Семь дней прошло с моего последнего визита в гараж Петра, и воспоминания о том дне, словно старый снимок, начали тускнеть под натиском рабочих будней. Иногда я задавался вопросом, не приснилось ли мне все: неуклюжий Петр с его лысеющей макушкой и красным от пота лицом, его сын Виталик, громоздкий парень с наивным взглядом, и их напарник Иван — угрюмый здоровяк с седой бородой и грубыми чертами лица. Тогда, в полумраке гаража, они развлекались с двумя яркими блондинками, чья вычурная внешность казалась неуместной среди ржавых инструментов и запаха масла. Контраст между этими людьми был разительным, почти нереальным, и происходящее казалось обрывком странного сна. Я посмеивался, вспоминая тех незадачливых девиц, но стоило взглянуть на свою жену Алину — изящную, ухоженную, с длинными ногами и точеной фигурой, — и я понимал, что она бы одним взглядом заставила Петра и его сынка чувствовать себя ничтожествами.

Тот день начался суматошно. Мы проспали, утро утонуло в спешке, но Алина, как всегда, выглядела безупречно. Ее короткие сапожки на танкетке подчеркивали стройность лодыжек, черные чулки плотно облегали длинные, изящные ноги, а обтягивающая мини-юбка выделяла упругую попку и тонкую талию. Короткая куртка с меховым воротником слегка приоткрывала декольте, где тонкая блузка обтягивала ее упругую грудь. Как она успела нанести макияж — аккуратно подвести глаза, подчеркнуть скулы, накрасить губы яркой помадой — и уложить темные блестящие волосы в элегантную «ракушку», оставалось загадкой. Она была словно модель с обложки, и я невольно любовался ею, пока мы торопливо собирались.

Рабочий день выдался нервным: утро началось с суеты из-за срыва сроков по проекту, но к вечеру все уладилось. Неожиданная премия за старый заказ приятно удивила, и деньги, лежавшие в кармане, добавляли уверенности. Коллеги звали в бар, но я отказался, решив заехать к Петру, чтобы проверить машину и отдать часть долга за ремонт. На прошлой неделе он звонил, настойчиво напоминая о деньгах, и даже намекнул на скидку, если я приеду лично. Я хотел обсудить это с Алиной, но ее телефон, как обычно, разрядился. Позже выяснилось, что Петр написал ей, попросив забрать запчасть и пообещав скидку за личный визит. Алина, привыкшая все держать под контролем, решила разобраться сама, не предупредив меня. Я отправил ей сообщение: «Задержусь, еду к Петру. Люблю», — и двинулся в путь.

Дорога до гаража оказалась утомительной. Метро гудело толпами, электричка пахла сыростью и металлом, а разбитая тропа, окруженная голыми деревьями, вела к одинокому бетонному строению. Я плохо знал маршрут, пару раз сбился с пути и вышел к гаражу со стороны леса уже в сумерках. Холодный ветер пробирал сквозь куртку, и я пожалел, что не взял шарф. Сзади здания тускло светилось маленькое окошко с приоткрытой рамой, из которого лился слабый желтый свет. Смесь любопытства и тревоги подтолкнула меня заглянуть внутрь, и я замер, прижавшись к холодной бетонной стене. Воспоминания о прошлом визите нахлынули: запах бензина, пыльные шины, ржавые инструменты и гул старого радио, из которого лилась громкая музыка.

Через мутное, замызганное стекло я разглядел две фигуры. Их контраст был разительным даже в тусклом свете. Женщина — стройная, ухоженная, с длинными светлыми волосами, струящимися по плечам, — выглядела изящно. Ее короткая юбка обтягивала подтянутую попку, а тонкая кофта подчеркивала упругую грудь. Напротив стоял Петр — грузный, в засаленном комбинезоне, с лысеющей головой и красным лицом, покрытым щетиной. Его фигура казалась нелепой рядом с ее грацией: оплывшее тело, короткие ноги, грубые черты лица, проступавшие в свете лампы.

Я придвинулся ближе, стараясь не издать звука. Музыка заглушала голоса, оставляя мне лишь наблюдать. Лица были размытыми, но детали проступали. Женщина, лет 25–30, была красива: большие голубые глаза, полные легкого страха, тонкий нос и пухлые губы, слегка дрожавшие. Ее кожа сияла чистотой, а тело — подтянутое, с длинными ногами в черных чулках и округлой грудью — вздымалось от учащенного дыхания.

Петр был ее противоположностью. Комбинезон болтался на нем, скрывая толстый живот. Его руки, грубые, с мозолистыми пальцами, покрытыми грязью, казались непропорционально большими. Лицо — красное, изрезанное морщинами, с жадными глазами — блестело в полумраке.

Внезапно Петр шагнул к ней, и я понял, что он перешел к действиям. Ее голос — слабый, с ноткой притворного протеста — еле пробился сквозь музыку:

— Прошу, не надо... Отпустите...

Ее мольбы звучали неубедительно, и Петр, ухмыляясь, схватил ее за плечи, прижав к верстаку. Ее спина слегка выгнулась, но сопротивление было слабым — она лишь слегка уперлась ладонями в его грудь. Его рука сжала ее грудь, сминая ткань кофты, оставляя красные следы. Она тихо вскрикнула, но ее тело не напряглось, а пальцы лишь слегка сжались. Петр придавил ее своим весом, его пальцы впились в ее грудь с жадностью. Она извивалась, но движения были вялыми, почти театральными.

Он рванул ее юбку вверх, обнажая стройные бедра и черные трусики. Одним движением он сорвал их, отбросив в сторону, и я увидел ее интимную зону — аккуратную, с легким пушком светлых волос. Она слегка сжала ноги, но тут же расслабила их, позволяя Петру раздвинуть их. Он расстегнул комбинезон, и его член вырвался наружу — толстый, с вздувшимися венами, багровый от возбуждения. Он дышал тяжело, готовый к действию.

Я стоял, не в силах отвести взгляд. Во мне боролись возбуждение от этой сцены и отвращение к грубости Петра. Ее притворное сопротивление сбивало с толку, но жалость к ней все же резала сердце. Мысль о вмешательстве мелькнула, но ноги не двигались. Запах бензина душил, свет лампы мигал, а шины в углу молчаливо наблюдали.

Я прижался лбом к запотевшему стеклу, чувствуя, как сердце колотится, словно пойманная птица. Сквозь мутное окно, покрытое пылью и разводами, сцена разворачивалась с жестокой ясностью. Скрип полки с ржавыми болтами и шорох ветра, шевелящего старый календарь, создавали зловещий фон. Женщина, чья хрупкая фигура казалась чужой в этом кошмаре, лежала грудью на капоте нашей машины. Ее светлые волосы, еще недавно уложенные, теперь были растрепаны, а часть их была намотана на кулак Петра. Он тянул ее голову назад, заставляя спину выгнуться, обнажая тонкую талию и упругие ягодицы, обтянутые чулками. Ее хрупкость подчеркивала его грубую силу.

Петр возвышался над ней, его массивная фигура казалась угрожающей в тусклом свете лампы, свисавшей на облезлом проводе. Его лицо, покрытое щетиной, искажалось в похотливой гримасе, глаза жадно шарили по ее телу. Он облизывал губы, словно хищник. Комбинезон, заляпанный маслом, висел мешком, но был распахнут, обнажая член — огромный, с багровой головкой, блестящей от возбуждения. Он покачивался, пока Петр терся им между ее ягодиц, то появляясь в свете, то скрываясь в тенях.

Женщина тихо всхлипывала, ее пальцы с маникюром слегка цеплялись за капот, но сопротивление было слабым. Ее юбка, задранная до талии, открывала ноги в чулках и ягодицы, между которыми виднелись трусики, едва прикрывающие промежность. Ее половые губы, розовые и влажные, блестели, выдавая возбуждение. Петр сжал ее ягодицу, его пальцы впились в кожу, оставляя следы. Она вскрикнула, но ее тело осталось податливым.

— Хватит ломаться, — прохрипел Петр сквозь музыку из магнитофона.

— Расслабься, тебе понравится. Еще просить будешь.

— Прошу... не надо... — ее голос дрожал, но в нем сквозила неуверенность. — У меня муж...

— Муж? — Петр хмыкнул, ухмыляясь. — Ты сама сюда пришла. Расслабься, я не помешаю вашей любви.

Он рванул ее за волосы, заставляя грудь оторваться от капота. Под кофтой проступала ее грудь, покачивающаяся от движений. Она вскрикнула, но ее руки лишь слегка скользили по металлу. Петр приподнял ее за бедра, раздвигая ноги, открывая ее интимную зону — треугольник светлых волос и розовые губы, влажные и припухшие. Его член уперся в ее вход, багровая головка надавила на узкое отверстие.

— Нет... прошу... — простонала она, но ее бедра слегка подались навстречу.

Петр толкнул сильнее, и его головка проникла в нее, растягивая плоть. Она вскрикнула, но тут же ее стоны стали громче, смешавшись с нотками удовольствия. Ее тело расслабилось, бедра начали подмахивать его движениям, а пальцы сжали капот. Петр застонал, входя глубже, его член с трудом помещался в ее теле. Ее стоны становились громче, почти кричащими, наполненными страстью.

— Ооох... да... — вырвалось у нее, когда она подалась навстречу его толчкам.

Его руки сжимали ее бедра, оставляя следы, а запах бензина и ее духов создавал удушающую атмосферу. Я стоял, не в силах отвести взгляд. Ее стоны и податливость будили во мне возбуждение, но отвращение к Петру разрывало меня. Ее притворное сопротивление, перешедшее в страсть, сбивало с толку. Мысль броситься внутрь мелькнула, но я был парализован. Свет лампы мигал, тени дрожали, музыка заглушала ее крики.

Внезапно Петр издал рык и толкнул сильнее, входя полностью. Она закричала, но ее стоны были полны наслаждения, тело дрожало, подмахивая ему. Он ускорил темп, его живот шлепал о ее ягодицы. Я отвернулся, прижавшись к стене, но ее громкие стоны

— «Ооох... да... не останавливайся!» — и его хрип врезались в сознание.

Тут я услышал шаги. Обернувшись, я увидел Виталика с трубой в руках. Его лицо расплылось в глупой улыбке, слюна стекала по подбородку. Он был огромен, с руками, как бревна.

— Дядя, ты чего тут? — спросил он писклявым голосом.

— Я... за машиной, — выдавил я, пот стекая по спине.

— Папаня занят, — хихикнул Виталик, кивая на гараж. — Сказал, потом и мне даст... с телкой.

Меня передернуло. Я кивнул и пошел прочь, но ее стоны и образ ее тела, подмахивающего Петру, преследовали меня.

Я вжимался в прохладную бетонную поверхность гаража, чувствуя, как пронизывающая влага и резкий аромат горючего просачиваются сквозь ткань моей одежды. Внутри меня бушевал вихрь противоречивых чувств: отвращение к происходящему, странное, почти болезненное возбуждение от увиденного и жгучий стыд за свою неспособность действовать. Короткий разговор с Виталиком, этим громоздким громилой с трубой в руках, оставил мерзкий привкус. Его слова, произнесенные с детской ухмылкой, звенели в ушах: «Папаня сказал, что все по согласию... Может, и мне достанется эта телка». Его массивная фигура, похожая на гору мускулов, нависала надо мной, а в глазах горела тупая смесь радости и похоти. Он был огромен — плечи, как у тяжеловеса, руки, словно бревна, и лицо с глуповатой ухмылкой, с которой стекала капля слюны. Труба в его руках поблескивала в тусклом свете фонаря, словно продолжение его угрожающей натуры. Противостоять ему было бы безумием, и я, стиснув зубы, отступил назад.

В голове роились мысли, раздирающие меня на части. Я пытался убедить себя, что женщина, возможно, сама спровоцировала Петра. Может, она дала ему повод? Моя Алина никогда бы не попала в такую ситуацию — ее острый ум и холодный взгляд могли поставить на место любого нахала. Я вспомнил, как однажды в баре она одним движением брови заставила какого-то приставалу чувствовать себя полным ничтожеством. Но сейчас, глядя на происходящее в гараже, я не мог избавиться от чувства вины. Почему я стою здесь, как немой свидетель, пока эта женщина страдает?

Я обогнул гараж, ощущая хруст гравия под ногами, и вернулся к замызганному окну, через которое пробивался слабый желтый свет. Громкая музыка из старого магнитофона заглушала голоса, но я все же уловил приглушенные всхлипы и хриплый голос Петра. Сцена внутри стала еще более жестокой, хотя и не сильно изменилась. Женщина, чья изящная фигура казалась чужеродной в этом грязном гараже, лежала грудью на капоте нашей машины. Ее спина была выгнута под неестественным углом, так как Петр с силой тянул ее голову назад, намотав ее длинные светлые волосы на свой кулак. Ее лицо, искаженное смесью страха и притворного сопротивления, было едва различимо в полумраке: большие голубые глаза блестели от слез, тонкий нос подрагивал, а пухлые губы дрожали, выдавая слабый протест. Ее кожа, гладкая и светлая, лоснилась от пота, а тонкая кофта задралась, обнажая упругую грудь, которая покачивалась в такт его резким движениям.

Петр возвышался над ней, его грузная фигура в засаленном комбинезоне казалась еще более уродливой рядом с ее хрупкостью. Его лицо, покрытое грубой щетиной и пятнами от возбуждения, блестело от пота. Комбинезон был распахнут, и из него торчал его член — массивный, с вздувшимися венами, багровый от напряжения. Головка, крупная и блестящая, выглядела угрожающе, словно предназначенная для разрушения. Он терся ею между ее ягодиц, то показывая свой орган в тусклом свете лампы, то скрывая его, оставляя видимой только эту зловещую головку, которая казалась еще более пугающей в полумраке.

Женщина уже лишилась трусиков — они валялись в углу, смятые и забытые. Ее юбка была задрана до талии, открывая подтянутые ягодицы, округлые и упругие, словно вылепленные скульптором. Черные чулки, плотно обхватывающие ее стройные ноги, подчеркивали их изящество, а между ягодиц виднелась ее интимная зона: аккуратный треугольник светлых волос на лобке и розовые половые губы, слегка припухшие и влажные, выдавая ее возбуждение, несмотря на слабое сопротивление. Она слегка отталкивала Петра кончиками пальцев, ее тонкие руки дрожали, но движения были вялыми, почти символическими.

— Ща я тебя распалю, будет жарко, — прохрипел Петр, его голос едва пробивался сквозь громкую музыку. — Не ломайся, знаю, тебе это нравится.

— Прошу, не надо... — ее голос сорвался на слабый всхлип, слезы текли по щекам, оставляя черные дорожки от туши. — У меня муж...

— Муж? — Петр хмыкнул, его губы растянулись в циничной ухмылке. — Не парься, я не мешаю вашей семейной идиллии. Расслабься, получи кайф.

