Иридия села в постели, тяжело дыша. Веки дрожали, как после сильного жара. Простыни прилипли к телу — под ними всё было влажным от пота, а может... не только от него.

Грудь болела от прикосновений, которых не было. Соски — тугие, будто всё ещё ощущали чужой язык. Она опустила взгляд: кожа была покрыта тонкой испариной, будто ночь прошлась по ней своими ледяными пальцами.

— Что это было... — прошептала она, утирая лоб.

Сон... или не совсем сон? Слишком реально. Слишком ярко. Её тело откликалось, словно на настоящего любовника, но внутри была пустота — и тревога, и странное чувство, будто что-то проснулось в ней самой.

Она медленно встала, придерживая грудь ладонями — тяжёлая, налитая, она слегка покачивалась при каждом шаге. Небольшой тазик с водой стоял у окна — Иридия склонилась, умываясь. Холодок воды ожёг лицо, грудь дрожала, капли стекали по изгибам.

— Идиотский сон... — пробормотала она, глядя на своё отражение в мутном стекле.

И всё же... в ней что-то изменилось.

Магия? Но какая? Это не огонь. Это нечто другое... холодное, влажное, шепчущее прямо в душу.

Снизу донёсся звон — Кенар открывал лавку. Иридия стиснула зубы. Его голос уже разносился по лестнице:

— Девочка, живо вниз! У нас покупатели, а я не молодею!

— Угу, бегу... — пробурчала она, натягивая простое чёрное платье через голову. Плотная ткань обтянула грудь, и она поморщилась — лиф снова натирал. Под грудью оставался след от лямок, и всё сильнее хотелось магией уменьшить себя сантиметров на десять. Но магия Иридии... не слушалась. Почти никогда.

Она расправила волосы — длинные, русые, чуть влажные на висках. Сделала шаг к двери — и замерла.

На запястьях... следы. Бледные, еле заметные, но они были. Как от хватки.

Значит, всё-таки...

Она прижала пальцы к груди — сердце билось как бешеное.

— Надо рассказать Эстерии... — прошептала она, — может, она поймёт...

Но в глубине души знала — не расскажет. Пока нет. Пока она сама не поймёт, что происходит.

Спускаясь по скрипучим ступеням, Иридия почувствовала, как её тело всё ещё ноет — не от усталости, а от странного внутреннего жара, оставшегося после сна. Будто под кожей что-то пульсировало в ритме, не совпадающем с её сердцем. Но она привычно расправила плечи, поправила волосы и надела улыбку — почти как одежду.

Лавка уже была открыта: полки, уставленные склянками, мешочками, пучками трав и волшебным хламом, наполнялись утренним светом. Воздух пах сухим шалфеем и старой пыльной магией.

— А вот и наша огненная звезда, — хрипло буркнул Кенар, стоя за прилавком. — Давай-давай, я уже выдохся, а эти пенсионеры хотят, чтоб я прыгал, как кузнец.

Он был, как обычно, в своей длинной засаленной мантии, с мешочками на поясе и пятнами на локтях. В бороде застряла крошка, а в глазах — тот самый похабный прищур, от которого Иридия уже давно не краснела. Ну почти.

— Спать, небось, до полудня хотела, — проворчал он, пропуская её за прилавок, — а я тут спину ломаю.

— Конечно, — сладко улыбнулась она. — Кто же ещё, кроме великого мага Кенара, может продать засохший хвост гремлина как средство от импотенции?

— Работает же, — хмыкнул он. — Главное — верить.

Иридия заняла своё место. Её появление — как всегда — вызвало одобрительное оживление. Старушки перешёптывались: «Девка-то хороша... грудь-то ах!...» Молодые подмастерья зазря крутились у лавки, принося травы, которые никто не заказывал. Даже торговец свечами, заходивший каждый день, сегодня оставил аж две монеты вместо одной.

А Иридия смеялась, поддразнивала, болтала — лёгкая, как ветер, и солнечная, как будто никогда не знала ни тревоги, ни бед. Люди чувствовали в ней что-то живое, яркое. Что-то настоящее. И даже если она путала заклинания, или случайно поджигала пучок душистой крапивы — её прощали. Просто потому, что она была Иридия.

Кенар иногда подходил слишком близко. Держал руку на её плече чуть дольше, чем нужно. Однажды поправил ей лямку платья, хотя она совсем не сползала. Всё это — вяло, лениво, по-стариковски. Неопасно. Хотя и раздражающе.

— Я в твоём возрасте мог бы... — начал он как-то, но Иридия перебила:

— Лучше не рассказывай, Кенар. Пусть останется тайной. Иначе ведь придётся выбросить лаванду — она тухнет от старых баек.

Кенар только захихикал, довольный тем, что его хоть слушают.

До обеда лавка кипела жизнью. Сбывались травы, настои, два любовных эликсира (один для жены, другой — «чисто для подстраховки», как честно сказал клиент). Иридия улыбалась, шутками прикрывая внутреннюю усталость, которая не уходила. Что-то сидело в ней с ночи. Не боль, нет — но будто зачаток новой кожи под старой. Незаметный зуд.

Кенар достал из внутреннего кармана три потёртые медяка, будто они были кусочками золота.

— На, — сказал он, шлёпая их на прилавок. — Купи чего-нибудь пожевать. Только не трать всё на пирожки — возьми молочка. Сиськи надо кормить. А то вдруг ещё вырастут, а мы к такому не готовы.

