговор перешел на тему брака и брачных обязанностей жены. Мать укорила мужчин.

— Поговорите об этом в гостиной, пожалуйста.

Отца это позабавило.

— В других комнатах говорить об этом интереснее. Не люблю гостиные.

— Тогда в библиотеках.

— Может быть, в спальнях, дорогая?

— Только не спальни!

Все смеялись, болтая о супружеских радостях. Мать рассказывала, что мало кто из знакомых ей женщин доволен своей судьбой. Будет ли счастлива Кларисса? Да, буду ли я счастлива? Они подшучивали надо мной по поводу моего счастья, шептались и бормотали, подтрунивая надо мной. Я была слишком молода, чтобы это понять, и они смеялись над моей растерянностью.

— В свой час ты узнаешь об этом, — сказал мой отец. Мать улыбнулась и понимающе кивнула. Пригубив вино, она снова кивнула и сказала, что желает, чтобы поскорее наступил день бала.

Через несколько дней приехала моя кузина Гертруда. Я была так счастлива снова увидеть ее! Мы часами беседовали в саду, и я постоянно вспоминала нас вдвоем вместе с конюхом Линчем. Кузину забавляла моя неуверенность в том, что я выхожу замуж.

— Он очень милый, — сообщила она, и улыбнулась, спросила, нахожу ли я ее красивой. Это Гертруда говорила о своем ухажере, добавив, что тоже скоро выйдет замуж. Кузина сказала, что ее муж обеспечит ей приличный доход и что она намерена заполучить множество драгоценностей.

— Жемчуг, много жемчуга, — добавила она. — Обожаю жемчуг.

Мне показалось, что Гертруда вполне довольна своими перспективами. Она все время расспрашивала меня о Линче. Он все еще служит на конюшне? Развлекалась ли я с ним все эти месяцы? Кузина настаивала, что я непременно должна ей все рассказать, и наконец, я поведала о том, что застала конюха вместе со своей матерью. В ответ моя родственница лишь покачала головой и рассмеялась.

— Что ж, я совсем не удивлена.

Затем она потребовала от меня рассказать ей всё-всё-всё о Найджеле, что я и сделала, но наотрез отказалась делиться с ней подробностями о своих интимных отношениях с отцом. Гертруда молча слушала, пока я говорила, а потом стала целовать и ласкать меня.

— Я часто вспоминала о тебе, — шептала она, лаская мою грудь и попку. Просунув руку под платье, она исследовала пальчиком мою влажную расщелинку. — Хочешь кончить?

Да, я хотела, я очень хотела, и вздрогнула, когда кузина пощекотала мое потаенное местечко. Она мечтательно улыбалась мне, наблюдая за моими трепетными движениями. Потом мы отправились в мою комнату, где ей захотелось начать снова, и на этот раз она заставила меня стоять перед ней, раздвинув ножки, пока порхала пальцами между моими бедрами. Тут внезапно открылась дверь, и вошла одна из служанок. Гертруда крепко схватила меня.

— Не двигайся! — приказала она. Я не смотрела на горничную. Я избегала ее взгляда, мне не хотелось ее видеть. Как я ненавидела эту девушку, эту служанку, которая посмела открыть сейчас двери! Наконец она ушла, а кузина посмеивалась, заставляя меня вновь и вновь истекать любовным нектаром. После того, как все закончилось, я должна была облизать ее пальцы, и она не отпустила меня, пока я этого не сделала.

За день до бала приехал дядя Джеральд. Столько же лет прошло с тех пор, как я видела его в последний раз! Как всегда, он был весел; с порога сказал, что рад меня видеть. Я же вспомнила свое детство, те времена, которые мы проводили вместе. Неужели я при этом покраснела? Дядя Джеральд улыбнулся, обратив на меня свои веселые глаза, и облизнул губы. В моей памяти всплыли воспоминания о его члене, таком твердым и горячим в моей руке; я вспомнила, как мой дядюшка извергается, его раскрасневшееся лицо, и звенящие звуки страсти, рождающиеся в его горле. Как же он обожал, чтобы я держала в своей ладони его ядра, когда он кончает! Теперь же он сидел в плетеном кресле на лужайке и рассказывал о своих путешествиях по Америке, а я все время думала о тяжелом мешочке его тестикул и о том, как на мои руки вытекает его сладкий ликер. Он был таким же статным, со своими толстыми пальцами, пышными усами, и я подумала, не сесть ли мне к нему на колени. Да, наверно стóит. Когда он позвал меня, я подсела к нему на колени, и поцеловала его в щеку.

— Моя маленькая красавица, — произнес он. — Ты стала такой красавицей!