Он пытался войти в нее, но его член, слишком большой для ее узкого тела, встречал сопротивление. Ее половые губы, нежные и розовые, сжимались, словно препятствуя вторжению. Петр нахмурился, его лицо исказилось от нетерпения. Он рванул ее за волосы, заставляя грудь оторваться от капота, а спину выгнуться еще сильнее, обнажая тонкую талию и ребра, проступавшие под кожей.

— Плюнь, говорю! — рявкнул он, подставляя свою огромную ладонь, похожую на лопату. — Так легче пойдет!

Я не видел, как она выполнила его приказ, но вскоре Петр начал грубо растирать слюну между ее ног. Его толстые пальцы, покрытые грязью и мозолями, втирали влагу в ее промежность, растягивая нежные губы и проникая внутрь. Женщина дернулась, ее тело напряглось, и она вскрикнула:

— Нет! Хватит! Что вы делаете?!

— Трахать тебя буду! — прорычал Петр, его голос сочился животной похотью. Он двинул бедрами, и его член начал проникать в нее. Я увидел, как багровая головка растягивает ее узкое отверстие, медленно входя внутрь. Женщина вскрикнула, но ее крик быстро перешел в громкий стон, полный смеси боли и удовольствия. Ее пальцы, впившиеся в капот, расслабились, а бедра начали слегка подмахивать его движениям. Петр толкнул сильнее, и его член вошел глубже, растягивая ее до предела. Ее стоны становились громче, почти кричащими, наполненными страстью:

— Ооох... да... — вырвалось у нее, когда она подалась навстречу его толчкам.

Я смотрел, не в силах отвести взгляд. Ее хрупкое тело, казалось, вот-вот сломается под напором этого грубого мужика. Его член, массивный и уродливый, двигался в ней с жестокой ритмичностью, а ее стоны, теперь громкие и страстные, эхом отдавались в гараже. Я вспомнил, как в прошлый раз блондинка, изнасилованная Виталиком, в итоге начала стонать от удовольствия. Неужели эта женщина тоже сдастся? Эта мысль вызывала во мне странную смесь отвращения, любопытства и болезненного возбуждения.

Петр ускорил темп, его толстый живот шлепал о ее ягодицы, а руки сжимали ее бедра, оставляя багровые следы. Ее грудь, все еще скрытая кофтой, покачивалась в такт его толчкам, а волосы, влажные от пота, падали на лицо. Запах бензина, масла и ее слабого цветочного аромата создавал удушающую атмосферу. Лампочка мигала, отбрасывая тени на стены, усыпанные ржавыми инструментами и шинами.

Я повернул голову, чувствуя, как пульсирует кровь в венах. Унижение от собственного бессилия терзало меня, но страх перед громилой с металлической трубой приковывал к месту. А что, если она сама этого хотела? Ее громкие стоны и подмахивающие движения сбивали с толку. Но ее первоначальные крики, полные боли, говорили о другом. Я закрыл глаза, пытаясь заглушить звуки — ее страстные стоны, его рычание, ритмичные шлепки, — но они врезались в сознание, усиливая мой внутренний хаос.

Я стоял у замызганного окна гаража, прижавшись лбом к холодному стеклу, покрытому слоем пыли и старых разводов. Мое сердце билось так яростно, что казалось, оно разорвет грудную клетку. Внутри меня бушевал ураган противоречий: отвращение к Петру, чья животная похоть оскверняла эту женщину, смешивалось с болезненным, почти постыдным возбуждением от вида ее податливого тела. Запах бензина и смазки, пропитавший воздух, сливался с сыростью осеннего вечера, а громкая музыка из старого магнитофона в углу заглушала ее стоны, но не могла полностью их скрыть. Я чувствовал себя невольным соучастником этого кошмара, неспособным ни вмешаться, ни отвести взгляд.

Внутри гаража сцена разгоралась с пугающей интенсивностью. Женщина, чья хрупкая, изящная фигура казалась чужеродной в этом грязном, пропахшем металлом помещении, лежала грудью на капоте нашей машины. Ее спина выгибалась под неестественным углом, а длинные светлые волосы, еще недавно аккуратно уложенные, теперь были растрепаны и свисали влажными прядями. Петр сжимал их в своем грубом кулаке, оттягивая ее голову назад с такой силой, что ее тело дрожало от напряжения. Ее лицо, искаженное смесью страха и притворного протеста, было едва различимо в тусклом свете одинокой лампы, качавшейся на облезлом проводе. Ее большие голубые глаза блестели от слез, тонкий нос подрагивал, а пухлые губы дрожали, выдавая слабые мольбы. Ее кожа, гладкая и светлая, лоснилась от пота, а размазанная тушь оставляла темные дорожки на щеках, подчеркивая ее уязвимость.

Петр, напротив, выглядел воплощением грубой мощи. Его коренастая, грузная фигура в засаленном комбинезоне, покрытом пятнами масла, казалась почти нелепой рядом с ее утонченностью. Его лицо, красное от возбуждения, с грубой щетиной и глубокими морщинами, блестело от пота. Комбинезон был распахнут, обнажая дряблый живот и массивный член — длинный, с вздувшимися венами, багровый от напряжения. Головка, крупная и блестящая от предэякулята, казалась угрожающе огромной, словно созданной для разрушения. Он вбивал свой орган в ее узкое влагалище, которое, несмотря на первоначальное сопротивление, теперь блестело от влаги. Ее половые губы, розовые и припухшие, растягивались под его напором, а аккуратный треугольник светлых волос на лобке казался последним намеком на ее прежнюю ухоженность.

Женщина больше не сопротивлялась. Ее измученное тело скользило по капоту, а грудь, частично скрытая задранной кофтой, терлась о холодный металл. Она вскрикивала при каждом резком толчке, но в ее голосе появились новые нотки — не только боль, но и что-то, что заставило меня содрогнуться. Ее тело, несмотря на ужас ситуации, начало отзываться на грубое вторжение. Я вспомнил слова Виталика из прошлого раза: «Сначала строите из себя недотрог, а потом, как следует трахнешь, сами на повтор просятся». Неужели это повторялось? Неужели ее тело предавало ее?

— Потекла, сучка? — прорычал Петр, его голос был полон удовлетворения. Он наклонился ближе, его толстые губы растянулись в циничной ухмылке. — Все вы одинаковые. Только что строила из себя святошу, а как хуй вошел, так и подмахивать начала. Не боись, я тебя так отделаю, что муж твой неделю не понадобится.

— Прошу... не надо... — простонала она, но ее голос звучал слабо, почти формально, словно она пыталась убедить себя. Ее бедра, стройные и подтянутые, начали робко двигаться навстречу его толчкам, словно подчиняясь неконтролируемому инстинкту.

Петр хмыкнул и рванул ее за волосы, заставляя оторвать грудь от капота.

— Расстегивай кофту, хочу твои сиськи потискать! — рявкнул он, не сбавляя ритма.

Ее дрожащие руки медленно потянулись к пуговицам. Я видел, как ее локти двигались, пока она расстегивала блузку, обнажая упругую грудь. Она была идеальной — полная, округлая, с гладкой светлой кожей, на которой виднелись легкие следы от давления. Ее соски, темно-розовые и набухшие, торчали, дрожа от каждого толчка. Петр тут же схватил одну грудь своей грубой ладонью, сжимая так сильно, что кожа вспучилась между его пальцами. Женщина вздрогнула и издала слабый всхлип:

— Поосторожнее... ааах... не хочу, чтобы муж заметил... ооох... следы...

Но Петр не слушал. Он продолжал вбивать свой член, его движения были резкими и безжалостными. Его руки, покрытые грязью и мозолями, мяли ее грудь, то сдавливая до боли, то дергая за соски, которые вытягивались под его пальцами. Она стонала, и ее стоны становились громче, переходя в страстное бормотание. Мне показалось, что она шептала: «Ооох... давай... оооум... трахай мою девочку... ааах... сильнее... порви ее... ууух... глубже...». Ее слова, если я их правильно расслышал, звучали как полная капитуляция перед животной страстью.

— Повезло твоему мужику! — рычал Петр, его голос был хриплым от возбуждения. — Такая фитоняшка, вся изящная... А сиськи — загляденье! Упругие, в руку так и просятся!

Он выпрямился, отпуская ее грудь, и начал шлепать ее по ягодицам. Каждый удар его ладони заставлял ее упругие ягодицы дрожать, а кожа краснела. Ее попка, округлая и подтянутая, выглядела идеально, несмотря на грубое обращение. Черные чулки, сползшие чуть ниже колен, подчеркивали стройность ее ног, дрожавших от напряжения.

— Давай, шлюха, работай! — приказал он насмешливо. — Подмахивай бедрами, а то я уже задолбался тебя пялить!

И она подчинилась. Ее бедра начали раскачиваться, насаживаясь на его член с удивительной синхронностью. Она попадала в ритм его шлепков, ее тело двигалось, словно под гипнозом, а стоны становились все громче, почти кричащими. Иногда Петр хватал ее за бедра и с силой натягивал на себя, вбивая член так глубоко, что ее крики переходили в непрерывный вопль. Ее груди, освобожденные от кофты, подпрыгивали, их округлые формы дрожали, а соски, набухшие и чувствительные, казались готовыми лопнуть.

Я смотрел, не в силах отвести взгляд. В горле застрял ком. Ее красота, ее подчинение, ее страстные стоны вызывали во мне странную смесь возбуждения и отвращения. Я ненавидел Петра за его грубость, за его уродливый член, растягивающий ее нежное влагалище, но не мог отрицать, что зрелище ее тела, поддающегося ему, завораживало. Ее половые губы, обхватывающие его орган, блестели от влаги, а стоны становились все более страстными. Неужели она действительно наслаждалась? Неужели ее тело предало ее, как ту блондинку в прошлый раз?

Петр, тяжело дыша, ускорил темп. Его член, блестящий от ее соков, двигался с яростной скоростью, а руки то мяли ее ягодицы, то возвращались к ее груди, сжимая соски. Она кричала, ее голос был полон смеси боли и удовольствия, и мне показалось, что она достигла оргазма — ее тело содрогнулось, а крики стали громче, почти животными. Петр, заметив это, издал удовлетворенный рык и продолжил, наслаждаясь ее капитуляцией.

Я отвернулся, чувствуя, как кровь стучит в висках. Музыка гремела, а запах бензина и пота стал невыносимым. Я знал, что должен уйти, но ноги словно приросли к земле. Образ этой женщины — ее обнаженного тела, ее криков, ее груди, скачущей под ударами Петра — преследовал меня. Мысль, что моя Алина могла бы оказаться на ее месте, резала, как нож, но я был бессилен остановить этот кошмар.

Я прижимался лбом к холодному, запотевшему стеклу гаражного окна, чувствуя, как кровь пульсирует в висках, а дыхание сбивается от ужаса и неверия. Тусклый свет одинокой лампы, качавшейся на облезлом проводе, отбрасывал зловещие тени на стены, заваленные ржавыми инструментами и старыми шинами. Запах бензина, смазки и пота, смешанный с сыростью осеннего вечера, душил меня, но я не мог отвести взгляд от сцены внутри. Мое сердце разрывалось от боли, гнева и какого-то болезненного, почти извращенного возбуждения, которое я не мог подавить. Громкая музыка из старого магнитофона заглушала стоны, но не могла скрыть их полностью.

Петр, этот грузный, неуклюжий мужик в засаленном комбинезоне, возвышался над женщиной, чье тело я теперь знал до мельчайших деталей. Ее изящная фигура, такая хрупкая и утонченная, была измучена его грубостью. Ее светлые волосы, еще недавно аккуратно уложенные, теперь были растрепаны и влажны от пота, свисая беспорядочными прядями. Ее кофта была расстегнута, обнажая упругую грудь — полную, округлую, с гладкой светлой кожей, на которой проступали красные следы от его мозолистых пальцев. Ее соски, темно-розовые и набухшие, дрожали от каждого его толчка. Юбка была задрана до талии, открывая подтянутые ягодицы и стройные ноги в черных чулках, которые сползли чуть ниже колен. Между ее бедер виднелась интимная зона: аккуратный треугольник светлых волос на лобке и розовые половые губы, припухшие и блестящие от влаги, растянутые его массивным членом.

Петр, с его красным, потным лицом, покрытым грубой щетиной, выглядел как хищник. Комбинезон, пропитанный маслом, висел на нем, как грязная тряпка, обнажая дряблый живот и огромный член — длинный, с вздувшимися венами, багровый от возбуждения. Головка, крупная и блестящая от предэякулята, казалась угрожающе огромной. Он двигался в ней с яростной ритмичностью, вбивая свой орган в ее узкое влагалище. Она больше не сопротивлялась, ее тело, податливое и измученное, скользило по капоту, а стоны становились громче, переходя в страстные вскрики, полные наслаждения.

— Буду кончать тебе в рот, чтоб без последствий, — прорычал Петр, его голос был хриплым от возбуждения, а глаза горели жадностью. — Не хочешь же сюрприз для мужа оставить?

— Да... в ротик... — простонала она, ее голос дрожал, но в нем сквозила странная покорность. Ее бедра продолжали подмахивать, синхронизируясь с его толчками, словно она полностью отдалась происходящему.

Я замер, мое сердце сжалось от ужаса. Ее слова, ее тон, ее подчинение были немыслимы. Я надеялся, что она повернется, что свет лампы осветит ее лицо, что я увижу, кто она. Ее фигура — длинные ноги, подтянутая попка, упругая грудь — сводила с ума, но я пытался убедить себя, что ее лицо не так красиво, как тело. Иначе зачем бы она отдавалась этому грубому мужику? Но в глубине души я не мог отрицать, что ее податливость завораживала, и мысль, что я сам хотел бы оказаться на месте Петра, вызывала волну стыда.

Петр издал громкий рык и рванул ее за волосы, заставляя сползти с капота. Она упала на колени перед ним, ее тело дрожало, а лицо искажалось смесью усталости и странного наслаждения. Ее губы, пухлые и влажные, раскрылись, готовясь принять его член. Он стоял над ней, комбинезон висел на нем, как грязный мешок, а член, блестящий от ее соков, покачивался перед ее лицом. И тогда я увидел ее лицо.

Мир рухнул. Это была Алина. Моя Алина — моя жена, всегда такая утонченная, ухоженная, неприступная для любого, кто пытался к ней приставать. Ее лицо, обычно гордое и уверенное, теперь было искажено, глаза блестели от слез, а губы дрожали, когда она открыла рот, чтобы принять его. Я застонал, не веря своим глазам. Как? Как моя Алина, моя совершенная Алина, оказалась на коленях перед этим пузатым, неуклюжим мужиком, глядя на него с покорностью, которой я никогда в ней не видел?

Петр схватил ее за волосы, удерживая голову, и направил свой член в ее рот. Ее губы сомкнулись вокруг его головки, обхватывая ее, словно кольцо. Я видел, как она старается, как ее щеки втягиваются, когда она начинает сосать. Ее язык, розовый и влажный, скользил по его члену, а она издавала тихие звуки, смесь стонов и всхлипов, которые постепенно становились громче, страстнее.