Иридия закатила глаза, но ухмыльнулась. Шутка была стара как он сам, и она слышала её примерно раз в неделю.

— Тогда тебе придётся строить новую дверь в лавку, — бросила она через плечо, завязывая пояс платья. — Чтобы грудь пролезала.

— Или продавать билеты, — хмыкнул Кенар. — За вход и за выход!

— Вот именно, — усмехнулась она, подхватив сумочку. — За двоих минимум.

Улица встретила её жаром и гомоном. Город жил своей жизнью: запахи выпечки, перегретой мостовой, лаванды от ближайшего цветочника, крики детей. Но она направлялась туда, где всегда светлее — к фонтану, на площади у дорогой лавки редкостей.

Эстерия уже ждала. В элегантном платье нежного изумрудного оттенка, волосы — как огонь, собраны в высокую причёску, только пара прядей выбились, щекоча щёки. Она стояла у фонтана, перекидывая через руку корзинку с покупками. Её зелёные глаза сразу вспыхнули, когда она заметила Иридию.

— Ты как всегда! — закричала она, раскинув руки. — Опаздываешь и выглядишь, как будто только что сбежала из любовного плена!

— А ты — как будто в нём осталась, — ответила Иридия, подбегая и бросаясь в объятия подруги.

Объятие было крепким, тёплым, долгим. Таким, каких не бывает с посторонними. Только с теми, кто тебя знает до самых корней.

— Я скучала, — прошептала Эстерия.

— Я тоже... Ты даже не представляешь как, — ответила Иридия, и только на мгновение дала себе роскошь спрятать лицо в рыжих волосах подруги, как в укрытии от всего мира.

Фонтан журчал, солнце отражалось в каплях, а две девушки смеялись, держась за руки, как будто были не взрослыми магинями, а девчонками с задней парты.

Они шли рядом по выложенной плиткой улочке, медленно, будто мир наконец замедлился ради них двоих. Торговцы здоровались с Эстерией, кто-то махал Иридии — их знали, узнавали, и, как всегда, провожали взглядами.

Особенно мужчины. Некоторые — откровенно, с вожделением. Другие — украдкой, будто боясь быть замеченными. Но было за что смотреть: две юные волшебницы, рыжая и русая, стройные, живые, красивые как с иллюстрации из рыцарской баллады.

Грудь Иридии вызывала особый интерес. Даже под плотным платьем она не могла остаться незамеченной. Один мальчишка, толкая корзинку, уставился и врезался в фонарный столб — Иридия вздрогнула от громкого звона.

— Ну вот, опять, — фыркнула она, чуть сутулясь.

— Не вздумай прятаться, — тут же бросила Эстерия. — Тебе не грудь уменьшать надо, а нос этим зевакам ломать.

— Ага, ещё и искрами из глаз жечь, — хмыкнула Иридия, стараясь отогнать смущение.

Они свернули в небольшой садик возле городской библиотеки. Цветы благоухали, пчёлы лениво жужжали. Было так тихо и мирно, что на мгновение Иридии показалось — ночь была только сном. Странным, влажным, но нереальным.

— А это что? — вдруг сказала Эстерия, схватив её за запястье.

Иридия вздрогнула. Тепло рыжей ладони обожгло. На внутренней стороне запястья — бледная тень. Почти исчезла, но не до конца.

— Ты что, дралась во сне? — прищурилась подруга. — Или у тебя такие страстные сны, что тебя кто-то приковал к кровати? Ахах, пошлая магия! Наверное, дух какого-нибудь похотливого алхимика прокрался в сон и решил исследовать тебя... эм... экспериментально.

Иридия вымученно улыбнулась, но в груди кольнуло.

— Да так... сама, наверное, поцарапалась, — быстро сказала она, отдёргивая руку. — Я ведь верчусь, как лисица в мешке.

— Ну смотри, а то и правда проснёшься однажды в цепях, — подмигнула Эстерия, снова весело.

Но Иридии было не до смеха.

Грудь будто снова вспыхнула оттого, как она вспомнила прикосновения, которых не было. Или были? Её внутренности сжались. Было стыдно. И страшно. Потому что, хоть тело и взрывалось от чувств, сама она...

Я же ещё... Я же девственница. Я не знаю, как это бывает. Я даже... с собой толком...

Иридия вдруг почувствовала, что дышит неглубоко. Щёки вспыхнули.

А если она узнает? Что подумает? Что я... грязная? Слабая?

— Мне надо в лавку, — быстро сказала она, останавливаясь. — Кенар... если приду позже, опять устроит лекцию о дисциплине и репродуктивной магии.

Эстерия фыркнула.

— Всё, беги.

Они обнялись на прощание. Тепло. Слишком коротко.

Когда Иридия повернулась и пошла обратно, она чувствовала, как спина горит от взгляда подруги. А внутри... снова пульсировало.

Я не хочу, чтобы она знала. Никто не должен знать. Я сама... пока не знаю, кто я теперь.

В лавку Иридия ворвалась на пару минут раньше, чем нужно — но всё равно с ощущением, что опаздывает.

— О, погляди-ка, — удивлённо протянул Кенар, — неужто вовремя? Не узнаю тебя в гриме.

— Видимо, магия, — бросила она, бросив сумочку за стойку.

