Жара в тот июльский день 2018-го была плотной, словно сироп. Воздух над полем колыхался, и даже кузнечики смолкли. Я, Сергей, сидел на завалинке старого дома, где мы гостили у родни, и пытался поймать малейшее движение ветерка. Рядом скучал мой двоюродный брат Антоха, щелкая семечки.

Из-за угла послышался смех — звонкий, заразительный. Это вышла тётя Света, жена дяди Анатолия. В легком сарафане цвета спелой сливы, с влажными от жары светлыми волосами, прилипшими к вискам, она казалась олицетворением самого лета. Мне шёл девятнадцатый, но при виде неё я снова чувствовал себя нескладным подростком, у которого перехватывает дыхание.

— Что, пацаны, изнываете? — улыбнулась она, и её глаза, цвета летней речной воды, сощурились. — А ну, шевелитесь, поможете мне с корзиной, на речку собралась.

Запах её духов — что-то холодное, фруктовое — смешался с запахом сена и пыли. Когда она наклонилась, чтобы поднять плетёную корзину, край сарафана на мгновение задрался, открыв загорелую гладкую кожу бедра. Я отвел глаза, чувствуя, как кровь ударила в лицо. Антоха лишь хмыкнул.

Моё обожание к тёте Свете было болезненным и тайным. Она была другой — не такой, как все вокруг. Работала в медпункте, и от неё всегда пахло не деревней, а чем-то стерильным, городским, дорогим. И её смех, и её взгляд, будто знающий какую-то великую тайну, сводили меня с ума.

Всё рухнуло вечером того же дня. Я сидел в саду, под старой яблоней, когда до меня донеслись голоса из-за забора. Двое соседей, уже изрядно «под мухой», обсуждали местные новости.

—... а Светка-медсестричка опять загуляла, — хрипло рассмеялся один. — Говорят, на прошлой неделе у них в медпункте чуть ли не оргии были. Фельдшер Васька и тот ветеринар... За бутылку коньяка, слышал, всё что угодно покажет.

Слова были грубыми, как удар камнем по стеклу. Мой идеальный, сияющий образ дал трещину. Я не хотел верить, но семя сомнения было посеяно.

А потом начались гулянки. Застолья по поводу и без. Дядя Анатолий быстро «отключался», и тётя Света становилась королевой вечера. Я видел, как она флиртовала с соседом Степаном, коренастым крепышом с хищным взглядом, и с важным старостой Петровичем. Её смех становился громче, движения — размашистее. Как-то раз Степан, красный от водки и вожделения, сунул ей в декольте свернутую купюру. Она не оттолкнула его, а лишь загадочно улыбнулась и сказала что-то тихо на ухо, от чего он заухмылялся ещё шире.

— Обещаешь показать? — явственно донесся до меня его хриплый шёпот.

— Всему своё время, Степа, — звонко ответила она, и взгляд её скользнул по мне, будто проверяя, вижу ли я это. Я отвёл глаза, сжимая пальцы.

Антоха давно ушёл спать. Гулянье во дворе затихало. Я не мог уснуть. В голове стучало: «Показать... Что показать?». И вдруг я не увидел ни тёти Светы, ни Степана.

Немое предчувствие заставило меня подняться и выйти в темноту. Луна была полной и яркой, заливая серебром крышу сеновала. Оттуда, из-под приоткрытой двери, доносился приглушённый звук — тихие, прерывисты стоны.

Сердце заколотилось где-то в горле. Я, как вор, крадучись обошёл сеновал и вскарабкался на старую груду досок под самым оконцем наверху. Пыльное стекло было полузакрыто, но щели хватало.

И я увидел их.

Воздух в сеновале был густым и сладким от пыльной соломы, смешанной с запахом пота и секса. Он висел тяжелым одеялом, и каждый звук казался приглушенным, интимным и слишком громким одновременно.

Степан долбил её с остервенением, будто пытался не просто войти в её тело, а прошить его насквозь, пригвоздить к земле. Ритм его движений был неистовым, почти яростным. Каждый резкий, быстрый толчок отзывался гулким, влажным хлопком плоти о плоть, эхом разносившимся по тихому сеновалу. Эти звуки сливались в откровенную, животную музыку их совокупления.