— Ооох... да... — простонала она, ненадолго отстраняясь, ее голос дрожал от возбуждения. Петр рычал от удовольствия, его глаза закатились, а руки сжимали ее волосы, заставляя ее лицо искажаться. Его член, огромный и уродливый, заполнял ее рот, растягивая губы, а она, моя Алина, принимала его с удивительной отдачей, словно это было ее желанием.

Дыхание перехватило. Каждое сердцебиение приносило мучительную боль, а ярость вырывалась наружу, словно расплавленная лава, от осознания предательства. Почему я согласился ремонтировать машину у этого дешевого мастера? Почему позволил ему уговорить меня? Чтобы он трахнул мою жену, мою совершенную Алину, сначала вагинально, а теперь орально, без малейшего стыда? Я хотел ворваться внутрь, остановить это, но ноги словно приросли к земле. Я смотрел, как Петр, с его красным, потным лицом, дергается, входя в ее рот все глубже, а она, моя Алина, старается угодить ему, ее губы скользят по его члену, а руки цепляются за его бедра.

Внезапно Петр издал надрывный рык, и его тело содрогнулось. Я видел, как его член пульсирует, выбрасывая струи спермы в ее рот. Алина пыталась глотать, ее горло двигалось, но она не справлялась. Сперма стекала по ее подбородку, капая на ее роскошную грудь, которая покачивалась от ее движений. Белые струйки текли по ее гладкой коже, покрывая набухший сосок, блестевший в тусклом свете. Ее лицо, все еще прекрасное, было покрыто потом и слезами, а глаза выражали странную смесь стыда и удовлетворения. Она отстранилась, тяжело дыша, и прошептала:

— Еще... — ее голос был едва слышен, но полон страсти.

Я отвернулся, чувствуя, как мир рушится. Музыка гремела, а запах бензина и пота стал невыносимым. Внутри меня бушевала пустота, наполненная болью, и гнев, как вулкан, готовый взорваться, а разум отказывался принимать увиденное. Алина, моя Алина, была там, на коленях, с чужой спермой на лице и груди, подчиняясь этому грубому мужику и, кажется, наслаждаясь этим. Я не знал, как жить дальше, но знал, что этот образ будет преследовать меня вечно.

Оглушенный вихрем эмоций, я брел ко входу в гараж, ощущая, как земля ускользает из-под ног. Мое сердце колотилось, а в горле застрял горький ком, мешающий дышать. Гнев, стыд, предательство и странное, почти извращенное возбуждение смешались в моем сознании, создавая хаос. Я только что видел, как мою жену, мою Алину — утонченную, гордую, неприступную — грубо брал этот пузатый, лысеющий мужик, а она, к моему ужасу, поддавалась ему, стонала от удовольствия и даже просила продолжать. Как я мог теперь встретиться с ней взглядом? Как мог стоять здесь, зная, что подглядывал за этим кошмаром почти час, не вмешиваясь? Если бы я ворвался внутрь, она бы никогда не поверила, что я не узнал ее сразу, даже через мутное стекло и в тусклом свете. Мое бездействие сделало меня соучастником, и эта мысль жгла, как раскаленное железо.

Я подошел к железным дверям гаража, которые с лязгом распахнулись, выпуская Петра. Его грузная фигура в засаленном комбинезоне, покрытом пятнами масла, казалась еще более отталкивающей вблизи. Его лицо, красное от недавнего усилия, лоснилось от пота, а маленькие глаза хитро прищурились, когда он заметил меня. Он не выказал ни капли смущения, лишь растянул губы в наглой ухмылке.

— Деньги привезли, небось? — сказал он, его голос был хриплым, с издевательской ноткой. — А ваша женушка тут как раз тоже отметилась.

Его слова ударили, как пощечина. Я почувствовал, как кровь хлынула к лицу, а кулаки сжались сами собой. Рядом маячил Виталик, его сын, огромный, как шкаф, с глупой улыбкой на лице. Он хихикнул, подражая отцу, но его ухмылка выглядела нелепой пародией. Его массивное тело, с плечами, как у борца, и руками, словно бревна, нависало надо мной, а в глазах горела та же тупая похоть, что у Петра. В руках он держал ту самую трубу, которой угрожающе постукивал по ладони, и я понял, что связываться с ним — самоубийство.

Я взглянул вглубь гаража, где теперь горел яркий свет, заливая помещение холодным белым сиянием. Алина стояла там, пытаясь привести себя в порядок, но ее вид кричал о случившемся. Ее светлые волосы, обычно идеально уложенные, были растрепаны, несколько прядей прилипли к влажному от пота лицу. Макияж был разрушен: помада размазалась по щекам, а тушь потекла, оставляя темные дорожки под глазами. Ее короткая обтягивающая юбка сбилась, обнажая одно бедро, где черный чулок сполз до колена, открывая гладкую кожу. Блузка была застегнута кое-как, на неправильные пуговицы, и через нее проступали очертания ее упругой груди, все еще несущей следы грубых рук Петра. На коленях виднелись грязные пятна — следы от пола, где она стояла перед ним. Но самым страшным было выражение ее глаз: томное, почти удовлетворенное, как у женщины, только что пережившей оргазм. Это выражение резало меня, как лезвие, потому что оно не было для меня.

Алина заметила меня, и ее глаза расширились от удивления. На миг она замерла, но тут же взяла себя в руки, приняв независимый вид, словно ничего не произошло. Ее щеки слегка порозовели, выдавая смущение, но она высоко подняла подбородок, стараясь сохранить достоинство.

— Ты что тут делаешь? — спросила она, отводя взгляд. Ее голос дрожал, выдавая волнение, несмотря на попытку говорить небрежно.

— Деньги привез, премию дали, — ответил я, стараясь держать себя в руках. Мой голос звучал глухо, почти чуждо. — А ты?

— Мне предложили бампер по дешевке, — сказала она, бросив короткий, почти растерянный взгляд на Петра. — Заодно мастер пообещал скидку.

Ее слова звучали как плохо отрепетированная ложь. Гнев закипал во мне, но я оставался внешне спокоен. Я подошел к ней, наклонился и поцеловал ее в щеку. Ее кожа была горячей, влажной от пота, и от нее исходил резкий, чужой запах — запах спермы Петра, смешанный с ее цветочным ароматом. Этот запах ударил в нос, и я едва сдержался, чтобы не отшатнуться. За моей спиной Петр прошел мимо, бросив еще одну наглую ухмылку.

— Ну как не сделать скидку такой красавице? — сказал он с издевкой. — Стройная, ухоженная, просто мечта мужика.

Я почувствовал, как кровь хлынула к лицу. Красавица чем? Тем, что позволила себя трахать? Тем, что стонала и подмахивала, насаживаясь на его член? Тем, что глотала его сперму, пока она текла по ее подбородку и груди? Мой разум кричал от ярости, но я стиснул зубы и промолчал.

— Спасибо за комплимент, — буркнул я, избегая его взгляда.

— Я в машину, — проворковала Алина, ее голос был наигранно легким, но дрожь в руках выдавала ее. — Оставила ее за углом, жду тебя там.

Она выскользнула из гаража, ее каблуки застучали по гравию, оставляя меня наедине с Петром. Мы мерились взглядами, его глаза блестели хитростью и самодовольством. Я хотел ударить его, закричать, но что-то внутри остановило меня. Ведь это я подглядывал, как он брал мою жену, и, к моему стыду, видел, как она поддавалась, стонала и просила еще. Я отвел взгляд, чувствуя, как рушится что-то внутри.

— Скидка, значит? — спросил я, стараясь перевести разговор на деловой тон.

— А то, — ответил Петр с наглой ухмылкой. — Капот поставлен, радиатор заварен. Фары придут, и катайтесь, пока крыло не доставят.

— Ага... — пробормотал я, пытаясь сосредоточиться. Мой взгляд упал на верстак, заваленный ржавыми инструментами, отвертками и молотками. Среди них лежали крохотные черные трусики, разорванные и смятые, брошенные среди грязи. Я узнал их сразу — те самые, что я купил Алине в дорогом бутике. Тогда я удивлялся, как такие тонкие полоски могут столько стоить. Они едва прикрывали ее интимную зону, обрисовывая ее розовые, аккуратные половые губы, которые я так любил. А теперь они валялись здесь, среди масла и ржавчины, как символ моего унижения.

Петр заметил мой взгляд и шагнул к верстаку.

— Это так, ветошь, — сказал он, быстро пряча трусики в карман комбинезона. — Зеркала протирать.

— Ветошь... ага... — повторил я, чувствуя, как ярость закипает внутри. Но я промолчал. Повернулся и пошел прочь, ощущая хруст гравия под ногами и холодный ветер в лицо. Образ Алины — ее растрепанных волос, груди, покрытой спермой Петра, ее томного взгляда, ее стонов — преследовал меня, как кошмар. Я не знал, как говорить с ней, как жить дальше, но одно было ясно: этот день изменил все.

Мы ехали домой в гнетущей тишине, нарушаемой лишь монотонным гулом двигателя и редкими шорохами шин встречных машин. Я сжимал руль так сильно, что пальцы побелели, а суставы ныли от напряжения. Мой разум был в смятении: гнев, стыд, боль и странное, почти болезненное возбуждение сплелись в ядовитый узел, от которого кружилась голова. Я украдкой смотрел на Алину, сидевшую рядом, и поражался, как она могла выглядеть так безупречно после всего, что произошло в том грязном гараже. Она привела себя в порядок, пока я говорил с Петром, и теперь снова была той самой элегантной дамой — уверенной, ухоженной, с прямой спиной и легкой, почти высокомерной улыбкой. Ее светлые волосы, распущенные, струились по плечам, переливаясь в свете уличных фонарей. Макияж был восстановлен: губы снова покрыты яркой помадой, глаза подведены тушью, делая их глубокими и загадочными. Но я не мог не заметить слабый запах, витавший вокруг нее — едкий, чужеродный аромат бензина, масла и, хуже всего, спермы Петра, который цеплялся за ее кожу, несмотря на все попытки скрыть его.

Ее стройные ноги, обтянутые черными чулками, двигались с привычной грацией, когда она нажимала на педали. Короткая юбка слегка задралась, открывая гладкую кожу бедра, и я знал, что под ней нет трусиков — те, что я купил ей в дорогом бутике, остались среди ржавых инструментов в гараже. Ее грудь, высокая и упругая, вздымалась под тонкой блузкой, перечеркнутой ремнем безопасности, который подчеркивал ее округлые формы. Соски, слегка набухшие, проступали сквозь ткань, и я не мог выкинуть из головы образ того, как Петр сжимал их своими грубыми пальцами. Ее пухлые губы, чуть приоткрытые, чему-то улыбались, но в этой улыбке сквозило что-то неестественное, словно она прятала бурю внутри. Я смотрел на нее, и мое сердце разрывалось между желанием и отвращением. Она была так прекрасна, так желанна, но теперь я знал, что другой мужчина, этот грубый механик, обладал ею, заставлял ее стонать и подчиняться.

— Хочу тебя, — вырвалось у меня, и я положил руку на ее бедро, чувствуя гладкость чулка и тепло ее кожи. Мое тело пылало от возбуждения, член напрягся, натягивая брюки, и я не мог справиться с этим внезапным, почти животным влечением.

Алина повернула голову, ее глаза расширились, а щеки слегка порозовели. В ее взгляде мелькнула паника, смешанная с виной. Ее только что грубо оттрахали, растянули ее узкое влагалище огромным членом Петра, а теперь я, ее муж, лезу к ней с желаниями. Но я не мог остановиться — образ ее тела, подмахивающего Петру, ее громких стонов, ее страсти сводил меня с ума.

— Не здесь же, милый, — сказала она, ее голос дрожал, выдавая смятение. Она попыталась улыбнуться, но улыбка вышла натянутой. — Хочешь, я сделаю тебе минет прямо сейчас?

Она тряхнула волосами, которые мягко упали на плечи, и бросила на меня игривый взгляд, но в ее глазах я видел затаенную тоску, словно она боялась, что я увижу правду. Ее предложение было попыткой отвлечь меня, загладить вину, но оно только разожгло мое возбуждение. Я кивнул, и она, не говоря ни слова, свернула к обочине. Темная дорога, окруженная голыми деревьями, была пустынной, и только свет фар выхватывал куски асфальта из мрака.

Алина перегнулась через сиденье, ее движения были плавными, но в них чувствовалась механическая отстраненность. Ее тонкие пальцы с аккуратным маникюром расстегнули ширинку, и мой член, уже твердый и пульсирующий, вырвался наружу. Он был длинным, но не таким массивным, как у Петра, с гладкой кожей и слегка изогнутой головкой, блестящей от предэякулята. Алина наклонилась, ее светлые волосы упали на мое бедро, и я почувствовал тепло ее дыхания. Ее губы, пухлые и мягкие, сомкнулись вокруг головки, обхватывая ее, как нежное кольцо. Она начала двигать головой, медленно, но с нарастающей страстью, ее язык скользил по стволу, обводя вены. В отличие от гаража, где она стонала под Петром, здесь она работала с энтузиазмом, словно стараясь загладить вину.

— Ммм... — промычала она, ее голос вибрировал, усиливая ощущения. Я закрыл глаза, но передо мной всплывал образ Петра, его багрового члена в ее рту, ее страстных стонов. Это воспоминание подстегивало меня, и через несколько минут оргазм накатил волной.

— Алина... — простонал я, и мое тело содрогнулось. Я кончил, струи спермы хлынули в ее рот, и она, моя утонченная Алина, прилежно глотала, ее горло двигалось, принимая все до последней капли. Но несколько капель вытекли, стекая по ее подбородку. Она выпрямилась, изящно стерла их пальцем и слегка улыбнулась, но в этой улыбке было что-то вымученное, словно она играла роль.

— Ну, вот... — сказала она тихо, почти бесцветно.

— Давай обсудим, кто заберет машину, когда Петр поставит фары...

Ее слова звучали буднично, словно она не стояла час назад на коленях перед другим мужчиной, подмахивая ему и прося еще. Я смотрел на ее идеальное лицо, на ее стройное тело, и не мог поверить, что это та же женщина, которая стонала под Петром, чьи губы и грудь были покрыты его спермой. Мой разум кричал от боли, но я лишь кивнул, не в силах начать разговор, который мог разрушить все.

Мы доехали до дома в том же молчании. Алина вышла из машины, ее каблуки застучали по асфальту, и она быстро скрылась в подъезде. Я последовал за ней, чувствуя, как ноги подкашиваются от усталости и эмоций. В квартире она сразу направилась в ванную, закрыв за собой дверь. Я слышал шум воды, как она смывает следы этого вечера. Она провела там почти час, и я представлял, как она яростно трет кожу, пытаясь избавиться от запаха Петра, его прикосновений, его спермы, которая, казалось, все еще цеплялась за ее тело. Я сидел в гостиной, глядя в пустоту, и пытался понять, как жить дальше. Моя Алина, моя совершенная жена, была теперь другой — или это я стал другим? Образ ее тела, ее стонов, ее подчинения преследовал меня, и я знал, что этот вечер останется со мной навсегда, как незаживающая рана.

