Это была суббота. Тот редкий день, когда всё будто дышит спокойствием: солнце, рассеянное в саду, музыка из колонок, чай в прозрачной чашке.

Антону это казалось странным. Почти болезненным. Потому что в нём внутри всё дрожало от воспоминаний о ночи. Её волосы на его груди. Её стон, сдавленный, в подушку. Её слова, сказанные шёпотом — но пронзающие сильнее крика.

Он не знал, как долго это ещё сможет продолжаться.

— --

— Антоха, ты не видел маму? — Слава выглянул из своей комнаты, заспанный.

— Нет, — соврал тот, хотя только что вышел из её спальни.

— Опять с утра ушла, небось. Стала странной, ей-богу. Может, климакс у неё.

Антон едва не выронил чашку. Он засмеялся нервно.

— Ты бы с ней поосторожнее...

— Да ладно. Мы же взрослые. Просто чувствую — что-то у неё в голове творится. Может, чувак какой-то нарисовался. Или...

Он замолчал. Глаза прищурились. Он посмотрел на Антона.

— А может, это ты?

Пауза повисла тяжело, как молчание перед грозой.

— Что?

— Ну, ты здесь, под боком. Она с тобой общается куда охотнее, чем со мной. Вчера вообще вечером куда-то вдвоём исчезли. И ты, братан, стал смотреть на неё... по-другому.

Антон чувствовал, как всё внутри стягивается в тугой узел.

— Ты бредишь.

— Может, — медленно сказал Слава. — Может и брежу. Но ты лучше меня знаешь, какая она. Мама, да. Но не такая, как все. И не слепая.

Он развернулся и ушёл, оставив Антона в раскалённой тишине.

— --

Вечером Марина пришла в его комнату. Не ночью. Рано — в восемь.

— Он что-то знает, — сказала она.

— Догадывается.

— Нам нужно остановиться.

Он встал. Медленно. Подошёл к ней.

— Мы не можем.

Она смотрела на него с отчаянием. И в этом отчаянии было всё: вина, желание, страх, невозможность.

Он коснулся её щёки. Она закрыла глаза.

— Сегодня — в последний раз, — прошептала она. — Потом ты уедешь. Навсегда.

— --

Они были почти одеты, когда дверь открылась.

Без стука. Без предупреждения.

Слава стоял в проёме. Лицо — окаменевшее. Глаза — пустые.

Марина замерла. Антон сел, будто ударили по животу.

Молчание длилось вечность.

— Я знал, — сказал Слава тихо. — Просто надеялся, что ошибаюсь.

Он закрыл дверь.

И ушёл.

— --

Он ушёл, но дверь осталась приоткрытой. Будто шанс — или приговор.

Марина дрожала. Антон застыл. Они не смотрели друг на друга. Только слушали — шаги по лестнице, щелчок входной двери.

— Что делать? — её голос звучал будто не её. — Что, чёрт возьми, теперь делать?

Антон накинул футболку, прошёлся по комнате. Всё внутри горело — не от страсти, а от чувства, что всё вышло из-под контроля.

— Я пойду поговорю с ним, — сказал он.

— Не сейчас.

— А когда? Когда он уйдёт, хлопнув дверью? Когда начнёт тебя ненавидеть?

Она закрыла лицо руками.

— Я мать. А ты... ты — его лучший друг.

— Я не хочу быть просто другом. Не хочу врать. Не хочу жить с этим в груди.

— Ты думаешь, мне легко? — Она вскинула голову, и в её голосе появился гнев. — Я не спала ночами. Я винила себя. Я уходила, чтобы не сорваться. А ты... Ты просто ждал. Ждал, когда я сдамся.

— Я любил. И люблю, — тихо ответил он. — Слава всё равно узнает. Пусть лучше услышит это от меня.

— --

Он нашёл Славу в гараже. Тот сидел на капоте старой "четвёрки", пил пиво, смотрел в стену. Не повернулся, когда Антон вошёл.

— Я не буду оправдываться, — начал Антон.

— Мудро, — отрезал Слава.

— Но я скажу правду. Всё, как есть. Без деталей. Без оправданий.