Он погладил меня по попке, и от его прикосновения я вздрогнула. Мы находились одни посреди широкой лужайки, которая простиралась от дома до края вересковой пустоши. Дядя Джеральд всё расспрашивал меня о Найджеле. Люблю ли я своего жениха? Буду ли я счастлива в Лондоне? Буду ли я при случае вспоминать своего дядюшку? Мое платье вдавилось в щелку между моими задними половинками, а его пальцы безудержно работали там, на моем теле, лаская сладкую норку и бутон задней розочки. Как же он посмеивался над моей дрожью!

Наконец наступил вечер бала в честь помолвки. Матушка устроила настоящую суматоху, покрикивала на служанок, бегала из одной комнаты в другую. В ее глазах снова мелькало безумие. Отец был раздражен. Нравится ли ему мое платье? Сказал, что оно ему нравится. Не удовлетворившись этим, я побежала в свою комнату, чтобы еще раз взглянуть на себя. Понравится ли мое платье Найджелу? Посчитает ли он меня красивой? Меня вдруг пронзила мысль, что я разочарую его, и я возненавидела этот бал. Мне стало страшно, я побоялась выходить из своей комнаты, и на мгновенье мне захотелось спрятать и укрыть от посторонних глаз свою девичью незрелость. Но затем я отбросила все страхи и поспешно вышла из комнаты.

К дому уже подъехала целая вереница карет, и внизу, в гостиной, я принимала комплименты от гостей. Я слышала, как музыканты настраивают свои инструменты в бальном зале. Затем появился Найджел. Его глаза были устремлены на меня, он улыбался и повел меня танцевать. Я кружилась с Найджелом по паркету и краснела, когда он смотрел на вырез моего платья, размышляя, какие необычные удовольствия я получу, когда мы поженимся.

Через некоторое время я взмолилась о передышке, и попросила отвести меня в сад. Мой жених рассмеялся и сопроводил меня через французские двери к каменному портику, а затем мы спустились по ступенькам в сад, где он стал целовать меня. В лунном свете он ласкал мою грудь и задок, и я вздрагивала от прикосновения его рук, наслаждаясь его обжигающим взглядом, когда он дразнил пальцами мои соски. Ему так понравилась моя грудь? Мне хотелось, чтобы он почувствовал их спелость, их размер. Наконец, я дождалась его рта на своих сосках, и у меня перехватило дыхание. Он склонил голову, и я почувствовала его губы, его язык в дополнение к его рукам, держащим мои упругие полушария.

Тут я впервые коснулась его члена, его напряженного органа, даже через брюки почувствовав его непреодолимую, безудержную силу. Он прошептал мне, чтобы я расстегнула пуговицы, и мои пальцы забегали по ним. Потом в лунном свете выскочил его вздыбленный упругий стержень, поблескивая своей налитóй головкой. Кончиками пальцев я коснулась его основания, почувствовала внушительный обхват, и вздрогнула от предвкушения; от одной мысли о том, как его член проникнет в меня. Да, конечно, он возьмет меня туда; в мою киску и в мою попку.

Я дрожала, касаясь и лаская его в саду, но потом появились гости, и они смеялись, проходя мимо нас. Неужели они видели, где покоится моя рука? Я была раздосадована тем, что нас прервали, но Найджел засмеялся и снова стал ласкать мои соски, продолжая дарить мне такие изысканные ощущения.

Танцы все продолжались и продолжались. Наконец званый вечер подошел к концу, гости разъехались или уснули в доме, а я беспокойно ворочалась в своей постели, не в силах уснуть от нахлынувших переживаний. Встав с кровати, я подошла к окну, чтобы посмотреть на Луну, затем через некоторое время выскользнула из комнаты, чтобы побродить по пустым коридорам дома. На душе было неспокойно. Я ходила мимо темных картин и тихих комнат, но потом услышала шум. Из-под приоткрытой двери показался свет, донеслись приглушенные голоса. Словно призрак, я двинулась туда. Это была комната Найджела, и он был там не один — мой жених стоял возле своей кровати, расставив ноги и сцепив руки за спиной, а у его ног на коленях стояла моя мать. Она держала его огромный возбужденный стержень у себя между губами, и ее рот жадно сосал его. Найджел медленно двигал бедрами, матушка держала рукой его могучие ядра, а его мужское естество скользило в ее жадном, растянутом рту, полностью погружаясь в глубину, и ритмично выныривая потом наружу. Слышались невнятные бормотания, шепот страсти; а еще неясный стук — это был стук моего собственного сердца, когда я наблюдала за ними.

— О, дааа, вот так... Я сейчас... Дааа..., — наконец, выдохнул мой жених. Мать на мгновение застонала, а затем еще крепче сжала его ядра, принимая в себя его бурные изливания.