Всю неделю после того кошмарного вечера в гараже Алина была не похожа на себя. Она казалась отстраненной, задумчивой, словно ее мысли блуждали где-то за пределами реальности. Ее глаза, обычно искрящиеся жизнью, теперь были затуманены, будто она возвращалась к воспоминанию, которое не отпускало. Я пытался заигрывать с ней, предлагал ужин в ресторане или прогулку по вечернему городу, но она отмахивалась, ссылаясь на усталость или дела. Секс у нас случился лишь раз за неделю, и он был странным, почти чужим. Сначала Алина лежала неподвижно, ее тело было холодным, сухим, словно она не желала меня. Но затем что-то в ней переменилось — ее глаза загорелись, дыхание стало прерывистым, и она начала двигаться с такой страстью, что я чувствовал себя неопытным юнцом, а не ее мужем. Она подмахивала бедрами, подкидывая меня с дикой, почти животной энергией, и я не мог избавиться от мысли, что она вспоминает не меня, а Петра — его грубые руки, его массивный член, его властное присутствие.

Когда позвонил Петр и сообщил, что фары установлены, я замер, ощущая, как гнев закипает внутри. Я не хотел говорить Алине, но скрыть новость было невозможно. Когда я сообщил ей, ее глаза вспыхнули странным огнем, и она тут же заявила, что поедет забирать машину. «У тебя работы полно, а я могу отпроситься», — сказала она слишком поспешно, слишком взволнованно. Я скрипнул зубами, проклиная день, когда согласился ремонтировать машину у этого механика. Но я не смог удержаться. Утром, едва Алина уехала, я позвонил на работу, выдумал нелепую причину и взял выходной. Я не знал, что буду делать, но смесь ревности, страха и болезненного любопытства гнала меня к гаражу.

Я приехал раньше Алины, объехал гаражи и припарковал вторую машину недалеко от того самого окошка, ставшего окном в мой кошмар. Выйдя из машины, я обогнул гараж, ступая тихо, чтобы не выдать себя. Холодный осенний ветер пробирал до костей, а запах сырости и бензина стал символом этого места. Я выглянул из-за угла и увидел Алину, идущую со станции. Она была ослепительна. Высокие сапоги на шпильке подчеркивали длинные, стройные ноги, обтянутые телесными чулками, делающими их еще изящнее. Короткая юбка развевалась при каждом шаге, открывая гладкую кожу бедер, а легкая куртка с пушистым воротником обхватывала тонкую талию, подчеркивая женственные изгибы. Ее грудь, высокая и упругая, покачивалась под тонкой блузкой, а светлые волосы, слегка волнистые, струились по плечам. Она была как ангел в этом грязном мире гаражей, и я не мог поверить, что моя жена идет сюда, чтобы, как я теперь понимал, снова отдаться Петру.

Я укрылся в тени стены, ощущая бешеный стук сердца, и быстро направился к окну. На этот раз в гараже горел яркий свет, заливая помещение холодным сиянием, а окно было открыто, позволяя видеть все в деталях. Я прижался к стене, стараясь не выдать себя, и приготовился к тому, что разобьет мне сердце.

Петр стоял у нашей машины, его коренастая фигура в засаленном комбинезоне казалась неуместной рядом с Алиной. Его лицо, красное и покрытое щетиной, лоснилось от пота, а маленькие глаза горели похотливой уверенностью. Комбинезон висел мешком, скрывая дряблый живот, но я знал, что под ним — его массивный член, длинный, с вздувшимися венами и багровой головкой, который я видел в прошлый раз. Алина стояла перед ним, щеки слегка порозовели, глаза блестели от смеси стыда и возбуждения. Она выглядела как модель, но ее поза — чуть сгорбленные плечи, нервно сжатые руки — выдавала напряжение.

— Фары на месте, аккумулятор тоже, проверяй, если хочешь, — сказал Петр с наглой ухмылкой. Он посмотрел на Алину и, не церемонясь, шлепнул ее по упругой попке, обтянутой юбкой. — А потом отработаешь, шлюшка.

Алина вспыхнула, щеки стали алыми, но она вздернула подбородок, стараясь сохранить достоинство.

— Как вы смеете? — холодно бросила она, но голос дрожал. — То, что было, — ошибка, недоразумение!

— Ой, да ладно! — Петр наигранно удивился, его губы растянулись в циничной ухмылке. — Визжала, как сучка, на моем хуе, а теперь за добавкой прибежала, стоило позвонить.

Он шагнул к ней и, не давая опомниться, развернул к себе. Его грубая рука скользнула под юбку, и я увидел, как его пальцы, толстые и мозолистые, шевелятся в районе ее промежности. Движение было таким интенсивным, что его локоть ходил, как поршень. Алина приподнялась на цыпочки, ее лицо исказилось от смеси боли и удовольствия, а колени раздвинулись, словно она подстраивалась под его грубость. Ее половые губы, розовые и аккуратные, с легким пушком светлых волос, блестели от влаги, выдавая возбуждение. Она издала громкий стон:

— Ооох... да... — ее голос дрожал, но был полон страсти.

Контраст между ними поражал. Алина — высокая, изящная, с подтянутой фигурой, ухоженной кожей и длинными ногами, которые она поддерживала тренировками. Ее грудь, полная и упругая, покачивалась под блузкой, соски набухли, проступая сквозь ткань. Петр — приземистый, с лысиной, покрытой редкими седыми волосами, с пивным животом и небритым лицом, на котором читалась похоть. Он был как карикатура, а она — как модель. И все же он без стеснения шарил у нее под юбкой, а она, моя Алина, не только не сопротивлялась, но и стонала:

— Ооумм... сильнее... — ее голос дрожал от наслаждения.

— Пойдем наверх, киска, — ухмыльнулся Петр, довольный ее громкими стонами.

— А фары? — спросила Алина, стиснув зубы, но в голосе звучало разочарование, словно она хотела продолжения.

— Похер на фары, — хмыкнул Петр, садясь в машину и включая свет. — Габариты... ближний... дальний...

Луч света упал на промежность Алины, высвечивая ее бедра и юбку, едва прикрывающую интимную зону. Петр воспользовался моментом.

— Снимай юбку и трусы, — приказал он резко.

— Прямо здесь? — ее голос дрогнул, но в нем чувствовалась покорность.

— А то! — рявкнул он.

Алина замерла, но затем начала раздеваться. Она плавно сбросила куртку, которая упала на верстак среди ржавых инструментов. Затем, покачивая бедрами, стянула юбку, и я задохнулся от того, как эротично она это делала. Ее движения были плавными, почти танцующими, словно она выступала. Бедра, округлые и подтянутые, двигались в такт, глаза полуприкрыты длинными ресницами, а на губах играла легкая улыбка. Когда юбка упала, я увидел ее трусики — тонкие, черные, почти прозрачные, едва прикрывающие половые губы, блестящие от влаги. Она сняла их, открывая интимную зону: аккуратный треугольник светлых волос, розовые губы, припухшие и влажные, готовые к тому, что последует.

Я стоял, не в силах отвести взгляд, чувствуя, как сердце разрывается от боли и возбуждения. Алина, моя Алина, была готова снова подчиниться этому монстру, и я не знал, как остановить это безумие.

Сердце колотилось в груди, словно пытаясь вырваться наружу сквозь ребра. Я прижался к холодной бетонной стене гаража, стараясь не выдать себя, но ноги дрожали, а дыхание сбивалось от смеси гнева, боли и болезненного, почти извращенного возбуждения. Через открытое окно, залитое ярким светом гаражных ламп, я видел все в мельчайших деталях. Аромат топлива, смазочных материалов и влажного бетона, наполнявший пространство, сливались с горечью моего бессилия. Я знал, что должен уйти, но глаза были прикованы к сцене, словно к кошмару, от которого невозможно оторваться.

Алина стояла в свете фар нашей машины, включенных Петром на дальний свет, безжалостно высвечивая каждый изгиб ее тела. Она только что сняла юбку, и теперь ее нижняя часть была обнажена, за исключением телесных чулок, подчеркивающих стройность ее длинных ног. Черные трусики, тонкие и почти прозрачные, лежали у ее ног, слегка влажные от возбуждения. Свет фар делал их ткань прозрачной, и я видел, как они обтягивали ее половые губы, розовые и припухшие, с аккуратным треугольником светлых волос на лобке. Ее верхняя часть сохраняла вид леди: элегантная блузка, слегка расстегнутая, открывала верх ее упругой груди, а макияж, хоть и сдержанный, был безупречен — алые губы, подведенные глаза, длинные ресницы, отбрасывающие тени на щеки. Но ниже пояса она была другой — женщиной, чья сексуальность и уязвимость были выставлены напоказ, словно она принадлежала этому грязному гаражу и его хозяину.

— Шевелись, давай! — рявкнул Петр, его голос был грубым и нетерпеливым. Он стоял у машины, его коренастая фигура в засаленном комбинезоне, покрытом пятнами масла, выглядела нелепо рядом с ее утонченностью. Его лицо, красное и покрытое щетиной, лоснилось от пота, а маленькие глаза горели похотливой уверенностью. Комбинезон был расстегнут, обнажая дряблый живот, и я знал, что под ним скрывается его массивный член — длинный, с вздувшимися венами, с багровой головкой, блестящей от предэякулята.

Алина, моя Алина, послушно стянула трусики, и я замер, пораженный ее красотой и унижением. Свет фар высветил ее интимную зону: розовые половые губы, слегка разошедшиеся от возбуждения, блестели от влаги, а набухший клитор, маленький и чувствительный, торчал, словно жемчужина. Ее бедра, округлые и подтянутые, дрожали, а чулки, сползшие до колен, подчеркивали ее уязвимость. Она была одновременно ангелом и падшей женщиной, и этот контраст раздирал мое сердце.

— Повернись жопой, покажи, как хочешь! — приказал Петр, его голос был полон грубой властности.

Я вздрогнул от его слов, чувствуя, как гнев закипает. Как он смеет так говорить с моей женой? Но Алина, моя утонченная Алина, которая одним взглядом отшивала приставал, послушно повернулась, чуть расставив ноги, и наклонилась вперед. Ее спина выгнулась, подтянутая попка оказалась на виду, а свет фар осветил ее интимную зону с непристойной четкостью. Ее половые губы, влажные и блестящие, слегка разошлись, открывая узкое отверстие, которое, я знал, уже растягивал Петр. Она медленно провела пальцем вдоль своей щелки, касаясь клитора, и ее тело содрогнулось. Она застонала, вводя палец внутрь:

— Ооох... да... — ее голос дрожал от страсти, а яркие ногти мелькали в свете, создавая эротичную картину. Мой член напрягся в брюках, и я ненавидел себя за это. Я хотел ворваться внутрь, но был парализован болью и возбуждением.

Петр выскочил из машины, его движения были резкими, почти звериными. Комбинезон был расстегнут, и его член, массивный и багровый, торчал наружу. Головка, крупная и блестящая, пульсировала, а тяжелые яйца покачивались при каждом шаге. Он подскочил к Алине и одним движением направил свой член в ее влагалище. Я увидел, как его головка раздвигает ее половые губы, растягивая их, и проникает внутрь, заполняя ее.

— Ааах! — вскрикнула Алина, ее голос был полон боли и удовольствия. Ее тело содрогнулось, когда он вошел на всю глубину, и я видел, как ее ягодицы напрягаются, приспосабливаясь к его размеру.

— Ооо... еби меня... сильнее... — ее слова, полные страсти, резали меня, как лезвие.

Петр чуть развернул ее, чтобы я видел профиль. Его член, толстый и длинный, сновал туда-сюда, блестя от ее соков. Его яйца шлепали по ее промежности, издавая влажные звуки, смешивающиеся с ее стонами. Ее половые губы, растянутые до предела, обхватывали его ствол, словно удерживая его. Алина, похоже, кончила почти сразу, ее тело задрожало, а стоны стали громче, почти животными:

— Оооум... да... глубже... — Она двигала бедрами навстречу, ее попка покачивалась в ритме, а грудь, скрытая блузкой, дрожала под тканью.

Но Петру этого было мало. Он нахмурился, его лицо исказилось от нетерпения.

— Наверх давай, — рявкнул он. — Возьми за хуй и дрочи, пока идем.

Алина кивнула, ее лицо было покрыто потом, глаза блестели от возбуждения. Она выпрямилась, обхватила его член тонкой рукой, ее яркие ногти контрастировали с грубой кожей его органа. Она медленно двигала рукой, массируя ствол, пока они шли к лестнице в углу гаража. Ее обнаженные бедра покачивались, попка двигалась в такт шагам, а чулки, сползшие до щиколоток, делали ее вид еще более развратным. Петр шел за ней, его комбинезон болтался, а член, все еще в ее руке, пульсировал.

Я смотрел, как мой мир рушится. Моя Алина, моя совершенная жена, шла с этим мужиком, держа его за член, словно это было естественно. Ее половые губы, блестящие от влаги, были видны с каждым шагом, а ее стоны звенели в ушах. Я ненавидел себя за то, что смотрел, за то, что мое тело реагировало, но не мог остановиться. Я знал, что наверху, в комнате над гаражом, ее ждет новый круг унижения, и я, как трус, останусь здесь, наблюдая за этим кошмаром.

Мое сердце колотилось так яростно, что я боялся, его стук выдаст меня, эхом разносясь в тишине. Я крался за Алиной и Петром, чьи фигуры растворились в темной пасти лестницы, ведущей на второй этаж гаража, оставив за собой лишь отголоски шагов и образ, разрывающий душу: моя жена, обнаженная ниже пояса, сжимающая в руке член этого уродливого механика. Я чувствовал себя предателем, подглядывая за собственной женой, но не мог остановиться. Гнев, стыд и болезненное, почти постыдное возбуждение толкали меня вперед, заставляя забыть о достоинстве. К счастью, Виталика, сына Петра, нигде не было видно, и я, стараясь двигаться бесшумно, проскользнул в гараж. Железная дверь издала легкий скрип, когда я приоткрыл ее, и я замер, прислушиваясь к окружающему миру. Тишина, лишь далекий гул работающего двигателя нарушал ее. Осторожно, стараясь не задеть ржавые ступени шаткой металлической лестницы, я начал подъем. Запах бензина и смазки, пропитавший воздух, стал гуще, смешиваясь с сыростью и тяжелым, животным ароматом, который, я знал, исходил от Петра.

На последних ступенях я заметил узкую щель в деревянной перегородке, отделяющей лестницу от комнаты наверху. Она была словно окно в преисподнюю, достаточно широкая, чтобы я мог разглядеть все, что происходит внутри. Я прижался к ней, мое дыхание стало неровным, а руки дрожали от напряжения. Передо мной развернулась сцена, которая разодрала мое сердце на части. На мятой постели, покрытой застиранным покрывалом с пятнами сомнительного происхождения, сидели Петр и Алина. Они были полностью обнажены, и их контраст поражал до глубины души. Алина, моя утонченная жена, с ее изящной фигурой, шелковистой кожей и длинными темными волосами, струящимися по плечам, выглядела как богиня, сошедшая с полотна художника. Ее грудь, полная и упругая, с набухшими сосками темно-розового оттенка, слегка покачивалась при каждом движении. Ее талия, тонкая и изящная, подчеркивала округлые, подтянутые бедра, словно вылепленные скульптором. Ее половые губы, нежные и влажные, слегка раскрывались, а аккуратный треугольник светлых волос на лобке казался единственным намеком на ее природную естественность.