День прошёл почти странно спокойно. Ни вспышек, ни случайных поджогов, ни даже клиентов, желающих купить порошок из пепла змеиного хвоста для любовных дел. Всё — размеренно, почти сонно.

Кенар в какой-то момент махнул рукой:

— Ладно, читай что хочешь. Всё равно покупателей нет. Только ничего не вылизывай. Книги — они как женщины: любят, когда их держат уверенно, но с уважением.

Иридия взяла том в старом кожаном переплёте, с выцветшим тиснением на обложке. «Скрытые течения женской магии и их взаимодействие с телесным пробуждением». Конечно. Она сама выбрала — как будто хотела себя мучить.

Внутри были схемы, трактаты, полунамёки и полумифы. То, что она ощущала той ночью, в книге называли "откликом пустоты", "призрачной связью" или даже "меткой первородной сущности". Все слова казались умными, но пугающе узнаваемыми.

Отклик тела на магию, чью природу ты не осознаёшь, может продолжаться до полного слияния... или исчезнуть, оставив только пустоту и голод.

Эта строчка не выходила у неё из головы до самого вечера.

Ночь пришла тихо.

Комната снова — крохотная, тёмная, с решёткой на окне. Она легла, не раздеваясь до конца, — тело было напряжено. Простыня — холодная. Воздух — неподвижный.

Иридия ждала.

Вот сейчас... сейчас он придёт. Прикоснётся. Пошепчет...

Сердце билось часто, грудь поднималась в рваном ритме, соски напряглись сами, как в ту ночь. Она вспоминала — как язык прошёлся по ключице. Как пальцы...

Нет. Не вспоминать. Не думать.

Но воспоминание само возвращалось — тёплое, пугающее, сладкое. Её ладони сжались в кулаки.

Минуты текли.

Может, если я закрою глаза и сделаю вид, что не жду?..Она лежала неподвижно, на боку, потом на спине, потом снова на боку. Подушка казалась слишком мягкой, простыня — липкой. Тело... жаждало.Жаждало, а ночь оставалась пустой.

Час. Два. Ничего.

Иридия не выдержала — села в постели, прижимая ладони к груди. Оттуда, из глубины, поднималась тоска, перемешанная с желанием.

— Почему?.. — прошептала она в темноту.

Ночь не ответила.

Ближе к рассвету она всё же уснула — не выспавшаяся, разбитая, не прикоснутая. Но всё ещё с дрожащим телом и тревогой, которую нельзя было выговорить.

На следующий день всё было так обыденно, что казалось — ночь с её видениями растворилась в пыли. Иридия проснулась почти спокойно, без липкой простыни, без дрожи в теле. Только лёгкая усталость, как после долгой прогулки в жару. Кенар вёл себя как обычно — ворчал, подшучивал, шуршал пергаментами, и не издавал никаких подозрительно-призрачных звуков.

Покупатели приходили чинно, по делу. Никто не глазел на её грудь откровенно. Ну... почти никто.

В обед она снова встретилась с Эстерией у того же фонтана.

Подруга сияла. Зеленоглазая, рыжая, с новой прядкой, заколотой перламутровой шпилькой. Сидела на краю фонтана, болтая ногой и поедая печенье с яблоком.

— Ну что, заправка твоя тебя не сгрызла? — с усмешкой спросила она.

— Он, конечно, тявкает, — отмахнулась Иридия, — но всё же кормит. И даже книжки разрешил листать. Наверное, подменили.

— Вот и Кенара, может, кто подменил. Или он тебя боится.

— Скорее грудь, — хмыкнула Иридия. — Я когда мимо прохожу, у него зелья закипают.

Обе засмеялись, и звук их смеха был искренний, живой. Как когда-то в школе, когда мир был простым, а магия — загадочной.

— Слушай, — сказала Эстерия, жуя печенье, — а давай на выходных на танцы сходим? Ты обещала, ещё весной!

— Я? — притворилась Иридия. — Никогда! Это наверняка была тень моей души.

— Вот пусть она и танцует, а ты будешь её сопровождать, — подмигнула Эстерия. — Всё, договорились. Вечером, суббота, у третьей луны. Платье выбирай заранее!

— Только если ты придёшь в чём-нибудь с вырезом до попы.

— Ты тоже, ведьма! — рассмеялась Эстерия и чмокнула её в щёку на прощание.

Вечером Иридия ощущала себя почти... нормально. Почти как раньше. Магия внутри будто улеглась. Ни жара, ни боли, ни снастей, ни голосов. Просто усталость. И лёгкое ожидание, как перед чем-то хорошим.

Наверное, всё это правда было просто сном, — подумала она, расчесывая волосы у зеркала. — Фантазия. Глупость. Подсознание разыгралось...

Она разделась, легла, притянула на себя простыню, закрыла глаза. Впервые за последние дни — без страха.

Иридия уснула почти мгновенно, едва коснувшись щекой подушки. Сон обрушился тяжело, как камень в воду, без привычного дрейфа между бодрствованием и забвением.

Первое прикосновение было почти ласковым — холодные пальцы прошлись по внутренней стороне её бедра. Тело вздрогнуло, но не проснулось.

— Не бойся, — шепнул знакомый голос, проникая куда-то глубже, чем слова.

Что-то влажное, скользкое, невероятно гибкое — коснулось самого интимного изгиба её спины. Оно обвивало, дразнило, будто изучая её, как древний манускрипт. Кончик скользил по плоти, от которой кровь приливала к лицу, заставляя её дышать чаще даже во сне.