Его большие, рабочие руки впились в её плоть не как влюбленного, а как захватчика. Он держал её не за бедра, а сжав полные, мягкие ягодицы, впиваясь пальцами в самую мякоть так, что на загорелой коже уже проступали красные, а затем и багровые следы, сулившие наутро синяки. Он владел ею грубо, без прелюдий, и его тело, обрушиваясь на неё, говорило лишь о владении и взятии.

Хлоп-хлоп-хлоп...

В такт этому безжалостному маршу она тихо постанывала, зарывшись раскрасневшимся лицом в согнутое предплечье. Её дыхание срывалось на короткие, прерывистые выдохи: «Ой... ой...». Две верхние пуговицы её халата были расстегнуты – видимо, Степа, ставя её раком, всё же успел запустить руку и в бюстгальтер, но сейчас его не интересовала грудь. Вся его ярость, всё его внимание было сфокусировано на её теле, содрогавшемся под ним.

Правая его рука скользнула с бедра ниже, к самой середине её попы, туда, где кожа была самой нежной. Капли пота с его лба и висков падали ей на спину, катились по ложбинке позвоночника и скатывались в темную, мокрую щель между её ягодиц. И вдруг, без предупреждения, он резко загнал указательный палец в её тугой, сопротивляющийся анус.

Света вздрогнула, как от удара током. Она резко приподняла голову, и в её глазах, на секунду мелькнувших из-под растрепанных волос, читалась не боль, а панический, стыдливый протест.

— Нет, не туда, — выдохнула она едва слышно, почти шёпотом, в котором дрожала унизительная мольба.

Её рука, до сих пор судорожно сжимавшая её же собственные трусы, метнулась назад, пытаясь поймать его запястье, вытащить наружу этот грубый палец. Резкое движение заставило её потерять равновесие, и она грузно рухнула на живот, а ажурная ткань трусов выскользнула из её пальцев и отлетела в сторону, затерявшись в соломе.

Степан тут же накрыл её собой всей своей тяжестью. Левой рукой он облокотился на неё, прижимая к соломе, одновременно схватив за плечо, а правой принялся водить по её телу – по запыленной спине, по покрасневшим от шлепков ягодицам, с наслаждением ощущая под ладонью всю её податливую, сочную плоть. Затем его пальцы вцепились в её волосы, оттянув голову назад, выгнув шею. Он держал её так, как держат непокорную кошку, — жестко, без возможности вырваться.

Она лежала в неглиже: в тех же босоножках на каблучке, в которых приехала, с задратым до поясницы халатом, полностью обнаженная сзади. Его левая рука снова вдавила её в колючее ложе, а правая с громким шлепком впилась в правую ягодицу, снова завладев ею. И вновь началось то же неистовое движение, те же быстрые, резкие, вбивающие толчки.

Тихие стоны Светы стали громче, превратились в сдавленные крики. Её правая рука вцепилась в пучок соломы, вырывая его с корнем. Казалось, ещё немного – и она сорвётся.

Степа, тяжело дыша, с хрипом, которого она раньше никогда от него не слышала, резко зажал ей рот ладонью, почти глуша её.

— Тихо, тихо, щас я кончу тебе в пизду! — его голос прозвучал хрипло и властно.

И тут его тело затряслось в последнем, мощном спазме. Раздался низкий, животный рык, больше похожий на стон ярости, чем на наслаждение. Он вжался в неё всем весом, обеими руками впившись в её бёдра, прижимая к себе так, будто хотел расплющить, и из его горла вырвался хриплый, торжествующий вопль, когда он громко, на весь сеновал, начал кончать в неё, заливая её внутренности горячими потоками своей похоти.

Добрый день, уважаемый читатель. Помимо бесплатных историй, у меня есть рассказы на платной основе, ими являются продолжения историй, выкладываемых в бесплатном формате. Самый простой способ ознакомиться со всем контентом, это перейти на Бусти.

https://boosty.to/prosto4ydo