Петр же был ее полной противоположностью. Его массивное тело, покрытое редкими седыми волосами, выглядело грузным и неуклюжим. Комбинезон, пропитанный маслом, валялся в углу, а его живот, дряблый и выпирающий, колыхался при каждом движении. Лицо, красное от возбуждения, с грубой щетиной, блестело от пота. Его член, огромный и грубый, торчал вверх, словно оружие — длинный, с вздувшимися венами и багровой головкой, лоснящейся от предэякулята. Его тяжелые яйца, покрытые грубой кожей, слегка покачивались, подчеркивая его животную сущность.

Алина сидела на его коленях, ее широко раздвинутые бедра открывали мне полный вид на ее интимную зону. Петр с жадностью орудовал между ее ног, его грубые пальцы, покрытые мозолями, вторгались в ее влагалище, раздвигая нежные складки и теребя клитор. Алина, с полуприкрытыми глазами и приоткрытым ртом, издавала тихие стоны, полные страсти. Ее рука, с ярким маникюром, обхватывала его член, медленно скользя по стволу, лаская головку и касаясь вен. Я видел, как ее пальцы, тонкие и изящные, обводят его орган, словно стремясь доставить ему удовольствие.

— Дай мне перекурить, — прохрипел Петр, его голос был грубым и властным. — А ты пока займись делом, пососи.

Алина не произнесла ни слова возражения. Она плавно соскользнула с его колен и опустилась на пол, ее колени коснулись грязного покрывала. Ее лицо, такое красивое и утонченное, оказалось напротив его члена. Она обхватила его своими пухлыми, влажными губами и начала двигать головой, медленно, но с явным усердием. Ее язык, розовый и гибкий, скользил по стволу, обводя вены, а иногда она наклонялась ниже, лаская его тяжелые яйца, покрытые грубой кожей. Я видел, как багровая головка его члена, блестящая и пульсирующая, возвышается над ее плечом, а ее пальцы, с ярким маникюром, продолжают нежно массировать его, двигаясь круговыми движениями. Петр тем временем достал со стола пачку дешевых сигарет, зажег одну и выпустил к потолку облако едкого дыма, который даже мне, стоящему за перегородкой, показался удушающим. Но Алина, поглощенная своим занятием, не замечала этого. Она продолжала сосать, ее щеки втягивались, а губы плотно обхватывали его ствол, издавая влажные, чавкающие звуки.

Я смотрел, не в силах отвести взгляд, чувствуя, как мой собственный член напрягается в брюках, предавая меня. Это было невыносимо — видеть, как моя жена, моя Алина, так старательно ублажает этого грубого мужика. Но Петру, похоже, этого было недостаточно. Он затушил сигарету, сминая ее в жестяной банке, и схватил Алину за волосы, намотав их на свой грубый кулак.

— Это что за фигня? — рявкнул он, его голос был полон раздражения. — Соси как надо, глубже!

Он с силой надавил на ее голову, вгоняя свой член глубоко в ее горло. Алина закашлялась, ее глаза наполнились слезами, но она не сопротивлялась. Ее руки упирались в его бедра, а пальцы, с ярким маникюром, цеплялись за его кожу, оставляя легкие следы. Я видел, как ее горло напрягается, пытаясь принять его размер, а ее половые губы, блестящие от влаги, дрожали, когда она теребила свой клитор другой рукой. Ее стоны, приглушенные его членом, были полны смеси боли и наслаждения. Я не мог поверить своим глазам — моя гордая, неприступная Алина подчинялась этому чудовищу, позволяя ему грубо трахать ее рот.

— Вот, так лучше! — прорычал Петр, откидываясь назад и упираясь затылком в стену. Его глаза закатились от удовольствия. — А теперь давай, оседлай меня.

Алина, дрожа от возбуждения, поднялась с колен. Ее тело, блестящее от пота, дрожало, а глаза, затуманенные похотью, блестели в тусклом свете. Она нависла над его членом, который торчал вертикально, как столб. Ее рука, с яркими ногтями, поймала его головку, направляя ее к своему влагалищу. Она начала медленно опускаться, ее бедра покачивались, а половые губы, влажные и растянутые, обхватывали его ствол. Но его член, слишком большой для ее узкого тела, входил с трудом. Она раздвигала свои складки второй рукой, пытаясь облегчить проникновение, но я видел, как ее нежные лепестки растягиваются, едва справляясь с его размером. Ее лицо исказилось от напряжения, а стоны становились громче, полные смеси боли и страсти.

— Чего ты там возишься? — рявкнул Петр, его голос был полон нетерпения. Он схватил ее за бедра своими грубыми, мозолистыми руками и с силой потянул вниз. Алина вскрикнула, ее тело прогнулось, а лицо исказилось гримасой страсти. Ее груди, округлые и упругие, с твердыми сосками, устремились к потолку, пока она пыталась удержать равновесие. Петр крепко держал ее за талию, не давая ей упасть, но тут же шлепнул ее по попке, так сильно, что ее ягодицы, подтянутые и упругие, задрожали. Звук шлепка эхом разнесся по комнате, а Алина, поняв, что от нее требуется, выпрямилась и уперлась руками в его грудь. Она начала двигаться, ее бедра поднимались и опускались, насаживаясь на его член. Я видел, как ее половые губы, неимоверно растянутые, скользят по его стволу, а ее анус, маленький и розовый, ритмично сокращается. Через несколько минут ее тело задрожало, и она кончила, выгибаясь и издавая громкий, почти кричащий стон. Но Петр не дал ей передышки. Новый шлепок по ее попке заставил ее вскрикнуть, и она продолжила двигаться, ее бедра работали с удвоенной энергией, доставляя наслаждение своему любовнику.

Я не мог оторвать взгляд от этой сцены, ощущая, как трещат основы моей прежней жизни, словно лед под ногами. Моя Алина, моя совершенная жена, была в плену этого грубого мужика, и я, стоя за перегородкой, был лишь немым свидетелем ее падения. Ее стоны, полные страсти, и податливые движения, синхронизированные с его ритмом, разрывали мое сердце, но я не мог ничего сделать, парализованный смесью ужаса и болезненного возбуждения.

Тьма лестничной клетки обволакивала меня, словно саван, а холод стены, к которой я прижимался, казалось, проникал в самую душу. Разум разрывался между яростью, отчаянием и тем постыдным, почти осязаемым возбуждением, которое я не мог заглушить. Сквозь узкую щель в деревянной перегородке, отделяющей меня от комнаты наверху, я видел все с мучительной ясностью. Тусклый свет старой лампы, болтающейся на облезлом проводе, отбрасывал длинные тени, смешиваясь с резким запахом бензина, смазки и пота, пропитавшим воздух. Едкий дым от сигареты Петра, которую он недавно затушил, все еще висел в комнате, словно призрак его присутствия. Я знал, что должен ворваться внутрь, положить конец этому кошмару, но мои ноги словно вросли в ржавые ступени, а сердце сжималось от боли предательства.

На мятой постели, покрытой грязным покрывалом, которое, казалось, хранило следы бесчисленных грехов, лежали Алина и Петр. Моя жена, чья утонченная красота всегда заставляла меня чувствовать себя недостойным, теперь была полностью во власти этого грубого механика. Ее обнаженное тело, блестящее от пота, выглядело одновременно совершенным и оскверненным. Ее грудь, полная и упругая, с темно-розовыми сосками, которые торчали, словно маленькие маяки страсти, слегка покачивалась при каждом движении. Ее талия, тонкая и изящная, подчеркивала округлые бедра, дрожащие от напряжения. Половые губы, припухшие и влажные, слегка раскрывались, обнажая темный зев ее влагалища, который блестел в тусклом свете. Ее анус, маленький и розовый, пока оставался нетронутым, но я чувствовал, что это ненадолго.

Петр, грузный и неуклюжий, с дряблым животом и покрытым щетиной лицом, был воплощением грубой, необузданной силы. Его комбинезон, пропитанный маслом, валялся в углу, а его член, массивный и уродливый, торчал вертикально, словно оружие разрушения. Длинный, с вздувшимися венами и багровой головкой, блестящей от предэякулята, он казался созданным для того, чтобы ломать. Его тяжелые яйца, покрытые грубой кожей, покачивались при каждом движении, а его руки, покрытые мозолями и грязью, сжимали Алину с жадностью хищника.

Алина сидела на нем, ее движения становились все медленнее, словно силы покидали ее. Ее стройные ноги, все еще в телесных чулках, дрожали от усталости, а ритм ее скачек замедлялся. Ее лицо, покрытое испариной, искажалось от напряжения, но в ее глазах горел тот же странный огонь — смесь стыда, покорности и наслаждения, который я не мог понять. Она пыталась удержать темп, но ее бедра двигались все слабее, а стоны становились тише, почти жалобными.

— Хватит тянуть, — рявкнул Петр, его голос был полон раздражения и властности. — Ложись на спину, сейчас по-другому пойдет.

Алина, с дрожащими губами, послушно легла на спину, ее тело растянулось на грязном покрывале. Ее грудь, полная и упругая, слегка расплылась под собственной тяжестью, а соски, твердые и темные, указывали в потолок. Она развела ноги, ее половые губы, блестящие от влаги, раскрылись, обнажая влажный, темный вход. Ее руки крепко обхватили спину Петра, пальцы с ярким маникюром впились в его грубую кожу, оставляя легкие следы. Ее стройные ноги, все еще в телесных чулках, обвились вокруг его талии, словно пытаясь удержать его ближе, несмотря на страх, отражавшийся в ее глазах. Ее лицо, обрамленное влажными прядями темных волос, было смесью страха и покорности. Она посмотрела на Петра, ее глаза блестели от слез, но в них не было протеста.

Петр, не теряя времени, навис над ней. Его массивное тело, покрытое редкими седыми волосами, закрыло ее, словно тень. Он направил свой член к ее влагалищу, его багровая головка скользнула между ее складками, легко проникая внутрь. Алина вскрикнула, ее тело выгнулось, а пальцы еще сильнее впились в его спину, ногти оставляли красные полосы на его коже. Ее ноги, обхватывающие его талию, напряглись, удерживая его в себе. Петр начал двигаться, его толчки были медленными, но мощными, каждый из них заставлял ее груди дрожать, а ее стоны становились громче, полными смеси боли и наслаждения. Я видел, как его член, блестящий от ее соков, входит и выходит, растягивая ее половые губы до предела. Ее клитор, набухший и розовый, дрожал при каждом движении, а ее анус, напряженный и маленький, слегка пульсировал, выдавая ее возбуждение.

— Давай, не трынди, — прорычал Петр, его голос был грубым и нетерпеливым. — Расслабься, сейчас будет интереснее.

Он схватил ее за бедра, поднимая их выше, чтобы открыть доступ к ее анусу. Алина, с широко распахнутыми глазами, попыталась что-то сказать, но ее слова утонули в очередном стоне, когда Петр, смочив пальцы ее же соками, начал массировать ее узкое отверстие. Я видел, как его грубые пальцы, покрытые мозолями, проникают в ее анус, растягивая его, а Алина, сжав зубы, издавала сдавленные звуки боли. Но ее тело, предательски податливое, отвечало ему, ее бедра слегка двигались навстречу его рукам, а ноги, все еще обхватывающие его талию, дрожали от напряжения.

— Пожалуйста... — прошептала она, ее голос дрожал, но в нем не было настоящего сопротивления. — Не так грубо...

Петр лишь хмыкнул, его лицо исказилось в насмешливой гримасе. Он направил свой член к ее анусу, его багровая головка уперлась в напряженное отверстие. Алина напряглась, ее тело сжалось, но ее руки продолжали крепко держать его за спину, а ноги, обхватывающие его талию, не отпускали. Петр начал медленно проталкивать свой ствол внутрь. Она вскрикнула, ее лицо исказилось от боли, а пальцы впились в его спину так сильно, что побелели костяшки. Ее анус, растягиваясь до предела, обхватывал его член, а ее половые губы, все еще влажные, дрожали от напряжения. Петр двигался медленно, но неумолимо, его толчки становились глубже, а Алина, с закатившимися глазами, издавала хриплые стоны, полные смеси боли и странного, болезненного наслаждения.

Я не мог оторвать взгляд от этой сцены, ощущая, как трещат основы моей прежней жизни, словно лед под ногами. Моя Алина, моя совершенная жена, была в полной власти этого грубого мужика, и я, стоя за перегородкой, был лишь немым свидетелем ее падения. Мой член, к моему стыду, напрягся в брюках, и я ненавидел себя за это. Но в этот момент я почувствовал тяжелое дыхание за спиной и обернулся, мое сердце замерло от ужаса. Виталик, сын Петра, стоял позади меня, его туповатое лицо расплылось в дебильной ухмылке, а глаза блестели похотью. Его массивное тело, как у борца, нависало надо мной, а слюна стекала по его подбородку.

— Гыгых... дядя, ты чего тут? — его голос был высоким и писклявым, не соответствующим его огромной фигуре. — Это мое место... Папашка сказал, что я тоже могу...

Я замер, кровь застыла в жилах. Виталик, не обращая на меня внимания, начал расстегивать свои штаны, обнажая свой член — массивный, как у отца, длинный, около двадцати сантиметров, с толстым стволом, покрытым вздувшимися венами, которые пульсировали под грубой, слегка шершавой кожей. Его багровая головка, крупная и блестящая от предэякулята, напоминала спелую сливу, а тяжелые яйца, покрытые редкими темными волосами, свисали низко, покачиваясь при каждом его движении. Он протиснулся мимо меня, его тяжелые шаги загрохотали по ступеням, и я, не в силах остановить его, снова прильнул к щели, мое сердце колотилось от ужаса.

Алина, чьи глаза были затуманены страстью, заметила Виталика, и ее лицо исказилось от шока. Ее рот раскрылся, а глаза широко распахнулись, когда она увидела его член, торчащий вперед, как грозное оружие. Она задергалась, пытаясь прикрыться или свести ноги, но Петр, все еще в ее анусе, жестко схватил ее за бедра своими лопатообразными ладонями, фиксируя ее в открытой позе.

— Тебе жалко? — рявкнул он, его голос был полон насмешки. — Давай-ка, сделаем вот так...

Он перекатил Алину на живот, широко раздвинув ее бедра, так что ее влагалище, блестящее от влаги, оказалось полностью открытым перед Виталиком. Ее половые губы, припухшие и розовые, лоснились от ее соков, слегка раскрывшись, обнажая влажный, темный зев, который пульсировал в такт ее учащенному дыханию. Алина что-то лепетала, ее голос дрожал:

— Я не могу вот так... Только не с ним... Нет... Неееет!!!