Язык был невероятно длинным и гибким. Он кружил вокруг ануса, то слегка нажимая, то отступая, заставляя её непроизвольно подаваться назад.

"Какая ты нетерпеливая..." - раздался смешок, когда она застонала.

Шершавая поверхность лижущего органа становилась всё более настойчивой. Кончик то входил внутрь на сантиметр, то выходил, растягивая нежное колечко. Иридия чувствовала, как её тело предательски раскрывается, как мускулы расслабляются вопреки её воле.

Проникновение случилось внезапно.

Что-то твёрдое и горячее упёрлось в расслабленное отверстие. Первый толчок был осторожным, но уже второй вошёл глубоко, заставив её вскрикнуть.Не резко — медленно, властно, как будто пробуя её изнутри. С каждым движением, медленным и невыносимо плотным, тело раскрывало себя всё глубже. Иридия чувствовала, как её внутренности предательски подстраиваются под ритм, всё более чуждый, всё менее человеческий.

Оно двигалось внутри неё с чудовищной медлительностью. Каждый сантиметр проникновения ощущался невыносимо ясно. Иридия чувствовала, как её внутренности приспосабливаются к незваному гостю, как тело вопреки всему начинает отвечать на эти толчки.

Ритм ускорялся.

Теперь это были не просто движения - а полноценные удары, заставляющие её тело подаваться вперёд. Грубые руки сжали её бёдра, прижимая ещё сильнее к постели.

"Кончай для меня..."

И она не смогла ослушаться. Волна удовольствия накрыла её в тот момент, когда тёплая жидкость хлынула внутрь, заполняя до краёв.

Иридия вскочила, чувствуя странную тяжесть внизу живота. Попка болела — не сильно, не невыносимо, но ощутимо. Словно её слишком долго держали в неудобной позе. Пальцы дрожали, когда она провела ими между ягодиц.

Оттуда сочилась белая жидкость.

Она машинально лизнула палец - вкус был горьковато-солёным, точно таким же, как тогда... во рту...

Был ли это сон?.. Почему тогда болит?..

И если это было... что это было?..

Она попыталась стряхнуть тяжесть, умывшись почти ледяной водой. Волосы прилипали к вискам, в зеркале отражалась усталая, потускневшая Иридия. Та, что не смеялась. Та, что что-то прячет — даже от самой себя.

Внизу уже шуршал Кенар. Склянки звякали, двери хлопали, где-то пахло палёной пыльцой.

Иридия спустилась по лестнице с усилием — ноги были ватные, поясница ныла, и каждое движение отзывалось лёгкой болью в том самом месте. Она шла медленно, почти с осторожностью, как будто могла снова проснуться — но, к сожалению, всё это было реальностью.

— Ну ты сегодня, как смерть с пером, — буркнул Кенар, взглянув на неё. — Не спала, что ли?

— Да... не выспалась, — выдавила она, и отвернулась к стойке, скрывая лицо.

А внутри... всё пульсировало. Слабая боль. И глухой страх.

Потому что тело помнило.

Утро тянулось мучительно долго. Иридия стояла за прилавком, механически отвешивая травы, считая капли в пипетке, и каждый раз ловила себя на том, что руки дрожат.

Огонь внутри неё... изменился.

Он не стал сильнее — не было вспышек, молний, ничего великого. Но он стал другим. Живым, неуправляемым. В любой момент мог сорваться.

Когда она попыталась подсушить мяту простым заклинанием, вспыхнули не только листья — огонь лизнул край полки. Один покупатель попятился, другой только хмыкнул:

— Первый день после новолуния, что вы хотите...

— Прости, — выдохнула Иридия, быстро затушив всё щелчком пальцев. Она сама себе не верила. Даже такое простое заклинание — как будто делалось через шёпот незнакомца, вклинившегося в её разум.

В груди жгло. Где-то у солнечного сплетения крутился тёплый комок, будто пламя свернулось в клубок и тихо ворочается, царапая её изнутри.

Это не моя магия. Или... не совсем моя?

Она не чувствовала прежнего контроля. Не могла, как раньше, почувствовать структуру заклинания. Всё стало вязким, искажающимся, будто тонкая плёнка разделяла её от самой себя.

И это... пугало.

Она взглянула на часы.

До обеда оставалось сорок минут.

Сорок.

Как сорок лет в пустыне.

Каждая минута — как капля смолы на язык. Она не могла выговориться Кенару — да он бы ещё и насмешку пустил. Но Эстерия... она всё поймёт. Она заметит. Она спросит — а Иридия сможет ответить. Наверное.

Минуты тянулись. Склянка. Капля. Снова часы. Потянуло жаром от груди к горлу. Она сжала зубы.

Тридцать пять минут.

Каждый шаг, каждый вдох — с ощущением, что она сейчас расплавится. Или вспыхнет.

Тридцать две.

Пожалуйста, Эстерия... пожалуйста, не опоздай.

Как только часы показали ровно полдень, Иридия сорвалась с места. Кенар что-то крикнул ей вслед — про дисциплину и карамелизированные жабьи языки — но она его не слушала. Она бежала. Почти вслепую, почти наощупь.