И он рассказал. Про первую ночь. Про то, как всё закрутилось. Про то, как они оба пытались остановиться. Про то, как не смогли.

Слава молчал. Потом выпил глоток. Потом другой. Потом сказал:

— Ты хоть понимаешь, как это звучит? Моя мать. Моя. Мать. Не женщина, не любовница, не тётка с тиндера. А мать.

Антон опустил глаза.

— Прости.

— Не тебя хочу бить. Её.

Тишина. Густая, как сироп.

— Ты влюблён?

— Да.

— А она?

— Думаю, тоже. Но она не может с этим жить.

Слава встал. Подошёл. Посмотрел в глаза.

— Уезжай. Завтра. Не прощайся. Не звони. Не пиши. Если она захочет — сама найдёт тебя. Но я не хочу тебя больше видеть.

Антон кивнул.

— --

Он собирался молча. Медленно. Без спешки. Складывал в рюкзак только самое нужное. Всё остальное оставлял — как тень, как след.

Внизу — тишина. Марина не выходила из своей комнаты. Слава тоже молчал. Этот дом, в котором он когда-то чувствовал себя нужным, теперь гудел пустотой.

Когда солнце пошло на закат, он услышал тихие шаги. Она стояла в дверях. В платье, которое он запомнил с первой их ночи. Босиком. Волосы распущены. Взгляд — неумолимый.

— Он сказал тебе?

Антон кивнул.

— Ты уезжаешь?

— Утром.

— Тогда сегодня — наша ночь.

Он подошёл. Не спеша. Осторожно коснулся её ладони. Вплёл пальцы.

— --

Они не говорили. Зачем — если в каждом касании было больше смысла, чем в любых фразах?

Она ложилась к нему, будто в последний раз дышала этим воздухом. Он прижимался к ней, будто хотел впитать в себя всё, что было, чтобы потом выжить в одиночестве.

Они целовались долго. Не яростно, не жадно — нежно. С отголоском боли. С благодарностью.

После — она встала перед ним на колени и начала сосать член. До этого у Антона были девушки, которые делали минет. Некоторые могли похвастаться даже глубоким горловым. Но Марина... Это был другой уровень наслаждения.

От каждого движения её головы Антона пробирал ток. Когда она пускала в рот язык, это было похоже на свободное падение. Она не была умелой "соской", как звали девушек из компании Славы и Антона, но это и не было нужно.

После он тоже захотел ещё рад коснуться её губ. Он спустился поцелуями от груди до ложбинки между ног и вдохнул аромат женщины. Настоящей женщины, которая хотела именно его — и мокрая киска была тому подтверждением.

Он целовал, посасывал клитор и даже легко прикусывал её. Марина хваталась за подушки, шумно вдыхала воздух, сжимала его голову бёдрами и запускала пальцы в волосы.

Когда он вошёл в неё, она выдохнула его имя — будто молитву. Он двигался медленно, плавно, глядя в её глаза. Хотел запомнить каждую секунду. Каждый изгиб её тела. Каждый дрожащий вдох.

— Антон... — Она крепче обвила его ногами. — Не забывай.

— Никогда, — прошептал он.

Они кончали одновременно. Марина снова не дала ему вытащить член — обвила ногами тело, прижала к себе и шептала на ухо признания в любви.

И эта ночь стала для них не страстью, не жаждой, не грехом — прощанием. Последним признанием. Точкой в истории, которую нельзя было рассказать никому.

— --

Он ушёл на рассвете. Без слов. Без взгляда назад.

На кухне лежала записка.

"Ты не мой сын. Но ты — часть моей души.

Марина."

— --

Прошли годы. Иногда он вспоминал её. Иногда — Славу. Иногда — самого себя, того, каким он был в те вечера.

Через общих знакомых он узнал, что Марину видели с маленьким ребёнком примерно через года полтора, после летних каникул. Был ли это их общий ребёнок или Марина успела завести себе кого-то ещё — Антон не смог узнать. А она так и не вышла с ним на связь.

Иногда он думал: если бы всё повторилось — выбрал бы он иначе?

И всегда отвечал: нет.