Но ее слова оборвались криком, когда Виталик, с дебильной улыбкой на лице, с размаху направил свой член к ее влагалищу. Его багровая головка, крупная и блестящая, уперлась в ее нежные складки, медленно раздвигая их. Я видел, как ее половые губы, мягкие и эластичные, растягиваются, обхватывая его толстый ствол, словно пытаясь удержать его. Ее внутренняя плоть, розовая и влажная, плотно охватывала его член, приспосабливаясь к его размеру, а тонкие слизистые складки скользили по вздувшимся венам, создавая влажные, чавкающие звуки. Ее клитор, набухший и чувствительный, дрожал при каждом движении, а ее влагалище, уже разработанное Петром, с трудом принимало новый орган, но все же поддавалось, растягиваясь до предела. Виталик вошел глубже, его тяжелые яйца, покрытые грубой кожей, коснулись ее ягодиц, а Алина вскрикнула, ее тело содрогнулось от боли и шока. Ее половые губы, теперь багровые от напряжения, плотно обхватывали его ствол, а ее анус, все еще занятый Петром, пульсировал в такт их движениям, создавая мучительную синхронизацию.

Я смотрел, парализованный, чувствуя, как мой мир рушится окончательно. Та Алина, которую я знал как нежную и утонченную женщину, сейчас оказалась во власти грубых мужских рук, а я, спрятавшись в темноте, не мог ничего сделать, кроме как наблюдать за этим позором.

Сердце бешено стучало в груди, грозя вырваться наружу, а каждый удар отдавался эхом в узком пространстве, словно предательский барабанный бой. Я прижимался к холодной деревянной перегородке, мой взгляд был прикован к узкой щели, через которую открывался кошмар, разворачивающийся в комнате наверху. Тусклый свет одинокой лампы, качающейся на облезлом проводе, смешивался с холодным сиянием, льющимся из гаража, отбрасывая зловещие тени на облупленные стены. Cливался с едким ароматом дешевой сигареты Петра, все еще витающим в комнате, словно призрак его присутствия. Я чувствовал себя предателем, подглядывающим за собственной женой, но не мог оторвать взгляд. Ярость, позор, страдание и мерзкое, почти противоестественное возбуждение переплелись в смертельную смесь, сковывая мои движения. Мой член, к моему ужасу, напрягался в брюках, и я ненавидел себя за это, но зрелище Алины, моей Алины, в руках этих двух грубых мужиков было слишком ошеломляющим, чтобы я мог просто уйти.

Алина, моя утонченная жена, была теперь в центре этого ада. Ее обнаженное тело, блестящее от пота, выглядело одновременно совершенным и оскверненным. Ее груди, полные и упругие, с темно-розовыми сосками, от которых веяло несказанной страстью, плавно покачивались в такт движениям, словно откликаясь на прикосновения сильных рук. Ее талия, изящно изогнутая и тонкая, контрастировала с округлыми бедрами, напряженными и дрожащими от натиска. Ее половые губы, слегка распухшие и покрытые влагой, приоткрылись, обнажая темное, влажное пространство, которое, казалось, с каждым мгновением становилось еще более притягательным. Ее анус, покрасневший и растянутый после вторжения Ивана, продолжал пульсировать, выталкивая капли спермы, которые медленно стекали по ее ягодицам.

Петр, грузный и неуклюжий, с дряблым животом и покрытым щетиной лицом, был воплощением грубой похоти. Его тело, покрытое редкими седыми волосами, колыхалось при каждом движении, а его член, массивный и уродливый, был длинным, толстым, с вздувшимися венами и багровой головкой, блестящей от смазки. Его тяжелые яйца, покрытые грубой кожей, шлепали по ягодицам Алины, издавая влажные звуки. Виталик, его сын, был еще более устрашающим. Его массивное тело, с широкими плечами и руками, как бревна, нависало над Алиной, словно гора. Его член, такой же огромный, как у отца, торчал вперед, длинный и толстый, с багровой головкой, пульсирующей от возбуждения. Его лицо, туповатое, с каплями слюны, стекающими по подбородку, светилось дебильной ухмылкой, а глаза горели животной похотью.

— Ух, ты... Класс! Расслабься, тетя, чо ты ломаешься?... Мы же делаем тебе хорошо... Ыгыгыгы... — прогундосил Виталик, его голос был высоким и писклявым, не соответствующим его огромной фигуре. Он активно двигал бедрами, вгоняя свой член в влагалище Алины, его глаза расширились от восторга, когда он смотрел на ее идеальное тело, распростертое перед ним. Слюна, стекающая из его рта, капала прямо в ложбинку между ее грудями, которые эротично подпрыгивали при каждом его толчке.

Алина, моя драгоценная, стала покорной игрушкой в руках этих грубых мужчин, переходя из одних объятий в другие без малейшего сопротивления. Ее стройная, благородная фигура выглядела чуждой среди их массивных, грубых силуэтов. Она уже не сопротивлялась, ее стоны, полные страсти, эхом отдавались в комнате, а бедра начали робко подмахивать их ритму. Ее потное лицо гримасничало от наслаждения, а помутневшие от страсти глаза сверкали в отблесках лампы. Ее опухшие от жестоких поцелуев губы подрагивали, а щеки пылали от прилива крови. Я видел, как ее половые губы, растянутые до предела, обхватывают член Виталика, а ее анус, покрасневший и напряженный, сжимается вокруг ствола Петра. Она была словно игрушка в их руках, но, к моему ужасу, она, похоже, наслаждалась этим.

Виталик, словно неутомимый механизм, вбивал свой член в ее влагалище, его движения были резкими и безжалостными. Его огромные руки, покрытые грубой кожей, лапали ее тело с жадностью, сжимая ее полные груди так сильно, что кожа багровела под его пальцами. Он грубо мял ее соски, выкручивая их, пока они не стали темно-бордовыми, почти болезненно набухшими, и Алина вскрикивала от смеси боли и наслаждения. Его толстые пальцы, покрытые грязью и мозолями, скользили по ее талии, оставляя красные следы, а затем он с силой сжал ее ягодицы, раздвигая их еще шире, чтобы открыть доступ для Петра.

— Смотри, какие сиськи у нее, как спелые дыни! — хрипло рявкнул Петр, его голос был полон похотливого восторга. — Давай, Виталик, выкрути ей соски посильнее, пусть стонет погромче!

Виталик, с дебильной ухмылкой, последовал совету отца, его пальцы сжали соски Алины еще сильнее, выкручивая их, пока она не выгнулась, издавая громкий стон, полный боли и страсти. Ее груди, полные и упругие, дрожали под его грубыми лапами, а багровые следы от его пальцев покрывали ее кожу, словно метки. Петр, не отставая, запустил свои грубые пальцы в ее рот, глубоко засовывая их, так что Алина захлебнулась, ее глаза расширились от неожиданности.

— Соси, шлюшка, покажи, как умеешь! — прорычал он, его пальцы, покрытые мозолями, двигались в ее рту, растягивая ее губы, пока слюна не начала стекать по ее подбородку. Он сжимал ее челюсть, заставляя ее держать рот открытым, пока его пальцы исследовали ее язык и горло, вызывая сдавленные звуки.

— Вот так, бери глубже, как мой хер! — добавил он с насмешкой, его глаза блестели от удовольствия.

— Хочу ее рот... Гхыгы... — вдруг пробормотал Виталик, отрываясь от ее груди, которая теперь была покрыта багровыми следами его пальцев.

Петр тут же отреагировал:

— Вставай раком, шлюшка! — рявкнул он, его голос был полон властности.

Алина, застонавшая в очередной раз, когда волна оргазма, похоже, накатывала на нее, послушно поднялась на колени. Ее тело дрожало, покрытое потом, а волосы, темные и влажные, прилипли к ее лицу. Петр снова пристроился сзади, его член, блестящий от смазки, легко вошел в ее анус, который теперь был растянут и не закрывался, темнея черным зевом. Виталик забрался на кровать спереди, его массивное тело нависло над ней, как грозовая туча. Он схватил ее за волосы, приподнял ее голову и сунул свой член, покрытый ее соками, прямо к ее лицу. Алина, постанывая, облизала его головку, ее язык, розовый и влажный, скользил по венам, а затем она широко раскрыла рот и вобрала его внутрь. Ее губы, пухлые и мягкие, обхватили его ствол, а щеки втягивались, когда она начинала сосать. Я видел, как ее пальцы, с ярким маникюром, цепляются за его бедра, а ее глаза, полуприкрытые, блестят от слез и похоти.

Вид был фантастическим, словно вырванным из кошмарного сна. Алина, моя Алина, с ее идеальными ногами, которые я так любил целовать, с ее округлой грудью, от одного взгляда на которую у меня перехватывало дыхание, с ее красивым лицом, словно сошедшим с обложки модного журнала, была теперь в центре этого кошмара. Петр, лысый, пузатый, с седой щетиной, почти сидел на ее женственных бедрах, его член таранил ее анус с медленной, но неумолимой силой. Его руки сжимали ее ягодицы, оставляя багровые следы, а его яйца, тяжелые и грубые, шлепали по ее промежности. Виталик, здоровенный и неуклюжий, с дебильной ухмылкой, то трахал ее в рот, намотав ее шелковистые волосы на кулак, то наклонял голову, с интересом наблюдая, как она отсасывает, ее губы скользят по его стволу, а язык ласкает головку. Алина, раздираемая с двух концов этими чудовищными членами, периодически кончала, ее тело содрогалось, а стоны, приглушенные членом Виталика, становились громче. Она крутила бедрами, словно желая угодить Петру, и ее половые губы, блестящие от влаги, дрожали в такт его толчкам.

Я не мог оторвать взгляд от этой сцены, ощущая, как трещат основы моей прежней жизни, словно лед под ногами. Моя безупречная Алина, королева моего сердца, оказалась в лапах этих дикарей, а я, спрятавшись в темноте, мог лишь бессильно наблюдать за ее позором. Сердце разрывалось от нестерпимой боли, гнев клокотал внутри, превращаясь в горькую пыль, но мое предательское тело, к моему стыду, отвечало на увиденное возбуждением. Я ненавидел себя, но не мог остановиться.

Внезапно Петр издал громкий рык, его тело напряглось, и он вставил свой член глубже в анус Алины, не вынимая его. Я видел, как ее анус, растянутый до предела, сжимается вокруг его ствола, а он начинает кончать, заливая ее внутренности своей спермой. Алина всхлипнула, ее тело содрогнулось, а лицо исказилось от смеси боли и удовольствия. Петр медленно вытащил свой член, и я увидел, как густая белая сперма вытекает из ее ануса, стекая по ее ягодицам и капая на покрывало. Но он не остановился — его член, все еще пульсирующий, продолжал выбрасывать струи, покрывая ее вздрагивающие лопатки и долетая до ее роскошных черных волос, которые теперь были испачканы его семенем. Алина, моя Алина, лежала, тяжело дыша, ее тело дрожало, а глаза были полуприкрыты, словно она находилась в каком-то трансе.

Виталик, все еще трахающий ее рот, издал свой собственный рык, и я понял, что он тоже близок к оргазму. Он ускорил движения, его массивные бедра двигались быстрее, а его член, блестящий от слюны Алины, скользил между ее губами с влажными, чавкающими звуками. Ее язык, розовый и гибкий, обхватывал его головку, а пальцы, с ярким маникюром, нежно массировали его тяжелые яйца, покрытые грубой кожей. Внезапно он схватил ее за волосы сильнее, притянув ее лицо к своему паху, и его тело содрогнулось. Я видел, как его член пульсирует, выбрасывая густые струи спермы прямо в ее горло. Алина, захлебываясь, пыталась глотать, но часть спермы вытекала из уголков ее рта, стекая по подбородку и капая на ее груди, оставляя блестящие дорожки на ее коже. Ее глаза, полные слез, были широко распахнуты, но в них все еще горел тот странный огонь похоти, который я не мог понять.

Я смотрел, не в силах поверить, как моя жена, моя совершенная Алина, продолжает сосать его член, даже когда он кончил, ее губы скользили по его стволу, словно она не могла остановиться. Это было слишком — слишком больно, слишком унизительно, слишком возбуждающе. Я закрыл глаза, но образ Алины, раздираемой этими двумя мужиками, остался передо мной, как незаживающая рана.

Я прижался к прохладной деревянной перегородке, чувствуя грубую текстуру досок сквозь одежду, которая была тонкой преградой между мной и кошмаром, разворачивающимся в помещении над гаражом. Через узкую щель в досках я видел все с ужасающей четкостью, словно смотрел фильм, снятый в самом сердце моего личного ада. Свет тусклой лампы, качавшейся на облезлом проводе, отбрасывал зловещие тени на облупившиеся стены, покрытые пятнами сырости и старой краски. Запах бензина, масла и пота, пропитавший воздух, смешивался с едким дымом дешевых сигарет Петра, который, казалось, въелся в каждую поверхность. Мое сознание погрузилось в пучину хаоса, разрываемое яростью, позором, ощущением предательства и мучительным, почти противоестественным возбуждением, которое я не мог заглушить.

Алина, моя утонченная жена, была теперь в полной власти Петра и его сына Виталика. Ее обнаженное тело, блестящее от пота, выглядело одновременно прекрасным и поруганным. Ее груди, наполненные и податливые, с темно-розовыми сосками, выступающими как яркие маяки похоти, мягко вздрагивали под каждым движением. Ее талия, тонкая и изящная, контрастировала с округлыми, подтянутыми бедрами, которые дрожали от напряжения. Ее половые губы, розовые и припухшие, блестели от влаги, а влагалище, разработанное чудовищным членом Петра, темнело черным зевом, словно приглашая к новым вторжениям. Ее анус, покрасневший и растянутый после недавнего вторжения Петра, все еще сжимался, выталкивая капли его спермы, которые стекали по ее ягодицам и капали на покрывало. Ее лицо, такое красивое и утонченное, было искажено страстью: губы, припухшие от грубого минета, блестели от слюны и спермы, а глаза, подведенные тушью, были полуприкрыты, блестя от слез и похоти.

Петр, только что кончивший в ее анус, с чувством шлепнул Алину по упругой ягодице, оставив на ее гладкой коже багровый след.

— Хороша, сучка! — прорычал он, его голос был полон самодовольства и грубой похоти. Он тяжело поднялся с постели, его грузное тело, покрытое редкими седыми волосами, колыхалось при каждом шаге. Его живот, дряблый и выпирающий, блестел от пота, а его член, все еще наполовину твердый, с багровой головкой, покрытой смесью смазки и спермы, покачивался, как маятник. Его тяжелые яйца, покрытые грубой кожей, слегка подрагивали, когда он прошел к столу в углу комнаты, заваленному ржавыми инструментами, пустыми пивными банками и окурками. Тяжело отдуваясь, он опустился на скрипящий стул, достал пачку дешевых сигарет, зажег одну и выпустил в потолок облако едкого дыма, который даже мне, стоящему за перегородкой, показался удушающим. Его лицо, красное и покрытое щетиной, растянулось в наглой ухмылке, а маленькие глаза блестели похотью и самодовольством.