Тело подрагивало, внутри всё ещё клокотало, и магия в ней шептала какую-то странную, сбивчивую песню — будто собиралась вырваться. Иридия не знала, что именно скажет. Только знала — ей надо к Эстерии.

На площади у фонтана подруга уже ждала. Стояла, как обычно, легко опираясь на край, в платье цвета летнего яблока, с рыжими кудрями, сияющими на солнце.

И всё.

Иридия только увидела её — и словно кто-то отключил тревогу. Всё, что копилось, скручивалось, поднималось изнутри, — затихло. В животе стало тепло, в груди — спокойно.

Эстерия повернулась, увидела её и сразу расплылась в улыбке.

— Ты как всегда мчишься, как будто за тобой гончие Тарна бегут! — сказала она, расправляя юбку.

— Я... — Иридия остановилась, запыхавшись. Она хотела выговориться, хотела сказать «Со мной что-то происходит», «Я больше не контролирую себя», «Магия стала чужой»...

Но она посмотрела в эти зелёные, светящиеся глаза — и всё исчезло. Всё внутри будто засыпало, как вулкан после сотен лет бурления.

Эстерия подошла ближе, обняла её, как всегда — крепко, по-настоящему. И в этот момент Иридия почувствовала... тишину. Мягкую, ласковую, обволакивающую.

Тень внутри неё — замолчала.

— Всё в порядке? — спросила подруга, отстранившись и заглянув в глаза. — Ты какая-то... напряжённая.

— Нет, всё хорошо, — выдохнула Иридия. — Просто немного не выспалась.

Она даже сама удивилась, как легко это сказала. Без лжи. Просто... не сейчас. Она больше не хотела говорить. Не потому что боялась, а потому что... рядом с Эстерией всё казалось уже неважным.

— Так! — хлопнула в ладоши Эстерия. — Сегодня у нас пирожки и сладкая вода. А потом ты расскажешь, какое платье наденешь на танцы, и не вздумай прятать эту грудь под сто одежд!

— Ох, да ты просто за ней охотишься! — рассмеялась Иридия. И впервые за два дня — по-настоящему.

Возвращаясь в лавку, Иридия чувствовала, как в ней снова просыпается что-то... двойственное.

Снаружи она — как всегда. Спокойная. Добрая. Шутит с покупателями, ловко развешивает пучки трав, успокаивает капризную ведьму из соседнего квартала, которой опять не тот отвар продали. Кенар всё ещё ворчит, пыхтит и таскает банки по полкам, но уже не так активно, как утром. Всё выглядит... нормально.

Но внутри...

Нормального не было вовсе.

С тех пор как она проснулась, тело будто делилось на две Иридии. Одна — та прежняя: скромная, неловкая, не готовая ни к какому сексу, не умеющая даже с собой быть откровенной. Та, что всё ещё девственница, та, что краснеет от собственных фантазий. Та, что надеялась, что ночь была всего лишь сном.

А вторая...

Вторая — та, что выгибалась в темноте, подчинялась голосу, открывалась языку, принимала его в себя... с наслаждением. Та, что дрожала утром от пустоты. Та, что сейчас, стоя у стойки с настойками, вспоминала, как её держали. Как проникали. Как она... хотела.

И это желание... не исчезало. Оно шевелилось внутри, пульсировало. Медленно, упорно, сладко.

Она чувствовала это даже сейчас: лёгкое напряжение между ног, странную тягучесть в пояснице, лёгкую боль в попке, будто бы она стала чужой и своей одновременно. Каждый шаг — отголосок сна.

Она сжимала бёдра, чтобы не думать. Но мысли всё равно приходили.

Хочу ли я этого снова?..

Это же неправильно... Я даже не знаю, кто — или что — это было. Я не... развратная. Я не из тех, кто пускает кого-то внутрь... просто потому что...

Но тело, как назло, всё помнило. И хотело повторения.

Иридия шептала себе:

— Прекрати. Ты не такая. Это просто магия. Просто влияние. Ты нормальная. Ты хорошая...

И всё же, стоя за прилавком и отсчитывая капли зелья любви для очередной старушки, она вдруг подумала:

А если он снова придёт?

А если... он уже где-то рядом?

И если он скажет: «Кончай для меня» — что я скажу?..

Она не знала.

Но знала одно — вечер приближается.

И где-то между страхом и ожиданием, между стыдом и влагой внизу живота, она уже почти... ждала.

Сон не пришёл — он обрушился. Тёмный, плотный, как смола, в которой не дышать, не вырваться.

Тень была рядом сразу. Без слов, без образов — только касание, обжигающее, как раскалённое железо. Невидимые руки рванули её тело, развернули на спину, раздвинули бёдра. Без нежности. Без просьбы.

— Ты пахнешь желанием... — прошептал голос, глубоко, в самый живот.

Невидимые руки начали свои ласки нежно, почти бережно. Сначала - лёгкие поцелуи вдоль шеи, заставляющие её закинуть голову назад. Потом - тёплые ладони, скользящие под ночной рубашкой, поглаживающие бока, живот, бёдра.

Тень не спешила, наслаждаясь каждой реакцией Иридиного тела. Её прикосновения становились всё более смелыми, всё более настойчивыми.

Сначала были лишь лёгкие, едва ощутимые поглаживания - нежные касания вдоль всей длины её половых губ, будто художник, вырисовывающий контуры драгоценности. Каждое движение собирало капельки сока, размазывая их по нежной коже, заставляя Иридию слегка подрагивать.