Алина осталась на постели, ее тело, дрожащее от усталости и возбуждения, было в полной власти Виталика. Ее длинные ноги, обтянутые телесными чулками, которые сползли до щиколоток, дрожали, а ее грудь, подпрыгивающая при каждом толчке, была покрыта багровыми следами от грубых рук Виталика. Ее половые губы, набухшие и чувствительные, блестели от влаги, а ее анус, покрасневший и открытый, все еще выталкивал капли спермы Петра. Виталик, здоровенный, как медведь, с туповатым лицом и дебильной ухмылкой, нависал над ней, его массивное тело колыхалось при каждом движении. Его член, длинный и толстый, с вздувшимися венами и багровой головкой, блестящей от ее слюны и соков, вбивался в ее рот с такой силой, что ее щеки втягивались, а горло двигалось, пытаясь принять его размер. Слюна, стекающая из его рта, капала прямо в ложбинку между ее грудями, которые он сжимал своими огромными лапами, оставляя багровые следы на ее гладкой коже.

— Ух, ты... Класс! Расслабься, тетя, чо ты ломаешься?... Мы же делаем тебе хорошо... Ыгыгыгы... — прогундосил он, его голос был высоким и писклявым, не соответствующим его огромной фигуре.

Алина, моя нежная Алина, оказалась в центре этого кошмарного сэндвича, зажатая между грубыми мужскими телами. Ее тело, изящное и хрупкое, казалось неуместным под этим здоровенным детиной. Она уже не сопротивлялась, ее стоны, полные страсти, эхом отдавались в комнате, а бедра робко подмахивали его ритму. Ее потное лицо гримасничало от наслаждения, а помутневшие от страсти глаза сверкали в отблесках лампы. Ее губы, припухшие и влажные, скользили по члену Виталика, а ее пальцы, с ярким маникюром, отчаянно теребили клитор, пытаясь довести себя до очередного оргазма. Ее половые губы, набухшие и чувствительные, дрожали под ее прикосновениями, но, несмотря на ее усилия, она, похоже, не могла кончить. Ее ногти, идеально накрашенные, почти раздирали ее складки, и ее стоны становились все более отчаянными, полными неудовлетворенной жажды.

Виталик, все еще трахающий ее рот, издал громкий рык, его тело напряглось, и я увидел, как его член начал пульсировать. Он кончил, струи густой, белой спермы хлынули в ее горло, и Алина, моя Алина, пыталась глотать, но не справлялась. Сперма вытекала из уголков ее рта, стекая по подбородку и капая на ее грудь, оставляя блестящие дорожки на ее коже, где ее соски, набухшие и чувствительные, дрожали от каждого движения. Виталик, с дебильной ухмылкой, вытащил свой член, все еще блестящий от ее слюны и его семени, и, не давая ей передышки, схватил ее за талию, словно куклу. Его грубые руки, покрытые мозолями, с силой развернули ее тело на постели, так что она оказалась на спине, ее ноги широко раздвинуты, а влагалище, блестящее от влаги, полностью открылось перед ним.

— Ща я тебе еще добавлю, тетя! — прогундосил он, его голос дрожал от возбуждения, а глаза горели похотью. Он направил свой член, все еще твердый и пульсирующий, к ее влагалищу. Его багровая головка, крупная и блестящая, уперлась в ее нежные половые губы, медленно раздвигая их. Я видел, как ее складки, розовые и влажные, растягиваются, обхватывая его толстый ствол, словно пытаясь удержать его. Ее внутренняя плоть, мягкая и эластичная, плотно охватывала его член, приспосабливаясь к его размеру, а тонкие слизистые складки скользили по вздувшимся венам, создавая влажные, чавкающие звуки. Ее клитор, набухший и чувствительный, дрожал при каждом движении, а ее влагалище, уже разработанное, с трудом принимало его массивный орган, но все же поддавалось, растягиваясь до предела. Виталик вошел глубже, его тяжелые яйца, покрытые грубой кожей, коснулись ее ягодиц, и Алина вскрикнула, ее тело содрогнулось от смеси боли и наслаждения. Ее половые губы, теперь багровые от напряжения, плотно обхватывали его ствол, а ее бедра, дрожащие от напряжения, начали двигаться навстречу его толчкам, словно подчиняясь его ритму. Внезапно Виталик издал громкий хрип, его тело напряглось, и он начал кончать, его член пульсировал, выбрасывая горячие струи спермы глубоко в ее влагалище. Я видел, как ее половые губы сжимаются вокруг его ствола, словно пытаясь удержать его семя, а излишки спермы, густой и белой, начали вытекать, стекая по ее промежности и смешиваясь с каплями спермы Петра, все еще сочащимися из ее ануса. Алина застонала, ее тело содрогнулось от нового оргазма, вызванного этим вторжением, а ее пальцы, вцепившиеся в покрывало, побелели от напряжения.

Виталик, не останавливаясь, лапал ее тело с животной жадностью. Его грубые руки, покрытые мозолями, сжимали ее полные груди, мяли их так сильно, что кожа багровела, а соски, набухшие и чувствительные, вытягивались под его пальцами, становясь темно-бордовыми. Он выкручивал их, словно настраивая радио, вызывая у Алины сдавленные вскрики, полные смеси боли и наслаждения.

— Смотри, пап, какие сиськи, как резиновые! — прогундосил Виталик, его глаза блестели от восторга, пока он сжимал ее грудь, оставляя на ней красные следы. Петр, пыхтя сигаретой, хмыкнул:

— Давай, сынок, выкрути ей соски посильнее, пусть орет погромче! Эта шлюшка любит, когда пожестче! — Его голос был полон насмешки и похоти, а глаза жадно следили за каждым движением.

Виталик, с дебильной ухмылкой, последовал совету отца, его пальцы сжали соски Алины еще сильнее, выкручивая их до предела, пока она не выгнулась, издавая громкий стон, полный боли и страсти. Ее груди дрожали под его грубыми лапами, а багровые следы от его пальцев покрывали ее кожу, словно метки. Петр, наблюдая за этим, поднялся со стула, его массивное тело приблизилось к постели. Он запустил свои грубые пальцы в рот Алины, глубоко засовывая их, так что она захлебнулась, ее глаза расширились от неожиданности.

— Соси, шлюшка, покажи, как умеешь! — рявкнул он, его пальцы, покрытые мозолями и запахом сигарет, двигались в ее рту, растягивая ее губы, пока слюна не начала стекать по ее подбородку. Он сжимал ее челюсть, заставляя держать рот открытым, а его пальцы, грубые и толстые, исследовали ее язык и горло, вызывая сдавленные звуки.

— Вот так, бери глубже, как мой хер! — добавил он с насмешкой, его лицо исказилось в похотливой гримасе. — Видишь, Виталик, как она глотает? Настоящая блядь, берет все, что дашь!

Зрелище было фантастически возбуждающим и одновременно ужасающим. Моя Алина, моя совершенная жена, была в центре этого порочного акта, ее тело, такое красивое и ухоженное, было раздираемо грубой похотью. Сперма Петра стекала по ее ребрам, капая на покрывало, а ее анус, чернеющий и растянутый, все еще пульсировал от его вторжения. Ее пальцы, с идеальным маникюром, теребили клитор, а ее стоны, приглушенные пальцами Петра, становились все громче. Я смотрел, не в силах отвести взгляд, чувствуя, как мое сердце разрывается от боли и предательства. Мой разум кричал, чтобы я ворвался внутрь, остановил это безумие, но мои ноги словно приросли к ржавым ступеням, а мое тело, к моему стыду, реагировало на это зрелище.

В этот момент дверь внизу гаража скрипнула, и тяжелые шаги эхом разнеслись по помещению. Я замер, мое сердце сжалось от страха, но любопытство заставило меня остаться. В комнату вошел третий мужчина — высокий, широкоплечий, с грубым лицом и короткой бородой, покрытой сединой. Его одежда — грязная рабочая куртка и потрепанные джинсы — выдавала в нем еще одного механика, пришедшего к Петру по делам. Его глаза, холодные и оценивающие, тут же остановились на Алине, и его губы растянулись в хищной ухмылке.

— Ну, Петр, ты опять развлекаешься? — прогундосил он, его голос был низким и хриплым, полным насмешки. — Где ты только находишь таких шлюшек?

Петр, пыхтя сигаретой, рассмеялся, его живот заколыхался.

— Эта сама приползла, Иван, — ответил он, выпуская облако дыма. — Хороша, правда? Посмотри, какая попка, какие сиськи. И берет, как надо, во все дыры.

Иван шагнул ближе, его глаза жадно скользили по телу Алины, которая все еще была в плену Виталика.

— Да уж, не то слово, — хмыкнул он, расстегивая ремень. — Дай-ка я тоже попробую. Давно не видел такой сочной телки.

Алина, услышав их разговор, дернулась, ее глаза широко распахнулись от ужаса, но Виталик, держа ее за талию, не дал ей вырваться.

— Не дергайся, тетя, — прогундосил он, его дебильная ухмылка стала еще шире. — Ща будет еще лучше.

Иван сбросил куртку и штаны, обнажая свое тело — мускулистое, но покрытое шрамами и татуировками. Его член, к моему ужасу, был даже больше, чем у Петра — длинный, как бейсбольная бита, с толстой, багровой головкой и вздувшимися венами, которые пульсировали от возбуждения. Его яйца, тяжелые и грубые, покачивались, когда он подошел к постели.

— Ну, давай, Петр, подвинься, — сказал он, хлопнув Алину по ягодице, от чего ее тело содрогнулось. — Я хочу эту жопу.

Петр рассмеялся, затушив сигарету в жестяной банке.

— Бери, Иван, она уже разогрета, — сказал он, указывая на покрасневший анус Алины, который все еще выталкивал капли его спермы. — Только не порви ее, а то еще пригодится.

Иван, не церемонясь, плюнул на свою ладонь и смазал свой член, который блестел в свете лампы. Он встал впереди Алины, его руки, покрытые мозолями, схватили ее за бедра, с силой поднимая ее с постели, так что ее тело оказалось на весу, подвешенное в его мощных руках. Алина, моя Алина, инстинктивно обхватила его шею своими тонкими руками, ее пальцы с ярким маникюром впились в его плечи, а ее стройные ноги, все еще в сползших телесных чулках, обвились вокруг его талии, словно ища опоры. Ее грудь, полная и упругая, прижималась к его мускулистой груди, а соски, набухшие и чувствительные, терлись о его грубую кожу, вызывая у нее сдавленные стоны. Иван направил свой член к ее анусу, и я увидел, как его огромная головка упирается в ее покрасневшее отверстие. Он надавил, и Алина зарычала, ее лицо исказилось от боли, а пальцы еще сильнее впились в его плечи, оставляя красные следы. Ее ноги, обхватывающие его талию, напряглись, удерживая ее тело в воздухе, пока он медленно входил в нее, его член растягивал ее анус до предела. Я видел, как ее тело дрожит, пытаясь принять его размер, а ее половые губы, блестящие от влаги и спермы Виталика, пульсировали, когда она теребила свой клитор, пытаясь облегчить боль.

— Расслабься, шлюшка, — хмыкнул Иван, его голос был полон насмешки. — Ща тебе будет хорошо.

Виталик, только что кончивший в ее влагалище, отошел в сторону, его массивное тело тяжело дышало, а член, все еще блестящий от ее соков и его спермы, начал опадать. Он уселся на край постели, наблюдая, как Иван продолжает свое дело. Алина, подвешенная на руках Ивана, стонала, ее голос был полон смеси боли и удовольствия, а ее тело, блестящее от пота, дрожало от напряжения. Иван, вгоняя свой член все глубже в ее анус, хмыкнул.

— Ну что, Петр, как тебе ее жопа? — спросил он, его голос был полон похоти. — Тесная, да? Лучше, чем те шлюхи, что ты обычно трахаешь.

Петр, наблюдая за этим, рассмеялся.

— Да уж, Иван, ты знаешь толк в телках, — ответил он, пыхтя сигаретой. — Эта прямо огонь. Смотри, как она стонет, как подмахивает. Настоящая блядь.

Алина, моя Алина, была в центре этого кошмара, ее тело, такое красивое и ухоженное, было раздираемо грубой похотью. Ее стоны, теперь приглушенные только ее собственной страстью, становились громче, а ее бедра, несмотря на боль, начали двигаться навстречу Ивану. Ее половые губы, растянутые и влажные, пульсировали, а ее анус, теперь чернеющий и открытый, сжимался вокруг огромного члена Ивана. Она кончила, ее тело содрогнулось, а лицо исказилось от оргазма, который, казалось, разорвал ее на части.

Моя безупречная Алина, моя гордость и счастье, оказалась во власти этих дикарей, а я, спрятавшись в тени, мог лишь безмолвно наблюдать за ее унижением. Грудь сжималась в комок, где боль впивалась, а гнев пылал, как огонь в темноте, но я не мог ничего сделать. Этот момент, этот образ Алины, раздираемой этими мужчинами, останется со мной навсегда, как незаживающая рана.

Каждый шум — приглушенные вскрики Алины, тяжелое дыхание мужиков, звуки соединяющихся тел, грубый хохот — вонзался в мою душу, как раскаленная игла, обостряя осознание собственной беспомощности. Мое сознание погрузилось в пучину хаоса, разрываемое яростью, позором, ощущением предательства и мучительным, почти противоестественным возбуждением, которое я не мог заглушить. Мой член, к моему стыду, напрягался в брюках, и я ненавидел себя за это, но зрелище моей жены, моей совершенной Алины, в руках этих грубых мужиков было слишком ошеломляющим, чтобы я мог отвернуться или уйти.

Алина, моя изысканная супруга, оказалась полностью во власти этих грубых мужиков. Ее обнаженное тело, блестящее от пота, выглядело одновременно прекрасным и поруганным. Ее пышная грудь, упругая и соблазнительная, с темно-розовыми сосками, словно ягодами спелой малины, подпрыгивала в такт каждому грубому толчку. Ее талия, тонкая и изящная, контрастировала с округлыми, подтянутыми бедрами, которые дрожали от напряжения. Ее половые губы, розовые и припухшие, блестели от влаги, а влагалище, разработанное массивными членами, темнело черным зевом, словно приглашая к новым вторжениям. Ее анус, покрасневший и растянутый после вторжения, все еще пульсировал, выталкивая капли спермы, которые стекали по ее ягодицам и капали на покрывало. Ее лицо, такое красивое и утонченное, было искажено страстью: губы, припухшие от грубого минета, блестели от слюны и спермы, а глаза, подведенные тушью, были полуприкрыты, блестя от слез и похоти.

Петр, грузный и покрытый редкими седыми волосами, лежал на постели, его массивное тело скрипело на старом матрасе. Его член, длинный и толстый, с багровой головкой, блестящей от смазки, вбивался в анус Алины с медленной, но неумолимой силой. Его живот, дряблый и выпирающий, блестел от пота, а его тяжелые яйца, покрытые грубой кожей, шлепали по ее ягодицам, издавая влажные звуки. Алина стонала, ее голос был полон смеси боли и удовольствия, а ее пальцы, с ярким маникюром, отчаянно теребили клитор, пытаясь усилить ощущения. Иван, высокий и широкоплечий, с грубым лицом и короткой седой бородой, стоял перед ней, его мускулистое тело, покрытое шрамами и татуировками, блестело от пота. Его огромный член, длинный, как бейсбольная бита, с толстой багровой головкой и вздувшимися венами, вбивался в ее влагалище с резкими, мощными толчками. Виталик, здоровенный, как медведь, с туповатым лицом и дебильной ухмылкой, стоял у ее головы, его член, длинный и толстый, с багровой головкой, блестящей от ее слюны, вбивался в ее рот, заставляя ее щеки втягиваться, а горло двигаться, пытаясь принять его размер. Его массивное тело, с широкими плечами и руками, как бревна, колыхалось, когда он сжимал ее волосы, удерживая ее голову.

Петр, лежащий под ней, ухмыльнулся, глядя на Ивана и Виталика.

— Ну что, мужики, как вам эта шлюшка? — спросил он, его голос был полон насмешки. — Жопа тесная, пизда сочная, а ротик так вообще огонь. Лучше, чем те шлюхи, что мы обычно трахаем.

Иван, не сбавляя темпа, хмыкнул, его грубые руки сжимали бедра Алины, оставляя багровые следы.

— Да уж, Петр, ты знаешь толк в телках, — ответил он, его голос был низким и хриплым, полным похоти. — Эта прямо огонь. Смотри, как течет, как подмахивает. Настоящая блядь.

Алина, услышав их слова, застонала громче, ее голос, приглушенный членом Виталика, дрожал от смеси стыда и возбуждения.

— Мммм... Пожалуйста... Не так грубо... — промычала она, но ее бедра продолжали двигаться навстречу Ивану, а ее губы плотно обхватывали ствол Виталика, выдавая ее возбуждение. — Вы... Аааах... Вы слишком большие...

Петр рассмеялся, его живот заколыхался.

— Слышь, Иван, она жалуется, что мы ее порвем, — сказал он, его руки сжимали ее ягодицы, направляя ее движения. — А по ней не скажешь, вон как течет. Давай-ка, сделаем ей по полной, чтоб запомнила.

Виталик, сжимая ее волосы, хмыкнул, его дебильная ухмылка стала шире.

— А что, идея, — прогундосил он, его голос был высоким и писклявым. — Пусть сосет поглубже, а то орет, как резаная.

— Он запихнул свой член еще глубже в ее горло, заставляя ее захлебываться, ее глаза наполнились слезами, а слюна стекала по подбородку, смешиваясь со спермой.

Алина, тяжело дыша, пыталась приспособиться к их ритму, ее тело дрожало от усталости, но она не сопротивлялась. Ее грудь, подпрыгивающая, блестела от пота и спермы, а соски, набухшие и чувствительные, терлись о грубую кожу Ивана, вызывая сдавленные вскрики.

— Нет... Пожалуйста... Вы меня порвете... — промычала она, ее голос был полон страха, но в нем чувствовалась покорность. — Я не выдержу... Это слишком...

Петр, лежащий под ней, сжал ее ягодицы с новой силой, его грубые пальцы впились в ее кожу, оставляя багровые следы.

— Давай, шлюшка, подмахивай активнее, — приказал он, его голос был полон властности. — Хочу чувствовать, как твоя жопа сжимает мой хер.

Иван, трахающий ее влагалище, ухмыльнулся, его глаза блестели от предвкушения.

— Слышь, Петр, она уже вся мокрая, — сказал он, его член скользил в ее влагалище с влажными, чавкающими звуками. — Смотри, как ее пизда меня обхватывает, прямо как перчатка.

— Он плюнул на ладонь, смазал свой ствол и ускорил темп, его толчки стали резче, заставляя Алину вскрикивать.

Виталик, не церемонясь, запихивал свой член все глубже в ее рот, его грубые пальцы сжимали ее волосы, удерживая ее голову на месте.

— Соси, тетя, бери глубже! — рявкнул он, его голос дрожал от возбуждения. — Чувствуешь, как твой ротик растягивается? Настоящая блядь, берет все, что дашь!

— Его член, блестящий от ее слюны, скользил в ее горле, вызывая сдавленные звуки, а ее губы, припухшие и влажные, дрожали от напряжения.

Петр и Иван нашли ритм, их члены двигались в унисон, растягивая ее анус и влагалище до предела. Виталик, трахающий ее рот, синхронизировался с их движениями, его бедра двигались вперед-назад, заставляя ее голову качаться. Алина стонала, ее тело содрогалось от каждого толчка, а ее груди, подпрыгивающие, блестели от пота и спермы.

— Мммм... Ооох... — ее голос, приглушенный членом Виталика, был полон смеси боли и удовольствия, а ее пальцы, с ярким маникюром, впились в плечи Петра, оставляя красные следы.

— Пожалуйста... Не останавливайтесь... — промычала она, ее глаза закатились, а лицо исказилось от оргазма, который накатывал волнами.

Петр, лежащий под ней, рассмеялся.

— Слышь, мужики, она уже просит не останавливаться, — сказал он, его голос был полон насмешки. — А ведь только что ныла, что мы ее порвем.

Иван, вгоняя свой член все глубже, хмыкнул.

— Да уж, Петр, эта шлюшка знает, чего хочет, — ответил он, его грубые руки сжимали ее бедра, оставляя багровые следы. — Смотри, как течет, как подмахивает. Настоящая блядь.

Виталик, сжимая ее волосы, добавил:

— А в горле у нее, как в пизде, тесно и горячо! — Его дебильная ухмылка стала еще шире, пока он трахал ее рот, его член скользил между ее губами, оставляя блестящие следы слюны.

Алина, услышав их слова, застонала громче, ее голос, приглушенный членом Виталика, дрожал от стыда и возбуждения.

— Мммм... Вы... Аааах... Вы такие грубые... — промычала она, но ее бедра продолжали двигаться, встречая толчки Петра и Ивана, а ее губы плотно обхватывали ствол Виталика. Ее половые губы, растянутые до предела, обхватывали член Ивана, а ее анус, покрасневший и открытый, сжимался вокруг ствола Петра. Она была в плену их похоти, и, к моему ужасу, она, похоже, наслаждалась этим.

Они трахали ее долго, почти полчаса, их члены двигались в унисон, заполняя все ее отверстия. Алина, моя Алина, ее тело содрогалось от каждого толчка, а стоны эхом отдавались в комнате. Ее грудь, подпрыгивающая, была покрыта багровыми следами от грубых рук, а ее половые губы и анус, растянутые до предела, блестели от влаги и спермы. Она кончала снова и снова, ее тело дрожало, а лицо искажалось от оргазмов, которые накатывали волнами. Но со временем ее силы начали иссякать. Ее движения стали слабее, ее стоны тише, а тело, измотанное, начало обмякать. Ее глаза, полуприкрытые, были затуманены, а губы, припухшие и покрытые слюной, дрожали.

Петр, Иван и Виталик, не обращая внимания на ее усталость, продолжали, их смех и грубые шутки эхом разносились по комнате.

— Смотри, Петр, она уже выдохлась, — хмыкнул Иван, его член все еще вбивался в ее влагалище. — А все равно течет, как сучка.

— Да уж, — рассмеялся Петр, его руки сжимали ее ягодицы. — Эта блядь создана для такого. Давай, Виталик, глубже засовывай, пусть не орет.

Алина, моя Алина, была в полной их власти, ее тело, обессиленное, дрожало, а стоны, приглушенные членом Виталика, становились все слабее. Я смотрел, не в силах отвести взгляд, чувствуя, как мой мир рушится окончательно. Моя совершенная жена была раздираема тремя мужчинами, и я, стоя за перегородкой, был лишь немым свидетелем ее полного падения. Мое сердце стало кровоточащей раной, где страдание и ярость сплелись в неразрывный узел, но я оставался бессилен.

Комната наверху была тесной, с низким потолком и голыми стенами, усыпанными трещинами. Мятая постель, застеленная грязным покрывалом, пропитанным запахом пота и старого секса, была центром этого кошмара. Алина, моя утонченная жена, чья красота всегда заставляла меня чувствовать себя счастливейшим человеком, была теперь в полной власти этих мужчин. Ее обнаженное тело, блестящее от пота, выглядело одновременно прекрасным и поруганным. Ее пышная грудь, упругая и соблазнительная, с темно-розовыми сосками, словно ягодами спелой малины, подпрыгивала в такт каждому грубому толчку. Ее талия, тонкая и изящная, контрастировала с округлыми, подтянутыми бедрами, которые дрожали от напряжения. Ее половые губы, розовые и припухшие, блестели от влаги и спермы, а влагалище, разработанное массивными членами, темнело черным зевом, словно приглашая к новым вторжениям. Ее анус, покрасневший и растянутый после вторжения Ивана, все еще пульсировал, выталкивая капли спермы, которые стекали по ее ягодицам и капали на покрывало. Ее лицо, такое красивое и утонченное, было искажено страстью: губы, припухшие от грубого минета, блестели от слюны и спермы, а глаза, подведенные тушью, были полуприкрыты, блестя от слез и похоти.

Петр, Иван и Виталик продолжали свое дело, их члены двигались в унисон, заполняя все отверстия Алины. Петр лежал под ней, его член, длинный и толстый, с багровой головкой, вбивался в ее анус, растягивая его до предела. Иван стоял перед ней, его огромный член скользил в ее влагалище, его толчки были мощными и ритмичными, заставляя ее половые губы дрожать и обхватывать его ствол. Виталик, нависая над ее головой, трахал ее рот, его член, покрытый венами, глубоко входил в ее горло, вызывая сдавленные стоны. Алина, моя Алина, была словно кукла в их руках, ее тело содрогалось от каждого толчка, а стоны, приглушенные членом Виталика, эхом отдавались в комнате.

Внезапно Петр издал громкий рык, его тело напряглось, и он с силой вдавил свой член глубже в анус Алины.

— Ооох, сучка, сейчас я тебя залью! — прорычал он, его голос был полон похоти. Его член пульсировал, выбрасывая горячие, густые струи спермы глубоко в ее внутренности. Я видел, как ее анус сжимается вокруг его ствола, пытаясь удержать поток, но сперма, обильная и вязкая, начала вытекать, стекая по ее ягодицам и смешиваясь с потом. Алина всхлипнула, ее тело содрогнулось от оргазма, вызванного этим вторжением, ее глаза закатились, а пальцы впились в покрывало.

— Да, заливай ее, Петр! — хохотнул Иван, ускоряя свои толчки. — Смотри, как она кончает от твоего семени, настоящая блядь!

Иван, не отставая, схватил ее за бедра сильнее, его мускулистые руки оставляли багровые следы на ее коже.

— Моя очередь! — рявкнул он, его член, покрытый венами, начал пульсировать внутри ее влагалища. Он кончил с громким стоном, заливая ее горячей спермой, струи которой хлынули глубоко, заполняя ее до краев. Сперма, густая и белая, начала вытекать из ее половых губ, стекая по ее бедрам и капая на постель. Алина закричала, ее тело выгнулось в очередном оргазме, ее половые губы сжимались вокруг его члена, словно пытаясь выдоить каждую каплю.

— О да, чувствуешь, как я тебя наполняю? — хмыкнул Иван, его голос дрожал от удовольствия. — Хорошая шлюшка, принимает все, что дают!

Виталик, трахающий ее рот, был последним. Он сжал ее волосы сильнее, притянув ее лицо к своему паху.

— Кончаю, тетя! — прогундосил он, его дебильная ухмылка исказилась от наслаждения. Его член пульсировал, выбрасывая струи спермы прямо в ее горло. Алина, захлебываясь, пыталась глотать, но сперма вытекала из уголков ее рта, стекая по подбородку и капая на ее грудь, оставляя блестящие дорожки на ее коже. Ее глаза, полные слез, были широко распахнуты, но в них горел огонь похоти. Она кончила снова, ее тело содрогнулось, а стоны, приглушенные его членом, стали почти криками.

— Смотри, как она глотает! — хохотнул Петр, его руки все еще сжимали ее ягодицы. — Настоящая спермоприемница, залили ее по самое не хочу!

Мужики хохотали, хваля ее, как трофей.

— Классная телка, Петр, — сказал Иван, вытаскивая свой член, сперма все еще капала с его головки. — Жопа как новая, пизда тесная, ротик рабочий. Надо ее чаще звать.

Виталик кивнул, его туповатое лицо светилось удовлетворением.

— Ага, тетя, ты супер! Кончила от нас всех, как шлюха!

Алина, обессиленная, лежала на постели, ее тело дрожало, а из всех отверстий сочилась сперма, густая и обильная, стекая по ее коже. Она тяжело дышала, ее глаза были полуприкрыты, а губы дрожали от пережитого. Медленно, с трудом, она начала одеваться. Ее руки, с ярким маникюром, дрожали, когда она натягивала блузку на свою грудь, покрытую следами от грубых рук и спермой. Она надела юбку, ее бедра все еще дрожали, а чулки, сползшие до щиколоток, она поправила с тихим стоном. Петр, наблюдая за ней, ухмыльнулся и схватил ее черные трусики, лежавшие в углу, смятые и пропитанные потом.

— Подожди, шлюшка, — прорычал он, его голос был полон насмешки. Он подошел к ней, когда она уже была почти одета, и с силой раздвинул ее ноги. Алина вскрикнула, ее глаза расширились от удивления, но она не сопротивлялась. Петр сжал трусики в кулак и запихнул их глубоко в ее влагалище, его грубые пальцы, покрытые мозолями, толкали ткань внутрь, растягивая ее половые губы. Алина застонала, ее тело выгнулось, а стоны были полны смеси боли и остаточного удовольствия.

— Ооох... Что вы делаете... Ааах... — простонала она, ее голос дрожал, а бедра сжались вокруг его руки.

Мужики хохотали, их грубый смех эхом разносился по комнате.

— Ха, смотри, как она стонет! — рявкнул Иван, его глаза блестели от веселья. — Засунь поглубже, Петр, пусть чувствует нас всю дорогу домой!

— Виталик, с дебильной ухмылкой, добавил: — Гыгы, тетя, теперь твоя пизда полная, как банка с икрой!

Алина, покраснев от унижения, все же встала, ее ноги дрожали, а трусики, запиханные глубоко, вызывали новые стоны при каждом шаге. Она молча собрала вещи, ее лицо было искажено смесью стыда и удовлетворения, и вышла из комнаты, спускаясь по лестнице. Я замер, прячась в тени, когда она прошла мимо, ее шаги были неуверенными, а из ее влагалища все еще сочилась сперма, смешанная с ее соками. Она села в машину, завела двигатель и уехала, ее силуэт растворился в темноте ночи, оставив меня в одиночестве с разбитым сердцем и воспоминаниями, которые будут преследовать меня вечно.

https://t.me/+1mTgsLVnLM05MzZl

https://boosty.to/admtg555/donate