Пальцы. Грубые, чужие. Они ворвались резко, раздвигая, растягивая. Её тело выгнулось, ахнуло, но не оттолкнуло. Внутри — боль и предательская, жадная влажность.

Горячий язык обхватил клитор — влажный, пульсирующий, шершавый. Она вскрикнула. Не сдержалась. Она была готова, и сама это чувствовала. Животом. Грудью. Пульсом в висках.

— Готова?.. — прошептала Тень, прижимаясь ещё сильнее.

Тень нависла над ней, её форма наконец обрела чёткость:

Плечи — широкие, как у воина с талией — узкой как змея и его Член — тёмный, блестящий, с каплей влаги на кончике

Он был слишком большой. Плотный, чуждый. Пульсировал у самого входа. Капли, вязкие, не как влага, не как пот — как магия, готовая войти в неё, навсегда изменить.

Один толчок — короткий, точный — и её тело вспыхнуло от боли. Девственная плоть напряглась, натянулась, и она закричала — не от страха, от того, что была готова принять, но...

— Стоп. — Тень замерла. Отстранилась.

Член выскользнул, оставив её пустой, дрожащей, с ноющим от напряжения клитором.

— Нет! — Иридия вскочила, ногти впились в простыни. — Дай мне...

Но Тень уже растворялась в воздухе, оставив лишь:

— Приди в лес... если осмелишься.

Тишина. Только её прерывистое дыхание.

Иридия вскочила. Простыня прилипла к телу. Руки дрожали. В горле пересохло. Сердце било так, будто её кто-то бил изнутри.

Между ног — боль. Сильная, тупая, тянущая.

Не разрыв, нет — но близко. Она чувствовала: ещё немного — и было бы... необратимо.

Тело пульсировало. Бедра подрагивали. Грудь — тяжёлая, с горячими сосками, будто вожделение осталось в ней, вплавилось, вцепилось когтями.

И всё же... в ней не было завершения. Не было срыва, освобождения.

Была только жгучая, невозможная пустота.

Лавка работала, как всегда. Люди приходили, уходили, звенели монеты, пахло сушёными травами, варёным уксусом и чуть-чуть кошачьими снадобьями.

А Иридия... была там, и одновременно — не здесь.

Она стояла за прилавком, отвешивала порошки, отвлекалась на болтовню Кенара, даже пару раз улыбнулась в ответ на шутки — но всё это было на автомате. Как будто внутри неё кто-то поставил ширму, за которую она сама себя не пускала.

Обед она пропустила. Сказала, что «не голодна». На самом деле — боялась остаться одна с тарелкой, потому что знала: в голове снова всплывёт ночь. И та остановка, что не была настоящей. И то, как её тело...

Даже не думай об этом...

Но она думала. Всю дорогу.

Кенар что-то вякал про молодость, про то, что «бабы нынче жаркие, как драконья сперма». Обычно Иридия огрызалась бы, фыркнула, прикрылась шуткой. Сегодня — промолчала. Не потому, что не было сил. А потому, что эти слова... срезонировали.

Слова «жар», «внутри», «драконья сперма» — вызывали вспышки образов, ощущений. Она чувствовала: между ног всё ещё пульсирует та пустота, которую Тень оставила после себя.

И где-то, глубоко, даже не осознавая, она хотела продолжения.

Стыд сжигал её лицо. Она краснела без причины, сбивалась в заклинаниях, проливала зелья.

Но одновременно с этим... внутри что-то цвело. Горячее. Постыдное. Прекрасное в своей развращённости.

Иридия стояла у окна лавки, вытирая пыль с полки, и ловила себя на том, что ждёт вечера. Не потому, что устала. А потому что там будет Эстерия.

Подруга. Свет. Безопасность.

Но и что-то ещё. Что-то, чего она пока не могла назвать. Может, хотелось рассказать? Может, хотелось спрятаться за неё?

А может...

Ты хочешь, чтобы она тебя увидела. Настоящую. Уже не девочку. Уже не ту Иридию, что была раньше...

И с этой мыслью она провела остаток дня — готовясь к встрече, даже если не осознавала этого.

Иридия стояла перед зеркалом, поправляя платье. Оно было не новым, но сидело... чрезмерно честно. Особенно на груди. Она заколдовала лямки, чтобы держались крепче — и слава богам, иначе ткань сдалась бы ещё на лестнице.

Сердце колотилось. Волосы распущены, губы — чуть подкрашены.

Ты идёшь просто на танцы... просто... к подруге...

А внутри будто дракон шептал: Ты хочешь, чтобы тебя увидели.

Таверна гудела, как улей в разгар весны. Молодёжь была повсюду — кто уже с кружкой, кто с поцелуем, кто с обещаниями за углом. Воздух пах дымом, медовухой и приключением.

Эстерия уже ждала — в лёгком платье цвета утреннего рассвета, с растрёпанной причёской и сияющей улыбкой.

— Вот это декольте! — выпалила она, едва увидела подругу. — Ты хочешь, чтобы у всех мужчин случился сердечный приступ?

— Я просто дышу, — хмыкнула Иридия. — А грудь — она такая... инициативная.

Они рассмеялись и сразу влились в толпу. Смех, хлопки, тосты. Танцы были шумные, жаркие. Парни предлагали выпить, отплясать, показать магический фокус (обычно — какой-то неприличный). Эстерия мастерски отшивала, Иридия — флиртовала, но будто играла. Всё это было как сон — пьяный, искрящийся.

На третьей кружке вина Иридия зажглась по-настоящему.

Она вышла в центр, когда заиграли огненную — и начала танцевать. Тело само вело. Платье — обвивало. Волосы — летали. Грудь колыхалась, как живое существо, завораживая тех, кто не мог отвести глаз. Она смеялась, кружилась, прикусывала губу — и весь зал забыл, как дышать.

— Боги, — прошептал один.

— Вот бы сгореть в этом пламени, — выдохнул другой.

И тут же заварушка: один задел другого, пиво пролилось, кто-то схватился за ворот рубахи — и вот уже стулья сдвигаются, люди задыхаются от напряжения, а музыка заикается.

Эстерия, которая только что допивала вино, резко схватила Иридию за руку.

— Всё. Довольно. Пока нас не вынесли отсюда вместе с табуреткой — бежим!

— Куда?

— На озеро. Где тихо. Где никто не смотрит на твою грудь, будто она святыня.

Смех, шёпот, музыка и крики драки остались позади.

Вперёд — тёплая летняя ночь, мокрые от росы тропинки... и озеро, где не будет никого. Только они.

Тёплая летняя ночь обнимала лес шелестом листвы и ароматом нагретой хвои. Иридия и Эстерия, запыхавшись от смеха, пробирались через кусты к тихому, лунному озеру. Праздник всё ещё шумел где-то в деревне, но они сбежали — с виной в голове и игристым весельем в крови.

— Ну и наплясались! — хохотнула Эстерия, хватаясь за ветки. — А теперь... раздеваемся до гола! — прокричала она, будто вызывая на дуэль богов стыдливости.

Иридия только покачала головой с улыбкой — и тоже сбросила платье. Оно упало у её ног, как шелест прошедшего дня.

Лунный свет ласкал обнажённую кожу — Иридия стояла в нём, как в серебре. Эстерия вдруг замерла, взглянув на неё. Ни слова. Только дыхание стало тише.

Иридия смутилась — но не прикрылась.

Всплеск нарушил тишину: Эстерия прыгнула первой, обдав брызгами прибрежную траву.

— Ледяная! — закричала она, и тут же рассмеялась, как девчонка.

Иридия вошла в воду медленно, чувствуя, как прохлада обнимает каждую пору, каждую округлость.

— Ты такая красивая... — сказала Эстерия, подплывая ближе, и голос её стал тише, почти дрожащим.

Иридия не ответила. Она просто... потянулась вперёд. Губы встретились. Неуверенно, неловко — но сладко. Вода была холодной, но их поцелуй — горячим.

Эстерия замерла, но затем ответила — и в этом не было уже сомнения. Они поплыли вместе к берегу, не размыкая рук.

Трава была тёплой и мягкой. Они опустились на неё, сплелись в объятиях. Губы Эстерии касались шеи, дыхание прерывистое. Пальцы нашли грудь — нежно, сначала робко, потом смелее, пока соски не налились тугим жаром.

Иридия дрожала, закусив губу. Она хотела остановиться — но уже не могла. Желание затопило её, как сама ночь. Всё тело отзывалось на прикосновения.

Эстерия скользнула вниз, медленно, будто читая её дыхание. Иридия затаила воздух. Контакт был слишком точным. Слишком сладким.

— Я не... не могу... — Иридия закусила губу, но тело уже сотрясали спазмы.

Эстерия ускорила движения, прижимаясь ртом к клитору подруги.

Иридия взвыла, вцепившись в траву, когда волна накрыла её.

— Я... не знала, что... что это может быть так...

Её трясло. Она рассыпалась, не зная, где кончается тело, а где начинается чувство. Это было больше, чем оргазм — это было освобождение.

Потом они лежали, сплетённые, дыша в унисон. Листья шептали над головами, луна отражалась в глади озера.

Эстерия, положив голову на бедро Иридии, перебирала её волосы — медленно, задумчиво.

— Ты... испортила меня, — прошептала она, улыбаясь. — Совсем.

— Зато теперь ты моя, — шепнула Иридия.

— А ты моя, — прозвучал в ответ самый тёплый приговор в мире.

Суббота тянулась бесконечно, как серое полотно, которое кто-то разматывает без конца.

Иридия проснулась рано, но не вставала. Лежала в постели, уставившись в потолок, чувствуя, как сердце стучит под рёбрами — не быстро, но как-то... бессмысленно громко.

Я убежала... Я просто взяла и сбежала...

Её ладони лежали на животе. Она не смела коснуться груди — там всё ещё отзывались прикосновения Эстерии, как отголоски магии, которую нельзя стереть.

Я же сама... Я первая поцеловала. Я вела её к берегу. Я... открылась. Как тогда, в том сне... но только наяву. И это было... правильно. И в то же время — так страшно.

Она закусила губу. Щёки горели, хотя она была одна.

Я же не знала, что это может быть так. Ласково. Смешно. Прекрасно... И как будто это не грех, не грязь, а — свет. Свет, от которого хочется дрожать.

Я люблю её?

Слова вспыхнули и тут же потонули в стыде.

Она села, обняв колени. На губах — вкус травяного чая, но он не спасал. Хорошая девочка. Ученица. Помощница. Девственница. Простая.

Но теперь в зеркале была другая.

Я не знаю, кто я. Я хочу быть с ней. Я хочу лечь рядом и сказать: “Возьми меня снова, только уже всю.” Я хочу, чтобы она дышала мне в шею. Чтобы гладила, и при этом — чтобы всё было по-настоящему.

Но как это сказать?

Как не испугать? Не разрушить? А вдруг... она не всерьёз? А вдруг это была просто игра?.. А вдруг я для неё — просто тело?

А я... я уже почти отдала сердце.

В полдень она вышла на улицу, но не пошла к Эстерии. Пряталась в лавке. Заставляла себя штудировать книги, раскладывать травы, варить слабый отвар.

Каждое движение было фальшью.

Каждая мысль — про неё.

Что, если я не скажу — и потеряю?

А потом легла спать.

С надеждой, что может быть, во сне — Эстерия сама поймёт. Придёт. Прикоснётся. Ответит.

Но сон был пустым.

И утро — снова без неё.

В воскресенье она не выдержала. Вышла из лавки за травами. Просто пройтись. Проветрить голову.

Лес встретил её прохладой. Воздух был густой, пах чем-то влажным. Но трава не собиралась. Мешочек остался пустым.

Пока вдруг... не обрушился ливень.

Сначала — редкие капли. Потом — глухой грохот и стеной воды по веткам, по плечам, по спине. Она закричала — не от страха, а от неожиданного облегчения. Будто небо разрывалось вместо неё.

Платье намокло за секунды.

Ткань прилипла к коже, обрисовывая всё: живот, бёдра, торчащие соски, дрожащие под тяжестью груди. Волосы прилипли к щекам. Босые ноги хлюпали по грязи.

Она побежала.

Прохожие оборачивались. Мужчины — вспыхивали.

— Боги... — шептали они, глядя на её грудь сквозь платье.

Но Иридия не замечала никого.

Она бежала, как будто ливень смывал с неё все страхи.

Она бежала — к той, кто могла понять. Кто уже тронула её душу.

Она бежала к Эстерии.

Эстерия почувствовала это ещё до стука.

Что-то в воздухе дрогнуло. В груди — кольнуло.

Она поднялась с кресла, забыв, какую книгу читала. Подошла к двери.

А та уже распахнулась с грохотом.

На пороге стояла Иридия. Вся — мокрая, как будто сама буря пронеслась сквозь неё. Платье прилипло к телу, подчеркивая изгибы, грудь почти просвечивалась, ноги блестели от дождя. Щёки пылали. Губы дрожали.

Но в глазах было не отчаяние.

В них была решимость. Любовь. Желание. И — боль ожидания.

— Я... — начала Иридия.

Но не закончила.

Она шагнула вперёд, словно ломая преграды, и прижалась к Эстерии губами. Поцелуй был не осторожным. Пылким. Голодным. Настоящим.

Эстерия ахнула, но руки сами обняли её.

Мокрая ткань одежды липла к их телам, как вторая кожа.

Иридия дрожащими пальцами рванула ремешок платья, сбросила его, скинула лиф, сорвала тунику.

Ей не нужно было спрашивать. Она знала.

— Я люблю тебя, — выдохнула она в губы Эстерии. — Я... не знаю, как, не знаю, когда. Но я вся... твоя.

Эстерия смотрела на неё с широко раскрытыми глазами.

— Ты... ты правда?..

— Разве ты не чувствуешь?! — прошептала Иридия, снова целуя её. — Я сгораю... я бегу... и единственное, чего хочу — это быть с тобой.

И тогда Эстерия поцеловала её — в ответ, уже не боясь.

Тела сплелись, дыхание стало единым. Они двигались по комнате, задевая книги, свечи, шторы. Падали. Смеялись. Срывали с себя последние капли ткани. Влажные от дождя, от желания, от слёз.

Иридия впервые не стыдилась своей груди, потому что Эстерия гладила её так, будто она — сокровище.

Эстерия впервые забыла про магию, потому что эта ночь была волшебством сама по себе.

Иридия лежала, уткнувшись носом в плечо Эстерии. Волосы спутались, простыня сбилась, тело всё ещё покалывало, будто каждая пора пела:

Я здесь. Я с ней. Я — дома.

Эстерия играла её волосами, лениво перебирая пряди.

Некоторое время они просто дышали в унисон. А потом, как всегда, первой заговорила рыжая ведьма:

— Ну что... как думаешь, если мы скажем родителям, что теперь вместе, мама моя напечёт нам пирожков, или сожжёт на костре?

— Хмм... — задумалась Иридия, не открывая глаз. — Думаю, сперва она попытается выдать тебя замуж за кузнеца. Ну, вдруг «перебесишься».

— А твоя?

— Моя подумает, что ты меня совратила.

— Я и совратила!

— А я не сопротивлялась. Почти.

— Ты святая. Только очень гибкая святая.

Они захихикали, уткнувшись лбами.

— И если серьёзно... — прошептала Иридия. — Что мы скажем? Что ты — свет, а я — огонь, и мы теперь одно пламя?

— Лучше скажем, что ты просто офигенно красивая, и я сдалась. Без борьбы.

— Звучит правдиво.

Эстерия поцеловала её в висок.

— Главное — не рассказывать про озеро. Это уже было слишком красиво.

— И слишком влажно, — хмыкнула Иридия.

Обе захохотали, пряча лица в подушках...